шаг, другой - ее всю трясло. Бард почувствовал, как
ярость ударила в голову.
   - Лезь!
   Женщина разрыдалась, закрыла лицо руками.
   - Не могу! - всхлипнула она. - Никак нельзя!..
   Она сползла на землю. Бард сразу не понял почему - может, он ее ударил?
Вроде нет. Все равно... Он поднял старуху, опустил в лодку, вставил  весла
в уключины - тут его посетила злобно-радостная мысль: если уж вы тут такие
святые, то и лодка могла бы сама поплыть. Но нет  -  пришлось  взяться  за
весла. Он погнал лодку вперед, в сторону тумана, лежащего  на  поверхности
совершенно неподвижной, темной воды. Лодка  была  очень  легка,  послушна,
Барду было не впервой справляться с подобным суденышком. Было время, когда
он не выпускал весел из рук. Было это на острове Мирион...
   Греб долго, даже повеселел; все  дальше  и  дальше  забирался  в  глубь
водного  пространства,  со  всех  сторон  занавешенного  клочьями  тумана.
Наконец впереди показались  заросли  камыша,  стеной  вставшие  у  берега.
Сердце забилось гулко, радостно. Бабка уже очухалась и  сидела  на  корме,
вжав голову в плечи. Бард, сделав  несколько  мощных  гребков,  обернулся,
глянул через плечо - и обомлел.  Лодка  ткнулась  носом  в  песок.  Вот  и
колышек, поодаль ветхая лачуга. Кружил, кружил и в конце  концов  вернулся
на прежнее место.
   Бард бессильно выругался - кто бы мог подумать, что в этой стоячей воде
на самом деле существуют такие сильные течения. Что еще могло увлечь его с
прямого курса? Он развернул лодку и опять погнал ее в глубь озера.  Только
теперь он заметил, что лодку действительно стало сносить в  сторону.  Бард
приложил все силы, выбрал на берегу ориентир, а когда тот скрылся из виду,
принялся следить за оконечностью одного из клочьев тумана  -  так  и  гнал
суденышко, стараясь придерживаться заданного  курса.  Все  равно  медленно
суденышко опять начало сносить.  Оборачиваясь,  Бард  вроде  бы  разглядел
впереди кусты - значит, там была земля, может, нужный ему  остров,  однако
лодку с неодолимой силой вновь утянуло  вбок.  Старуха  вдруг  захихикала.
Лодка опять ткнулась носом в песок.
   Бард сделал еще одну попытку. Теперь  он  не  щадил  себя,  однако  все
кончилось так же, как в первый раз.
   Старуха опять захихикала, тоненько, противно:
   - Я же говорила вам, господин хороший, хоть целый день  гребите,  толку
не будет. Эта лодочка никогда не  пристанет  к  острову,  если  сестры  не
пожелают.
   Барду показалось, что некоторые из его людей,  собравшиеся  на  берегу,
посмели усмехнуться. Он бросил на них такой разъяренный  взгляд,  что  все
они невольно построились и вытянулись по  стойке  "смирно".  Тут  еще  это
противное хихиканье... Он почувствовал  неодолимое  желание  свернуть  шею
перевозчице, однако сумел одолеть себя -  гневом  делу  не  поможешь.  Тем
более смертью... Что взять с этой дуры, ее дело - возить, а  куда,  зачем,
ее не касается.
   Он поразмышлял, глядя на нее. Брод у Морейской мельницы был  заколдован
- так? Очевидно, эта лодка - тоже.  В  любом  случае,  если  служительницы
Аварры действительно намереваются любым путем задержать  Карлину  у  себя,
ясно, что они должны использовать колдовство. Выходит, сколько ни  пытайся
в одиночку переправиться на ту сторону, ничего у него не получится.
   Тогда, возможно, лерони смогут  расколдовать  эти  воды.  Так  тогда  и
поступила Мелора, и его люди сравнительно легко  переправились  на  другой
берег.
   - Мелисендра!
   Она тут же подошла к нему. Бард задумался, может, она тоже  хихикала  у
него за спиной, однако об этом ни словом не обмолвился, сказал только:
   - Если служительницы Аварры наложили заклятие на эти воды,  сможешь  ли
ты расколдовать их? Успокоить хотя бы на короткое время?
   - Нет, господин. Я боюсь вызвать гнев богини.
   - О какой богине ты болтаешь?
   - Она - богиня всех женщин, я страшусь рассердить ее.
   - Мелисендра, предупреждаю... - Он замахнулся на нее.
   Она с мертвым безразличием глянула на него.
