остра, и присоединился к нему.
     -  Как  самочувствие?  -  понизив  голос,  спросил  Эдди.  Владычица,
крест-накрест оплетенная веревками, еще спала,  порой  вздрагивая,  что-то
бормоча и постанывая.
     - Нормально.
     Эдди оценивающе взглянул на него.
     - По тебе не скажешь.
     - Спасибо, Эдди, - сухо сказал стрелок.
     - Тебя трясет.
     - Пройдет.
     Владычица опять дернулась и что-то промычала. На сей раз  слово  было
почти понятным - возможно, Оксфорд.
     - Боже ты мой,  не  могу  я  этого  видеть,  -  пробормотал  Эдди.  -
Связанная, как какая-нибудь паршивая телка в хлеву.
     - Она скоро проснется. Может статься, тогда ее можно будет развязать.
     Ни тот, ни другой не сумели яснее выразить вслух надежду, что,  когда
Владычица откроет глаза, их приветствует спокойный  -  ну,  может,  слегка
озадаченный - взгляд Одетты Холмс.
     Пятнадцатью минутами позже, когда над холмами пробились  первые  лучи
солнца, эти глаза и  в  самом  деле  открылись...  но  вместо  спокойного,
внимательного  взгляда  Одетты  Холмс  мужчины  увидели  бешеный,   злобно
сверкающий взгляд Детты Уокер.
     - Сколько раз вы меня снасильничали, покамест  я  была  в  отрубе?  -
спросила Детта. - У меня  в  пизде  так  склизко  да  сально,  словно  кто
поработал там парой тех махоньких белых огарков, что вы, кобели беломясые,
величаете херами.
     Роланд вздохнул.
     - Ну, двинулись, - сказал он, с гримасой поднимаясь на ноги.
     - Никуда я с тобой не пойду, козел вонючий, - фыркнула Детта.
     - Пойдешь, еще как пойдешь, - заверил Эдди. - Прости, родная.
     - Куда ж, по-вашему, я отправлюсь?
     - Ну, - сказал Эдди, - то, что было за Дверью Номер Раз, оказалось не
так уж опасно для жизни. То, что было  за  Дверью  Номер  Два,  уже  хуже.
Теперь, значит, вместо того, чтобы, как нормальные люди, бросить это дело,
мы двинем дальше, проверять Дверь Номер Три. Исходя из  развития  событий,
там, по-моему, запросто может оказаться Годзилла или  Трехглавое  Чудовище
Гидра. Впрочем, я оптимист. Я все еще надеюсь найти за ней  кастрюльки  из
нержавейки.
     - Не пойду.
     - Пойдешь, пойдешь, - сказал Эдди и  зашел  за  кресло.  Детта  опять
забилась, но узлы завязывал стрелок, и от отчаянной возни они только  туже
затянулись. Довольно скоро Детта это поняла и утихла. Она была полна  яда,
но далеко не глупа. На Эдди она оглянулась с такой усмешкой, что он слегка
отпрянул. Ему почудилось, что более  злобного  выражения  на  человеческом
лице он еще не видел.
     - Ну, может, чуток и прокачусь, - сказала Детта, - только, может,  не
так далеко, как ты думаешь, лебедь ты мой белый.  И,  видит  Бог,  не  так
быстро, как ты думаешь.
     - То есть?
     Снова хитрая, полная предвкушения ухмылка через плечо.
     - Узнаешь, лебедь белый. - Взгляд женщины, безумный, но убедительный,
ненадолго переместился на стрелка. - Это вы оба-два узнаете.
     Эдди обхватил ладонями ручки, похожие  на  ручки  велосипедного  руля
(ими заканчивались расположенные на спинке инвалидного кресла  рычаги),  и
путники вновь двинулись  на  север,  оставляя  на  казавшейся  бесконечной
полосе прибрежного песка не только следы ног, но и сдвоенный  след  кресла
Владычицы.


     День выдался кошмарный.
