омолчи секунду.
     Роланд присмотрелся к камням. Конечно, чтобы преградить дрезине путь,
хилые мутанты не смогли  подтащить  ни  единого  большого  валуна.  Только
мелкие камни. Просто, чтобы остановить их, заставить кого-нибудь слезть  с
дрезины.
     - Слезай, - сказал стрелок. - Разбирать это  придется  тебе.  Я  тебя
прикрою.
     - Нет, - прошептал мальчик. - Пожалуйста.
     - Я не могу отдать тебе револьвер, но таскать камни и стрелять я тоже
не могу. Тебе придется слезть.
     Джейк жутко завращал глазами; тело мальчика  в  лад  поворотам  мысли
сотрясла секундная дрожь. Затем он подполз к краю платформы, перелез через
него и принялся бешено, не глядя, расшвыривать камни.
     Стрелок вытащил револьверы и ждал.
     К мальчику не то, чтобы двинулись -  скорее,  шатаясь,  потащились  -
двое мутантов. Их руки напоминали сырое  тесто.  Револьверы  сделали  свое
дело, прошив тьму красно-белыми копьями света, вогнавшего в глаза  стрелку
иглы боли. Мальчик истошно закричал, но продолжал отшвыривать камни прочь.
Колдовское зарево прыгало и плясало. Хуже всего было то, что стало  трудно
видеть. Все превратилось в тени.
     Один из мутантов, почти совсем не светившийся, неожиданно потянулся к
мальчику гуттаперчевыми лапами буки из детской сказки. Пожравшие  половину
головы мутика глаза влажно заворочались.
     Джейк опять завизжал и обернулся, чтобы дать бой.
     Не позволяя себе задуматься, Роланд выстрелил раньше,  чем  плававшие
перед глазами пятна вызвали предательскую, страшную  дрожь  в  руках:  обе
головы разделяло всего несколько дюймов. С чавкающим звуком упал мутик.
     Джейк неистово расшвыривал камни. Толпа мутантов кружила у  невидимой
границы, вход за которую был воспрещен, время от времени  подвигаясь  чуть
ближе - теперь до них было рукой подать.  Число  мутантов  росло,  как  на
дрожжах: их догнали остальные.
     - Ладно, - сказал стрелок. - Забирайся обратно. Быстро.
     Когда мальчик сорвался с места, мутанты напали. Джейк  перелез  через
край платформы и неуклюже  пытался  встать  на  ноги,  стрелок  уже  снова
работал  рычагом,  полностью  выкладываясь.  Оба  револьвера  вернулись  в
кобуры. Надо было уносить ноги.
     По металлическому плоскому полу дрезины зашлепали диковинные  ладони.
Мальчик обеими руками держался за ремень Роланда,  крепко  вжимаясь  лицом
ему в поясницу.
     На рельсы высыпала кучка мутантов - их лица наполняло  бессмысленное,
равнодушное предвкушение.  Стрелок  был  до  отказа  накачан  адреналином;
дрезина летела по рельсам в темноту. На полном ходу они ударили по четырем
или пяти жалким, неуклюжим громадинам. Те  разлетелись,  будто  сбитые  со
стебля гнилые бананы.
     Вперед, вперед, в беззвучную, летящую, призрачную тьму.
     Спустя вечность мальчик подставил лицо сотворенному движением  ветру,
страшась и все же испытывая острое желание знать. Сетчатка  его  глаз  еще
хранила призрачные следы вспышек  выстрелов.  Здесь  нечего  было  видеть,
кроме мрака, нечего слышать, кроме грохота реки.
     - Их больше нет, - сказал мальчик, вдруг  испугавшись,  что  железная
дорога в темноте кончится, и они под треск и грохот  раздираемого  металла
соскочат с рельсов и окажутся повергнуты в искореженные развалины.  Джейку
случалось ездить на машине; однажды отец,  будучи  в  дурном  расположении
духа,  гнал  по  автостраде  Нью-Джерси  на  скорости  девяносто   и   был
остановлен. Но так мальчик не ездил  никогда  -  с  ветерком,  вслепую,  с
оставленными  позади  и  поджидающими  впереди  ужасами,  под  шум   реки,
напоминающий посмеивающийся голос - голос человека в черном. Руки  стрелка
стали поршнями на безумной человеческой фабрике.
     - Их больше нет, - робко повторил мальчик. Ветер рвал слова с губ.  -
Теперь можно помедленнее. Мы от них оторвались.
     Но стрелок не услышал. Кренясь, они  мчались  вперед,  в  незнакомую,
неизведанную тьму.
