посмотрел  на  него  и
Роланд. Его взгляд был совершенно непроницаем и ничего не выдавал.
     Потом женщина застонала. Открыла глаза.
     Ее глаза.
     Глаза Одетты.
     - Боже милостивый, я опять упала в обморок, да? - сказала она. - Ради
Бога извините, что вам пришлось меня привязать. Дурацкие ноги! Наверное, я
могла бы сесть чуть повыше, если бы вы...
     Тут уж подкосились ноги у Роланда, и он без чувств медленно опустился
на землю примерно тридцатью милями  южнее  того  места,  где  оканчивалось
Западное Взморье.



                                  ПЕРЕТАСОВКА

     Эдди Дийну  уже  не  казалось,  что  они  с  Владычицей  плетутся  по
последним ярдам прибрежной полосы. В его представлении они  даже  не  шли.
Они словно бы летели.
     Одетта Холмс по-прежнему явно не питала  к  Роланду  ни  доверия,  ни
симпатии. Однако отчаянное положение стрелка нашло в ней  и  понимание,  и
отклик. Теперь Эдди казалось, что вместо мертвой глыбы резины и металла, к
которой по чистой случайности приторочено человеческое  тело,  он  толкает
едва ли не планер.
     "Идите. Раньше я присматривал за тобой, и это было  важно.  Теперь  я
буду только задерживать тебя".
     Юноша почти сразу же убедился, до  чего  прав  стрелок.  Эдди  толкал
кресло, Одетта работала рычагами.
     За пояс штанов Эдди был засунут один из револьверов стрелка.
     "Помнишь, как я велел тебе быть начеку, а ты не послушался?"
     "Да".
     "Скажу еще раз: будь настороже. Всякую минуту. Если вернется  другая,
не жди ни секунды. Дай ей по башке".
     "Что, если я убью ее?"
     "Тогда все будет кончено. Но если она убьет тебя, нам тоже крышка.  А
она попытается, если вернется. Попытается".
     Эдди не хотел бросать Роланда. Не  только  из-за  кошачьего  вопля  в
ночи,  хоть  он  не  шел  у  юноши  из  головы.  Просто  Роланд  стал  его
единственным пробным камнем в этом мире, чужом и для Эдди, и для Одетты.
     И все-таки он понимал, что стрелок прав.
     - Не хотите отдохнуть?  -  спросил  молодой  человек  Одетту.  -  Еще
осталось, чем подкрепиться.
     - Пока нет, - ответила женщина, хотя ее голос  звучал  устало.  -  Но
скоро захочу.
     - Ладно. Но хотя бы бросьте рычаги. У вас нет сил. Вас...  понимаете,
ваш желудок...
     - Ну, хорошо. - Одетта  обернулась  (ее  лицо  блестело  от  пота)  и
благосклонно улыбнулась Эдди, отчего тот почувствовал сразу и слабость,  и
прилив сил. За такую улыбку он мог бы отдать жизнь... и, как ему думалось,
отдал бы, потребуй того обстоятельства.
     Он от души надеялся, что обойдется без этого, но,  разумеется,  вовсе
исключить такую возможность было нельзя. Время переросло в вопрос жизни  и
смерти, в нечто, важное до крика.
     Одетта опустила  руки  на  колени,  и  Эдди  покатил  кресло  дальше.
Тянувшийся  за  ними  след  терял  четкость,  поскольку  прибрежный  песок
становился все тверже, зато повсюду в беспорядке  были  разбросаны  камни.
Они могли стать причиной катастрофы, попасть в которую при той скорости, с
какой двигались путники, ничего не стоило.  Случись  что-то  действительно
серьезное, Одетта могла пострадать - это было бы скверно. Вдобавок в такой
аварии могло погибнуть кресло, что было бы плохо для них и, вероятно,  еще
хуже для стрелка - в одиночестве он бы почти наверняка погиб.  А  если  бы
Роланд погиб, Эдди с Одеттой навсегда застряли бы в чужом мире.