     Перемещаясь по такой однообразной местности, подсчитывать  пройденное
расстояние трудно, но Эдди  понимал:  их  продвижение  вперед  замедлилось
настолько, что они буквально ползут.
     Кто в этом виноват, он тоже понимал.
     О да.
     "Это вы оба-два узнаете", - заявила Детта, трогаясь в путь. Не прошло
и получаса, как это узнавание началось.
     Кресло.
     Прежде всего это. Катить инвалидное кресло по мелкому песку было  так
же невозможно, как  ехать  на  машине  по  глубокому,  неубранному  снегу.
Песчаная мергельная поверхность прибрежной полосы,  по  которой  они  шли,
позволяла везти его, но далеко не без труда. То оно некоторое время плавно
катило вперед, хрустя шинами из твердой резины по ракушкам и стреляя в обе
стороны мелкой галькой... а то вдруг попадало в  занесенное  более  мелким
песком углубление. Тогда, чтобы выкатить из впадины этот  "экипаж"  с  его
увесистой и не расположенной  помогать  пассажиркой,  Эдди  приходилось  с
кряхтением пихать его плечом. Песок жадно  засасывал  колеса.  Приходилось
толкать инвалидную коляску вперед и одновременно с  маху,  всей  тяжестью,
налегать на рычаги, отжимая их книзу, не то привязанная к коляске  женщина
исполнила бы вместе с ней кувырок через  голову  с  приземлением  лицом  в
песок.
     Попытки Эдди везти ее, не опрокидывая, вызывали у Детты омерзительные
смешки.
     - Как ты там, сладенький, хорошо времечко проводишь? - спрашивала она
всякий раз, как кресло въезжало в одно из таких сухих болот.
     Стрелок подошел помочь, но Эдди отмахнулся.
     - Еще успеешь, - сказал он. - Мы будем меняться. "Впрочем,  я  думаю,
что мои заходы будут куда длиннее, - зазвучал голос у него в голове. - При
том, как он выглядит, ему очень скоро придется из кожи  вон  лезть,  чтобы
только держаться на ногах. Какое уж там толкать  кресло  с  бабой.  Нет-с,
Эдди, боюсь, вся эта бочка меда - твоя. Бог наказал, ясно? Все эти годы ты
был наркашом, и знаешь, что? Наконец стал толкачом!"
     Он коротко, задышливо рассмеялся.
     - Над чем смеемся, белый мальчик? -  спросила  Детта,  и,  хотя  Эдди
подумал, что по замыслу фраза должна была прозвучать саркастически,  вышло
лишь капельку сердито.
     Вероятно,  тут   мне   смешочки   разводить   нечего,   подумал   он.
Категорически. Во всяком случае, касательно ее.
     - Тебе не понять, дуся. Успокойся.
     - Я тебя успокою, - сказала она. - Не успеет эта мутотень  кончиться,
я тебя с твоим дружком-мудилой так  успокою  -  по  всему  берегу  кусочки
лягут. Даже не  сомневайся.  А  покамест  лучше  побереги  дыхалку  -  как
толкать-то будешь? Ты и так уж, кажись, подзапыхался?
     - Ну, тогда чеши языком одна, - тяжело пропыхтел Эдди. -  У  тебя-то,
похоже, чтоб вони напустить, дыхалки всегда хватает.
     - Да уж, вони я напущу,  сука  белая!  Вот  сдохнешь,  прямо  в  твое
мертвое рыло нафуняю!
     - Обещанья, обещанья. - Эдди вытолкнул  кресло  из  песка  и  покатил
вперед. По крайней мере,  некоторое  время  оно  шло  сравнительно  легко.
Солнце еще толком не поднялось из-за  горизонта,  а  молодой  человек  уже
вспотел.
     "День будет  занимательный  и  поучительный,  -  подумал  он.  -  Уже
понятно".
     Остановки.
     Второе - остановки.
