пал  -  на  землю  во  власти
малоприятных ощущений, остающихся  после  мескалина:  суставы  ныли,  а  в
мыслях царила мутная невнятица, точно его голову долго охаживали кулаками.
В промежности тоже пульсировала тупая  боль.  Он  аккуратно,  с  бездумной
неторопливостью свернул "козью ножку". Джейк смотрел. Стрелку вдруг  очень
захотелось рассказать мальчику о  том,  что  он  узнал,  но  он  с  ужасом
отбросил эту мысль. И задумался - не разрушается ли какая-то из частей его
"я", душа или рассудок.
     - Сегодня спим здесь,  -  проговорил  он.  -  Завтра  начнем  подъем.
Попозже я схожу посмотрю, нельзя ли  подстрелить  что-нибудь  на  ужин.  А
сейчас мне надо отоспаться. Лады?
     - Ага.
     Стрелок кивнул и  откинулся  на  траву.  Когда  он  проснулся,  через
маленькую полянку протянулись длинные тени.
     - Разведи костер, - велел  он  Джейку  и  кинул  мальчику  кремень  и
кресало. - Сможешь?
     - Да, наверное.
     Стрелок направился к зарослям ивняка, повернул там налево и  двинулся
вдоль края рощи. В том месте, где расстилался щедро поросший травой склон,
он опять отступил в тень и остановился. Было слышно слабое, но  отчетливое
клинк-клинк-клинк - это Джейк высекал искры. Стрелок простоял без движения
десять минут, пятнадцать, двадцать. Появились  три  кролика.  Он  выхватил
револьвер и подшиб парочку пожирнее. Освежевав и выпотрошив  зверьков,  он
вернулся в лагерь. Джейк развел огонь, и от воды уже поднимался пар.
     Стрелок кивнул мальчику.
     - Недурно.
     Довольный Джейк зарделся и молча протянул обратно кремень и кресало.
     Пока рагу готовилось, стрелок воспользовался последним светом  дня  и
вернулся в ивовую рощу. Возле первого  же  озерца  он  принялся  подрубать
жесткие виноградные лозы, росшие у болотистого  края  воды.  Позже,  когда
костер прогорит до углей, а Джейк заснет, Роланд собирался сплести из  них
канаты, которые впоследствии могли бы оказаться небесполезными. Однако ему
почему-то не казалось,  что  восхождение  окажется  особенно  трудным.  Им
владело предчувствие ожидающей их участи, которое он больше уже не  считал
странным.
     Стрелок нес лозы обратно в лагерь, где ждал  Джейк,  а  они  истекали
зеленым соком, пачкая ему руки.


     Поднявшись вместе с солнцем, путники  в  полчаса  собрались.  Стрелок
надеялся подстрелить на лугу, где кормились кролики, еще  одного  зверька,
но времени было в обрез, а кролики все не показывались. Узел с  оставшейся
снедью был теперь таким маленьким и легким, что его без труда  нес  Джейк.
Он окреп, этот мальчик, и заметно. Стрелок нес свежую воду,  набранную  из
ручья. Вокруг пояса он обвязал три сплетенных из виноградной лозы веревки.
     Они  обошли  каменное  кольцо,  держась  на  почтительном  расстоянии
(стрелок опасался, как бы к мальчику не вернулся прежний страх, но,  когда
они проходили по каменистому склону  над  поляной,  Джейк  лишь  мимоходом
скользнул по ней взглядом и засмотрелся на птицу, парившую с  подветренной
стороны). Довольно скоро деревья  начали  утрачивать  высоту  и  пышность.
Стволы сделались искривленными, перекрученными, а корни будто  боролись  с
землей в мучительной охоте за влагой.
     - Все такое старое, - хмуро  сказал  Джейк,  когда  они  остановились
перевести дух. - Ничего молодого тут нету, что ли?
     Стрелок улыбнулся и ткнул Джейка локтем в бок.
     - Ты, - сказал он.
     - Подниматься наверх будет трудно?
     Стрелок с любопытством посмотрел на мальчика.
     - Горы высоки. Разве по-твоему подъем не будет тяжелым?
     В ответ Джейк повел на него помрачневшими озадаченными глазами.
     - Нет.
     Они пошли дальше.
