противлялся, руки у него  безвольно
повисли. Девушка с трудом поднялась, прижала ладони к груди.  По  спине  -
она отчетливо ощущала сквозь боль - струилась кровь. Боль была  жгучая,  с
каждым мгновением она разгоралась все сильнее. Алдерик оттолкнул  отца,  и
Дарен тут же забрал его в  свои  объятия,  а  чужак  бросился  к  девушке,
поддержал ее под локоть. Макаран, словно просыпаясь,  изумленно  посмотрел
на дочь, потом перевел взгляд на хлыст - жуть случившегося  наконец  дошла
до его сознания. Он с ужасом глянул на разодранное в клочья платье дочери,
на ее тело, покрытое набухшими, источавшими кровь рубцами.
   Наконец лорд с трудом выговорил:
   - Я не знаю, что со мной  произошло.  Я  теперь  у  вас  в  долгу,  дом
Алдерик. Я... я... - Его голос сел. Микел покачнулся и,  если  бы  сын  не
поддерживал его, так и сполз бы на землю. Затем  он  глянул  на  дочь  уже
прояснившимся взором и сказал грубо, как бы печатая слова:
   - Это из-за тебя я потерял рассудок. Я никогда не забуду,  до  чего  ты
довела  меня,  проклятая...  Была  бы  ты  парнем,  я  бы  избил  тебя  до
бесчувствия.  Ничего,  скоро  тобой  муж  займется.  Он  быстро  из   тебя
строптивость выколотит. Попробуй только  скажи  ему  то,  что  ты  посмела
ляпнуть в моем присутствии, - не сомневаюсь, он тебе голову оторвет. Прочь
с моих глаз!
   Ромили хотела было шагнуть, но тут же  споткнулась.  Алдерик  поддержал
ее.
   - Вы сможете ехать верхом? - спросил он, понизив голос.
   Она кивнула и опять разрыдалась.
   - Вам бы лучше вернуться в дом. Именно сейчас, пока он в шоке от  того,
что случилось.
   Макаран между тем стоял без поддержки сына. Он вроде бы пришел в  себя,
однако отупелый взгляд выдавал  страх  и  некую  глубинную  растерянность.
Точно человек  вдруг  обнаруживает,  что  произошло  непоправимое,  и  как
поступить теперь, он даже предположить не может.
   - За всю свою жизнь, - в некотором недоумении, словно бы  самому  себе,
начал объяснять Макаран, - я ни разу даже пальцем не тронул женщины. Я  не
могу простить себе этого. Не могу простить и Ромили за то, что она  довела
меня до подобного безумия.
   Он поднял голову, оглядел  небо,  что-то  тихо  пробормотал  про  себя.
Ромили уже не видела  этого  -  она  ехала  по  направлению  к  "Соколиной
лужайке". Ее лошадь вел в поводу Алдерик.
   В своей комнате, до порога которой ее довел новый  управляющий,  Ромили
встретила перепуганная няня.
   - Ой, мой ягненочек, золотая ты моя, что же с тобой произошло? Спина...
Боже мой, твое платье...
   - Отец избил меня, - сквозь всхлипы выговорила Ромили,  -  за  то,  что
Дарен упустил моего ястреба.
   Гвенис осторожно раздела юную госпожу, обнажила ей спину и, обмыв раны,
принялась смазывать рубцы маслом и мазью из лечебных трав. Потом надела на
нее старый халат и принесла в постель горячего супа. Ромили скоро  бросило
в озноб, у нее начался жар. Старая няня села  у  ее  кровати  и  принялась
ворчать, потом спросила:
   - Как же тебе удалось довести отца до такого состояния? Он такой мягкий
человек. Должно было произойти  что-то  невероятное,  чтобы  он  до  такой
степени вышел из себя.