     Они наткнулись на полоску  твердого  песка,  и  Эдди  покатил  кресло
быстрее, смутно размышляя, что, если бы  суметь  сохранить  это  крохотное
ускорение,  то  следующую  песчаную  западню,  может  быть,   удалось   бы
проскочить на чистой инерции.
     Ни с того, ни с сего кресло  остановилось.  Стало  как  вкопанное,  с
глухим  стуком  ударив  Эдди  в  грудь  поперечиной.  Эдди  охнул.  Роланд
оглянулся, но даже кошачья быстрота его реакции не смогла помешать  креслу
Владычицы опрокинуться - в точности так, как оно угрожало сделать, попадая
в каждую  следующую  песчаную  западню.  Кресло  перевернулось,  а  с  ним
перевернулась и Детта, связанная и беспомощная, но дико  хохочущая.  Когда
Роланду с  Эдди  удалось,  наконец,  снова  выправить  кресло,  Детта  еще
гоготала.  Кое-где  веревки  затянулись  так  туго,  что,   должно   быть,
немилосердно врезались в тело, прекратив доступ крови к  конечностям.  Лоб
был рассечен; тонкая алая струйка, сочась из раны, затекала  в  бровь.  Но
Детта все равно продолжала кудахтать от смеха.
     К тому времени, как  кресло  вновь  встало  на  колеса,  запыхавшиеся
мужчины судорожно хватали ртами воздух. Вес кресла вместе с сидевшей в нем
женщиной в целом составлял добрых двести пятьдесят фунтов, причем  большая
часть приходилась на кресло. Эдди пришло  в  голову,  что,  вырви  стрелок
Детту из его времени, из восемьдесят седьмого года, кресло могло бы весить
фунтов на шестьдесят меньше.
     Детта хихикнула, фыркнула, поморгала, избавляясь от попавшей в  глаза
крови.
     - Ишь ты! Вы, молодые-холостые, меня кувырнули, - сказала она.
     - Позвони адвокату, - пробурчал Эдди. - Подай на нас в суд.
     - А  обратно  ставили  вверх  головой,  так  совсем  умаялись.  Да  и
потратили минут десять, не меньше.
     Стрелок оторвал кусок от  своей  рубашки  (к  этому  времени  от  нее
осталось так мало, что жалеть, в общем, было уже  нечего)  и  левой  рукой
потянулся стереть кровь с пореза на лбу Детты. Детта щелкнула  зубами,  да
так свирепо, что Эдди  подумал:  замешкайся  отпрянувший  Роланд  хоть  на
секунду, и Детта Уокер снова уравняла бы счет пальцев на его руках.
     Она хихикала, уставясь на стрелка глазами, полными недоброго, подлого
веселья, но Роланд разглядел притаившийся на самом  их  дне  страх.  Детта
боялась его. Боялась - ведь он был Настоящим Гадом.
     Почему он был Настоящим Гадом? Быть может, на  неком  более  глубоком
уровне Детта понимала, что он знает о ней?
     - Почти достала тебя, сволочь белая, - сказала  она.  -  В  этот  раз
почти достала. - И захихикала как ведьма.
     - Подержи ей голову, - ровно произнес стрелок. - Кусается, как хорек.
     Эдди держал Детте голову, а стрелок  тем  временем  осторожно  очищал
рану тряпочкой. Рана была неширокой и с виду  неглубокой,  но  стрелок  не
собирался рисковать. Он медленно спустился к воде, намочил обрывок  рубахи
в соленой воде и вернулся.
     Когда он приблизился к Детте, та завопила благим матом.
     - Не тронь, не смей, убери эту фигню! Не смей в  меня  тыкать  всякой
дрянью, из этой воды ядовитые твари вылазят! Не тронь! Убери! Убери-и!
     - Держи ей голову,  -  сказал  Роланд  прежним  ровным  тоном.  Детта
исступленно мотала головой из стороны в сторону. - Я не хочу рисковать.