     Солнце взобралось в зенит и вскоре миновало его, вернув путникам тени
- кажется, за все время их перехода через пустыню оно ни разу не  покидало
высшей точки своего дневного пути  столь  поспешно.  Земля  поднималась  в
гору,  из  нее  подлокотниками  утонувших  в  грунте  исполинских   кресел
выступали каменные карнизы. Трава теперь была  желтой,  увядшей.  Наконец,
прямо на дороге очутилась похожая на дымоход глубокая расселина  и,  чтобы
обойти ее и оказаться выше, стрелок с мальчиком вскарабкались на невысокий
пригорок из слоящегося камня. Образовавшиеся  в  древнем  граните  разломы
походили на ступени, так что, как и подсказывало обоим  чутье,  преодолеть
короткий склон оказалось нетрудно. На вершине, на  клочке  в  четыре  фута
шириной, они остановились, глядя в ту сторону, откуда пришли - за уклон, в
пустыню, которая огромной желтой  лапой  свернулась  вокруг  нагорья.  Еще
дальше песок, отражавший свет подобно слепящему белому экрану, отступал  в
тусклые  волны  поднимавшегося  от  земли  горячего  воздуха.   С   легким
изумлением стрелок понял, что пустыня чуть не убила  его.  Из  непривычной
прохлады того места, где они с мальчиком стояли, она  казалась  безусловно
грозной, но не гибельной.
     Вернувшись к делу, они продолжили восхождение,  то  карабкаясь  через
беспорядочные нагромождения валунов, то чуть ли не ползком продвигаясь  по
плоским каменным скатам со сверкающими вкраплениями  кварца  и  слюды.  На
ощупь камень был приятно теплым, определенно теплее, чем воздух. Под вечер
стрелок расслышал слабый гром. Однако уходившая  в  небо  горная  цепь  не
давала увидеть идущий на той стороне дождь.
     Когда тени начали наливаться лиловой синевой, путники устроили привал
под бровкой каменного уступа. Закрепив  попону  вверху  и  внизу,  стрелок
соорудил нечто вроде односкатной лачуги.  Они  уселись  у  входа  и  стали
смотреть в небо, разостлавшее над землей свой плащ. Джейк  свесил  ноги  с
обрыва. Сворачивая вечернюю самокрутку, стрелок не без юмора поглядывал на
мальчика.
     - Не ворочайся во сне, - сказал он,  -  не  то  можешь  проснуться  в
пекле.
     - Не буду, - серьезно ответил Джейк. - Мама говорит... - Он осекся.
     - Что же она говорит?
     - Что я сплю, как убитый, - закончил Джейк. Он посмотрел на  стрелка,
и тот увидел, что губы парнишки дрожат от усилий  сдержать  слезы.  Просто
мальчик, подумал Роланд, и его точно ломиком пронзила боль - так,  бывает,
ломит лоб от излишка холодной воды. Просто мальчик. За что? Почему? Глупый
вопрос. Когда уязвленный духовно или телесно мальчик выкрикивал эти  слова
Корту, Корт - старая, покрытая шрамами боевая машина,  чьей  работой  было
обучать сыновей стрелков началам того, что им непременно следовало  знать,
- отвечал: Потому что "потому" кончается на "у". "У" - буква кривая, ее не
выпрямишь... неважно, почему,  подымайся,  обалдуй!  Подымайся!  День  еще
молод!
     - Почему я здесь? - спросил Джейк. - Почему я  забыл  все,  что  было
раньше?
     - Потому, что человек в черном притащил тебя сюда, - сказал  стрелок.
- А еще из-за Башни. Там,  где  стоит  Башня,  находится...  что-то  вроде
силового нексуса. Во времени.
     - Я этого не понимаю!
     - Я тоже, - сказал стрелок. - Но ведь что-то  происходило  и  раньше.
Именно в мое время. "Мир сдвинулся с места", как говорится...  говорилось.
Но теперь он набрал скорость. Что-то случилось со временем.
     Они сидели и молчали. Слабый, но резковатый ветерок покусывал  их  за
ноги и где-то в расселине скалы глухо гудел: вууууууу!
     - Вы откуда? - спросил Джейк.
     - Из земли, которой больше нет. Тебе знакома Библия?
     - Иисус и Моисей. Само собой.
     Стрелок улыбнулся.
     - Вот-вот. У моей родины было библейское  имя  -  она  звалась  Новый
Ханаан. Край молока и меда. Считалось,  будто  в  библейском  Ханаане  рос
такой крупный виноград, что одну кисть приходилось нести на  шесте  двоим.
Такой мы, конечно, не выращивали, но земля наша была плодородной.
     - Я знаю про Одиссея, - с заминкой сказал Джейк. - Он из Библии?
     - Может быть, - ответил стрелок. -  Нынче  Писание  утрачено  -  все,
кроме тех отрывков, какие меня заставили заучить.
