бестактность Роланда, потом посмотрел на Эвери:
     - Трепать языком в Гилеаде их научили, не так ли?
     Эвери взмахнул винтовкой, которую держал в руках, занеся  приклад
над закованным в наручники стрелком.
     - Сейчас я научу тебя разговаривать с достойными  людьми,  научу!
Только скажи, Френ, и я прочищу ему мозги.
     Ленджилл остановил его:
     - Не дури. Лежащий он нужен мне только мертвый.
     Эвери опустил винтовку. Ленджилл повернулся к Роланду:
     - Ты не проживешь достаточно долго,  чтобы  воспользоваться  моим
советом, Диаборн, но я все равно  дам  его  тебе:  в  этом  мире  надо
держаться  победителем.  И  следить,  откуда  дует  ветер,  чтобы   не
пропустить момента, когда он меняет направление.
     - Ты забыл лицо своего отца, жалкий маленький червяк, - отчеканил
Катберт.
     И добился результата,  которого  не  принесла  фраза  Роланда  об
изнасиловании матери: выдубленные солнцем и ветром щеки  Ленджилла  на
мгновение полыхнули румянцем.
     - На коней их! - рыкнул он. - Я хочу, чтобы через час они  сидели
в камере!



                                  5


     Роланда так  энергично  усаживали  на  лошадь,  что  он  едва  не
свалился на землю с другой стороны... свалился бы, если б Дейв  Холлис
не поддержал его и не вставил сапог Роланда в стремя.  При  этом  Дейв
нервно улыбнулся стрелку.
     - Мне очень жаль видеть тебя здесь, - сказал ему Роланд.
     - И я сожалею о том, что я здесь, - ответил  помощник  шерифа.  -
Раз уж вы приехали убивать, лучше бы  сделали  это  раньше.  И  твоему
приятелю не следовало вести себя так нагло. Зря он  оставил  на  месте
преступления свою визитную карточку. - И Дейв мотнул головой в сторону
Катберта.
     Роланд и представить себе не мог, о чем толкует  помощник  шерифа
Дейв, но особого значения это и не имело. В то,  что  они  убийцы,  не
верил ни один из этих мужчин, включая Дейва. Хотя, полагал Роланд,  по
прошествии лет поверят и будут рассказывать об этом детям и внукам.  О
великом дне, когда они схватили предателей.
     Стрелок коленями развернул Быстрого и оказался  лицом  к  лицу  с
Джонасом.  В  зеленой  шляпе  скотовода,  старом   сером   плаще,   на
широкогрудом жеребце, который  стоял  рядом  с  проселком,  ведущим  к
Великому Тракту. У правого колена, в кожаном чехле,  висела  винтовка.
Левую полу плаща Джонас отбросил,  обнажив  рукоятку  револьвера.  Его
седые волосы, не расчесанные с утра, падали на плечи.
     Он приподнял шляпу, приветствуя Роланда:
     - Хвалю. Для тех, у кого только-только обсохло на  губах  молоко,
вы отлично провели свою партию.
     - Старик, - ответил ему Роланд, - ты зажился на этом свете.
     Джонас улыбнулся:
     - Ты бы это поправил, если  бы  мог,  не  так  ли?  Да,  полагаю,
поправил бы. -  Он  стрельнул  взглядом  на  Ленджилла.  -  Забери  их
игрушки, Френ. Обрати внимание на ножи. Револьверы у  них  есть,  хотя
они их никому не  показывали.  Однако  я  знаю  чуть  больше,  чем  им
хотелось бы. И не забудь про рогатку этого весельчака. Не так давно он
чуть было не снес голову Рою.
     - Это вы о рыжем? - спросил Катберт. Конь так и плясал  под  ним,
поэтому юношу мотало из стороны в сторону, словно циркового наездника.
- Он бы этого и не заметил. Яйца ему еще нужны, но отнюдь не голова.
