кликнул
Раскард.
   Лежащий на земле человек приоткрыл глаза и увидел флягу, поднесенную ко
рту. Он глотнул, мучительно закашлялся и глотнул еще раз.
   - Не надо, Маркос,  не  говори  ничего,  -  сказал  герцог,  подойдя  к
умирающему. Маркос, которого связывали с герцогом Хамерфелом узы более чем
сорокалетней службы, понял невысказанный вопрос:
   "Что с моим сыном? Что с моим Алариком? О боги, я доверил его тебе... и
никогда в жизни не сомневался в твоей преданности!.."
   Телепатический контакт позволил Хамерфелу прочитать мысли находившегося
в полубессознательном состоянии человека:
   "Я верен тебе. Думаю,  он  еще  жив;  но  люди  Сторна  напали  на  нас
неожиданно... пустив в каждого по стреле... будь они прокляты..."
   Герцог взвыл от ярости:
   - Побери их демоны Зандру! О мой сын, мой сынок!
   "Нет, старый друг, ты мне ближе родного брата, я не упрекаю  тебя...  я
знаю, что ты защищал его, не жалея собственной жизни..."
   Слуги начали было испуганно кричать, но  он  резко  осадил  их  суровой
командой:
   - Возьмите его, и осторожней! Его рана может  оказаться  несмертельной;
если он умрет, вы мне за это ответите! Прикройте одеялом, да, вот  так!  И
дайте ему еще фири... [крепкий напиток] осторожно, смотрите, чтобы  он  не
захлебнулся! Маркос, где лежит мой сын? Я знаю, ты бы не бросил его!..
   - Его захватил в плен старший сын Сторна, Фионн...
   Шепот вновь оборвался, но  герцог  Раскард  мысленно  услыхал  то,  что
Маркос не смог произнести:
   "Я думаю, его сняли с моего тела, посчитав меня мертвым... но я очнулся
и пришел рассказать тебе все,  пусть  даже  на  это  уйдет  мой  последний
вздох..."
   - Ты не умрешь, друг мой, - мягко произнес  герцог,  когда  его  конюх,
силач Лексас, осторожно поднял раненого. - Посадите его на моего  червина,
только осторожно, если не хотите сами отправиться на тот свет.  Немедленно
обратно в Хамерфел... и побыстрее, а то скоро окончательно  стемнеет.  Нам
надо оказаться в его стенах до наступления ночи.
   Маркос снова впал в беспамятство, и герцог, проникнув в  его  сознание,
мысленно увидел тело Аларика, перекинутое через седло Фионна, -  последняя
жертва  старинной  кровной  вражды,  полыхавшей  между  домами  Сторнов  и
Хамерфелов на  протяжение  пяти  поколений,  -  вражды,  истинной  причины
которой за давностью лет уже никто не помнил.
   Но Маркос, несмотря на полученную страшную рану, продолжал жить; может,
Аларик тоже жив и лишь захвачен в плен ради выкупа?
   "Если он умрет, то я клянусь - камня на камне не оставлю от Врат Сторна
и вырежу всех, в ком течет кровь  Сторнов,  чтобы  ни  одного  из  них  не
осталось во всей Сотне Царств!" - поклялся Хамерфел. В этот  момент  отряд
ступил на старинный подъемный мост. Когда Маркоса внесли в большой  зал  и
осторожно уложили на грубую скамью, герцог зычным голосом  созвал  слуг  и
приказал:
   - Позовите дамиселу [уважительное обращение к девушке] Эрминию.
   Но  придворная  лерони  [ясновидящая]  уже  спешила  в  зал  и,  войдя,
опустилась на  колени  возле  раненого.  Герцог  Раскард  принялся  быстро
объяснять, что надо делать, но молодая  колдунья  имела  достаточный  опыт
врачевания. Кроме того, эта хрупкая девушка приходилась двоюродной сестрой
давно умершей жене герцога и жила в Хамерфеле с самого детства.