     Роланд был слишком болен и слаб,  чтобы  идти,  и  Эдди  против  воли
пришлось взглянуть в лицо одному нехитрому факту: их  было  трое,  двое  -
калеки.
     На что же было уповать, на что надеяться?
     Кресло.
     Кресло - надежда, единственная надежда, ничего, кроме надежды.
     Бог в помощь.


     Стрелок пришел в сознание вскоре после того, как Эдди оттащил  его  в
тень  выдававшихся  из  земли  камней.  Лицо  Роланда  там,  где  не  было
смертельно бледным, горело чахоточным румянцем. Грудь быстро поднималась и
опускалась. Правую руку оплетала сеть тонких багровых полос.
     - Накорми ее, - хрипло велел он Эдди.
     - Ты...
     - Обо мне не беспокойся. Не пропаду. Накорми ее.  Думаю,  теперь  она
поест. А ее сила тебе еще понадобится.
     - Роланд, что, если она только прикидывается, будто...
     Стрелок нетерпеливо отмахнулся.
     - Никем она не прикидывается - просто она в своем теле одна.  Мы  оба
это знаем - стоит только взглянуть ей в лицо. Ради  своего  отца,  накорми
ее, пусть поест, а сам тем временем  возвращайся  ко  мне.  Теперь  каждая
минута на счету. Каждая секунда.
     Эдди поднялся, но стрелок левой рукой притянул его  обратно.  Больной
ли, нет ли, но свою силу он не утратил.
     - И ничего не говори про другую. В чем бы ни убеждала тебя  эта,  как
бы ни объясняла, не возражай.
     - Почему?
     - Не знаю. Знаю только, что это было бы ошибкой. А теперь делай,  что
сказано. Хватит терять время!
     Одетта сидела в своем кресле, глядя  на  море  с  выражением  легкого
недоуменного изумления. Когда Эдди предложил ей омара -  несколько  щедрых
кусков, оставшихся от вечерней трапезы - она печально улыбнулась.
     - Я поела бы, если бы могла, - сказала она, - но вы  же  знаете,  что
будет.
     Эдди, который понятия не имел, о чем она толкует, смог только  пожать
плечами и сказать:
     - Попытка не пытка, Одетта. Понимаете, вам надо есть. Мы должны  идти
как можно быстрее.
     Одетта с коротким смешком коснулась его руки. Эдди почудилось,  будто
ему вдруг передалось что-то вроде электрического заряда. Да, это была она,
Одетта. Юноша понял это не хуже Роланда.
     - Вы мне очень нравитесь, Эдди. Вы так старались. Были так терпеливы.
Он тоже... - Одетта кивком показала туда, где, привалясь спиной к камню  и
наблюдая за ними, лежал стрелок, - ...но такого человека любить трудно.
     - Да. Я-то знаю.
     - Попробую еще разок. Ради вас.
     Одетта улыбнулась. Эдди вдруг понял, что мир вращается  из-за  нее  и
ради нее, и подумал: "Боже, прошу Тебя, у меня в жизни  было  так  мало...
пожалуйста, не отнимай ее у меня больше. Пожалуйста".
     Она взяла мясо, сморщила в потешном унынии нос  и  подняла  глаза  на
Эдди.
     - Это обязательно?
     - Только самую капельку, - сказал он.
     - С тех пор я больше никогда не ела моллюсков, - сказала Одетта.
     - Пардон?
     - Я думала, я вам рассказывала.
     - Может быть, - сказал Эдди и нервно хохотнул.  Именно  тогда  приказ
стрелка не давать Одетте узнать о существовании другой принял в его памяти
угрожающие размеры.