     - Но другие...
     - Нет других, - перебил стрелок. - Я последний.
     Вставала тонкая ущербная луна. Прищурившись, она опустила пристальный
взгляд к нагромождению скал, где сидели стрелок с мальчиком.
     - Она была красивая? Ваша страна... ваша земля?
     - Она была прекрасна, - рассеянно отозвался стрелок.  -  Поля,  реки,
утренние туманы. Впрочем, это всего-навсего внешние красоты. Так,  бывало,
говорила моя матушка... настоящая красота, говорила она, -  лишь  порядок,
любовь и свет.
     Джейк уклончиво хмыкнул.
     Стрелок курил и  думал  о  том,  как  это  было:  вечера  в  огромном
центральном зале, сотни  богато  одетых  фигур,  движущихся  то  медленно,
мерным шагом вальса, то быстрее, легкой припрыжкой поль-кама; Эйлин на его
руке, ее глаза  -  ярче  драгоценнейших  самоцветов;  в  свежих  прическах
куртизанок и их нагловатых дружков  играет  свет  заключенных  в  хрусталь
электрических ламп. Зал был огромен - остров света, возраст которого,  как
и возраст самого Центрального Дворца, слагавшегося почти из  ста  каменных
замков, определить было невозможно. Стрелок не видел его  двенадцать  лет.
Когда, покидая замок в последний раз, Роланд отвернулся от Дворца и  начал
первый бросок в поисках следа человека в черном, юношу мучила тупая ноющая
боль. Уже тогда, двенадцать лет назад,  стены  обвалились,  во  внутренних
дворах рос бурьян, среди массивных балок центральной  залы  устроили  себе
ночлег летучие мыши, а в  галереях  гуляло  эхо  стремительного  ныряющего
полета и тихого щебета ласточек. Поля, где Корт учил мальчиков стрелять из
лука  и  револьверов  и  охотиться  с  ловчей  птицей,  заросли   травами,
тимофеевкой, диким  виноградом.  В  огромной  гулкой  кухне,  где  некогда
содержал свой чадный и благовонный  двор  Хэкс,  устроила  гнездо  нелепая
колония Мутантов-Недоумков - они поглядывали  на  стрелка  из  милосердной
тьмы  кладовок  и  из-за  окутанных  тенью  колонн.  Теплый  пар,  некогда
напоенный пряными ароматами жарящейся говядины и свинины,  преобразился  в
липкую  и  холодную  сырость  мха,  а  в  углах,   где   не   осмеливались
расположиться даже  Мутики-Недоумки,  взошли  исполинские  белые  поганки.
Дверь в огромную дубовую надстройку над погребом была  распахнута,  оттуда
бил неприятный едкий запах, который был острее всех прочих;  казалось,  он
решительно и бесповоротно знаменует неумолимые факты смерти и разложения -
сильный,  резкий  запах  прокисшего  вина.  Роланду  не  составило   труда
развернуться лицом к югу и  оставить  Дворец  позади,  однако  это  больно
ранило его сердце.
     - У вас там была война? - спросил Джейк.
     - Подымай выше, - отозвался  стрелок  и  выбросил  дымящийся  уголек,
оставшийся от самокрутки. - Революция. Выиграв все сражения, мы  проиграли
войну. В ней не было  победителей  -  вот  разве  что  пожиратели  падали.
Небось, еще много лет у них была богатая пожива.
     - Хотел бы я там пожить, - с тоской сказал Джейк.
     - Это был другой мир, - сказал стрелок. - Пора на боковую.
     Мальчик, казавшийся теперь  неясной  тенью,  повернулся  на  бок  под
свободно наброшенным чепраком и подтянул колени к груди. Стрелок сидел над
ним, точно страж, еще, наверное, около часа, погруженный в долгие  трезвые
мысли. Такие раздумья были для него делом новым, неизвестным, приятным  не
без грусти  и  по-прежнему  не  имеющим  решительно  никакой  практической
ценности: у проблемы под названием Джейк  не  было  иного  решения,  кроме
предложенного Оракулом... то есть попросту невозможного. Не исключено, что
в сложившейся ситуации присутствовала своя доля трагизма, но стрелок этого
не замечал; он видел лишь предопределенность, которая была всегда. Наконец
его более естественный характер вновь  заявил  о  себе,  и  стрелок  уснул
глубоким сном без сновидений.


     На следующий день восхождение перестало видеться путникам в  радужном
свете. Они продолжали идти в гору,  к  узкой  развилке  горного  коридора.