   Ромили не ответила - она просто не могла слова выговорить. Зубы  у  нее
стучали, она едва сдерживалась, чтобы не застонать,  не  завыть  в  полный
голос от боли. Гвенис испугалась, бросилась  к  Люсьеле,  которая,  увидев
раны на теле падчерицы, громко вскрикнула. И все равно принялась  твердить
то же самое, что и Гвенис:
   - Как ты могла? Как посмела довести родного отца до  такого  состояния?
Он никого из женщин пальцем не тронул - это надо же так его разозлить!
   "Они порицают меня, - думала Ромили, - значит, я виновата  в  том,  что
меня избили?! Надежды больше нет. Конец мечте... Пречиоза улетела...  Отца
больше заботят хорошие отношения с Алдаранами, а не я.  Он  безжалостен  с
Дареном, но разве брат виноват, что у него нет моего дара? Отец никогда не
допустит, чтобы я жила так, как хочу, а Дарен так, как он хочет. Мы его не
интересуем или интересуем только, если он может  что-либо  выторговать  за
нас".
   Она уже не слышала, что, всплескивая руками, говорила  Люсьела,  в  чем
убеждала ее Гвенис. Ромили плакала навзрыд. Боль была нестерпима - девушка
спасалась криком. Наконец, обессилев, она уснула.


   Ромили проснулась  ночью,  когда  в  "Соколиной  лужайке"  все  стихло.
Огромный голубой диск Киррдиса заглядывал в окно. Луна  сияла  ровно,  как
всегда с некой переливчатой силой. Голова ужасно болела, спину  нестерпимо
жгло... Не помогли и притирания няни. Девушка почувствовала сильный  голод
- решила проскользнуть на кухню и поискать хлеба. Может, и кусок холодного
мяса отыщется...
   "Отец меня ненавидит. Что поделаешь! Он и Руйвена довел до ручки  своим
тиранством, однако теперь брат свободен. Он избрал путь,  который  ему  по
сердцу, в Башне он учится быть самим  собой.  Руйвен  поступил  правильно,
удалившись из-под власти отца, сбросив груз его железной руки. Так и надо!
Хватит клонить голову, ловить каждое слово..."
   Ромили даже замерла на мгновение, так и застыла на  ступеньке.  "Почему
этот путь  мне  заказан?  -  спросила  она  себя.  -  Почему  нельзя,  как
Пречиоза... Почему нельзя быть свободной?"
   Девушка вернулась в комнату, достала старую вязаную фуфайку,  с  трудом
натянула  ее  поверх  ночной  рубашки,  потом  надела   рубашку,   бриджи,
подаренные ей Дареном. Оделась тепло, подпоясалась... Вышла  в  коридор  -
туфли несла с собой в руках. Вот они-то ее и смущали больше всего. Сколько
раз за свою жизнь она слышала, что  женщине  опасно  появляться  одной  на
дороге. Теперь, после того как дом Гарис окинул ее  оценивающим  взглядом,
она знала почему. Она приблизилась  к  комнате  Руйвена,  чуть  приоткрыла
дверь, скользнула внутрь. С тех пор как отец запретил упоминать имя брата,
сюда никто не входил. Тем лучше! Где что лежит, Ромили было известно.
   Отыскала сапоги, тут под руку попали его кожаные штаны. Эта одежда куда
лучше, чем ношеные тонкие бриджи Дарена... Девушка  быстро  переоделась  -
ничего, что штаны оказались чуть великоваты. Взяла также  плащ  и  кожаную
рубашку - длиннополую, почти до колен... Потом, встрепенувшись,  вернулась
в свою комнату и подобрала толстую перчатку, напоминающую крагу. Именно на
нее  сажали  ястреба.  Тут  она  помедлила  -  зачем  ей  лишняя  тяжесть,
Пречиозы-то все равно нет? "Ну и что, придет день, и  заведу  себе  нового
ястреба. Он будет напоминать мне о ней..."  Ромили  грустно  вздохнула  и,
прежде чем сунуть кинжал в ножны, отхватила косы по самый затылок.
