ю грудь  клейкую  ленту.  Он  был  похож  на  человека  на
окончательном этапе выздоровления после тяжелого перелома ребер.
     Он бросил быстрый взгляд назад и увидел открытую дверь...  ее  нижний
край прочертил на сером песке веерообразный  след,  когда  кто-то  -  надо
полагать, этот умирающий - ее открыл. Сквозь проем двери  Эдди  был  виден
туалет первого класса, раковина, зеркало... а  в  нем  -  его  собственное
лицо, полное отчаяния, черные волосы, упавшие на лоб, на  зеленовато-карие
глаза. На заднем плане он увидел стрелка, берег и парящих над ним  морских
птиц, которые галдели и дрались неизвестно над чем.
     Эдди теребил ленту, не зная, как начать, как найти свободный конец, и
его охватила растерянность и безнадежность. Так, наверное, чувствует  себя
олень или кролик, когда до половины перейдет шоссе и повернет голову  -  и
оцепенеет в безжалостном ослепительном свете приближающихся фар.
     Уильяму  Уилсону,  человеку,  чье  имя  прославил  По,   понадобилось
двадцать минут, чтобы обмотать его липучкой. Чтобы открыть дверь в  туалет
первого класса, им понадобится пять минут, самое большое - семь.
     - Мне не снять это говно, - сказал  он  человеку,  который,  шатаясь,
стоял перед ним. - Я не знаю, кто ты и где я, но я  тебе  говорю  -  ленты
слишком много, а времени слишком мало.


     Когда капитан Макдоналд, раздосадованный тем, что 3-А не реагирует на
его слова, начал колотить в дверь, Дийр,  второй  пилот,  посоветовал  ему
бросить это дело.
     - Да куда он денется? - спросил Дийр.  -  Что  он  может  сделать?  В
унитаз сам себя спустить? Крупноват он для этого.
     - Но если он везет... - начал Макдоналд.
     Дийр, который сам не раз и не два нюхал кокаин, сказал:
     - Если везет, то везет много. Ему от него не избавиться.
     - Отключить воду, - вдруг резко приказал Макдоналд.
     - Уже, - ответил штурман (который тоже любил при  случае  понюхать  -
только не  табак).  -  Но  не  думаю,  чтобы  это  имело  значение.  Можно
растворить в бачке столько, сколько войдет, но сделать, чтобы его  там  не
оказалось, невозможно.
     Они столпились у двери туалета, на  которой  издевательски  светилась
надпись ЗАНЯТО; все говорили вполголоса. "Ребята  из  УБН  [Управление  по
борьбе с наркобизнесом] сольют из бачков воду, возьмут  пробу  -  и  малый
спекся".
     - Он всегда сможет сказать, что кто-то заходил до него и  скинул  эту
штуку,  -  возразил  Макдоналд.  Голос  у  него   становился   все   более
раздраженным. Ему хотелось не разговаривать  об  этом,  а  что-то  с  этим
делать, принимать какие-то меры, хотя он отчетливо сознавал, что пассажиры
все еще выходят гуськом, и многие с особенным любопытством поглядывают  на
пилотов и  стюардесс,  собравшихся  у  двери  туалета.  Экипаж,  со  своей
стороны, отчетливо сознавал, что какие-либо слишком откровенные,  открытые
действия могут разбудить страшный призрак террориста, который в наше время
таится в глубине сознания каждого авиапассажира. Макдоналд знал,  что  его
штурман и бортинженер правы, знал, что наркотик, скорее всего, упакован  в
пластиковые пакеты, на которых остались отпечатки пальцев этого говнюка, и
все равно он слышал, как у него в мозгу звучит сигнал  тревоги.  Что-то  у
него внутри кричало: "Жулик! Жулик!", словно этот малый из кресла 3-А  был
пароходным шулером и держал наготове полный рукав тузов.
     - Он не пытается спустить воду, - сказала Сьюзи Дуглас. - Он даже  не
пытается открыть краны умывальника, а то мы бы услышали, как в них хлюпает
воздух. Я слышу что-то, но...
     - Уходите, - коротко приказал  Макдоналд.  Его  взгляд  скользнул  по
Джейн Дорнинг. - Вы тоже. Мы здесь сами справимся.
     Джейн повернулась, чтобы уйти; щеки ее горели.
     Сьюзи спокойно сказала:
     - Джейн его вычислила, а я заметила выпуклости у него  под  рубашкой.
Мы, пожалуй, останемся, капитан  Макдоналд.  Если  хотите  подать  на  нас
рапорт о неподчинении командиру -  подавайте.  Но  я  хочу,  чтобы  вы  не
забывали, что можете сорвать УБН, возможно, очень крупную операцию.