Стрелок продвигался медленно, по-прежнему не ощущая спешки. Мертвый камень
у них под ногами не сохранил никаких следов человека в черном, но  стрелок
знал: тот прошел этой дорогой до них. Дело было не только в том, что они с
Джейком еще из предгорья заметили, какой дорогой ползет  вверх  крохотная,
похожая на жучка фигурка - в каждом прилетавшем сверху холодном  дуновении
был запечатлен ее запах. Маслянистый, злобно-насмешливый, такой же горький
для носа стрелка, как дух бес-травы.
     Волосы у Джейка  сильно  отросли  и  слегка  завивались  у  основания
загорелой шеи. Когда случалось преодолевать провалы или точно по  каменной
лестнице взбираться по  уступам  на  отвесную  кручу,  мальчик  карабкался
упорно, уверенно, без видимого страха высоты. Уже дважды Джейк  поднимался
там, где стрелку было  не  пройти,  и  закреплял  веревку,  чтобы  Роланд,
перебирая руками, смог залезть наверх.
     На другое утро путникам выпало пробираться сквозь  сырой  и  холодный
клочок тучи - вздыбленное  угорье  начинали  заслонять  облака.  Появились
островки жесткого крупитчатого снега, ютившиеся в каменных  карманах,  что
поглубже. Снег блестел, точно кварц, и по фактуре был  сухим,  как  песок.
После полудня на одном из таких  снежных  островков  они  нашли  отпечаток
ступни. Джейк на миг впился в него зачарованным, полным ужаса  взглядом  и
тут же боязливо поднял глаза, словно ожидал увидеть, что человек в  черном
материализуется в своем следе. Стрелок  похлопал  мальчугана  по  плечу  и
указал вперед.
     - Пошли. Дело к вечеру.
     Позже, в последнем свете дня они разбили лагерь  на  широком  плоском
уступе к северо-востоку от ущелья, наискось врезавшегося  в  самое  сердце
гор. Холодный воздух (они видели облачка собственного дыхания) пронизывали
пурпурно-алые отсветы вечерней зари, и  во  влажных  раскатах  грома  было
что-то сюрреалистическое и отчасти безумное.
     Стрелок подумал, что Джейк, возможно, примется задавать  вопросы,  но
мальчик ни о чем не спросил. Он почти  сразу  провалился  в  сон.  Стрелок
последовал его примеру и опять увидел мрачное подземелье темницы и  Джейка
в обличье алебастрового святого с гвоздем во лбу. Судорожно охнув,  Роланд
проснулся и инстинктивно потянулся за челюстью, которой с  ним  больше  не
было, ожидая нащупать траву древней рощи. Вместо этого он почувствовал под
рукой камень, а в легких - холодную разреженность высоты. Рядом с ним спал
Джейк, но сон его был тревожным: парнишка ворочался и  бормотал  себе  под
нос невнятные слова в погоне за собственными призраками. Стрелок с тяжелым
сердцем откинулся на землю и опять уснул.
     Лишь через неделю подошла к концу завязка этой истории, для стрелка -
запутанный  пролог  длиной  в   двенадцать   лет,   пролог,   начинающийся
окончательным  крахом  родного  края  Роланда  и  его  встречей  с   тремя
товарищами. Для Джейка воротами стала странная смерть  в  ином  мире.  Для
стрелка - еще более диковинное умирание: бесконечно, не имея ни карты,  ни
воспоминаний-подсказок, рыскать по свету за человеком в черном. Катберта и
прочих давно не стало - погибли все:  Рэндолф,  Джейми  де  Кэрри,  Эйлин,
Сьюзан,  Мартен  (да,  чародея  сволокли  вниз  и  состоялся  поединок  на
револьверах, но даже этот виноград оказался  горек).  В  конце  концов  от
старого мира осталась лишь троица, подобная страшным картам  из  вселяющей
ужас колоды Таро: стрелок, человек в черном и Темная Башня.
     Спустя неделю после того, как Джейк заметил  след  ноги,  путники  на
краткий миг повстречались с человеком в черном лицом  к  лицу,  и  стрелку
почудилось, будто он вот-вот сумеет постичь тайный смысл, которым  чревата
сама Башня, ибо мгновение это словно бы растянулось на целую вечность.
     Продолжая идти на юго-запад, они достигли, быть может, середины  пути
через циклопический горный хребет. Однако, когда казалось, что теперь-то и
начнутся  первые  настоящие  трудности   похода   (нависшие   над   тропой
обледенелые карнизы, словно бы готовые отделиться от  скалы  и  обрушиться
вниз, и  сногсшибательные  стыки  заставили  стрелка  испытать  неприятное
головокружение), путники вновь двинулись вниз  по  стенке  узкого  ущелья.