   Выбравшись из дома, Ромили зашвырнула косу за навозную  кучу.  Вряд  ли
кто теперь сможет найти ее. И в комнате Руйвена она все  прибрала  -  даже
если ее начнут обследовать, то вряд ли заметят отсутствие сапог и одной из
кожаных рубашек. Кто их когда считал! Пусть  теперь  выставляют  дозорных,
шлют патрули, которым будет предписано искать девушку  в  зеленом  платье.
Кого заинтересует парнишка в кожаной накидке, брюках и сапогах?..
   В конюшне  разыскала  свое  прежнее,  уже  совсем  запылившееся  седло,
спрятанное среди кучи других, которыми  уже  не  пользовались.  Седло  она
водрузила  на  вороного  скакуна,  потом  подумала  и  вновь  сняла.  Этот
замечательный конь сразу выдаст ее - вся округа знает, что он  принадлежит
Макарану. Лучше поступить по-другому.
   Ромили перевязала седло, прикрепив к  нему  узелок  со  своей  девичьей
одеждой, вынесла его во двор, там спрятала, а сама отправилась  на  летнюю
кухню - небольшой домик, стоявший на отшибе.  Летом  там  всегда  готовили
еду, кухня в доме в это время года  пустовала.  В  домике  она  собрала  в
дорогу припасы: мясо, каравай хлеба, горсть орехов, несколько  лепешек  из
муки грубого помола, которые  пекли  ежедневно  для  подкормки  породистых
собак, беременных и только ощенившихся сук... Очень вкусные, Ромили любила
эти лепешки... Пекли их  дюжинами,  потом  сотнями...  Слуги  тоже  охотно
похрустывали ими. Никто эту кучу пересчитывать не будет...
   Все закатала в одно из  многочисленных  широких  полотенец,  перевязала
тесемкой и подвесила на шею. Уже во дворе натянула сапоги и, подхватив  на
ходу седло с привязанной к нему одеждой,  направилась  в  сторону  выгона,
расположенного  за  тыном.  Там  паслись  старые  и  отбракованные   кони.
Некоторое время она размышляла, которого выбрать. Вопрос был  серьезный  -
не хватало, чтобы тот пал после нескольких дней пути. Важно, чтобы его  не
скоро хватились - пусть считают, что  она  ушла  пешком.  В  конце  концов
выбрала стареющую,  но  еще  выносливую  верховую  лошадь,  принадлежавшую
дряхлому  коридому,  отправленному  на  пенсию  и  теперь  уже  почти   не
выходящему  во  двор,  тем  более  на   пастбище...   Она   удовлетворенно
рассмеялась - все кони знали ее, так  что  не  надо  было  никого  ловить.
Ромили подозвала нужного ей коня, сунула ему горсть  травы,  и  тот  сразу
громко зачавкал. Девушка оседлала его и, чуть подтолкнув  в  бок  кулаком,
потянула за повод. Тот покорно пошел  следом.  В  замке  залаяла  какая-то
собака - Ромили замерла и отсюда, из-за стен, послала  просьбу,  чтобы  та
умолкла. Собака словно услышала ее - брехнула еще пару раз и заткнулась.
   У подножия холма девушка села в седло - вздрогнула от боли,  поежилась,
поводила  плечами...  Посидела  немного,  не  двигаясь  с   места,   потом
застегнула плащ - предутренний холодок уже заполз за ворот. Только раз она
обернулась и бросила взгляд на родимое гнездо,  возвышавшееся  на  вершине
горы.
   "Повелитель  Разума,  я  не  могу!  Не  могу  иначе!..  Отец,  конечно,
переживает, что избил меня, но он не отступится ни от единого  слова.  Мне
не оставили выбора - либо погибнуть, либо жить..."