     Эдди придержал голову Детты... и зажал, как в тисках,  когда  женщина
попыталась стряхнуть его руки и освободиться.  Увидев,  что  речь  идет  о
деле, она немедленно затихла и перестала демонстрировать страх перед сырой
тряпкой. В конце концов, она ведь притворялась.
     Пока  Роланд  обмывал  рану,  тщательно  удаляя  последние  прилипшие
песчинки, Детта улыбалась.
     - По совести говоря, поглядеть на тебя, так ты не просто  без  задних
ног, - заметила она. - Поглядеть на тебя, так ты хворый, слышь, беломясый?
Не сказала б я, что ты готов ко всяким там долгим  походам.  По-моему,  ты
ваще ни к чему такому не готов.
     Эдди обследовал несложные  рычаги  управления  инвалидного  кресла  и
нашел аварийный ручной тормоз,  намертво  стопоривший  оба  колеса.  Детта
тайком  просунула  туда  руку,  терпеливо  дождалась,  чтобы  Эдди  развил
достаточно большую, по ее мнению, скорость, и,  дернув  тормоз,  намеренно
опрокинулась. Зачем? Только  для  того,  чтобы  задержать  их  продвижение
вперед. Никаких резонов для такого поступка  не  было,  но  женщине  вроде
Детты, подумал Эдди, резоны и не нужны.  У  такой  особы  желание  учинить
нечто подобное диктуется чистой подлостью.
     Роланд чуть-чуть ослабил ее путы, чтобы кровь могла свободнее течь по
сосудам, а потом крепко привязал руку женщины подальше от тормоза.
     - Ништяк, начальник, - сказала Детта, одаряя его светлой и радостной,
но чересчур зубастой  улыбкой.  -  Это  ничего.  Найдутся  другие  способы
попридержать вас, ребята. На любой вкус найдутся.
     - Пошли, - без выражения сказал стрелок.
     - Старик, ты  в  порядке?  -  спросил  Эдди.  Стрелок  казался  очень
бледным.
     - Да. Пошли.
     Они снова зашагали по прибрежному песку.


     Стрелок настаивал на том, чтобы на час сменить Эдди у кресла, и юноша
неохотно уступил. Через первую песчаную западню Роланд провез  Детту  сам,
но, чтобы вытолкнуть кресло из следующей, потребовалась энергичная  помощь
Эдди. Стрелок  судорожно  ловил  ртом  воздух,  на  лбу  крупными  каплями
выступил пот.
     Эдди дал ему пройти еще немного. Роланд довольно  искусно  лавировал,
объезжая те участки, где  песок  был  достаточно  рыхлым,  чтобы  засосать
колеса, но в конце концов кресло снова увязло. Тяжело дыша,  Роланд  бился
изо всех сил, пытаясь вытолкнуть  его  из  ловушки,  а  ведьма  (поскольку
теперь  Эдди  думал  о  ней  именно  так)  выла  от  смеха  и,  не  таясь,
откидывалась назад,  чтобы  намного  усложнить  задачу...  но  Эдди  сумел
вытерпеть в  роли  наблюдателя  лишь  несколько  секунд,  а  потом  плечом
отодвинул стрелка в сторону и, одним злым, стремительным  рывком  накренив
кресло, вытянул его из песка. Кресло затряслось, зашаталось, и Эдди понял,
что Детта, с диковинной прозорливостью выбрав единственно  верный  момент,
чтобы подвинуться вперед, насколько позволяют веревки, пытается опрокинуть
его.
     Очутившись рядом с Эдди, Роланд всей  тяжестью  навалился  на  спинку
кресла, и оно прочно стало на песок.
     Детта оглянулась и заговорщически подмигнула им, да так  непристойно,
что Эдди почувствовал, как его руки покрываются гусиной кожей.
     - Опять вы, молодые-холостые, чуть меня не кувырнули, - сказала  она.