Изломанный зигзаг тропинки вел на дно каньона, куда из  царившего  наверху
безмолвия  очертя  голову  низвергался  бурлящий  синевато-серый  поток  в
ледяных берегах.
     Под вечер мальчик остановился и оглянулся на стрелка, задержавшегося,
чтобы омыть лицо в ручье.
     - Пахнет. Это он, - сказал Джейк.
     - Да.
     Впереди горы возвели  свое  последнее  укрепление  -  взбиравшуюся  в
облачную бесконечность  громадную  глыбу  неприступного  гранита.  Стрелок
ожидал, что ручей в любой момент повернет и выведет их к высокому водопаду
и гладким непреодолимым скалам, в тупик. Однако здешний воздух обладал тем
странным свойством увеличивать предметы, что присуще  высотам,  и  прежде,
чем они достигли этой колоссальной гранитной кручи, прошел еще день.
     Стрелок снова начал испытывать  страшное  напряжение  сил,  вызванное
ожиданием; чувство, что наконец-то все у него в руках. Ближе к финалу  ему
пришлось побороть желание сорваться на рысь.
     - Подождите! - Мальчик вдруг  остановился.  Прямо  перед  ними  ручей
резко поворачивал и с кипучей  энергией  клокотал  и  пенился  у  подножия
источенного ската исполинской глыбы песчаника. Все утро они провели в тени
гор - каньон сужался.
     Джейка била сильная дрожь, краска сбежала с лица.
     - В чем дело?
     - Пойдемте обратно, - прошептал Джейк. - Пойдемте обратно, скорей.
     Лицо стрелка казалось деревянным.
     - Пожалуйста? - Черты мальчика были искажены,  подбородок  дрожал  от
сдерживаемой муки. Сквозь тяжкий  каменный  покров  по-прежнему  доносился
гром, такой мерный и непрерывный,  будто  в  земле  работали  машины.  Над
головой, встречаясь, вступали в противоборство холодные и теплые воздушные
течения, отчего видный путникам ломтик неба был бурливым, недоброго серого
цвета.
     - Пожалуйста, очень прошу! - Мальчик вскинул кулак, словно  собираясь
ткнуть стрелка в грудь.
     - Нет.
     Лицо мальчика приняло недоуменное выражение.
     - Вы собираетесь убить  меня.  Он  убил  меня  в  первый  раз,  а  вы
собираетесь убить меня теперь.
     Ощутив на губах вкус лжи, стрелок облек ее в слова:
     - С тобой все будет хорошо.
     И покривил душой еще сильнее:
     - Я позабочусь об этом.
     Джейк посерел. Ничего больше не говоря, он  нехотя  протянул  стрелку
руку. Они вместе обошли колено ручья и очутились лицом к лицу с  последней
поднимающейся к небу стеной и с человеком в черном.
     Он стоял не более чем в двадцати футах над  ними,  справа,  у  самого
водопада, который с грохотом разбивался о камни,  изливаясь  из  огромного
рваного отверстия в скале.  Невидимый  ветер  трепал  и  дергал  свободное
одеяние с капюшоном. В одной руке человек в черном держал посох, другую  в
глумливом приветствии вытянул им навстречу. Он  казался  пророком,  а  под
стремительным небом, на уступе скалы - пророком гибели, и  голос  его  был
гласом Иеремии.
     - Стрелок! Как хорошо ты  исполняешь  старинные  пророчества!  Добрый
день, добрый день и еще раз - добрый день! -  Он  разразился  смехом,  эхо
которого перекрыло даже рев падающей воды.
     Точно автомат (кажется, даже реле  в  моторе  не  щелкнули),  стрелок
выхватил револьверы. Позади него,  справа,  маленькой  тенью  съежился  от
страха мальчик.
     Прежде, чем Роланду удалось совладать с вероломными  руками,  грянули
три выстрела - бронзовые ноты эха, заглушая шум воды и  ветра,  заметались
по долине, отскакивая от высившихся окрест каменных стен.
     Облачко гранитной пыли взметнулось над  головой  человека  в  черном,
другое - слева от капюшона, третье - справа. Все три раза стрелок промазал
вчистую.
     Человек в черном захохотал; сочный искренний смех  словно  бы  бросал
вызов тающему эху выстрелов.
     - Ты с такой же легкостью прикончил бы все ответы  на  свои  вопросы,
стрелок?
     - Слезай, - сказал стре