   Вчерашняя сцена опять встала у Ромили перед глазами  -  лицо  Дарена  с
трясущимися от страха губами,  когда  он  запускал  Пречиозу,  гнев  отца,
побагровевшего при упоминании имени Руйвена, его выпученные глаза, щеки  и
лоб. Вспомнились печальные глаза Руйвена, когда он перед самым отъездом  в
Неварсин встретился с сестрой... Отец видит в них то, что ему хотелось  бы
видеть... Тут еще последнюю минуту прощания отравило  всплывшее  в  памяти
лицо дома Гариса. Он уже, по-видимому, ждет  не  дождется,  когда  же  эта
строптивая  сучка  попадет  ему  в  лапы.  То-то  он   взовьется   -   его
собственность смылась...
   Лицо у нее окаменело. В тот момент она стала  очень  похожа  на  своего
отца... Наконец она тронулась с места и поскакала по тропинке, ни разу  не
обернувшись.




        ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЕГЛЯНКА


        1

   На третий  день  пошел  снег.  Повалил  обильно...  Ромили,  всю  жизнь
прожившая в горах, сразу почуяла опасность - следовало  немедленно  искать
убежище. Хеллеры славились  бурями  -  начнется  снегопад,  взвоет  ветер,
только держись. Даже в летнюю пору в подобную метель жди беды.  Занесет  -
не откопать... Началось! Первым же порывом дикий, рухнувший с высоты ветер
согнул деревья, растущие по сторонам тропы, по которой ехала Ромили.  Рев,
подобный вскрику  десяти  тысяч  дьяволов,  потряс  округу.  На  мгновение
девушка подумала: не вернуться ли на маленькую ферму, которую она миновала
ранним утром,  и  попросить  там  убежища?  Нет!  Хозяевами  вполне  могли
оказаться люди,  которые  неоднократно  бывали  на  ярмарке  в  "Соколиной
лужайке", в этом случае ее и мужской наряд бы не спас. Не важно,  что  она
их не знает - ей никогда не приходилось уезжать далеко от дома.
   По рассказам, было известно, что если держаться этого пути и  двигаться
на север, то можно добраться до монастыря Неварсин. Там  подскажут  дорогу
до Башни Трамонтана. В Башне  встречу  Руйвена,  а  если  лерони,  которые
управляют этими  таинственными  замками,  отослали  его,  то  хотя  бы  ей
объяснят, куда двигаться. У нее в памяти засело, что именно в Башнях могут
помочь ей овладеть своим лараном, ведь лерони Марели  когда-то  приглашала
ее в одну из этих школ. Если не получится, то Ромили останется на  зиму  в
Неварсине. Зимой в окрестностях Хеллер  путешествуют  либо  безумцы,  либо
потерявшие надежду путники.  В  монастыре  она  могла  найти  какую-нибудь
работу.  Она,  например,  умеет  обращаться  с   ястребами,   может   быть
подмастерьем в кузнице или конюхом. Она выдаст  себя  за  парня,  девушкой
оставаться не было никакого смысла...
   Ромили редко  покидала  родительский  кров,  где  даже  с  кухарками  и
прачками обращались как с равными; леди Люсьела, добрый по натуре человек,
не терпела  суровых  наказаний,  но  по  зрелом  размышлении,  по  суровым
рассказам, доходившим до нее, девушке  было  ясно,  что  быть  женщиной  в
большом  враждебном  мире  -  нелегкий  удел.  Послушать  только  одну  из
служанок, которая долгие годы разносила блюда  в  придорожной  таверне,  -
волосы дыбом  вставали  от  ее  откровений.  Ромили  не  сомневалась,  что
способна дать  отпор  любым  посягательствам  на  ее  честь,  однако  факт
оставался фактом: ничтожный мальчишка, убиравший навоз в конюшне, стоял на
социальной лестнице куда  выше,  чем  какая-нибудь,  пусть  даже  хорошая,
кухарка или служанка. Он и получал больше... Вот и выходит, что  поскольку
юная  Макаран  владела  несколькими  профессиями,  которыми   в   основном
занимались мужчины, то и наниматься на работу надо, выдавая себя за парня.
