рвые нетвердые шаги, иногда
вцепившись, чтобы не  упасть,  в  шерсть  гигантской  Ювел,  служившей  им
постоянным спутником и телохранителем. Аластер начал ходить  на  несколько
дней раньше, чем Конн, зато когда тот пролепетал первое  слово,  отдаленно
напоминавшее имя матери, Аластер по-прежнему лишь плакал и гукал. Повитуха
не ошиблась: их волосы вскоре стали огненно-рыжими.
   Никто, кроме матери, не мог их различить. Даже Раскард иногда  принимал
Конна за Аластера, но Эрминия не ошибалась никогда.
   Так прошел целый год и сменилось несколько  лунных  циклов,  и  однажды
хмурым ненастным днем герцог  Раскард  стремительно  вошел  в  апартаменты
жены, где она сидела со своими служанками, а двое близнецов на полу играли
с деревянными лошадками. Эрминия подняла удивленные глаза.
   - Что случилось?
   Герцог ответил:
   -  Только  не  волнуйся,  дорогая,  но  замку  грозит  набег.   К   нам
приближаются вооруженные люди. Я приказал бить  в  колокол,  чтобы  жители
окрестных ферм могли укрыться в замке, а  также  поднять  подъемный  мост.
Здесь мы в безопасности, даже если они устроят нам осаду на весь сезон. Но
надо быть готовыми ко всему.
   - Это люди Сторна? - спросила герцогиня, ни единым  движением  лица  не
выдав ни страха, ни испуга. Но Конн, очевидно  что-то  почувствовав  в  ее
голосе, бросил деревянную лошадку и заревел.
   - Боюсь, что да, - ответил Раскард, заставив Эрминию побледнеть.
   - Надо спасать детей!
   - Да, - произнес он и быстро поцеловал ее. - Бери их и  уходи,  как  мы
условились заранее. Да  хранят  тебя  боги,  дорогая,  пока  мы  снова  не
воссоединимся.
   Герцогиня подхватила детей и побежала в будуар,  где  быстро  упаковала
самое необходимое для каждого  из  них.  Одну  женщину  послала  на  кухню
набрать корзину еды, а  сама  заторопилась  вниз,  к  черному  ходу;  план
состоял в том, что, если в крепость прорвутся враги, она с  детьми  должна
моментально покинуть ее и пробираться через леса до ближайшей деревни, где
можно будет отсидеться. Теперь ей вдруг стало казаться, что покидать стены
замка ради блужданий по лесам - величайшая глупость. Что бы ни  случилось,
здесь она всегда в безопасности, даже в случае осады она, по крайней мере,
будет рядом с мужем.
   Но Эрминия дала слово  Раскарду,  что  будет  строго  следовать  плану,
который  они  вместе  разработали.  Если  этого  не   сделать,   то   есть
вероятность,  что  потом  он  не  сможет  ее  найти  и  они   никогда   не
воссоединятся. Сердце, казалось, готово было остановиться в груди. Неужели
этот торопливый поцелуй - последнее прости отца ее детей? Конн  плакал  не
переставая.  Эрминия  понимала:  он  воспринимает   ее   страхи,   поэтому
попыталась собраться с духом, чтобы успокоить детей. Она одела их в  самые
теплые плащи и, повесив корзину на плечо, повела, держа за руки.
   - Идем, идем быстрее, маленькие мои, - прошептала Эрминия  и  торопливо
начала спускаться по длинной извилистой лестнице к задним воротам замка, а
слева и справа от нее неуклюже перебирали ножками два брата-близнеца.
   Толчком она распахнула давно никем не открывавшуюся дверь, которую  тем
не менее регулярно смазывали, затем оглянулась на главный двор и  увидела,
что небо потемнело от  летящих  стрел,  а  кое-где  уже  замелькали  языки
пламени. Она хотела было  кинуться  обратно,  зовя  мужа,  но  сдержалась,
вспомнив его слова:
   "Никаких возвратов, что бы ни случилось. Жди меня в деревне, пока я  не
приду за тобой. Если к рассвету я тебя не найду, знай: я погиб;  тогда  ты
должна бежать из Хамерфела  в  Тендару,  укрыться  у  своих  родственников
Хастуров и просить у них справедливого суда и отмщения".
   Эрминия поспешила дальше, но шаг ее  был  слишком  быстр  для  малюток.
Первым споткнулся Аластер и с пронзительным  криком  растянулся  на  грубо
отесанных камнях, следом упал Конн. Тогда она  подхватила  их  на  руки  и
продолжила путь. Что-то большое и мягкое  стукнулось  об  нее  в  темноте.