     Три периода бодрствования и сна прошли без происшествий.


     Во время  четвертого  периода  бодрствования  (на  середине  пути?  в
последней его четверти?  путники  не  знали,  знали  только,  что  еще  не
настолько устали, чтобы остановиться) что-то резко толкнуло дрезину снизу,
она качнулась, и под действием силы  тяжести  тела  пассажиров  немедленно
накренились вправо, в то время как рельсы постепенно поворачивали влево.
     Впереди брезжил какой-то свет, зарево,  такое  слабое  и  чужое,  что
поначалу оно показалось совершенно новой стихией - ни землей, ни воздухом,
ни водой, ни огнем. Оно было бесцветным, и различить  его  удавалось  лишь
благодаря тому факту, что стрелок с мальчиком вновь обрели руки и лица вне
пределов, измеряемых прикосновением. Глаза путников уже  успели  сделаться
столь чувствительными к свету, что заметили зарево за пять с  лишним  миль
до того, как дрезина приблизилась к нему.
     - Вот и все, - напряженно проговорил мальчик. - Вот и все.
     - Нет. - Стрелок говорил со странной убежденностью. - Нет.
     И действительно. Они достигли света, но не дня.
     Приближаясь к источнику свечения, они впервые увидели,  что  каменная
стена слева от них  отступила,  и  к  их  рельсам  присоединились  другие,
пересекавшиеся сложной паутиной. Свет уложил их  полированными  векторами.
Кое-где,  словно  застрявшие  в  подземном  Саргассовом  море   призрачные
галеоны, стояли товарные и пассажирские вагоны. К путям была приспособлена
платформа. Это зрелище заставило стрелка занервничать.
     Свет разгорался, причиняя глазам легкую боль, но достаточно  медленно
для того, чтобы позволить путникам  приспособиться.  Стрелок  с  мальчиком
выбирались из тьмы на свет, как пловцы, медленно поднимающиеся из  морской
пучины.
     На  них  надвигался  огромный,  простирающийся   в   темноту   ангар,
прорезанный, наверное, двумя дюжинами  выстроившихся  в  ряд  проемов,  за
которыми виднелись желтые квадраты света - по мере приближения дрезины эти
проемы выросли от размера игрушечных окошек до высоты  в  двадцать  футов.
Через один из центральных въездов дрезина проследовала  внутрь.  Вверху  -
как полагал стрелок, на разных языках - непонятные значки  складывались  в
какие-то письмена. Роланд с изумлением обнаружил,  что  последнюю  надпись
может прочесть - то был древний корень Высокого Слога. Надпись гласила:
     ДЕСЯТЫЙ ПУТЬ. К ПОВЕРХНОСТИ. ЗАПАДНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ.
     Внутри свет был  ярче;  рельсы  там  сходились  и  сливались  воедино
благодаря  рядам  переключателей.  Здесь  еще  работали   немногочисленные
семафоры, вспыхивали вечные красные, зеленые и янтарные огни.
     Дрезина катила меж поднимающихся каменных простенков, которые  тысячи
проследовавших мимо вагонов покрыли  черной  запекшейся  коркой,  пока  не
оказалась  на  своего  рода  центральной  сортировочной  станции.  Стрелок
позволил тележке медленно прокатиться своим ходом до остановки,  и  они  с
мальчиком огляделись.
     - Похоже на метро, - сказал мальчик.
     - Метро?
     - Неважно.
     Мальчик вскарабкался наверх, на твердый  бетон.  Они  оглядели  немые
заброшенные киоски, где некогда  торговали  книгами  и  газетами;  древнюю
обувную лавчонку,  оружейный  магазинчик  (внезапно  охваченный  волнением
стрелок увидел револьверы и винтовки; более близкий осмотр показал, что их
стволы давно заряжены свинцом; он, однако, выбрал лук, который закинул  за
спину, и колчан  с  плохо  сбалансированными  и  практически  бесполезными
стрелами);  магазин  дамского  платья.  Где-то  конвертер  вновь  и  вновь
перемешивал воздух, как делал тысячи лет - впрочем, возможно, осталось ему
недолго.  Где-то  в  середине  цикла   он   издавал   скрежет,   служивший
напоминанием о том, что вечное  движение,  даже  в  строго  контролируемых
условиях, все равно остается  мечтой  идиота.  Воздух  отдавал  разогретым
металлом. Шаги отзывались унылым эхом.
     Мальчик вскрикнул:
     - Эй! Эй...