     - Однажды, когда мне было лет десять или одиннадцать, мы  ели  их  на
ужин. Мне страшно не понравилось, что на вкус они как маленькие  резиновые
шарики, а позже меня ими вырвало. С тех пор я их больше не  ела.  Но...  -
Она вздохнула. - "Капельку", как вы выражаетесь, я попробую.
     Точно  ребенок,  принимающий   полную   ложку   заведомо   противного
лекарства, Одетта положила в  рот  маленький  кусочек  омара.  Сперва  она
жевала медленно, потом быстрее. Проглотила. Взяла еще кусочек.  Прожевала,
проглотила. Еще один. Теперь она буквально пожирала мясо.
     - Э, э, притормозите! - сказал Эдди.
     - Должно быть, это какой-то другой сорт! Да, ну конечно же!  -  Сияя,
она посмотрела на Эдди. - Мы проехали  по  берегу  моря  дальше,  и  фауна
изменилась! Кажется, моя аллергия прошла! И  вкус  не  такой  гадкий,  как
раньше... а я действительно старалась удержать это в желудке, правда же? -
Она, не таясь, взглянула на Эдди. - Я очень старалась.
     - Угу. - Собственный голос  показался  Эдди  несущимся  из  приемника
очень далеким радиосигналом. "Она думает, что каждый день ела, а потом все
до крошки из нее вылетало, оттого она так ослабела.  Всесильный  Боже".  -
Угу. Вы старались изо всех сил.
     - Так... - с трудом,  поскольку  рот  у  нее  был  полон,  выговорила
Одетта. - Так вкусно! -  Она  рассмеялась  -  нежно,  очаровательно.  -  И
обратно не запросится! Усвоится! Я знаю! Я чувствую!
     - Только не перестарайтесь, - предостерег Эдди и подал  ей  бурдюк  с
водой. - С непривычки. Вас же... - Он сглотнул, и в горле у него явственно
(по крайней мере, для него самого) пискнуло. - Вас же все время рвало.
     - Да. Да.
     - Я на несколько минут отлучусь - мне нужно переговорить с Роландом.
     - Хорошо.
     Но прежде, чем Эдди смог уйти, Одетта опять крепко  схватила  его  за
руку.
     - Спасибо вам, Эдди. Спасибо, что были так терпеливы. И поблагодарите
его. - Она мрачно примолкла. - Поблагодарите, только не  говорите,  что  я
его боюсь.
     - Не скажу, - сказал Эдди и пошел обратно к стрелку.


     Одетта  помогала  даже  тогда,  когда  не  работала   рычагами.   Она
прокладывала курс с проницательностью женщины, долгие годы пробиравшейся в
инвалидном кресле по миру, который еще и не помышлял о признании  подобных
ей ущербных людей.
     - Налево, - окликала она, и Эдди спешил  взять  влево,  проскальзывая
мимо валуна, который торчал из  вязкого  песка,  точно  сердито  ощеренный
гнилой клык. Сам Эдди мог и не заметить камень.
     - Направо, - окликала Одетта, и  Эдди,  едва  не  угодив  в  одну  из
песчаных ловушек, которые попадались  все  реже,  как  послушная  лошадка,
забирал вправо.
     Наконец они остановились, и Эдди лег на землю, тяжело дыша.
     - Поспите часок, - сказала Одетта. - Я вас разбужу.
     Эдди посмотрел на нее.
     - Я не лгу. Я заметила состояние вашего друга, Эдди...
     - Знаете, друг - не вполне точное сло...
     - ...понимаю, насколько важно время  и  не  позволю  вам  из  чувства
ложной жалости проспать больше часа. Определять время  по  солнцу  я  умею
очень хорошо. А выбившись из  сил,  вы  сослужите  этому  человеку  плохую
службу, не так ли?
     - Да, - сказал Эдди, думая: "Ты же не  понимаешь.  Если  я  засну,  а
Детта Уокер вернется..."