- А вам надо бы за мной приглядывать. Я-то просто увечная старуха, вот вам
бы обо мне и заботиться в охотку.
     Она захохотала. Она чуть не лопалась со смеху.
     Несмотря на то, что Эдди был  неравнодушен  к  обитавшей  в  сознании
Детты другой женщине (даже короткого времени, в течение  которого  молодой
человек видел Одетту  и  говорил  с  ней,  оказалось  довольно,  чтобы  он
почувствовал себя почти влюбленным), руки  у  него  так  и  зачесались  от
желания сомкнуться у нее на горле и задушить этот смех -  задушить  раз  и
навсегда.
     Она снова быстро глянула назад, поняла, о чем думает Эдди (словно это
было написано на нем красными чернилами), и зашлась еще сильнее. Ее  глаза
подзадоривали: "Ну, валяй, белый. Валяй, коли охота. Ну, давай, давай!"
     "Иными словами, опрокинь не только кресло, опрокинь и бабу, - подумал
Эдди. - Опрокинь с концами. Ей же только того и надо. Может, у нее в жизни
одна-единственная настоящая цель - погибнуть от руки белого".
     - Ну, хватит,  -  сказал  он,  опять  принимаясь  толкать  кресло.  -
Нравится тебе или нет, сладенькая, мы едем кататься по морскому бережку.
     - Пошел на хуй, - фыркнула она.
     - Заткни им себе глотку, детуля, - учтиво ответил Эдди.
     Стрелок шагал рядом, не поднимая головы.


     Часам к одиннадцати, если верить солнцу,  они  оказались  у  большого
скопления вышедших на поверхность почвы камней. Там путники сделали  почти
часовой привал, укрывшись в тени от солнца, карабкавшегося в  зенит.  Эдди
со стрелком доели остатки убитого накануне  вечером  омара;  Детта  же  от
предложенной ей порции отказалась, зная (так она объяснила Эдди), что  они
хотят сделать. Коли-ежели они хотят это сделать,  сказала  она,  пусть  не
пытаются ее отравить, а прикончат голыми руками.  Отраву  в  еду,  сказала
она, подсыпают только трусы.
     "Эдди прав, -  думал  стрелок.  -  Эта  женщина  создала  собственную
цепочку воспоминаний. Она знает все, что происходило с ней прошлой  ночью,
хотя спала по-настоящему крепко".
     Детта была убеждена, что они, глумясь, приносили ей  куски  мяса,  от
которого несло смертью  и  разлагающимся  трупом,  а  сами  ели  солонину,
запивая пивом из фляжек. Она свято верила, что они то и  дело  подсовывают
ей хорошие куски с собственного стола, а в последний момент, когда она уже
готова вцепиться в еду зубами - убирают их, разумеется, от души смеясь.  В
мире (или, по крайней  мере,  в  голове)  Детты  Уокер,  Кобели  Беложопые
общались с темнокожими женщинами только двумя способами: насиловали их или
насмехались над ними. Или и то, и другое сразу.
     Это было просто смешно. Эдди Дийн в последний раз видел  говядину  во
время своей поездки в небесном вагоне. Сам Роланд не видел ни кусочка мяса
с тех самых пор, как доел вяленое - а давно  ли  это  было,  знали  только
боги. Что же касается пива... Стрелок нырнул в глубины памяти.
     Талл.
     В Талле было пиво. Пиво и говядина.
     Боже, как здорово было бы хлебнуть пива.  Горло  болело.  Так  хорошо
было бы унять эту боль пивом. Даже лучше, чем астином из мира Эдди.
     Они отошли подальше от Детты.
     - Что, не гожусь в компашку таким белым парням? - прокаркала  она  им
вслед. - Или, может, просто охота подрочить друг дружке? Огарки свои белые
почесать?
     Запрокинув голову, она завизжала от  смеха,  да  так,  что  чайки,  у
которых четвертью мили дальше, на камнях, проходило  что-то  вроде  слета,
испуганно поднялись в воздух, оглашая его жалобными криками.