     Их взгляды столкнулись, точно сталь с кремнем, высекая искры.
     Сьюзи сказала:
     - Мак, я летала с вами раз семьдесят-восемьдесят. Я вам добра желаю.
     Макдоналд еще секунду смотрел на нее, потом кивнул.
     - Можете остаться. Но я хочу, чтобы вы отошли на шаг назад, к кабине.
     Он приподнялся на цыпочки, оглянулся назад и  увидел  конец  очереди,
который как раз переходил из третьего класса во второй.  Еще  две  минуты,
ну, три.
     Капитан повернулся к встречающему пассажиров агенту компании, который
стоял у люка и внимательно смотрел  на  них.  Как  видно,  он  понял,  что
возникли какие-то сложности, потому что достал из футляра свою  переносную
рацию и держал ее в руке.
     - Скажи ему, чтобы он прислал мне сюда таможенников,  -  тихо  сказал
Макдоналд штурману. - Троих или четверых. Сейчас же.
     Штурман, беспечно усмехаясь и извиняясь, протолкался через очередь  и
тихонько поговорил с агентом, который поднес рацию ко рту  и  что-то  тихо
сказал в нее.
     Макдоналд -  который  ни  разу  в  жизни  не  принимал  ничего  более
сильнодействующего, чем аспирин, да и то очень редко - повернулся к Дийру.
Губы его были сжаты в тонкую, белую, как шрам, черту.
     - Как только  выйдет  последний  пассажир,  мы  взломаем  дверь  этой
сральни, - сказал он. - И мне плевать, будут здесь  таможенники  или  нет.
Ясно?
     - Вас понял, - ответил  Дийр  и  стал  смотреть,  как  хвост  очереди
проходит в первый класс.


     - Достань мой нож, - сказал стрелок. - Он у меня в кошеле.
     Он показал рукой на потрескавшийся кожаный мешок, лежавший на  песке.
Мешок был похож не столько на кошель, сколько на  большой  рюкзак;  такие,
должно быть, несли хиппи, когда шли по аппалачскому  маршруту,  тащась  от
красоты природы (а время от времени, может, и  от  косячка),  только  этот
выглядел, как настоящий, а  не  как  бутафория,  помогающая  какому-нибудь
торчку поддерживать свое  собственное  представление  о  себе;  как  вещь,
которая много-много лет сопутствовала хозяину  в  трудных  -  быть  может,
невыносимо трудных - странствиях.
     Показал рукой, а не пальцем. Он не мог показать пальцем. Эдди  понял,
почему правая рука у этого человека была обмотана грязным обрывком рубахи:
у него были оторваны несколько пальцев.
     - Возьми нож, - сказал незнакомец. - Перережь  ленту.  Постарайся  не
порезаться. Это не  трудно.  Тебе  надо  быть  осторожным,  но  все  равно
придется управляться быстрее. Времени мало.
     - Знаю, - сказал Эдди и стал на колени на песок. Все это  происходило
не на  самом  деле.  Вот  в  чем  штука,  вот  чем  все  объясняется.  Как
сформулировал бы Генри Дийн, великий мудрец и выдающийся торчок,  прыг  да
скок, туда-сюда, крыша едет - не беда; жизнь - лишь сон, а  мир  -  фуфло.
Это, братец, западло, только ты не унывай, а лучше вмажемся давай.
     Все это не взаправду, это все - необычайно живой глюк, так что  самое
лучшее - не дергаться, а плыть по течению.
     Но глюк был до невозможности живой. Эдди потянулся к "молнии" -  или,
может, кошель застегивался на липучки - и  увидел,  что  он  крест-накрест
зашнурован сыромятными ремешками; некоторые  порвались  и  были  тщательно
связаны, и узелки были такими маленькими, чтобы не застревать в окруженных
металлическими колечками отверстиях.
     Эдди расшнуровал мешок, растянул горловину и нашел нож под  сыроватым
свертком - обрывком рубахи, в который  были  увязаны  патроны.  От  одного
только вида рукоятки у  него  захватило  дух...  она  была  из  настоящего
серебра, глубокого, мягкого серо-белого цвета, и на ней  был  выгравирован
замысловатый узор, привлекавший взгляд, приковывавший его...
     В ухе у Эдди взорвалась боль, с ревом пронизала голову  насквозь,  на
миг застлала глаза красным туманом. Он  неуклюже  споткнулся  о  раскрытый
кошель, упал на песок и  снизу  вверх  взглянул  на  бледного  человека  в
сапогах с отрезанными голенищами. Это был совсем  даже  не  глюк.  Голубые
глаза, пылавшие на этом умирающем лице, были глазами самой истины.