   Она  склонилась  над  Маркосом,  достав  из  складок   платья   голубой
драгоценный   камень,   ограненный    в    виде    пятиконечной    звезды;
сосредоточившись на камне, она начала водить руками вдоль  тела  раненого.
Раскард, застыв на месте, молча наблюдал за ее действиями.
   Через какое-то время девушка встала, и глаза ее были полны слез.
   - Кровотечение остановлено; он еще дышит, - сказала  она.  -  Сейчас  я
больше ничего не могу сделать.
   - Эрминия, он будет жить? - спросил герцог.
   - Не могу сказать, но, несмотря ни на что, он все еще  жив.  Жизнь  его
теперь находится в руках богов, если они не оставят его своей милостью, он
выживет.
   - Я тоже молюсь об этом; мы росли  вместе,  а  я  и  так  уже  стольких
потерял... - вздохнул Раскард. И тут, не в силах сдержать гнев, крикнул: -
Клянусь всеми богами! Если он умрет, моя месть будет ужасной...
   - Замолчите! - сурово вымолвила девушка. - Если вам надо  выговориться,
дядя, уйдите в другое место, чтобы не тревожить раненого.
   Герцог Раскард покраснел и, сразу как-то стушевавшись, умолк. Он прошел
к камину и тяжело опустился в глубокое кресло, восхищаясь самообладанием и
умом молоденькой родственницы.
   Эрминии недавно исполнилось семнадцать. У  нее  была  стройная  фигура,
рыжие, почти медного цвета, волосы и глубоко посаженные серые  глаза.  Она
подошла к герцогу и хладнокровно посмотрела на него.
   - Если вы хотите, чтобы Маркос выжил, обеспечьте ему покой...
   - Понимаю, дорогая моя. Ты поступила правильно, вовремя меня образумив.
   Раскарду, двадцать третьему герцогу Хамерфелу, уже перевалило за сорок.
В волосах, некогда черных, мелькала седина, а глаза голубели,  как  пламя,
если внести в него медь. Он был силен и мускулист, а  обветренное  лицо  и
подвижные, сухощавые члены придавали  его  фигуре  сходство  с  коренастым
деревенским кузнецом, от которого, собственно, и шел его  род.  Внешне  он
походил на человека, некогда жившего чрезвычайно  активной  жизнью,  но  с
годами несколько поубавившего прыть. При взгляде на Эрминию черты его лица
смягчились. Лерони вовсе не была похожа на  его  жену,  умершую  пять  лет
назад,  когда  Аларик,   их   единственный   сын,   только-только   достиг
подросткового возраста.  Они  воспитывались  как  брат  и  сестра;  герцог
умилялся, когда видел  две  рыжие  головенки,  одну  кучерявую,  другую  с
длинными косами, склонившиеся над учебником.
   - Ты уже слышала новость, дитя?
   Девушка  опустила  глаза.  Ни  от  одного  человека  на   тысячи   лиг,
обладающего хотя бы граном телепатических способностей,  а  тем  более  от
опытной лерони, не мог укрыться исполненный боли мысленный диалог  герцога
и его старого слуги.
   - Думаю, если б Аларик был действительно мертв, я бы знала об  этом,  -
сказала Эрминия, и суровое лицо герцога просветлело.
   - Молю бога, чтобы  ты  оказалась  права,  чиа  [ласковое  обращение  к
женщине]. Не зайдешь ли ты в оранжерею, когда закончишь с  Маркосом?  -  И
как бы невзначай добавил: - Захвати с собой звездный камень.
   - Я приду, - ответила она, после чего вновь переключилась на раненого и
даже не глянула вслед герцогу Раскарду, когда тот выходил из зала.


   Оранжерея находилась на самом  верхнем  этаже,  имела  двойные  окна  и
обогревалась несколькими печами, поэтому даже в холодное время года в  ней
зеленели деревья и цветы.