     Стрелок сидел, свесив руки между колен, и думал.  Наконец  он  поднял
голову и сказал Эдди:
     - Из десяти слов, которые она произносит, мне понятно примерно одно.
     - Я тебя здорово обскакал, - откликнулся Эдди. - Из каждых трех  слов
я въезжаю самое малое в два. Да наплевать. Почти все  это  крутится  возле
кобелей беложопых.
     Роланд кивнул.
     - Там, откуда ты родом, многие темнокожие так говорят? Другая так  не
разговаривает.
     Эдди помотал головой и засмеялся.
     - Нет. Я тебе скажу кое-что  довольно  забавное...  Мне,  по  крайней
мере, оно кажется довольно забавным, но, может, просто потому, что  здесь,
в ваших краях, смеяться особо не над чем. Так вот, это лажа. Полная  лажа.
А она об этом - ни сном, ни духом.
     Роланд посмотрел на него и ничего не сказал.
     - Помнишь, как она прикидывалась, будто боится воды, когда ты обмывал
ей лоб?
     - Да.
     - Ты понял, что она придуривается?
     - Не сразу, но довольно скоро.
     Эдди кивнул.
     - Это был спектакль, и  она  знала,  что  это  спектакль.  Но  она  -
прекрасная актриса и на несколько секунд одурачила нас  обоих.  Ее  манера
разговаривать - тоже игра на  публику.  Но  похуже.  Такой  маразм,  такая
чертова липа!
     - По-твоему, она хорошо притворяется только тогда, когда  знает,  что
притворяется?
     - Да. А говорит она, как  гибрид  черноты  из  книжки  под  названием
"Мандинго", которую мне как-то довелось прочесть, с Бабочкой  Мак-Куин  из
"Унесенных ветром". Ясное дело, для тебя эти имена -  пустой  звук,  но  я
хочу сказать, что она говорит штампами. Знаешь такое слово?
     - Оно означает то, что всегда говорят или  думают  люди,  не  умеющие
мыслить самостоятельно - или делающие это редко.
     - Угу. Мне бы и вполовину так хорошо не сказать.
     - Эй, молодые-холостые, вы что, еще не надрочились, а? - Голос  Детты
звучал все более хрипло и надтреснуто. - А может,  вы  свои  огарки  белые
просто найти не можете? Так, что ли?
     - Пошли. - Стрелок медленно поднялся. Он покачнулся,  заметил  взгляд
Эдди и улыбнулся. - Обойдется, продержусь.
     - Долго?
     - Сколько понадобится, - ответил стрелок, и от безмятежности его тона
сердце Эдди объял холод.


     В этот вечер, чтобы убить на ужин омара, стрелок  потратил  последний
точно годный патрон. Он взялся бы вечером следующего дня  за  методическую
проверку тех, что считал негодными, если бы не  одно  "но":  по  убеждению
Роланда, Эдди был весьма недалек от истины - дошло до того,  что  окаянных
тварей придется забивать камнями.
     Вечер шел своим чередом: костер, приготовление ужина, очистка мяса от
скорлупы,  трапеза  -   теперь   они   ели   медленно,   без   энтузиазма.
"Заправляемся, точно тачки - бензином, вот и все", - вертелось в голове  у
Эдди.  Предложили  поесть  и  Детте,  но  та   пошла   вопить,   хохотать,
сквернословить, и спросила, долго ли ее будут держать за дурочку, а  потом
бешено заметалась из стороны в сторону, налегая  на  веревки  всем  телом,
равнодушная  к  тому,  что  путы  неуклонно  затягиваются  все   туже,   и
подгоняемая единственным стремлением: попытаться так или иначе  опрокинуть
кресло, чтобы ненавистные белые смогли усесться  за  еду  не  раньше,  чем
снова ее поднимут.
     Долей секунды раньше, чем Детте удалось  продела