     - Возможно, ты прав. -  Джонас  наблюдал,  как  помощники  шерифа
собирают дротики и лук Роланда. Рогатку сняли с пояса Катберта  вместе
с кожаным футляром,  который  тот  для  нее  сделал.  Помощник  шерифа
Бриджер взял и мешочек с металлическими шариками, который также  висел
на поясе под левой рукой Катберта.
     Когда с разоружением покончили, Джонас одарил  Роланда  радостной
улыбкой:
     - Как тебя зовут на самом деле, щенок? Говори, не  стесняйся.  На
лошади ты сидишь последний раз, и мы оба это знаем.
     Роланд молчал.  Ленджилл  взглянул  на  Джонаса,  изогнул  бровь.
Джонас пожал плечами, посмотрел в сторону города.  Ленджилл  кивнул  и
пальцем ткнул Роланда в бок.
     - Поехали, парень.
     Роланд сжал бока Быстрого. Мерин двинулся в  сторону  Джонаса.  И
внезапно Роланда осенило. Знание, как случалось потом не  раз,  пришло
ниоткуда: секунду назад он пребывал в полном неведении, и тут  же  ему
открывалась истина.
     - Кто послал тебя на запад, червяк? - спросил он,  проезжая  мимо
Джонаса. - Корт не мог, ты слишком стар. Его отец?
     Скуку, что поселилась на  лице  Джонаса,  как  ветром  сдуло.  На
мгновение  мужчина  с   седыми   волосами   превратился   в   ребенка:
потрясенного, пристыженного, мучающегося от боли.
     - Да, отец Корта, я вижу это по твоим глазам. И теперь ты  здесь,
у Чистого моря... да только в  действительности  ты  на  западе.  Душа
такого человека, как ты, не может покинуть запад.
     Револьвер Джонаса с такой скоростью перекочевал из кобуры в  руку
что только сверхзоркие глаза Роланда могли уловить это движение. Среди
мужчин пробежал шумок, то ли изумления, то ли восторга.
     - Джонас, брось дурить! - рявкнул Ленджилл. -  Ты  не  можешь  их
убить после того, как мы положили столько сил, чтобы взять их живыми.
     Джонас  не  слышал.  Его  глаза  широко  раскрылись,  уголки  рта
дрожали.
     - Думай, что говоришь, Уилл Диаборн, - прохрипел  он.  -  Выбирай
слова. А не то я с тобой быстро разберусь.
     - Прекрасно, застрели меня.  -  Роланд  вскинул  голову,  в  упор
посмотрел на Джонаса. - Стреляй, изгнанник. Стреляй, червяк.  Стреляй,
неудачник. Ты будешь жить в изгнании и умрешь как жил.
     На  мгновение  он   подумал,   что   Джонас   сейчас   выстрелит,
почувствовал, что смерть совсем  рядом,  и  приготовился  принять  ее:
достойный конец для того, кто с такой легкостью позволил себя поймать.
О Сюзан он и  думать  забыл.  И  вообще  все  застыло:  ветер,  трава,
мужчины, пешие и конные, лошади.
     А  потом  Джонас  вернул  курок  в  исходное  положение  и  сунул
револьвер в кобуру.
     - Везите их в город и судите, - бросил он Ленджиллу. И  чтобы  ни
одного волоска не упало с их головы до моего приезда. Если уж я сейчас
не убил одного из них, удержитесь и вы. А теперь в путь.
     - Трогайтесь. - Голос Ленджилла разительно переменился. Нарочитая
властность напрочь исчезла. Похоже, он осознал (слишком  поздно),  что
принял участие в игре, ставки в которой оказались чересчур высоки  для
него.
     Они тронулись. И тут Роланд обернулся в последний раз. Презрение,
которое увидел Джонас в  этих  холодных  юных  глазах,  отстегало  его
сильнее, чем те кнуты, что многие годы назад,  в  Горлане,  превратили
его спину в лохмотья.