     Стрелок развернулся и пошел к нему. Джейк прирос к месту  у  книжного
ларька. Внутри, в дальнем углу, распростерлась мумия. На мумии была  синяя
форма с золотым кантом -  с  виду  форма  проводника.  На  коленях  лежала
древняя, превосходно сохранившаяся газета,  которая  рассыпалась  в  пыль,
когда Роланд попытался в нее заглянуть.  Лицо  мумии  походило  на  старое
сморщенное  яблоко.  Стрелок  осторожно  дотронулся  до  щеки.   Поднялось
маленькое облачко пыли, и вот уже они смотрели сквозь щеку  мумии  в  рот.
Там подмаргивал золотой зуб.
     - Газ, - пробормотал стрелок. - Было дело, умели получать газ с таким
вот действием.
     - Чтоб воевать, - угрюмо сказал мальчик.
     - Да.
     Там были и другие мумии, не очень много, но были, все  -  в  синей  с
золотом декоративной форме. Стрелку подумалось, что, когда применили  газ,
здесь не было ни прибывающего, ни убывающего транспорта. Возможно, в некие
смутные дни станция была военным объектом, целью нападения какой-то  давно
канувшей в небытие армии.
     Мысль подействовала на него угнетающе.
     - Лучше двинем-ка дальше,  -  сказал  он  и  опять  пошел  в  сторону
Десятого пути и дрезины. Но мальчик непокорно отстал.
     - Не пойду.
     Стрелок удивленно обернулся.
     Лицо мальчика было искажено и дрожало.
     - Вам не получить то,  чего  вы  хотите,  пока  я  не  умру.  Я  буду
рисковать сам, один.
     Стрелок уклончиво кивнул, испытывая ненависть к себе.
     - Ладно.  -  Он  развернулся,  прошел  через  платформу  к  каменному
простенку и легко спрыгнул вниз, на дрезину.
     - Вы сторговались! - пронзительно крикнул  мальчик  ему  вслед.  -  Я
знаю!
     Не отвечая, стрелок осторожно пристроил лук  перед  поднимавшимся  из
пола дрезины Т-образным столбиком, от греха подальше.
     Мальчик сжал кулаки. Черты его лица были искажены мукой.
     "Как легко ты взял мальца на испуг, - сухо  сказал  себе  стрелок.  -
Чутье снова и снова выводило его к этой точке, а ты снова и снова  увлекал
его дальше, будто на веревочке - в конце концов, у него нет друзей,  кроме
тебя".
     В голову Роланду пришла неожиданная, простая мысль  (почти  видение):
от него требуется только одно -  бросить  старое,  все  переиграть,  взять
мальчика с собой и сделать его центром  новой  силы.  Не  обязательно  так
унизительно рыть носом землю, чтобы добраться до Башни. Пусть это случится
спустя годы, когда мальчик подрастет и оба они смогут отбросить человека в
черном в сторону, будто дешевую заводную игрушку.
     "А как же, - цинично подумал Роланд. - А как же".
     Внезапно похолодев, он понял, что пойти на попятный означало для  них
обоих гибель - гибель или нечто худшее: погребение с живыми мертвецами  за
спиной.  Медленную  утрату  всех  способностей.  При  том,  что  отцовские
револьверы,  возможно,  намного  переживут   их   обоих,   сохраняемые   в
отвратительном величии как тотемы, подобно памятной ему бензоколонке.
     Ну, прояви же мужество, неискренне велел себе стрелок.
     Он потянулся к рычагу и начал качать. Дрезина отъехала  от  каменного
пирса.
     Пронзительно закричав "Подождите!", мальчик кинулся  наискосок  через
пирс к тому месту, где дрезина  должна  была  выехать  навстречу  лежащему
впереди  мраку.  Стрелку  внезапно  захотелось  прибавить  ходу,   бросить
мальчишку - пусть одного, но хотя бы с неопределенностью в перспективе.
     Вместо этого  он  подхватил  мальчугана,  когда  тот  прыгнул.  Джейк
прижался  к  стрелку,  сердце  под  тонкой  рубашкой  трепетало,   выбивая
монотонную дробь. Словно билось сердце цыпленка.
     Теперь финал был совсем близко.


     Шум реки сделался очень громким, он  заполнял  своим  мерным  рокотом
даже сны. Больше из каприза, чем  по  каким-либо  иным  причинам,  стрелок
разрешил мальчику стать к рукояти, а сам тем временем выпустил  в  темноту
несколько стрел, привязанных длинными тонкими белыми нитями.