А что, собственно,  она  умела?  Ухаживать  за  ястребами  и  лошадьми  да
надзирать за слугами. Еще швеей могла поработать, няней  по  присмотру  за
детьми - за эту работу платили  больше;  однако  быть  няней,  даже  швеей
означало быть допущенной в дом, следовательно, придется  сообщить  о  себе
поболее сведений, чем хотелось. Выбора у нее в общем-то  не  было  -  если
удастся остаться в Неварсине, то работу следует искать  либо  на  конюшне,
либо в соколятне.
   А что, это было бы совсем неплохо - животных и  птиц  она  любила,  они
отвечали ей взаимностью...
   Сердце ее в тот момент забилось - прихлынули воспоминания о Пречиозе.
   "Вот и хорошо, что так случилось,  -  зло  подумала  Ромили,  борясь  с
ветром и небольшими шажками продвигаясь вперед. - Иначе я  бы  никогда  не
набралась мужества порвать с отчим домом. Так бы и ходила повесив  голову,
даже позволила бы, чтобы меня выдали за дома Гариса".
   От отвращения ее опять бросило в дрожь. Нет  уж,  лучше  сбежать,  даже
если остаток жизни ей придется провести на  конюшне  где-нибудь  на  чужой
стороне.
   Снег сменился редким холодным дождем. Конь, ставя ноги, поскальзывался,
крупные капли били его по бокам. Он начал тревожно и печально всхрапывать.
Тут еще новая напасть - влага мгновенно замерзла, и скоро ее плащ покрылся
коркой льда. Надо было срочно отыскать убежище.
   Так и брели они по мокрому месиву, в которое превратилась дорога. Скоро
тропа разделилась - одна  вела  к  роще  старых  деревьев,  другая,  более
широкая и натоптанная, но совсем разбитая, шла  под  уклон.  Ромили  долго
стояла на развилке, всматриваясь в даль, пытаясь взглядом пробить  плотный
туман, сгущавшийся окрест. Внизу дорога терялась в белесом месиве,  клочья
тумана в той стороне время от времени открывали небольшой водопад,  звонко
бившийся об исполинские  валуны.  Вверху  же  за  рваной  влажной  пеленой
проглядывала каменная кладка или угол какого-то строения.  Или  ей  только
показалось?.. Нет, в просвете мелькнула дощатая крыша... Это  либо  сарай,
либо загон, либо овчарня - трудно было разобрать. С другой  стороны  более
натоптанный проселок, шедший под  изволок,  мог  привести  в  долину,  где
конечно же были дворы, однако  в  сумерках  сквозь  туман  не  мерцало  ни
единого огонька.
   Что было делать? Шлепать вверх, какое бы укрытие ни представляла  собой
эта стена? Там хотя бы можно спрятаться  от  дождя,  который,  как  назло,
полил сильнее. Так и  побрела  по  дорожке,  ведя  в  поводу  понурившуюся
лошадь. Ромили судорожно вздохнула, потом подошла к  коню,  обняла  его  и
что-то прошептала на ухо. Тот сразу встрепенулся, поводил ушами. Жаль, что
не взяла вороного, подумала девушка, взбираясь по тропинке, тот,  конечно,
был посильнее. Но и этот ничего, по крайней мере, послушен...
   Сумерки сгущались, и сквозь крепнущую тьму Ромили  различила,  что  это
было жилое строение. Что-то вроде небольшого каменного  домишка...  Вот  и
хорошо, какое-никакое, а укрытие. Дверь наперекосяк  висела  на  петлях  -
собственно, петля была только одна, у другой давным-давно отлетела  дужка.
Она робко потянула створку на себя... Та  отчаянно  заскрипела.  Отступать
было некуда, и Ромили уже решительней распахнула дверь.
   Переступила через порог... Внутри было темно.