   Герцог Раскард  сидел  в  старом  кресле  с  подлокотниками,  глядя  на
простиравшуюся внизу долину, и размышлял, сколько битв  повидала  она  при
его отце. Уйдя с головой в воспоминания, он не слыхал раздавшихся  за  его
спиной легких шагов и очнулся только тогда, когда Эрминия обошла кресло  и
опустилась на скамеечку у его ног.
   - Как Маркос? - спросил он.
   - Не буду  обманывать  вас,  дядя,  его  рана  очень  серьезна.  Стрела
пронзила легкое, а когда он вырвал ее из груди, стало еще хуже. Но он  все
еще дышит, а кровотечение не  возобновляется.  Сейчас  он  спит,  покой  и
благосклонная судьба позволят ему встать на ноги. Я оставила с ним Амалию.
Она позовет меня, когда он проснется, а сейчас я к вашим услугам.
   Голос ее был мягкий, как бы шуршащий, но  вполне  уверенный.  Жизненные
перипетии заставили ее рано повзрослеть.
   - Скажите, дядя, зачем Маркос поехал  по  дороге  и  зачем  с  ним  был
Аларик?
   - Ты, может быть, не знаешь, но прошлой ночью  к  нам  прокрались  люди
Сторна и сожгли в деревне дюжину хижин, до следующего урожая у  нас  будет
голод, поэтому наши люди совершили набег на  земли  Сторна,  чтобы  добыть
пищу и отомстить за сожженные дома. Аларику не  надо  было  идти  с  ними,
водить людей - дело  Маркоса,  но  один  из  сожженных  домов  принадлежал
приемной матери Аларика, поэтому он заявил, что возглавит поход. Я не  мог
ему отказать - это дело чести, - Раскард тяжко вздохнул. - Аларик  уже  не
ребенок, я не мог запретить ему делать то, что он считал своим  долгом.  Я
попросил его взять с собой ларанцу [ясновидящий, колдун], но он отказался,
сказал, что расправится со Сторном силами одних только воинов.  Когда  они
не вернулись к наступлению сумерек,  я  начал  беспокоиться  и  вот  нашел
только Маркоса - единственного, кому удалось спастись, чтобы рассказать  о
случившемся. Они попали в засаду.
   Эрминия закрыла лицо руками.
   Старый герцог продолжал:
   - Ты знаешь, зачем я  позвал  тебя.  Как  там  сейчас  твой  племянник,
девочка? Ты можешь его увидеть?
   - Я попытаюсь, - мягко ответила та и достала бледно-голубой кристалл из
специального мешочка, висевшего на шее.  Герцог  лишь  мельком  глянул  на
искрящиеся грани камня и  тут  же  отвел  взор;  он  хоть  и  был  сильным
телепатом, но никогда не  учился  обращению  со  звездным  камнем,  дающим
возможность переходить на более высокие уровни энергий.
   Раскард наблюдал, как Эрминия отрешенно склонилась над камнем. Глядя на
ее юное  лицо,  герцог  Раскард  ощутил  себя  старым,  усталым  от  жизни
человеком, единственной целью которого была  месть  Сторнам,  убившим  его
деда, отца, двух старших братьев, а теперь вот - единственного сына.
   "О боги, молю вас, сделайте так, чтобы Аларик  остался  жив  и  не  был
разлучен со мной навеки. Ни сейчас и ни когда-либо..."
   - Увидь его и скажи мне правду, дитя, - произнес он хрипло.
   После необычайно  долгой  паузы  Эрминия  заговорила  тихим,  несколько
неясным голосом:
   - Аларик... брат мой...
   И почти тотчас же  герцог  Раскард,  войдя  в  телепатический  контакт,
увидал то, что видела она: лицо сына - копия его  самого  в  молодости,  -
обрамленное  кудрявыми,  огненно-рыжими  волосами.  Юношеские  черты   его
искажала боль, а рубашка была залита кровью. Эрминия побледнела.