     - Спите, Эдди, - сказала Одетта, и Эдди, будучи  слишком  утомлен  (и
слишком влюблен), чтобы усомниться, доверился ей. Он заснул. Она разбудила
его, как и обещала, через час, и по-прежнему была Одеттой, и они двинулись
дальше, и теперь она снова помогала юноше,  орудуя  рычагами.  Они  полным
ходом катили по сужающейся песчаной полосе к двери, которую Эдди все время
лихорадочно высматривал и неизменно не находил.


     Оставив Одетту поглощать свою первую  за  много  дней  трапезу,  Эдди
вернулся к стрелку. Роланд выглядел как будто бы чуть получше.
     - Присядь, - сказал он Эдди.
     Эдди присел на корточки.
     - Оставь мне полупустой бурдюк. Это все, что мне нужно. Ее  отвези  к
двери.
     - Что, если я не...
     - Не найдешь? Найдешь. Здесь были первые две, здесь будет и эта. Если
вы доберетесь туда сегодня до заката, дождись темноты и убей двух  омаров.
Нужно будет устроить ее в надежном укрытии  и  оставить  ей  поесть.  Если
сегодня вечером ты не доберешься до двери, убей трех омаров. На.
     Он протянул Эдди один из револьверов.
     Эдди с уважением взял его, снова удивившись, какой же он тяжелый.
     - Я думал, все патроны ни к черту.
     - Вероятно. Но я заряжал теми, что, по-моему, намокли меньше прочих -
три штуки были у пряжки патронной ленты слева,  три  -  у  пряжки  справа.
Может, хоть один да выстрелит. А повезет - так два. На ползучих  гадов  их
не трать. - Роланд коротко смерил Эдди оценивающим взглядом. -  Там  могут
оказаться другие твари.
     - Так ты тоже слышал?
     - Если ты про тварь, мяукавшую в холмах  -  да.  Если  про  Нечистого
Духа, как говорят твои глаза - нет. Я слышал дикую кошку в зарослях, вот и
все. Быть может, голос у нее вчетверо больше  ее  самой.  Быть  может,  ее
ничего не стоит отогнать палкой. Думать же следует о нашей спутнице.  Если
вернется другая, как бы тебе не пришлось...
     - Если у тебя на уме мокруха, я пас!
     - Быть может, придется ранить ее в руку. Понятно?
     Эдди нехотя кивнул. Может,  чертовы  патроны  все  равно  не  захотят
стрелять, так какой смысл лезть из-за этого в бутылку?
     - Когда доберешься  до  двери,  женщину  оставишь.  Найдешь  укрытие,
спрячешь ее как можно лучше и с креслом вернешься ко мне.
     - А револьвер?
     Глаза стрелка полыхнули  так  ярко,  что  Эдди  непроизвольно  дернул
головой, словно Роланд ткнул ему под нос пылающий факел.
     - О боги! Оставить ей заряженный  револьвер,  когда  в  любую  минуту
может вернуться другая? Ты лишился рассудка?
     - Но патроны...
     - На хуй патроны! - крикнул стрелок. Ветер  внезапно  стих,  и  слова
Роланда отчетливо разнеслись над пляжем. Одетта повернула  голову.  Долгую
минуту она смотрела на мужчин, потом вновь обратила взгляд в сторону моря.
- Револьвер ей не оставлять!
     Эдди говорил негромко, на случай очередного затишья.
     - Что, если пока я буду возвращаться к тебе,  из  зарослей  спустится
какая-нибудь тварь? Какая-нибудь кошка,  которая  вчетверо  больше  своего
голоса, а не наоборот? Что-то, что нельзя прогнать палкой?
     - Оставишь ей горку камней, - сказал стрелок.
     - Камней! И прослезился тут Иисус! Ну и дерьмо же ты, приятель,  мать
твою в гроб!