     Лук оказался очень плох - несмотря на то, что он невероятным  образом
сохранился, и натяжение, и прицельность были ужасны,  и  стрелок  понимал:
тут мало что исправишь. Усталой древесине не  помогла  бы  даже  перетяжка
тетивы. Стрелы не желали улетать далеко, однако последняя выпущенная им во
тьму возвратилась мокрой и скользкой. Когда мальчик спросил, далеко ли она
залетела, Роланд только пожал плечами, но про себя подумал,  что  пущенная
из прогнившего лука стрела вряд ли могла преодолеть больше ста ярдов -  да
и то было бы большой удачей.
     А шум реки становился все громче.
     Во время третьего с тех пор, как путники  покинули  станцию,  периода
бодрствования призрачное сияние вновь стало разгораться. Дрезина въехала в
длинный  тоннель  из  таинственно  фосфоресцирующего  камня;  сырые  стены
поблескивали и мерцали, вспыхивая тысячами мельчайших звездочек. Стрелку и
мальчику все виделось в этакой зловещей сюрреалистичности комнаты ужасов.
     Варварский грохот реки наплывал к путникам по коридорам в  заточившей
их скале.  Увеличенный  таким  природным  усилителем,  звук  этот  все  же
оставался  странно  неизменным,  даже   когда   дрезина   приблизилась   к
железнодорожному разъезду -  стрелок  был  уверен,  что  впереди  разъезд,
поскольку стены тоннеля расступались, а просвет расширялся.  Угол  подъема
стал более явным.
     Рельсы в новообретенном свете  стрелой  летели  вперед.  Стрелку  они
казались привязанными  на  ниточки  продолговатыми  баллонами  с  болотным
газом, какие иногда потехи ради  продавали  на  ярмарке  в  Иосифов  день,
мальчику - бесконечным серпантином неоновых трубок. Но в  их  отблесках  и
тот, и другой видели: скала, так долго  обступавшая  их  со  всех  сторон,
впереди заканчивается парой полуостровов с неровными краями. Выступы  были
нацелены вперед, в окутанную мраком бездну  -  пропасть,  по  дну  которой
бежала река.
     Железнодорожный  путь  тянулся  дальше,  над  непостижимым  провалом,
поддерживаемый древней как мир эстакадой. А  там,  в  невероятном  далеке,
виднелась  крохотная,  с  булавочный   укол,   светящаяся   точка   -   не
фосфоресценция, не флюоресценция, а жесткий,  подлинный  свет  дня.  Точка
была крохотной, словно прокол, оставленный иглой в темной ткани, и все  же
отягощенной пугающим смыслом.
     -  Остановитесь,  -  сказал  мальчик.  -  Остановитесь  на   минутку.
Пожалуйста.
     Не задавая вопросов, стрелок позволил дрезине прокатиться по  инерции
и остановиться. Шум реки, превратившийся в  мерный  гулкий  рев,  слышался
впереди, внизу. Неестественное свечение мокрого камня  внезапно  сделалось
отвратительным, ненавистным. Роланд  в  первый  раз  ощутил  касание  руки
клаустрофобии и острое,  почти  непреодолимое  желание  выбраться  отсюда,
вырваться на свободу с этих похорон заживо.
     - Мы же провалимся, - сказал мальчик.  -  Он  этого  хочет?  Чтоб  мы
поехали на дрезине над... этим... и упали?
     Стрелок знал, что это не так, но сказал:
     - Я не знаю, чего он хочет.
     - Теперь уже близко. Нельзя пойти пешком?
     Они слезли с дрезины и осторожно  приблизились  к  выступающему  краю
провала. Камень у них под ногами все  поднимался  и  поднимался,  а  потом
настил вдруг ушел из-под полотна, наклонно оборвался, и рельсы протянулись
над темной пустотой.
     Опустившись на колени, стрелок  заглянул  вниз.  Ему  удалось  смутно
разглядеть сложную, почти невероятную паутину стальных перекладин, стоек и
подпорок, которые уходили вниз, на рев  реки,  и  там  исчезали.  Все  это
поддерживало изящную арку рельсов, которая пролегла через бездну.
     Стрелок сумел вообразить, как поработали над сталью время  и  вода  -
губительный тандем. Сколько опорных стоек осталось?  Немного?  Раз-два,  и
обчелся? Ни одной? Он вдруг опять увидел лицо  мумии  и  то,  как  с  виду
крепкая плоть без усилий раскрошилась,  рассыпалась  в  прах  от  простого
прикосновения пальца.
     - Мы пойдем пешком, - сказал стрелок.