   - Он жив. Но его раны даже опасней, чем у Маркоса, - произнесла она.  -
Маркос выживет, если будет лежать, но Аларик...  в  легком  все  еще  идет
кровотечение. Ему очень трудно дышать... и он - без сознания.
   - Ты можешь дотянуться  до  него?  Можно  ли  залечить  рану  на  таком
расстоянии? -  спросил  герцог,  вспомнив,  что  сумела  сделать  она  для
Маркоса, но девушка лишь вздохнула, на глазах у нее выступили слезы.
   - Увы, нет, дядя, я постараюсь, но даже Хранитель из  Башни  Трамонтаны
не смог бы лечить на таком расстоянии.
   - Тогда можешь ли ты пробиться к нему и сообщить, что мы знаем, где он,
и что мы придем либо спасти его, либо умереть?
   - Я боюсь тревожить его, дядя. Если он проснется и сделает неосторожное
движение, то может разбередить уже почти закрывшуюся рану в легком,  тогда
он обречен.
   - Да, но, если он очнется и обнаружит, что попал в руки  врагов,  разве
это не повергнет его в отчаяние, которое все равно окончится смертью?
   - Вы правы. Я попробую пробиться к его сознанию, - согласилась Эрминия,
а герцог закрыл  лицо  ладонями,  пытаясь  удержать  видение:  лицо  сына,
бледное и искаженное болью. Искусству врачевания он не обучался,  но  даже
без этого ему казалось, что он видит на нем тень смерти. Где-то  на  самой
границе восприятия ощущал он сознание Эрминии,  напряженное  и  ищущее,  и
уловил  посыл,  который  она  пыталась  протолкнуть  на  глубинные  уровни
сознания Аларика.
   "Ничего не бойся; мы с тобой. Отдыхай и  выздоравливай!.."  -  снова  и
снова повторяла она, пытаясь донести до него утешение и любовь.
   И тут Раскарду открылись интимнейшие чувства Эрминии.
   "Я и не знал, что она его так любит, я думал, они как  брат  и  сестра,
дети, выросшие вместе, теперь я знаю, что все гораздо серьезнее!"
   И герцог устыдился того, что узнал тайну родственницы, ибо  понял,  что
она тоже прочитала его мысли.
   "Я полюбила Аларика, еще когда мы были детьми, дядя. Я не знаю -  значу
ли я для него что-либо, он относится ко мне просто как к  сводной  сестре,
но я люблю его как мужчину. Вы... вы не сердитесь на меня за это?"
   Узнай герцог об этом как-нибудь по-другому, он действительно мог прийти
в ярость; многие годы он вынашивал  мысль  о  выгодной  партии  для  сына,
возможно, какой-нибудь принцессе из  южной  ветви  рода  Хастуров.  Однако
теперь им руководил лишь страх за жизнь Аларика.
   - Если только мой сын вновь будет с нами, в безопасности, то,  если  вы
оба этого хотите, я не против, дитя мое, -  произнес  суровый  герцог  так
кротко, что Эрминия едва узнала его властный  голос.  Какое-то  время  они
сидели  молча,  и  тут,  к  великой  радости,  Раскард  ощутил  еще   одно
подключение к их телепатическому диалогу. Это было слабое, но  безошибочно
узнаваемое сознание Аларика.
   "Отец... Эрминия...  это  вы?  Где  я?  Что  случилось?  Что  с  бедным
Маркосом?.. Куда я попал?"
   Мягко, как могла, Эрминия сообщила ему обо всем происшедшем: о том, что
он ранен и теперь находится в плену во Вратах Сторна.
   "Маркос будет жить, ты отдыхай и поправляйся, сынок, а мы либо  выкупим
тебя, либо отобьем, либо погибнем, сражаясь за тебя. Только  не  волнуйся.