Эрминия чуть было не расплакалась.
   - Ювел! Сюда, сюда, моя собачка, - прошептала она  сквозь  подступившие
рыдания. - Ты не бросила меня, хорошая моя собака!
   И тут, споткнувшись обо что-то, она чуть было не  упала,  едва  удержав
равновесие в полутьме заднего двора замка, она поняла, что  под  ногами  у
нее. Тогда, встав на колени, она не смогла удержаться, чтобы не посмотреть
в лицо покойнику. К ее ужасу, это был грум, который  только  сегодня  днем
выводил  на  прогулку  пару  пони  ее  сыновей.  Увидев,  что  горло   его
перерезано,  Эрминия  вскрикнула  от  страха,  но  замолчала,  едва  Конн,
ощутивший ее испуг, захныкал.
   - Тише, тише, сыночек. Теперь мы должны быть храбрыми и не  плакать,  -
бормотала она и, успокаивая, гладила его по головке.
   В темноте кто-то окликнул ее, но так тихо, что  Эрминия  едва  услышала
сквозь плач ребенка.
   - Госпожа...
   Герцогиня едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Но потом узнала  голос,
а вслед за этим разглядела в сгустившейся тьме, прорезаемой лишь сполохами
пожара, лицо Маркоса.
   - Не бойтесь, это всего лишь я.
   - О, слава богам, это ты! Я так испугалась... - Но  ее  слова  перекрыл
пронзительный треск, как будто где-то рядом обрушилась башня  или  ударила
молния. В темноте Маркос подошел совсем близко.
   - Я здесь. Дайте мне одного мальчика, - произнес старик. - Вернуться мы
не можем, верхние дворы все в огне.
   - А что с герцогом? - внутренне трепеща, спросила Эрминия.
   - Когда я видел его в последний раз, все было в порядке: он  с  дюжиной
людей оборонял мост, который эти подонки облили клингфайром, что прожигает
даже камень!
   - Будь они прокляты, дьяволы ненасытные! - рыдая, воскликнула Эрминия.
   - Именно - дьяволы! - пробормотал  старик,  окидывая  мрачным  взглядом
вершины гор, а затем обернулся к женщине. - Мне бы  сейчас  сражаться,  но
его светлость послал меня сюда, чтобы  проводить  вас  до  деревни,  леди,
поэтому дайте мне одного ребенка. Так мы сможем идти быстрее.
   Сквозь рев пламени до нее  долетал  скрежещущий  визг  осадной  машины.
Оглянувшись, она увидела на фоне черного неба ее силуэт, возвышавшийся как
скелет неведомого чудовища, из пасти которого вырывались черные снаряды и,
взрываясь, наполняли воздух клубами  пламени.  Дети  на  руках  брыкались,
пытаясь спуститься на землю, и тогда Эрминия отдала одного из них Маркосу.
В темноте она не разобрала, кого именно. Становилось холодно, а ночь  была
хоть глаз выколи, и почва  под  ногами  уже  раскисала  от  дождя.  Прижав
второго ребенка к себе, она поспешила за Маркосом вниз по  холму.  Однажды
герцогиня споткнулась о собаку и уронила корзину. На поиски ушло  какое-то
время, и тут она окончательно потеряла из виду своего провожатого. Эрминия
хотела  было  крикнуть,  чтобы  он  подождал,  но  не  желая,  чтобы   тот
задерживался,  все  пыталась  догнать  его,  спотыкаясь  и  совершенно  не
представляя, куда идет. Очень скоро она окончательно заблудилась,  да  еще
собака путалась под ногами, а руки ныли от тяжести  ребенка.  Хорошо  еще,
что нести надо было только одного, а второй был в безопасности, доверенный
заботам  человека,  которому,  второму  после  мужа,  она   могла   верить
абсолютно.
   Скользя и спотыкаясь  на  камнях  и  траве,  женщина  каким-то  образом
добралась до подножия холма и только там решилась тихо позвать:
   - Маркос!
   Ответа не последовало. Она звала еще и еще, но  не  срываясь  на  крик,
поскольку боялась привлечь внимание врагов, которые наверняка должны  были
рыскать по лесу. Наверху, на самой  вершине  холма,  пылал  Хамерфел;  она
видела огонь, бивший из него, как из вулкана. Ничто  не  могло  уцелеть  в
этом адском пламени; но где же герцог? Не остался ли он  в  горящем  замке
как в  ловушке?  Теперь  она  могла  разглядеть,  что  ребенок,  с  плачем
обнимавший ее  шею,  был  Аластер.  Но  где  же  Маркос  и  Конн?  Эрминия
попыталась собраться с силами  и  определить  направление,  куда  идти,  в
страшном отсвете замка, горящего на вершине горы. Попробовала позвать еще,
негромко. Но тут ей послышались чужие шаги, словно наполнившие собой  весь
лес, и чужие голоса, даже смех. Она не знала,  то  ли  слышит  их,  то  ли
включился ее ларан.