                                  6


     Когда они  скрылись  из  виду,  Джонас  вошел  в  бункер,  поднял
половицу, под которой хранился арсенал молокососов, но  обнаружил  там
только два  револьвера.  Пара  шестизарядных,  с  темными  рукоятками,
несомненно, револьверы Диаборна, исчезли.
     Ты на западе. Душа такого человека, как  ты,  не  может  покинуть
запад. Ты будешь жить в изгнании и умрешь, как жил.
     Руки Джонаса принялись  за  дело,  разбирая  револьверы,  которые
Катберт и  Ален  привезли  с  запада.  Из  револьвера  Алена  даже  не
стреляли, не считая пристрелочных выстрелов. Выйдя из бункера,  Джонас
разбросал отдельные части револьверов  во  все  стороны,  вкладывая  в
каждый бросок всю силу, пытаясь избавиться от ледяного синего  взгляда
и потрясения, испытанного от слов Диаборна. Он-то  пребывал  в  полной
уверенности, что его тайна погребена  навечно.  Рой  и  Клей  могли  о
чем-то догадываться, но наверняка они ничего не знали.
     А теперь, еще до заката солнца, всему  Меджису  станет  известно,
что Элдред Джонас, седоволосый регулятор  с  вытатуированным  на  руке
гробом, всего лишь неудавшийся стрелок,  не  выдержавший  экзамена  на
мастерство. Ты будешь жить в изгнании и умрешь как жил.
     - Возможно, - Джонас смотрел на сгоревший дом, но не видел его. -
Но я проживу дольше, чем ты, юный Диаборн, и умру,  когда  твои  кости
уже сгниют в земле.
     Он вскочил на  коня,  развернул  его,  резко  дернув  поводья,  и
поскакал к СИТГО, где его ждали Рой и Клей. Поскакал быстро, но  глаза
Роланда не отставали от него.



                                  7


     - Просыпайся! Просыпайся, сэй! Просыпайся! Просыпайся!
     Слова приходили из далекого далека. Даже когда ее  начала  трясти
чья-то рука и Сюзан поняла, что проснуться придется, ей  потребовалось
немало усилий, чтобы разлепить веки.
     Уже какую неделю она не могла выспаться, а  тут  крепко  заснула,
хотя на это не рассчитывала... особенно в эту ночь. Она лежала без сна
в роскошной спальне в Доме-на-Набережной, ворочаясь  с  боку  на  бок.
Ночная рубашка задралась вверх и сбилась комом под поясницей. Встав по
малой нужде, Сюзан скинула эту мерзкую  хламиду,  швырнула  в  угол  и
забралась в постель голой.
     Как выяснилось, именно шелковая ночная рубашка и мешала ей спать.
Как только голова Сюзан  коснулась  подушки,  она  вырубилась.  Именно
вырубилась, а не заснула, провалилась в черную пустоту,  где  не  было
места даже снам.
     И вот этот назойливый голос. Эта рука, трясущая ее с такой силой,
что голоса моталась из стороны в сторону по подушке. Сюзан  попыталась
отползти в сторону,  свернуться  калачиком,  прижав  колени  к  груди,
протестовать, но рука продолжала ее трясти. Не утихал и голос.
     - Просыпайся,  сэй!  Просыпайся!  Во  имя  Медведя  и   Черепахи,
просыпайся!
     Голос Марии. Сюзан поначалу  не  узнала  его,  потому  что  Марию
что-то очень расстроило. Такого с ней раньше не случалось,  но  теперь
Сюзан почувствовала, что девушка на грани истерики.
     Сюзан села, вырвавшись-таки из объятий  сна,  но  соображала  еще
плохо. Одеяло свалилось ей на колени, обнажив грудь, но  она  даже  не
попыталась прикрыться.
     Прежде всего ее удивил свет, вливающийся в окна, яркий. Не сразу,
но она поняла, в чем дело: никогда она так не залеживалась в  кровати.
Боги, сейчас уже часов десять, а то и позже.