Главное - спокойствие... спокойствие... спокойствие..."
   Внезапно спокойное течение телепатической связи  взорвалось  яростью  и
голубым светом чужого звездного камня.
   "Так вот ты где, Раскард... ты, вор, сующий нос в чужие дела... что  ты
делаешь в самом сердце моей твердыни?"
   Раскард Хамерфел видел словно наяву покрытое шрамами лицо с хищным, как
у пантеры, оскалом и жестокие,  пылающие  гневом  глаза  своего  заклятого
врага - Ардрина Сторна.
   "И ты еще спрашиваешь? Отдай моего сына, негодяй! Назови цену выкупа, и
он будет выплачен тебе до последнего сикля [мелкая монета], но  если  хоть
волос упадет с его головы, я заставлю тебя заплатить сто крат!"
   "Так ты пугаешь меня уже сорок лет, Раскард, но у тебя нет ничего,  что
мне было бы нужно, кроме твоей  мерзкой  жизни.  Побереги  здоровье,  и  я
повешу тебя рядом с твоим сынком на самой высокой башне Врат Сторна".
   Первым  побуждением  Раскарда  было  ответить  ему  всей  силой  ларана
[психокинетические способности], но Аларик-то был в руках врага. И  тогда,
взяв себя в руки и пытаясь сохранять спокойствие, герцог продолжил торг:
   "Разве ты не хочешь получить выкуп за моего сына? Назови свою  цену,  и
клянусь, я уплачу ее не торгуясь".
   Он почувствовал, каким злорадством повеяло от Ардрина, враг  явно  ждал
услышать это.
   "Я обменяю его на тебя, - ответил он. - Приходи  и  добровольно  сдайся
мне до завтрашнего вечера, тогда Аларик, если к тому времени он еще  будет
жив, или его тело, если он умрет, будут выданы твоим людям".
   Раскард понимал, что этого следовало ожидать. Но Аларик был молод, а он
уже  прожил  долгую  жизнь.  Аларик  мог  жениться,  восстановить  клан  и
герцогство. Не долго думая, он ответил:
   "Согласен. Но только если он будет жив, если же он умрет в твоих руках,
я сожгу Врата Сторна и тебя вместе  с  замком  клингфайром"  [клингфайр  -
горючая смесь, подготовляемая с помощью ларана].
   "Нет, отец! Только не такой ценой! - Это был  крик  Аларика.  -  Я  так
долго не проживу и не хочу, чтобы ты принял из-за меня смерть!"
   Раскард ощутил, с каким трудом пробился голос сына, и почувствовал, как
кровь истекает из его вен.  Затем  Аларик  отключился  от  телепатического
контакта. Однако нельзя было понять: умер он или потерял сознание.
   В оранжерее повисла тишина, а вдогонку  несся  очередной  злобный  крик
Сторна:
   "Ты опять, как жулик, ускользнул от моей  мести,  старый  пес  Раскард!
Ведь это не я проторговал его у смерти. Если ты хочешь отдать свою жизнь в
обмен на его тело, я честно обставлю эту сделку..."
   "Честно? И у  тебя  еще  язык  поворачивается  произносить  это  слово,
Сторн?"
   "Конечно, ведь я - не Хамерфел. А теперь убирайся! И не вздумай  больше
соваться во Врата Сторна! Даже мысленно! Пошел! Пошел вон!"
   Эрминия распростерлась на ковре и рыдала, как ребенок. Раскард Хамерфел
сидел, качая головой. Опустошенный  и  разбитый,  он  впал  в  оцепенение.
Неужели кровная вражда кончилась такой потерей?



        2

   Сорок дней траура подошли к концу. На сорок первый день  на  извилистой
горной дороге, ведущей к замку Хамерфел,  появился  караван  путников.  Их
радушно приняли в замке, поскольку выяснилось, что это прибыл  родственник
умершей  жены  герцога.  Раскард,  чувствуя  себя  несколько   неловко   в
присутствии образованного и щегольски одетого  городского  жителя,  принял
его в Большом Зале, приказав подать вина и легкие закуски.