     - Я думаю, - сказал стрелок. - Ты, похоже, на это не способен. Я  дал
тебе револьвер, дабы половину того пути, что тебе нужно проделать, ты  мог
бы защищать эту женщину от опасностей вроде той, о  которой  толкуешь.  Ты
хотел бы, чтобы я забрал револьвер? Тогда, возможно, ты мог бы умереть  за
нее. Это доставило бы тебе радость? Весьма романтично... если  не  считать
того, что тогда ко дну пойдет не только она одна, а все. Все трое.
     - Очень логично. Однако ты все равно паскудное дерьмо.
     - Уходи или оставайся. Довольно оскорблений.
     - Ты кое-что забыл, - с яростью сказал Эдди.
     - Это что же?
     - Ты забыл посоветовать мне повзрослеть. Генри вечно говорил: "Ох, да
повзрослей же ты, пацан..."
     Стрелок улыбнулся усталой, странной красоты улыбкой.
     - Думаю, ты уже повзрослел. Пойдешь или останешься?
     - Пойду, - ответил Эдди. - Что ты собираешься  есть?  Она  умяла  все
остатки.
     - Паскудное дерьмо что-нибудь придумает. Паскудное дерьмо  занималось
этим не один год.
     Эдди отвел глаза.
     - Я... это... извини, что обозвал тебя, Роланд. Очень... -  Он  вдруг
резко, пронзительно рассмеялся, - ...очень уж трудный был день.
     Роланд опять улыбнулся.
     - Да, - согласился он. - Верно.


     В тот  день  по  времени  они  показали  лучший  за  все  путешествие
результат, но вот уже и солнце золотой  дорожкой  расплескалось  по  глади
океана, а никакой двери в  поле  зрения  все  еще  не  было.  Хотя  Одетта
твердила, что прекрасным образом способна выдержать еще полчаса пути, Эдди
объявил привал и помог женщине выбраться  из  кресла.  Он  перенес  ее  на
пятачок ровной, с виду довольно гладкой земли, снял со  спинки  и  сиденья
кресла подушки и осторожно устроил на них Одетту.
     - Господи, какое счастье - вытянуться, - вздохнула она. - Но... -  Ее
чело затуманилось. - Я все время думаю про  этого  человека,  Роланда.  Мы
оставили его там совсем  одного,  и,  честное  слово,  мне  это  вовсе  не
нравится. Эдди, кто он? Что  он  такое?  -  Словно  высказывая  запоздалое
соображение, Одетта прибавила: - И почему он так много кричит?
     - Наверное, просто натура такая, - сказал Эдди, резко  развернулся  и
отправился собирать камни. Роланд почти никогда не кричал. Молодой человек
догадывался, что отчасти на эту мысль Одетту натолкнули события  нынешнего
утра - НА ХУЙ патроны!, но остальное было  ложными  воспоминаниями  о  том
времени, когда она была Одеттой только в своем представлении.
     Как и наказывал Роланд, Эдди убил трех омаров и так сосредоточился на
том, чтобы подстрелить последнего, что от четвертого, наступавшего на него
справа, отпрыгнул в самый последний момент. Увидев, как чудовище  щелкнуло
клешнями, цапнув пустоту там, где минутой раньше находилась его  нога,  он
подумал о пальцах, которых лишился стрелок.
     Он варил омара на костре из сухого дерева - мало-помалу  вторгающиеся
в прибрежную полосу холмы и становящаяся все более обильной растительность
облегчили и ускорили поиск хорошего топлива, - а  на  западном  небосклоне
таял последний свет дня.
     - Смотрите, Эдди! - вскрикнула Одетта, указывая вверх.
     Он посмотрел и увидел сверкавшую на груди ночи одинокую звезду.
     - Какая красота, правда?
     - Да, - отозвался Эдди и вдруг, безо всякой на то причины, его  глаза
наполнились слезами. Где же он был всю свою окаянную жизнь? Где он был,  с
кем, что делал и почему  вдруг  почувствовал  себя  таким  грязным,  таким
донельзя обгаженным?