   - Ха! Вот и конец Хамерфелу!
   - Конец им всем!
   Парализованная страхом, Эрминия стояла, озираясь,  на  месте,  а  языки
пламени поднимались все выше и выше. Наконец с  великим  грохотом,  словно
рушился весь мир, замок обвалился, и  огонь  начал  ослабевать.  Дрожа  от
ужаса, она пустилась бегом и  не  останавливалась  до  тех  пор,  пока  не
скрылось из виду зарево над развалинами  того,  что  совсем  недавно  было
гордой крепостью Хамерфел. К утру Зрминия совсем потерялась  в  незнакомом
лесу, у ног ее испуганно отиралась собака, а на груди, обхватив  ручонками
шею, спал усталый ребенок. Ювел тихо и  жалобно  скулила,  словно  пытаясь
успокоить хозяйку. Тогда Эрминия села на бревно, а Ювел прижалась  к  ней,
согревая и стараясь отвлечь внимание от зарева гаснущего пожара, -  всего,
что осталось герцогине от единственного родного ей места на земле.
   Когда свет нового дня начал набирать силу, женщина устало поднялась  и,
тяжело взяв на руки спящего малыша, пошла к деревне у подножия  холма.  Но
тут, к своему ужасу, обнаружила,  что  люди  Сторна  успели  побывать  там
раньше; вместо домов - чадящие руины, а большинство людей  разбежалось  по
лесам, за исключением тех, кто был убит. Измученная, с болью в сердце, она
заставила себя пройтись по развалинам  деревни  и  заглянуть  в  несколько
уцелевших домов, чтобы спросить, не видел  ли  кто  Маркоса  с  Конном  на
руках. Но никто ничего не знал ни о старике, ни о ребенке. Ей  приходилось
тщательно следить, чтобы ее не увидел ни один захватчик. Если бы кто-то из
приспешников Сторна узнал ее и  Аластера,  то  их  моментально  убили  бы.
Эрминия ждала почти до полудня,  все  еще  надеясь,  что  герцогу  удалось
выбраться  из  пожара  и  он  присоединится  к  ней,  но  все,  кого   она
расспрашивала, смотрели в убитое горем и перепачканное грязью лицо женщины
с жалостью и состраданием. Никто ничего не знал и о  старике  с  годовалым
младенцем на руках.
   Весь тот день герцогиня не прекращала поиски, но к закату осознала, что
наступил самый страшный момент в ее жизни и  она  должна  его  преодолеть.
Маркос пропал, погибнув в огне или убитый врагами. Или же он бросил ее  по
каким-то неведомым причинам. Герцог не пришел на рассвете, следовательно -
наверняка погиб, когда обрушился горящий замок.
   И вот в сумерках, убитая горем и дрожа  от  страха,  Эрминия  заставила
себя сесть, расчесать и заплести в  косу  длинные,  взлохмаченные  волосы,
поесть, дать хлеба собаке и голодному ребенку. По  крайней  мере,  она  не
осталась "овеем одна: с ней был ее первенец, теперь - герцог Хамерфел,  но
где же, где его брат-близнец? Единственной надеждой и защитницей им  стала
теперь неразумная собака. Потом Эрминия легла на землю, укуталась  плащом,
теснее прижавшись к Ювел, чтобы согреться, и обняв спящего  Аластера.  Она
истово поблагодарила богов за то, что зима уже прошла. Герцогиня понимала,
что с рассветом ей придется вести себя крайне осторожно.  Ей  надо  узнать
дорогу и приготовиться к долгому пути, в конце которого она должна  прийти
в Тендару к родственникам, работавшим в тамошней Башне. Аластер  ворочался
в объятиях, а тело ее содрогалось от рыданий.



        5

   Город Тендара располагался в долине, раскинувшейся  посреди  Вензийских
холмов,  а  его  огромная  Башня  намного  превосходила   высотой   прочие
постройки. В отличие от других, более уединенных Башен, в которых телепаты
- наблюдатели, хранители, техники и механики практически не имели связи  с
внешним миром, эта  вовсе  не  стремилась  изолировать  их  от  городского
населения. Даже наоборот: пыталась внедрить светский образ жизни, как было
принято в Нижних Землях.