   - Кто там? - донесся из темноты дрожащий голос, и Ромили почувствовала,
как  боязливо  забилось  у  нее  сердце,  перехватило  горло.   Во   тьме,
оказывается, кто-то прятался.
   Она быстро ответила:
   - Я не причиню вам вреда.  Я  всего  лишь  путник,  заблудился,  а  тут
началась буря... - Внезапно Ромили спохватилась: что это она затараторила?
Со страху, что ли? Рано  пока  трусить,  и  уже  более  спокойным  голосом
девушка спросила: - Можно войти?
   - Слава Хранителю Разума! Спасибо и тебе, что ты не прошел  мимо  моего
дома, - ответил тот же голос. Ясное дело, женский, решила  Ромили.  -  Мой
внук отправился в город - теперь можно не  волноваться,  теперь  его  тоже
кто-нибудь приютит.  Непогода-то  разыгралась  не  на  шутку.  Я  услышала
поступь твоего коня и на минутку подумала: может,  Рори  вернулся,  но  он
уехал на пони, а у тебя, уважаемый гость, настоящий конь. Я не могу встать
с кровати, мальчик. Ты не разведешь огонь?
   Пообвыкнув, Ромили смогла кое-как рассмотреть помещение.  Едва  заметно
проступила в полутьме кровать в углу, на ней  среди  кучи  тряпья  светлым
пятном выделялось  лицо.  Черты  его  разобрать  было  невозможно,  однако
девушка уже догадалась, что разговаривает со старухой.  В  комнате  терпко
пахло недавно потухшими угольями. Она подошла к очагу - то там,  то  здесь
вспыхивали редкие,  слабые  искорки.  Что  ж,  раздуть  можно,  надо  лишь
поднапрячься. Дело привычное: быстро набросала сухих  веточек,  освободила
умирающие алые искорки и начала дуть. Когда  первые  огоньки  заплясали  в
очаге,  еще  добавила  щепочек   и   наконец   сунула   в   разгудевшееся,
разыгравшееся пламя большое розоватое полено.  Погрела  руки,  отдышалась,
огляделась... Обстановка была бедная: одна или две лавки, какой-то древний
сундук в углу, у стены  кровать,  на  ней  полусидя,  упершись  в  спинку,
располагалась старуха.
   Когда огонь разгорелся, она позвала:
   - Иди сюда, мальчик. Дай-ка я взгляну на тебя.
   - Моя лошадь... - робко сказала девушка.
   - Отведи ее в коровник. Это прежде всего, потом вернешься.
   Ромили с трудом накинула плащ и, вздохнув, вышла во двор. В сарае  было
пусто, только две худые кошки, которые тотчас замяукали и начали  тереться
о ее ноги. Потом уже, расседлав лошадь и дав ей два хлебца  -  на  сегодня
достаточно, - она отломила кусочек и кинула возбужденным  зверькам.  Кошки
на ходу сглотнули пищу, задрав хвосты, бросились за ней следом и  улеглись
в доме у огня. Сразу принялись вылизывать шкурки...
   - Вот и хорошо, - вздохнула старуха. - Я уже беспокоилась насчет них  -
каково там, на холоде. Ан нет, вишь  ты,  прибежали,  умываются...  Иди-ка
сюда, парень, дай-ка я тебя получше рассмотрю.
   Когда же Ромили подошла к кровати, старуха оттолкнула ее - встань, мол,
подальше, а то не вижу. Наглядевшись, хозяйка спросила:
   - Как же тебя угораздило в такую погоду выйти из дому?
   - Я, местра, направляюсь в Неварсин.
   - Совсем один? В такую бурю?
   - Я вышел три дня назад, тогда вокруг было тихо.
   - Не из южан ли ты  будешь  -  тех,  что  живут  на  берегах  Кадарина?
Рыжий... Очень похож на тех, которые из Хали.
   Она поплотнее укуталась в поношенную шаль, потуже  связала  концы.  Три
ил