     Запрокинутое лицо Одетты  было  ужасно  в  своей  неопровержимой  при
слабом свете звезд красоте, неведомой, впрочем, самой  ее  обладательнице,
которая лишь смотрела широко раскрытыми, удивленными глазами на  звезду  и
тихонько смеялась.
     - Звездочка светлая, звездочка ясная, - проговорила  она,  умолкла  и
посмотрела на юношу. - Знаете это, Эдди?
     - Угу. - Эдди смотрел в землю. Его голос  звучал  достаточно  внятно,
но, подними молодой человек глаза, Одетта увидела бы, что он плачет.
     - Тогда помогайте. Но вы должны смотреть на нее.
     - Ладно.
     Он утер слезы ладонью и вместе с Одеттой стал глядеть на звезду.
     - Звездочка светлая... - Одетта посмотрела на него, и он подхватил.
     - Звездочка ясная...
     Она протянула руку, отыскивая руку Эдди, и он ответил  на  пожатие  -
смуглые пальцы восхитительного светло-шоколадного  оттенка  переплелись  с
восхитительно белыми, точно грудка голубки.
     - В небе сверкает, такая  прекрасная,  -  серьезно  выговаривали  они
хором; в этот миг они были мальчиком и девочкой; мужчиной и  женщиной  они
станут позже, когда полностью  стемнеет  и  Одетта  окликнет  Эдди  -  "вы
спите?", а он скажет - "нет", и она попросит  обнять  ее,  потому  что  ей
холодно. - Первую звездочку, что разгляжу, исполнить желанье мое попрошу...
     Они переглянулись, и Эдди заметил, что по щекам Одетты  текут  слезы.
Соленая влага вновь застлала юноше глаза, пролилась - пусть, он не  таился
от своей спутницы. Он не стыдился своих слез,  чувствуя  лишь  невыразимое
облегчение.
     Они улыбнулись друг другу.
     - Звездочка, звездочка, ярко гори, чудо, волшебница, мне  сотвори,  -
сказал Эдди и подумал: "Пожалуйста, пусть это всегда будешь ты".
     - Чудо, волшебница, мне сотвори, - эхом откликнулась  Одетта,  думая:
"Если мне суждено умереть в этом незнакомом и странном  месте,  пусть  моя
смерть будет не слишком тяжелой и пусть со мной будет этот  милый  молодой
человек".
     - Простите, что расплакалась, -  извинилась  она,  вытирая  глаза.  -
Обычно я себе такого не позволяю, но день...
     - Был такой тяжелый, - закончил за нее Эдди.
     - Да. А вам нужно поесть, Эдди.
     - И вам тоже.
     - Надеюсь только, что опять плохо мне не станет.
     Он улыбнулся.
     - Думаю, не станет.


     Позже под кружащими в медленном гавоте чужими диковинными галактиками
оба думали,  что  никогда  еще  любовный  акт  не  бывал  таким  полным  и
сладостным.


     На рассвете они снялись с места и стремительно  двинулись  дальше.  К
девяти  часам  Эдди  уже  жалел,  что  не  спросил  Роланда,  как  следует
поступить, если, очутившись там, где  холмы  обрубают  полосу  прибрежного
песка, они так и не обнаружат в поле зрения  никакой  двери.  Этот  вопрос
представлял определенный интерес, поскольку, вне всяких сомнений, песчаный
берег вскоре действительно должен был закончиться.
     По сути дела, песчаный берег больше уже не был песчаным; земля  стала
твердой и довольно ровной. Выступающих  камней  почти  не  осталось  -  по
предположениям Эдди, почти  все  их  унесло  сбегавшими  с  холмов  талыми
водами, а может быть, наводнениями в дождливое время года (с тех пор,  как
Эдди попал в этот мир,  не  упало  ни  капли  дождя;  тучи  несколько  раз
затягивали небо, но затем ветер вновь разгонял облака).
     В девять тридц