   Работники Башни, как правило, имели дома в  городе,  иногда  роскошные.
Однако к вдовствующей  герцогине  Хамерфел  это  не  относилось.  Эрминия,
предпочитавшая своему титулу более скромный (хотя  в  тендарском  обществе
куда более престижный)  -  второго  техника  Башни  Тендары,  проживала  в
маленьком домике на улице Оружейников. Единственной роскошью, которую  она
себе позволяла, был небольшой сад, полный пряных трав, цветов и  фруктовых
деревьев.
   Эрминии исполнилось уже тридцать семь, но она по-прежнему была стройна,
подвижна и ясноглаза, а ее  ярко-рыжие  волосы  блестели  так  же,  как  в
юности. Все эти годы она жила одиноко, с сыном, и все эти годы  не  давала
повода скандальным сплетням затронуть ее имя. Она появлялась исключительно
в обществе сына, домоправительницы и большой старой рыжей собаки.
   И происходило это вовсе не от того,  что  ее  сторонились  в  обществе,
наоборот, это она его избегала  и  даже,  кажется,  презирала.  Дважды  ей
делали предложение: в первый раз Хранитель Башни - Эдрик Элхалин, а не так
давно - ее кузен, Валентин Хастур, тот самый, который приезжал в ее горный
замок много лет назад. Он,  близкий  родственник  Хастуров  из  Тендары  и
Каркосы, впервые предложил ей выйти за него замуж на второй год ее  работы
в Башне. Тогда Эрминия  отказала,  сославшись  на  слишком  недавний  срок
вдовства. Однажды вечером, на закате лета, через восемнадцать лет после ее
появления в городе, он повторил попытку.
   Валентин нашел ее в садике городского дома, сидящей на лавке и  занятой
вышиванием. Ювел лежала у ее ног, но когда он стал приближаться к хозяйке,
собака приподняла голову и заворчала.
   - Спокойно, спокойно, девочка, - ласково пожурила ее Эрминия. - Пора бы
тебе научиться узнавать моего кузена, он бывает  здесь  достаточно  часто.
Лежать, Ювел, - строго добавила она,  и  собака  распласталась  у  ее  ног
огромной рыжей кучей.
   - Приятно знать, что у вас есть такой преданный друг, поскольку  других
защитников, по-видимому, не имеется. Если я  добьюсь  своего,  она  узнает
меня лучше, - заметил Хастур, многозначительно улыбаясь.
   Эрминия посмотрела  в  глубокие  серые  глаза  сидевшего  рядом  с  ней
мужчины. Теперь в его волосах проглядывали седые пряди, но в остальном  он
не изменился. Это был все тот же человек,  что  оказывал  ей  поддержку  и
искреннее расположение уже почти двадцать лет. Она вздохнула.
   - Кузен, я, как всегда,  очень  признательна  тебе,  но,  по-моему,  ты
догадываешься, почему я по-прежнему должна сказать тебе "нет".
   - Черт бы меня побрал, если я это знаю,  -  воскликнул  Валентин.  -  Я
предполагаю, что ты не можешь до сих пор горевать о старом герцоге,  хотя,
вероятно, хочешь, чтобы так считали окружающие.
   Ювел потерлась о колени Эрминии  и  тихо  заскулила,  требуя  внимания.
Эрминия рассеянно погладила ее.
   - Валентин, ты же знаешь, что ты мне небезразличен, - и это правда, что
я больше не горюю по Раскарду, хотя он был прекрасным мужем и добрым отцом
моим детям. Но сейчас я не считаю вправе думать о замужестве из-за сына.
   - Во имя Аварры, родственница! - воскликнул Хастур. - Неужели ему можно
пожелать чего-то лучшего, чем матери, вышедшей замуж за Хастура? Ты только
подумай, что будет, если он  начнет  считать  себя  Хастуром  больше,  чем
Хамерфелом, или если я поклянусь восстановить его положение соответственно
титулу и праву на наследство?
   - Когда я впервые пришла в Тендару, то доверила тебе свою жизнь и жизнь
своего ребенка... - Но Валентин лишь махнул рукой.  -  И  вовлечь  тебя  в
кровавую междоусобицу в ответ на твою доброту было  бы,  с  моей  стороны,
черной неблагодарностью, - ответила Эрминия.
   - Всего лишь родственное одолжение, - сказал он. - Это я в вечном долгу
перед тобой, дорогая моя. Но, Эрминия, как ты можешь до  сих  пор  считать
эту старую вражду незакрытой, когда в роду Хамерфелов не  осталось  больше
никого, кроме твоего сына, которому был лишь год, когда  в  горящем  замке
погибли его отец и вся челядь?