     "А еще крики, доносящиеся снизу. До  дворце  мэра  обычно  царили
тишина и покой. До  двенадцати  часов  слышалось  лишь  цоканье  копыт
лошадей, которых конюхи выводили  на  утреннюю  прогулку,  шик-шик-шик
метлы Мигуэля, подметающего двор, да постоянный гул прибоя. В это утро
тишина  сменилась  криками,  проклятиями,  топотом  копыт   уносящихся
лошадей, взрывами злобного смеха. Что-то  происходило  за  стенами  ее
комнаты, может, не в этом крыле дворца, но неподалеку: Сюзан  слышала,
как по коридору бегали люди в сапогах.
     И кто поразил ее, так это Мария.  Ее  смуглое  лицо  посерело,  а
обычно   аккуратно   причесанные   волосы   висели   патлами.   Только
землетрясение, подумала Сюзан,  могло  помешать  ей  привести  себя  в
порядок.
     - Мария, что случилось?
     - Тебе надо уходить, сэй. В  Доме-на-Набережной  тебе  оставаться
опасно. Может, лучше вернуться домой. Не увидев тебя раньше, я решила,
что ты уже ушла. Ты выбрала неудачный день для спанья.
     - Уходить? - переспросила Сюзан. Медленно натянула одеяло чуть ли
не до самого носа, уставилась на Марию широко  раскрытыми  глазами,  с
опухшими от сна веками. - Что значит уходить?
     - Через хозяйственный ход. - Мария вырвала одеяло из  рук  Сюзан,
оголив ее до лодыжек. - Как ты делала раньше. Скорее,  мисси,  скорее!
Одевайся и уходи! Эти парни уже  не  страшны,  но  вдруг  у  них  есть
друзья? Что, если они вернутся и убьют и тебя?
     Сюзан уже вставала, но тут ноги стали ватными, и  она  плюхнулась
на кровать.
     - Парни? - прошептала она.  -  Какие  убили  парни?  Какие  убили
парни?
     Вопрос явно был не в ладах с грамматикой, но смысл Мария поняла.
     - Диаборн и его дружки.
     - И кого они вроде бы убили?
     - Мэра и канцлера. - Она сочувственно посмотрела на  Сюзан.  -  А
теперь вставай, говорю тебе. И уходи. Здесь теперь дурдом.
     - Они  не  могли  этого  сделать,  -  воскликнула  Сюзан  и  едва
сдержалась, чтобы не добавить: В наши планы это не входило.
     - Как бы то ни было, сэй Торин и сэй Раймер мертвы. - Крики внизу
усилились, что-то громыхнуло, вроде бы выстрел. Мария коротко  глянула
в окно, бросила Сюзан одежду. - Мэру вырезали глаза.
     - Они не могли! Мария, я их знаю...
     - А я вот ничего о них не знаю и  знать  не  хочу...  но  ты  мне
небезразлична. Одевайся и уходи, говорю тебе. Как можно быстрее.
     - Что случилось с ними? - Ужасная мысль  пронзила  Сюзан,  и  она
вскочила с кровати, одежда свалилась на пол. Сюзан  схватила  служанку
за плечи. - Их не убили? - Она тряхнула Марию. - Скажи, их не убили?
     - Думаю, что нет. Слухи ходят  разные,  но  я  думаю,  их  просто
посадили в тюрьму. Только...
     Продолжать  не  было  нужды.   Мария   отвела   глаза,   и   этим
(подтверждением служили и крики внизу) сказала, все. Их еще не  убили,
но Харта Торина очень  любили,  происходил  он  из  знатного  рода,  а
Роланд, Катберт и Ален приехали издалека.
     Их еще не убили... но завтра - Праздник Жатвы, и вечером - костер
Жатвы. Сюзан начала лихорадочно одеваться.



                                  8


     Рейнолдс пробыл с Джонасом дольше Дипейпа,  поэтому  ему  хватило
одного взгляда на  скачущего  к  ним  всадника,  чтобы  повернуться  к
партнеру.