   - То, что ты сотворил со мной...  -  неожиданно  спокойно  откликнулась
она, - хуже не бывает. После того как ты сломал меня, неужели ты считаешь,
что твои зуботычины что-то исправят? Ну что ж ты, бей!..
   - Если ты меня так сильно ненавидишь,  ты  должна  помочь  мне  вернуть
жену! Тогда мы бы расстались, ты обрела бы свободу. Надо  же!  -  Бард  не
выдержал и хлопнул себя по бедрам. - Я ей, видите ли, отвратителен!  И  до
какой же степени?
   - Сам реши, но в любом случае покупать свободу ценой  несчастья  другой
женщины я не буду. Еще одну жертву отдать в твои руки? Спасибо!..
   - Вот в чем дело! Ты ревнуешь!.. - воскликнул Бард и ткнул в Мелисендру
пальцем. - Вот почему ты не желаешь, чтобы я забрал ее!
   Она смело взглянула на Барда, горько усмехнулась:
   - Если даже сестры  захватили  твою  жену  и  силой  удерживают  ее  на
острове, а она мечтает побыстрее вернуться к тебе, то и в  этом  случае  я
рискую вызвать гнев Матери, если окажу тебе помощь. Этот гнев может  пасть
не только на меня, но и на головы моих детей. Осмелюсь ли я подвергнуть их
будущим несчастьям? Тем более мне  кажется,  что  твоя  Карлина  вовсе  не
жаждет вернуться в твои объятия - зачем ей забираться в такую глушь,  куда
испокон  веков  все  являлись  по  своей  воле.  Если  бы   тебе   хватило
рассудительности, Бард, ты бы не мешкая приказал своим людям покинуть  это
место, пока не случилось беды.
   -  Тебе  это  стало  известно  с  помощью  ларана?  -  с   нескрываемым
раздражением спросил Бард.
   Она опустила голову, потом вымолвила сквозь всхлипывания:
   - Нет, господин. Способность проникать за пределы видимого  я  потеряла
навсегда. Я знаю наверняка - богиня не  любит,  когда  ей  бросают  вызов.
Безнаказанной такая дерзость не останется. Бард, умоляю,  нам  лучше  уйти
отсюда.
   - Ты-то что  печалишься,  если  со  мной  что-то  случится?  Радоваться
должна!.. - зло бросил он, однако Мелисендра не  ответила  -  повернулась,
подошла в своему коню и, молча развернув его,  поскакала  вдоль  берега  в
обратную сторону.
   "Чертова баба! Чертовы шлюхи и их богиня!"
   - Эй, ребята! - закричал он, обращаясь к своим людям. - Мы поплывем  на
лошадях, только лодка, заколдована. - Он вскочил на коня и направил его  в
озеро. Тот отчаянно сопротивлялся, вздрагивал, всхрапывал, упирался  всеми
ногами. Бард едва смог удержать поводья, когда тот  вдруг  начал  тихонько
взбрыкивать. В этот момент он заметил, что  никто  из  сопровождавших  его
людей не последовал его примеру.
   - Давайте, ребята! В чем дело? За мной, мужики! Там  бабы  на  острове.
Они  решили  подразнить  меня,  так  что  я  освобождаю  вас   от   всякой
ответственности. Вперед, ребята! Там добыча и  женщины.  Не  бойтесь  этих
старых ведьм! За мной!..
   Около половины отряда сразу отступили, послышались испуганные и в то же
время оправдывающиеся возгласы:
   - Нет, дом Волк, это невозможно. Это запрещено!
   - Богиня не простит, господин. Не делайте этого.
   - Богохульство!..
   Однако двое после некоторых колебаний смело выехали  вперед,  принялись
нахлестывать упирающихся коней.
   Между тем  туман  начал  сгущаться  на  глазах.  Рваные  редкие  клочья
взбухали, расползались по воде, причем на этот раз белесая муть  приобрела
какой-то   на   удивление   ядовито-зеленый   оттенок.   Жуткое   зрелище!
Едко-травянистого цвета колеблющаяся стена  влаги  начала  надвигаться  на
берег, и в этот момент сердце Барда вдруг замерло - он явственно  различил
в тумане нелепые ужасающие рожи. Они корчили  гримасы,  показывали  языки,
подмигивали. И все бы ничего - эти детские шалости несли с собой леденящий
кровь ужас. Словно вот так,  с  ужимками,  с  ухмылочками,  подбирается  к
человеку смерть. Словно мрак небытия решил прикрыться глупой личиной,  где
один глаз смотрел в  одну  сторону,  другой  в  противоположную.  Один  из
смельчаков, бросившихся к воде, внезапно истошно взвыл. Так  обычно  вопят
сумасшедшие...