     - Любоваться будешь после, невольник,  -  сказал  стрелок.  -  Сейчас
воспользуйся им - и только.
     Эдди чувствовал, как ухо у него пульсирует, распухает.
     - Почему ты меня все время так называешь?
     - Разрежь ленту, - мрачно сказал стрелок. - Если они вломятся в  оный
нужник, пока ты еще здесь, то ты - такое у меня чувство - останешься здесь
очень надолго. И вскоре - в обществе трупа.
     Эдди вытащил нож из  ножен.  Не  старинный;  больше,  чем  старинный;
больше, чем древний. Лезвие, отточенное почти  до  невидимости,  казалось,
впитало в металл все века.
     - Да, видать, острый, - сказал он, и голос у него дрогнул.


     Последние пассажиры гуськом выходили на трап. Одна из них, дама весен
эдак   семидесяти,   остановилась    возле    Джейн    Дорнинг    с    тем
мучительно-растерянным выражением лица, какое, кажется, свойственно только
людям, которые впервые летят на самолете в очень  немолодом  возрасте  или
очень плохо зная английский язык, и стала показывать ей свои билеты.  "Как
же я найду свой самолет на Монреаль? - спрашивала она. -  И  что  будет  с
моим багажом? Когда мне проходить досмотр - здесь или там?"
     - На верхней площадке трапа будет стоять  агент  нашей  авиакомпании,
который сообщит вам все необходимые сведения, мэм, - сказала Джейн.
     - Ну, уж не знаю, почему  вы  не  можете  дать  мне  все  необходимые
сведения, - возразила старушка. -  На  этом  вашем  трапе  все  еще  полно
народу.
     -  Проходите,  пожалуйста,  сударыня,  не  задерживайтесь,  -  сказал
капитан Макдоналд. - У нас тут возникла проблема.
     - Что ж, прошу прощения, что я  вообще  еще  не  умерла,  -  обиженно
сказала старушка. - Я, как видно, просто свалилась с катафалка.
     И прошествовала мимо  них,  задрав  нос,  как  собака,  учуявшая  еще
довольно далекий костер, зажав в одной руке дорожную сумку, а в  другой  -
папку с билетами (из  нее  торчало  такое  множество  корешков  посадочных
талонов, что впору было подумать, что эта леди облетела почти весь  земной
шар, меняя самолеты в каждом аэропорту).
     - А эта дамочка, пожалуй,  больше  не  станет  летать  на  реактивных
лайнерах компании "Дельта", - пробормотала Сьюзи.
     - А мне насрать, пусть хоть у Супермена в портках летает,  -  ответил
Макдоналд. - Она последняя.
     Джейн метнулась мимо них, огляделась места во  втором  классе,  потом
заглянула в главный салон. Там никого не было.
     Она вернулась и доложила, что самолет пуст.
     Макдоналд обернулся к трапу и увидел, что сквозь толпу проталкиваются
два таможенника в форме, извиняясь, но не давая себе труда оглядываться на
людей, которых они оттолкнули. Последней  из  этих  людей  была  та  самая
старушка; она уронила свою папку с билетами, бумажки рассыпались и  летали
вокруг, а она с пронзительными криками гонялась за ними, как  рассерженная
ворона.
     - Ладно, - сказал Макдоналд, - вы, ребята, здесь и оставайтесь.
     - Сэр, мы - служащие федеральной Таможни...
     - Правильно, и я вас вызвал, и я рад, что вы прибыли  так  быстро.  А
теперь вы стойте, где стоите, потому что это - мой самолет, и тип, который
там засел, - один из моих пассажиров. Как только он выйдет из  самолета  и
ступит на трап, он станет вашим, и можете делать с ним, что хотите.  -  Он
кивнул Дийру. - Я дам этому сукину сыну  еще  один  шанс,  а  потом  будем
ломать дверь.
     - Я не против, - ответил Дийр.
     Макдоналд заколотил ладонью по двери туалета и заорал:
     - А ну, друг, выходи! Я больше просить не буду!
     Ответа не было.
     - Ладно, - сказал Макдоналд. - Поехали.


     Эдди смутно слышал, как старуха говорила: "Что ж, прошу прощения, что
я вообще еще не умерла! Я, как видно, просто свалилась с катафалка!"
     Он разрезал уже половину клейкой ленты. Когда старуха  заговорила,  у
него дрогнула рука, и он увидел, что по  животу  у  него  течет  тоненькая
струйка крови.