     - Не задавай ему глупых вопросов... в это утро он  не  расположен
на них отвечать.
     - Откуда ты знаешь?
     - Не важно. Главное - не разевай по пустякам свою гребаную пасть.
     Джонас  остановил  лошадь  перед  ними,  но  остался   в   седле,
ссутулившийся, бледный,  задумчивый.  И,  несмотря  на  предупреждение
Рейнолдса, Дипейп не удержался от естественного вопроса.
     - Элдред, с тобой все в порядке?
     - А может ли кто этим  похвалиться?  -  ответил  Джонас  и  вновь
замолчал. За его спиной скрипели  работающие  качалки  СИТГО.  Наконец
Джонас выпрямился,  расправил  плечи.  -  Щенки  в  клетке.  Я  просил
Ленджилла и Эвери дать двойной залп из пистолей, если что-то пойдет не
так, но до сих пор выстрелов не было.
     - И мы ничего не слышали, Элдред, - покивал Дипейп. - Ни  единого
выстрела.
     Джонас поморщился.
     - И не могли слышать, не так ли? За всем этим скрежетом. Болван!
     Дипейп  прикусил  губу,  обнаружил  какие-то  неполадки  в  левом
стремени, склонился над ним.
     - Вас видели? - спросил Джонас. - Этим утром, когда вы отправляли
Раймера и Торина в пустошь? Мог вас кто-то увидеть?
     Рейнолдс покачал головой за них обоих:
     - Все прошло чисто.
     Джонас кивнул, как бы закрывая эту малозначимую  для  него  тему,
повернулся к нефтяному полю со ржавыми вышками.
     - Может, народная молва права, - говорил он тихо,  словно  сам  с
собой. - Может, Древние  были  дьяволами.  -  Он  вновь  посмотрел  на
Охотников за гробами. - Что ж, теперь дьяволы - мы. Не так ли, Клей?
     - Как скажешь, Элдред.
     - Вот я и говорю. Мы теперь дьяволы, и  клянусь  богами,  мы  еще
себя покажем. Что насчет Куинта и остальных? -  Он  мотнул  головой  в
сторону заросшего лесом склона.
     - Все еще там, в  полном  соответствии  с  твоими  указаниями,  -
ответил Рейнолдс.
     - Они тут больше не нужны. - Он мрачно  глянул  на  Рейнолдса.  -
Этот Диаборн отъявленный негодяй. Хотелось бы мне быть завтра в Хэмбри
и прилюдно сунуть ему факел между ног. Я чуть не убил его  на  "Полосе
К". Убил бы, если б не Ленджилл. Отъявленный негодяй, вот он кто.
     При каждом слове лицо Джонаса становилось все темнее, тучи на его
челе сгущались. Дипейп, разобравшись со стременем,  нервно  глянул  на
Рейнолдса. Тот не отреагировал.  Какой  смысл?  Если  Элдред  потеряет
контроль над собой (а такое на памяти Рейнолдса уже случалось), им все
равно не жить.
     - Элдред, у нас еще много дел.
     Говорил Рейнолдс тихо, но его слова  дошли  до  адресата.  Джонас
выпрямился. Снял шляпу, повесил ее на  переднюю  луку,  как  на  крюк,
пробежался рукой по волосам.
     - Да... дел действительно много. Пусть Куинт пошлет за  волами  и
перевезет  к  Скале  Висельников  две  оставшиеся   полные   цистерны.
Сопровождать  их  будет  он  сам  и  еще  четверо.   Остальные   могут
возвращаться в Хэмбри.
     Рейнолдс решил, что уже можно задавать вопросы:
     - Когда подойдут остальные солдаты Латиго?