   - Мать Аварра, пощади! Пожалей нас!..
   Он бешено задергал поводья - конь даже голову задрал,  истошное  ржанье
разнеслось окрест. Наконец обезумевший человек сумел развернуть  дрожащего
коня и галопом помчался к берегу. Этот стремительный рывок  словно  знаком
оказался, словно тем пределом, толчком, после которого  уже  не  было  сил
терпеть, и один за другим его спутники,  сбившиеся  на  берегу,  принялись
разворачивать коней, поднимая их на дыбы. Наконец все они помчались  вдоль
берега вслед за Мелисендрой.  Это  несмотря  на  то,  что  Бард,  встав  в
стременах, приказал им вернуться, сыпал  проклятиями  и  угрозами.  Ладно,
черт с ними! Тумана перепугались! Трусы, дьявол их раздери!  Какие  трусы!
Надо было заставить их переломить себя. Ладно, все они  будут  понижены  в
звании, если только  он  не  прикажет  их  повесить  за  трусость!  Тут  и
последний, замерший  в  растерянности  храбрец  не  выдержал  и,  отчаянно
нахлестывая коня плеткой, помчался вслед за другими.
   Бард на мгновение  успокоился.  Черт  с  ними!  Он  злобно,  с  угрозой
обратился к туману: "Ближе, ближе!.."  Вскричал  громко,  словно  стараясь
напугать гнусные рожи, что корчились в  зеленоватой  склизкой  мути.  Бард
хлестнул кобылу, однако та не двинулась с места. Ее  била  крупная  дрожь,
седло ходуном ходило под ним, как будто он попал в снежную бурю и ветер  с
неодолимой силой дул им навстречу. На мгновение мелькнула мысль -  неужели
его кобыла тоже различает эти чудовищные лики,  без  конца  дергающиеся  и
гримасничающие в наплывающем на кромку берега тумане?
   Как смертельный ужас проник в его в душу, Бард понять не  мог.  Ледяной
холод пробрал его до костей. Каждой жилкой, каждой клеточкой почувствовал,
что стоит одному из этих ухмыляющихся исчадий коснуться его  -  он  погиб.
Жизнь, храбрость, ощущение справедливости, которым он жил все  это  время,
необходимость восстановить ее - если тебя отдали в жены,  то  будь  женой,
нечего таиться по святым местам! -  воля  и  терпение  будут  высосаны  по
каплям. Его воля и разум станут пустыми, холодными, чужими!  Стоит  только
мельчайшей пряди тумана коснуться его, он тут же выпадет из седла и рухнет
на землю. Бессильный, отчаянно голосящий, умирающий. И уже никогда  больше
не  сможет  подняться.  Волк  рывками  начал  дергать   поводья,   пытаясь
развернуть своего  скакуна  и  умчаться  вслед  за  Мелисендрой  и  своими
спутниками. Однако тот даже переступить не мог - подрагивал, но с места не
трогался. Когда-то где-то Бард слышал, что Аварра способна перевоплощаться
в кобылу. Неужели она околдовала его лошадь?..
   Между  тем  полоса  тумана,  словно   пропитанная   пугающими   рожами,
подползала все ближе и ближе. Тут только Бард начал соображать, что в этих
бестелесных,  мятущихся  призраках  пробивается   что-то   знакомое,   уже
виденное...   Лики   мертвых   мужчин,   обесчещенных   женщин,    черепа,
подрагивающие  остатки  костей  скелета  -  вся  эта  чертовщина  плясала,
мешалась, пялилась на него, скалила зубы. Боги, это же лица тех,  кого  он
убил! Порубал в сражениях, стычках, на узких дорожках... И женщины...  Эту
он, помнится, ограбил, эту  сжег  в  собственном  доме,  закрыл  дверь  на
щеколду и сунул факел под стреху... Эту обесчестил... И эту, и эту...  Тут
же промелькивало когда-то искаженное от ужаса, а  теперь  сияющее  улыбкой
лицо жительницы Скаравела - он вырвал из  ее  рук  ребенка  и  сбросил  со
скалы. Помнится, из разбившегося тела торчали кости.  Белые  как  сахар...
Эту он изнасиловал, убив ее мужа, труп так и лежал рядом  с  постелью,  на
которой он ублажал себя. А вот эта зачем? Эту не надо! Эту прочь... Совсем
ребенок, сколько ей было? Лет  двенадцать?  Сначала  попользовался  сам  -
пришлось изрядно отлупить ее, потом отдал двенадцати солдатам. Ее лицо все
сплошь было в синяках, тело в кровоподтеках.  Что  теперь  скалиться!  Ну,
было, было...