     Его не слишком удивило бы, если бы мальчик  сызнова  заартачился,  но
тот, хладнокровно ступив на рельсы раньше  стрелка,  уверенно  и  спокойно
зашагал по приваренным к ним стальным перекладинам.  Стрелок  шел  следом,
готовый подхватить Джейка, если тот оступится.
     Бросив дрезину, они пустились в рискованный пеший переход над тьмой.
     Стрелок почувствовал, что его кожа  покрылась  тонкой  пленкой  пота.
Эстакада прогнила - прогнила очень сильно.  Мелко  дрожа,  покачиваясь  на
невидимых тросах-оттяжках, она гитарной струной гудела под ногами в унисон
стремительному движению реки далеко внизу. "Мы акробаты, - подумал  он.  -
Смотри, мама, никакой сетки нет. Я лечу". Один  раз  Роланд  опустился  на
колени и обследовал шпалы, по которым они шагали. Поперечины  были  изрыты
ржавчиной, покрывавшей их твердой запекшейся коркой  (причину  он  осязал:
лица коснулся свежий воздух, друг порчи и разложения - теперь  поверхность
была очень близко). Сильный удар кулака заставил металл отозваться  мелкой
тошнотворной   дрожью.   Один   раз   стрелок   расслышал    под    ногами
предостерегающий стонущий  скрип  и  почувствовал,  как  сталь  проседает,
готовая провалиться - но он уже прошел вперед.
     Конечно, мальчик был легче на добрую сотню с лишком фунтов и в  общем
находился в безопасности... разве что состояние дороги  постепенно  начало
бы ухудшаться.
     Дрезина позади  них  растаяла,  слившись  с  общим  мраком.  Каменный
простенок слева от них  выдавался  за  край  обрыва  футов,  возможно,  на
двадцать. Дальше, чем правый, но и он остался позади, и  путники  остались
над пропастью одни.
     Поначалу казалось, что крошечная точечка света остается издевательски
неизменной (возможно, она отдалялась от них с той же  скоростью,  с  какой
они к ней приближались - это  было  бы  поистине  великолепным  образчиком
волшебства),  однако  мало-помалу  стрелок   понял,   что   она   ширится,
обозначаясь более четко. Они все еще находились ниже этой точки, но рельсы
по-прежнему продолжали подъем.
     Мальчик удивленно охнул и вдруг накренился; руки Джейка, точно крылья
ветряка, медленно описывали широкие круги. Казалось,  прошло  очень  много
времени прежде, чем он перестал балансировать на краю, угрожая падением, и
снова шагнул вперед.
     - Эта штука  подо  мной  чуть  не  ухнула,  -  негромко,  без  эмоций
проговорил он. - Перешагните.
     Стрелок последовал его совету. Шпала, на  которую  наступил  мальчик,
почти совершенно провалилась и лениво свисала вниз, легко раскачиваясь  на
разъединяющейся заклепке, словно ставень на заколдованном окне.
     Вверх, по-прежнему вверх.  Переход  был  подлинным  кошмаром,  отчего
казался куда более долгим, чем в действительности; самый воздух словно  бы
сгустился и стал похожим на тянучку. Стрелку чудилось, что он не  идет,  а
скорее плывет. Его разум опять и опять  пытался  приняться  за  вдумчивое,
находящееся  за  гранью  здравого   рассудка   рассмотрение   устрашающего
пространства, разделявшего эстакаду и реку под ней. Мозг Роланда  во  всех
захватывающих подробностях рисовал ему картины и самой  пропасти  и  того,
как это произойдет. Пронзительный визг перекручивающегося металла;  наклон
тела, соскользнувшего за край; пальцы, хватающие  несуществующие  поручни;
быстрая дробь, которую выбьют на вероломной прогнившей стали каблуки  -  а
потом вниз, кувырком;  теплые  брызги  в  промежности,  когда  расслабится
мочевой пузырь; ветер, стремительно летящий в  лицо,  зачесывающий  волосы
дыбом в мультипликационном испуге, оттягивающий кверху веки;  стремительно
несущаяся навстречу темная вода -  быстрее,  быстрее,  опережая  даже  его
собственный вопль...
     Металл под ногами стрелка пронзительно  заскрипел,  и  он,  не  спеша
перешагнув опасное место, перенес тяжесть на другую ногу, не  думая  ни  о
провале, ни о том, как далеко они зашли, ни о том, сколько еще осталось. И
не терзаясь мыслями о том, что мальчика не вернешь и  что  теперь  продажа
его чести, наконец, почти совершилась.
     - Тут три шпалы вылетело, -