     - Солдаты? - фыркнул Джонас. - Мальчишки Латиго подъедут к  Скале
Висельников  в  полночь,  несомненно,  развернув  знамена,  к  радости
койотов и диких собак. Выступление назначено на десять утра, но думаю,
они  проваландаются  весь  день.  Главное  в  том,  что  они  нам   не
понадобятся.  Все  под  контролем.  А  теперь  отправляйтесь  к  Скале
Висельников,  введите  Латиго  в  курс  дела  и  как   можно   быстрее
возвращайтесь ко мне.
     Джонас повернулся и посмотрел на возвышающиеся  на  северо-западе
холмы.
     - У нас есть еще одно  дело.  Чем  быстрее  мы  его  начнем,  тем
быстрее закончим. Я хочу стряхнуть пыль этого гребаного Меджиса с моей
шляпы и сапог. Не нравится мне здешний климат. Совсем не нравится.



                                  9


     Сорокалетняя   Тереза   Мария   Долорес   О'Шивен,    пухленькая,
симпатичная, мать четверых детей, жена Питера,  весельчака  скотовода,
торговала на верхнем рынке коврами и гобеленами. Она выполнила не один
и не два серьезных заказа Дома-на-Набережной, так что ее  семья  ни  в
чем не нуждалась и ни в чем себе не отказывала. Хотя ее муж и  работал
на ранчо, семью О'Шивен в любые времена и в любой стране отнесли бы  к
среднему классу. Двое ее старших детей выросли и уехали из дома,  один
даже покинул феод. Третий сын на Новый  год  намеревался  жениться  на
своей любимой, и только младшая дочь подозревала, что с матерью не все
в порядке. Но даже она представить себе не могла, сколь близка  Тереза
к той черте, за которой начинается безумие.
     Накануне  праздника  Жатвы  занятий  в  школе  не  было,  игровые
павильоны работали только  несколько  часов  в  день,  поэтому  Тереза
послала свою младшую к соседке отнести ей пирог, как предположила Риа,
поскольку слов она слышать не могла. Зато видела, как Тереза  надевала
на дочь вязаную шапку и что-то долго ей  объясняла.  Риа  решила,  что
соседка эта живет достаточно  далеко:  Терезе  Марии  Долорес  О'Шивен
требовалось время. Дом был большой, углов в нем хватало.
     Риа хохотнула, но хохот быстро перешел в надсадный кашель. В углу
Масти вскинул голову, уставился на хозяйку. В отличие  от  нее  он  не
превратился в иссохший скелет, но выглядел неважно.
     Девочку с пирогом под  мышкой  выставили  за  порог.  Она  успела
бросить  на  мать  один  полный  тревоги  взгляд,  прежде  чем   дверь
захлопнулась перед ее носом.
     - Давай! - прокрякала Риа. - Углы ждут! На колени, женщина, и  за
дело!
     Сначала Тереза подошла к окну. А убедившись, что  дочь  вышла  за
калитку и зашагала по Главной улице, вернулась  на  кухню.  Подошла  к
столу, постояла, уставившись в никуда.
     - Не тяни же, приступай! - воскликнула Риа. Она более  не  видела
своей грязной хижины, не ощущала вони, которую источало ее  тело.  Она
растворилась в Колдовской радуге. Находилась рядом с Терезой  О'Шивен,
дом которой чистотой углов не знал равных во всем Меджисе. А может,  и
во всем Срединноц мире.
     - Поторопись, женщина! - Риа уже кричала. - Принимайся за работу!
     Словно услышав ее. Тереза расстегнула пуговицы домашнего  халата,
сняла его, аккуратно положила на стул. Задрала подол  чистой  рубашки,
прошла в угол, опустилась на четвереньки.
     - Давай же, хорошая моя! - кричала  Риа,  захлебываясь  смехом  и
кашлем. - Покажи, на что ты способна!
     Тереза О'Шивен вытянула шею, насколько  возможно,  раскрыла  рот,
высунула язык и начала вылизывать угол. Она вылизывала его  точно  так
же, как Масти лакал молоко. Риа наблюдала  за  этим,  хлопая  себя  по
колену, то и дело радостно вскрикивая, она раскачива