   Тут же, в хороводе мерзких рож, затесалась и Лизарда - ишь,  лицемерка,
прикрыла лицо руками  и  рыдает,  а  сама  так  хитро  посматривает  между
раздвинутыми пальцами... Белтран, ты что здесь делаешь? Ты сам, ты  первый
начал. Боже, как ты изменился -  мясо  уже  сгнило,  лоскутьями  висит  на
костях...
   Полоса тумана подползла под ноги коню, мельтешащие в нем рожи коснулись
подошв сапог, ласкаясь полезли выше, добрались до колен.  Прочь!  Прочь!..
Не трогайте  меня!  Бесы,  бесы!..  Бард  как  безумный  принялся  дергать
уздечку, стараясь поворотить коня - тот  застыл  как  каменный...  Великая
Мать!.. Крошево ликов,  образов,  поганых  рож,  гримасничающих,  внезапно
оживших мертвецов, похваляющихся торчащими - белыми как сахар! -  костями,
ползло все выше и выше. Вот это  мерзкое  облако  добралось  до  поясницы,
полезло под одежду, под кожу, начало глодать его внутренности. От подобной
щекотки Бард вскрикнул как безумный и рухнул на землю.
   Он кричал и кричал, и, может, эти вопли вернули ему рассудок. На время,
но этих  секунд  хватило,  чтобы  схватиться  за  узду.  Он  начал  бешено
нахлестывать кобылу по бокам. Та встала на дыбы, заржала и лягнула его, но
он не отпустил поводья. Лошадь взбрыкнула еще раз и поскакала по  пляжу  к
лугу. Бард волочился за ней по песку, потом по влажной траве.  Только  под
сенью древних деревьев лошадь перешла на шаг, потом  совсем  остановилась.
Человек, не выпуская спасительной узды, полежал немного, отдыхая, потом  с
трудом, хватаясь за траву, встал на колени. Рядом стояла еще одна лошадь -
Бард поднял голову. Его поджидала Мелисендра.
   Гневливая злоба ударила в голову Барду. Если  она  посмеет  хоть  слово
вымолвить, если только взглядом укорит его - вот, мол, предупреждали тебя;
если решится дать совет или пожалеть его - он прибьет ее на месте. На  это
сил у него достанет. Он не позволит ей насмехаться над  ним!  Вот  чертова
баба! Как же всякий раз выходит, что она берет над ним верх?  Если  только
посмеет улыбнуться... Или спросит, чьи лица всплывают в тумане и почему он
таким странным образом выбрался на луг, - это будет последний вопрос в  ее
жизни!
   - Зачем ты вернулась, чертова баба? - выкрикнул он. - В тебе  скопилась
бездна жалости и милосердия? Поверь,  я  в  них  не  нуждаюсь!  Что,  рада
теперь? Нагляделась, как я тут корячился?..
   Мелисендра не ответила, даже не взглянула на него. На лицо у  нее  была
опущена вуаль, вглядевшись, Бард догадался, что она, закрыв глаза, плачет.
   Наконец лерони прошептала:
   - Я должна была уехать. Я так хотела этого!.. Но они  меня  прогнали  -
сказали, что колдунье лучше держаться от них подальше. Я испугалась, Бард.
   И вновь слезы.
   Бард нарочито откашлялся, потом степенно, с паузой, сел на коня. Ярость
ослабла, обратилась в жгучую, исподволь терзающую мысль - и  на  этот  раз
Карлина ушла от него. Опять выставила его на  посмешище,  а  ведь  он  был
уверен, что уже добрался до нее. Опять все рухнуло, и он опять  остался  с
Мелисендрой, которую начинал ненавидеть. Перед тем как тронуться с  места,
он повернулся в сторону озера и погрозил кулаком. Туман  между  тем  начал
таять,  распадаться  на  отдельные  хлопья  -  и  цвет  его  сменился   на
серовато-жемчужный.
   Возвращался Бард не спеша; успел отдышаться, когда  они  с  Мелисендрой
миновали топкое место и выбрались на пригорок - дальше  начинался  пологий
подъем. Успокоившись, он ощутил, что и мысли пошли ровнее, отчетливее, все
об одном и том же - на этот раз эти старухи одержали верх, но пусть они не
надеются, что он так легко сдастся.  Он  еще  вернется  сюда.  Вот  только
сообразит, как одолеть все их дьявольские ухищрения, и вернется. Пусть они
поберегутся!
   И  Карлина,  если  решила,  что  нашла  надежное  убежище,  тоже  пусть
побережется!



        4

   Наконец наступило лето - жара легла на холмы  Киллгард.  Все  свободные
люди были расставлены в лесах - в такую пору смолистые деревья  вспыхивали
как спички.