     - Зараза! - выругался он.
     - Теперь ничего не поделаешь, - сказал стрелок своим хриплым голосом.
- Заканчивай скорей. Или при виде крови тебе становится дурно?
     - Только при виде своей, - ответил Эдди. Лента начиналась у него  над
самым животом. Чем выше он резал, тем хуже ему было видно. Он разрезал еще
около трех дюймов  и  чуть  не  порезался  еще  раз,  когда  услышал,  как
Макдоналд говорит таможенникам: "Ладно, вы, ребята, здесь и оставайтесь".
     - Я могу закончить и, может, разрезать себе все до  кости,  -  сказал
Эдди, - или можешь попробовать ты. Мне не видно, что я делаю.  Подбородок,
блядь, мешает.
     Стрелок взял нож в левую руку. Рука  тряслась.  При  виде  того,  как
дрожит этот клинок, отточенный до  самоубийственной  остроты,  Эдди  стало
очень не по себе.
     - Может, я лучше сам попро...
     - Подожди.
     Стрелок устремил на свою левую руку напряженный, неподвижный  взгляд.
Эдди не то, чтобы не верил в телепатию, но не очень-то и верил в нее.  Тем
не менее, сейчас он уловил нечто... нечто столь же  реальное  и  ощутимое,
как жар, пышущий от духовки. Через несколько  секунд  он  понял,  что  это
такое; концентрация воли этого странного человека.
     "Какой же он, к черту, умирающий,  если  я  так  мощно  чувствую  его
силу?"
     Дрожь  в  руке  стала  ослабевать.   Вскоре   рука   только   еле-еле
вздрагивала. Через десять секунд, не  больше,  она  была  неподвижна,  как
скала.
     - Ну, так, - сказал стрелок. Он шагнул вперед,  поднял  нож,  и  Эдди
почувствовал другой жар, исходивший от него - зловещий жар лихорадки.
     - Ты левша? - спросил Эдди.
     - Нет, - ответил стрелок.
     - О, Господи, - сказал Эдди и решил,  что,  может,  почувствует  себя
получше,  если  на  минуточку  закроет  глаза.  Он  слышал  жесткий  шорох
расходящейся под ножом ленты.
     - Ну, вот, - сказал стрелок и отступил на  шаг.  -  Теперь  отлепляй,
сколько сможешь. А я займусь спиной.
     В дверь туалета перестали  вежливо  стучать  и  заколотили  кулаками.
"Пассажиры вышли, - подумал Эдди. - Китайским церемониям конец.  Ох,  мать
твою..."
     - А ну, друг, выходи! Я больше просить не буду!
     - Дерни как следует, - негромко прорычал стрелок.
     Эдди ухватил каждой рукой толстый слой пластыря и  рванул,  что  было
сил. Больно было до чертиков. "Кончай ныть, - подумал  он.  -  Могло  быть
хуже. Вдруг бы у тебя грудь была волосатая, как у Генри".
     Он опустил глаза и увидел, что у него на коже поперек грудины тянется
красная полоса  раздражения,  шириной  дюймов  примерно  семь.  Над  самым
солнечным сплетением, там, где он укололся ножом, кровь взбухала в проколе
и красной струйкой сбегала к пупку. Пакеты с наркотиками теперь  болтались
у него подмышками, как плохо притороченные переметные сумы.
     - Ладно, - сказал кому-то приглушенный голос  за  дверью  туалета.  -
Поеха...
     Остального Эдди не расслышал из-за неожиданно рванувшей боли в  спине
- это стрелок бесцеремонно сорвал с него остаток ленты.
     Он стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть.
     - Надевай рубаху, - сказал стрелок. Его лицо (раньше Эдди думал,  что
живой человек не может быть бледнее этого) теперь стало цветом, как старый
пепел. Несколько секунд он держал в руке опояску из клейкой ленты  (теперь
она слипалась в бессмысленную паутину, и большие пакеты с  белым  порошком
казались странными коконами), потом отбросил ее в  сторону.  Эдди  увидел,
что через тряпку, которой была замотана правая рука стрелка, просачивается
свежая кровь. - Да пошевеливайся.
     Послышался глухой удар. Это был не просто сильный стук в дверь.  Эдди
поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как задрожала дверь  туалета,
как замигали в нем лампы. Он понял, что они ломают дверь.
     Он взял рубашку  пальцами,  ставшими,  как  ему  показалось,  слишком
большими, слишком неуклюжими.  Левый  рукав  был  вывернут  наизнанку.  Он
попытался пропихнуть его через пройму, рука у него застряла, и он выдернул
ее так резко, что опять вывернул рукав наизнанку.