   - Прошу прощения за столь скромное угощение,  -  сказал  он,  услужливо
предлагая гостю присесть, - но до вчерашнего дня мы носили траур и до  сих
пор не оправились от утраты.
   - Я приехал не ради пирожных и  вин,  родственник,  -  произнес  Ренато
Лейнье, кузен из южных земель, родственник Хастуров. - Ваша скорбь  -  это
скорбь для всей нашей семьи, Аларик был моим родственником. Но  я  приехал
забрать с собой дочь моего родственника - лерони Эрминию.
   Ренато посмотрел на  герцога.  Если  он  рассчитывал  увидеть  старого,
сломленного обстоятельствами  человека,  готового  вскоре  последовать  за
собственным сыном  и  передать  таким  образом  Хамерфел  в  руки  пришлых
наследников, то он здорово просчитался. Сидевший перед ним мужчина  скорее
стал сильнее,  замкнувшись  в  гневе  и  гордости.  Это  был  дееспособный
полководец, уже на протяжении многих лет командовавший войсками Хамерфела.
Любой, даже самый малый  его  жест,  любое  сказанное  им  слово  излучали
энергию; Раскард Хамерфел  не  был  молод,  но  и  не  походил  на  старую
развалину.
   - Почему вы решили забрать Эрминию именно  сейчас?  -  спросил  герцог,
чувствуя, что вопрос этот мучает его, как заноза.  -  Она  прекрасно  себя
чувствует в моем доме. Это ее дом. Она  последнее,  что  хранит  для  меня
память о сыне. Я предпочел бы ввести ее в свою семью на правах дочери.
   - Это невозможно, - ответил Ренато. - Она больше не ребенок, а  девушка
на выданье. Ей скоро исполнится двадцать, а вы не настолько  стары,  чтобы
быть при ней нянькой. - До этого самого момента он действительно  полагал,
что Раскард уже достаточно стар, чтобы не компрометировать жившую  у  него
молодую девушку. - Ваше проживание под одной крышей грозит скандалом.
   - Воистину нет ничего более зловредного, чем  добропорядочный  мужчина,
если только это не  добропорядочная  женщина,  -  с  негодованием  ответил
Раскард, лицо его пылало гневом. При всей  справедливости  этой  поговорки
раньше он никогда не задумывался над ее смыслом.  -  Она  с  детства  была
подругой моего сына, и  за  все  годы,  прожитые  здесь,  у  ней  не  было
недостатка ни в няньках, ни в дуэньях, ни в подружках, ни в  гувернантках.
Они могут вам подтвердить, что за это время мы и двух  раз  не  оставались
наедине, за исключением того дня,  когда  она  доставила  мне  трагические
известия о смерти моего сына, а с тех пор, можете  поверить,  наши  головы
были заняты совершенно другим.
   - Я и не сомневаюсь, что все было  именно  так,  -  вкрадчиво  произнес
Ренато, - но даже в этом случае - Эрминия достигла  брачного  возраста,  а
пока она живет в вашем доме, соблюдая девичество, ей  трудно  найти  мужа,
равного ей по положению; или же вы  хотите  унизить  ее,  выдав  замуж  за
какого-нибудь худородного приятеля или слугу?
   - Ничего подобного, - резко возразил герцог. - Я  собирался  выдать  ее
замуж за собственного сына, если бы ему довелось прожить чуть больше.
   Наступило неловкое, а для герцога - даже горькое, молчание.  Но  Ренато
не сдавался.
   - О, если б это было уже свершившимся фактом! Но при всем моем уважении
к вашему сыну, теперь она не может выйти замуж за мертвого. Вот поэтому ей
следует возвратиться в се