   Бард  с  отрядом  копейщиков  и  личной  охраной  возвращался  домой  в
Астуриас. За спиной лежали оккупированные  земли  Маренжи.  Утром  миновав
границу Астуриаса, он с удовлетворением отметил, что,  собственно,  теперь
никакой реальной границы не существует. Повсюду расставлены отряды, каждый
солдат устроен на постой.  Все  жители  Маренжи  обязаны  были  нести  эту
повинность. Бард организовал систему  оповещения,  были  построены  вышки,
заготовлен хворост для сигнальных костров, приведена в  действие  и  связь
посредством ларана, так что теперь Астуриас был защищен и  с  севера  и  с
востока. Никакая банда из-за Кадарина, никакой отряд со  стороны  Серраиса
не могли проникнуть  в  Астуриас  незамеченными.  Конечно,  шериф  Маренжи
выразил протест, но это его дело. Другое было удивительно  -  недовольные,
мрачные лица местных  жителей!  Все  эти  меры  были  приняты  для  их  же
собственной безопасности, однако крестьяне явно смотрели на астурийцев как
на захватчиков. Но в  таком  случае  им  следовало  самим  создать  армию,
которая бы охраняла их границы.
   Переночевал Бард и его отряд в старом замке дома Рафаэля. Теперь он был
пуст, единственным  жильцом  являлся  старый  коридом.  Да  еще  несколько
приходящих из ближайшей  деревни  слуг...  Эрленд?  Мальчика  отправили  к
матери в  королевский  замок.  Точно,  вспомнил  Бард,  об  этом  уже  был
разговор. Тут мысли его потекли по новому руслу  -  мальчишка  подрастает,
вскоре его придется отдать в надежные  руки.  В  какой-нибудь  благородный
дом, чтобы он получил хорошее воспитание. Как-никак он все же его  сын,  и
пока единственный. И любимый...  Пусть  ему  судьбой  предназначено  стать
ларанцу, он все равно должен научиться владеть  оружием,  и  прежде  всего
мечом. Взять хотя бы того же Джереми. Тот  с  детства  знал,  что  карьера
воина ему не светит, однако никогда не был последним на уроках фехтования.
И в играх тоже... Никогда не прятался за спины сводных братьев... Это были
горькие воспоминания - к чему они? Ну их!.. Только  душу  травить...  Бард
сжал челюсти и попытался  думать  о  чем-нибудь  другом.  О  несвершенном,
например, о  несделанном,  но  заставить  себя  не  мог.  Стало  скучно  и
противно. О несвершенном - значит, о будущем, но это  было  слишком  общо,
беспредметно. То ли дело маленький Эрленд. Ларанцу так  ларанцу,  ведь  во
всяком случае он недестро, то есть не обладал  полным  правом  наследовать
корону, и это существенно.  Вот  когда  Бард  отыщет  возможность  вернуть
Карлину, она нарожает ему много законных сыновей. В  любом  случае  Эрленд
должен  быть  воспитан,  как  то  надлежит  отпрыску  благородного   рода.
Возможно, дом Рафаэль вместе с Мелисендрой уже придумали,  в  какой  форме
следует усыновить его. Что ж, он не против, если  только  в  это  дело  не
будет замешана Мелисендра. Вот чертова баба! Чертова, чертова  и  еще  раз
чертова!.. Это не баба,  а  сущее  наказание.  Надо  же  попасть  в  такое
дурацкое положение: все неприятности, обязанности,  расстройства,  которые
доставляет брак, налицо, и  никаких  преимуществ.  Надо  же  -  усыновлять
собственного сына, ежедневно видеть ее рожу, чувствовать, как она осуждает
тебя, каждый поступок взвешивает,  словно  на  весах,  и  при  этом  такая
скромница, так покорна! Если бы она не  являлась  самой  ценной  отцовской
лерони, он бы давным-давно  отослал  ее  в  деревню.  Пусть  за  коровками
походит, в  навозе  покопается...  Может,  кто-нибудь  из  подданных  дома
Рафаэля согласится жениться на ней? А что, неплохая идея  -  уверен,  отец
даст за ней богатое приданое.
   До королевского замка они добрались к вечеру, когда на окрестные  холмы
уже легли сумерки. Вдали лежала розоватая дымка, все тихо, спокойно. Не то
что в замке. Стоило им въехать на двор, как Бард  удивленно  осмотрелся  -
вокруг было полно чужих лошадей. Тут же стояли знамена Хастуров,  стяги  с
гербами почти всех граничащих с Астуриасом королевств и даже дальних,  что
лежали за Кадарином. По