     Бух, - и дверь туалета опять затряслась.
     - О, боги, как же ты неуклюж! - простонал стрелок и сам засунул кулак
в левый рукав рубашки Эдди. Когда стрелок  стал  вытаскивать  кулак,  Эдди
ухватил манжету. После этого стрелок  подал  ему  рубашку,  как  дворецкий
подает хозяину фрак. Эдди надел ее и потянулся к нижней пуговице.
     - Погоди! - рявкнул стрелок и оторвал еще  кусок  от  своей  рубашки,
которой оставалось все меньше и меньше. - Вытри брюхо!
     Эдди вытер, как сумел. Из дырочки в коже, проколотой ножом,  все  еще
сочилась кровь. Да, клинок оказался острым. И даже очень.
     Он бросил на песок окровавленный лоскут рубахи  стрелка  и  застегнул
свою рубашку.
     Бух! На этот раз дверь не только затряслась; она прогнулась. Взглянув
сквозь проем двери на берегу, Эдди увидел,  как  стоявший  возле  раковины
флакон с жидким мылом упал прямо на его сумку.
     Он хотел заправить рубашку, которая была уже застегнута  (и,  как  ни
странно, застегнута правильно) в штаны, но вдруг его осенило. Вместо этого
он расстегнул пояс.
     - На это нет времени! - Стрелок  понял,  что  хочет  заорать,  но  не
может. - Эта дверь выдержит еще один удар, не больше!
     - Я знаю, что делаю, - ответил Эдди, надеясь, что  это  действительно
так, и шагнул назад, через дверь между двумя мирами, на  ходу  расстегивая
на джинсах кнопки и молнию.
     Спустя секунду, полную отчаяния и безнадежности,  стрелок  последовал
за ним, миг назад - тело, страдающее  и  переполненное  жгучей  физической
болью, миг спустя - лишь холодно-спокойное ка в голове Эдди.


     - Еще разок, - мрачно сказал Макдоналд, и Дийр кивнул. Теперь,  когда
все пассажиры сошли не только  с  самолета,  но  и  с  трапа,  таможенники
достали оружие.
     Ну!
     Оба летчика с размаха ударили в дверь. Она распахнулась,  обломок  ее
на мгновение повис в замке, потом упал на пол.
     Перед ними на унитазе восседал мистер 3-А. Штаны у него были  спущены
до колен, полы выгоревшей рубашки  в  узорчатую  полоску  едва  прикрывали
срам. "Да,  застукать-то  мы  его  застукали,  -  устало  подумал  капитан
Макдоналд. - Вот только беда-то  в  том,  что  дело,  за  которым  мы  его
застукали,  насколько  мне  известно,  не  противозаконное".  Внезапно  он
ощутил, как ноет у него плечо, которым он бил в дверь - сколько раз?  три?
четыре?
     Вслух он рявкнул:
     - Какого дьявола вы здесь делаете, мистер?
     - Ну, вообще-то я облегчался, - сказал Эдди,  -  но,  если  вам  всем
сразу приспичило, то я могу подтереться и в здании аэровокзала...
     - А нас ты, умник, конечно, не слышал?
     - А мне до двери было  не  дотянуться.  -  3-А  вытянул  руку,  чтобы
продемонстрировать и, хотя дверь сейчас висела  на  одной  петле  у  стены
слева от него, капитан Макдоналд видел, что он прав. - Наверно, я  мог  бы
встать, но я, понимаете, оказался лицом  к  лицу  с  кошмарной  ситуацией,
правда, не то, чтоб лицом, если вы понимаете, о чем я. И не то, чтобы  мне
хотелось попасть в это лицом, опять же, если вы понимаете, о чем я. -  3-А
улыбнулся  обаятельной,  чуть  глуповатой  улыбкой,   которая   показалась
капитану Макдоналду такой  же  фальшивой,  как  девятидолларовая  бумажка.
Послушать его, так подумаешь, что ему никто никогда в жизни не объяснил  и
не показал, как нужно наклоняться вперед.
     - Вставайте, - сказал Макдоналд.
     - С удовольствием. Вы только попросите дам малость отойти, а?  -  3-А
очаровательно улыбнулся. - Я знаю, что в наше время это  уже  отжило  свой
век, но ничего не могу поделать. Я застенчив. И, по  правде  сказать,  мне
есть чего стесняться, ох, есть.  -  Он  приподнял  левую  руку,  раздвинув
большой и указательный пальцы примерно  на  полдюйма,  и  подмигнул  Джейн
Дорнинг, которая залилась ярким