   - Тем не менее, пока мой сын не будет восстановлен в законных правах, я
не могу вступать в другой брак, - произнесла Эрминия. - Когда  я  выходила
замуж,  то  поклялась  Раскарду,  что  посвящу  жизнь  благополучию   рода
Хамерфелов. От этой клятвы я не отступлюсь, а втягивать других в наши дела
не собираюсь.
   - Обещание мертвому не имеет силы, - возразил Валентин, скорее  убеждая
самого себя. - А я - живой и  считаю,  что  ты  мне  обязана  больше,  чем
мертвому.
   Эрминия вызывающе улыбнулась ему:
   - Мой дорогой родственник, я действительно очень многим тебе обязана.
   И это так, поскольку, когда герцогиня пришла в  Тендару  голодная,  без
гроша в кармане, в лохмотьях, Валентин взял  ее  к  себе  в  дом  и  сумел
устроить все так, что это не нанесло никакого ущерба ее  репутации.  В  то
время он был женат на благородной даме из рода Макаранов. Валентин и  жена
одели и накормили Эрминию с ребенком, подыскали домик, где она жила до сих
пор, и ввели в круг Башни, где  она  достигла  своего  нынешнего  высокого
положения. Все это осталось невысказанным, но было понятно без слов.
   - Прости меня, дорогая Эрминия, - извинился  Хастур.  -  Ты  ничего  не
должна мне, я говорил это раньше и то же самое имел в виду сейчас. Раз  уж
зашла речь об этом, то должник - я, ибо все  эти  годы  пользовался  твоей
дружбой и расположением. К тому же я помню,  как  любила  тебя  моя  жена,
поэтому думаю, что не оскорблю ее памяти, если предложу тебе выйти за меня
замуж.
   - Я тоже ее любила, - сказала Эрминия, - и если б  я  собиралась  выйти
замуж, то лучше тебя мне никого не придумать,  дорогой  мой  друг.  Трудно
забыть все, что ты сделал для меня и для моего сына. Но я  поклялась,  что
пока он не будет восстановлен в правах...
   Валентин Хастур нахмурился и, пытаясь  разобраться  в  своих  чувствах,
устремил взор на крону дерева, под которым они  сидели.  Аластер  Хамерфел
был, по его мнению, шалопаем, не заслуживающим как высокого титула, так  и
забот, которые проявляла к нему мать. Но говорить это ей - последнее дело,
сын был ее единственным сокровищем, и она не в состоянии была разглядеть в
нем ни одного изъяна. Эрминия была привязана к нему всей душой, и ничто не
могло опорочить его в ее глазах. Валентин понимал,  что  допустил  ошибку,
напомнив ей о сыне, ибо Эрминия знала: при  всей  своей  доброте  Валентин
недолюбливал юношу.
   В прошлом году Аластер был крупно оштрафован за то, что  его  в  третий
раз задержали за безрассудную езду в коляске по городу. И такой штраф  был
самым распространенным среди  молодых  людей  его  лет,  поскольку  те,  к
сожалению, почитали делом  чести  нарушать  законы,  призванные  оберегать
безопасность всадников и пассажиров экипажей.
   "Эти молодые  повесы,  считающие  себя  украшением  общества,  -  сущее
наказание для родственников, - думал Валентин, сознавая, однако, что такие
мысли приходят в голову лишь с возрастом.  -  Интересно,  -  продолжал  он
размышлять, - может, я просто старею?"
   Лежавшая в ногах собака вдруг насторожилась и подняла голову, а Эрминия
облегченно произнесла:
   - Вряд ли Аластер мог явиться так рано, к тому  же  на  улице  не  было
слышно его лошади. Кто бы это мог быть?  Явно  кто-то,  кого  Ювел  хорошо
знает...
   - Это твой родственник  Эдрик,  -  сообщил  Валентин  Хастур,  глядя  в
сторону садовой калитки. - Я, пожалуй, пойду...
   - Нет, кузен. Если это Эдрик, то можешь быть уверен, наш разговор будет
чисто деловым, но если ему не захочется говорить в твоем  присутствии,  он
не будет церемониться, чтобы тебя спровадить, - со смехом сказала Эрминия.
Эдрик был Хранителем первого круга матрикса [матрикс - звездный камень]  в
Башне Тендары и приходился родственником как Эрминии, так и Валентину.
   Он быстро прошел в сад и холодно, по-светски, поклонился Хастуру.
   - Мое почтение, кузина, - произнес он формальное приветствие.
   Эрминия ответила ему реверансом.
   -  Добро  пожал