ми, ну, Роми, не надо плакать,
- беспомощно промолвила женщина.
   Ромили внезапно поняла, что мачеха ей не заступница -  Люсьела  никогда
не перечила отцу. Она просто не способна на это.
   Выхода не было!
   И в комнате, и катаясь верхом с Пречиозой на луке седла, она мучительно
размышляла: что делать? Казалось, ее загнали в капкан. Отец еще ни разу не
изменил своего решения. Он даже слышать не хотел  о  том,  чтобы  простить
Руйвена, а ведь Дарен пытался просить  за  брата.  Если  что-то  вобьет  в
голову, клещами не вытащить. Никогда он  не  нарушит  слово,  данное  дому
Гарису. А может, сам Гарет из Скатфелла возьмет назад свое предложение? Ни
за что! Пусть небо упадет ему на голову, но он не отступится. Это было так
очевидно, что Ромили, обдумывая и такой поворот событий,  сразу  мрачнела,
слезы сами собой навертывались на глаза. Случалось, правда, что  иной  раз
мачеха или воспитательница пытались убедить отца, что то или иное  решение
неверно, особенно когда он наказывал детей; но Ромили что-то  не  слышала,
чтобы он прислушался к голосам женщин или доводам рассудка. Сказал  -  как
отрезал! Пусть даже Микел сознавал,  что  перегнул  палку  или  неумеренно
поддался чувству... По всем  холмам  Киллгард  было  известно,  что  слово
Макарана ни в чем не уступает  слову  Хастуров.  Оно  крепче  железа.  Ему
верили всегда, Макарану не надо  было  писать  долговых  обязательств  или
клясться на мече.
   Что, если она бросит вызов отцу? Так уже случалось, и у  Ромили  внутри
все трепетало, когда она задумывалась о том гневе, какой вызовет у него ее
отказ. И все  равно,  даже  перехлестывающая  все  границы  ярость  Микела
казалась  ей  более  терпимым  наказанием,   чем   ежедневные,   ежечасные
прикосновения  наглого,  торжествующего  Гариса,  исполнение   супружеских
обязанностей... Просто отец не знает, что представляет собой этот человек.
Тут ее внезапно пронзила мысль, что отец даже не поймет ее. Ему это просто
не дано! Он  не  в  состоянии  ощутить,  что  может  чувствовать  женщина,
оказавшаяся в руках у Гариса Алдарана.
   "Да меня просто вырвет, когда он прикоснется ко мне!" Пусть отец выйдет
из себя, пусть придумает что хочет, выберет любое наказание,  но  она  еще
раз поговорит с ним.
   Ромили нашла лорда Макарана в конюшне - тот  наблюдал,  как  мальчишка,
помощник конюха, делал припарку черному пони, который разбил колено,  упав
во дворе. Момент был неблагоприятный - отец выглядел мрачным, задумчивым.
   - Накладывай повязку повыше, - наставлял  он  подростка.  -  Горячее  и
холодное в течение по меньшей мере двух часов, потом посыпь бинт  порошком
каралы [антисептик] и крепко перебинтуй сустав. Следи, чтобы он не  лез  в
грязь. Каждые несколько часов меняй соломенную подстилку. Все должно  быть
чисто. Чертов пони, как это его угораздило! Лечи не лечи, но если он потом
все  равно  будет  беречь  ногу,  придется  продать  его  с  убытком   или
использовать только на легких работах. Оставляю  его  на  твое  попечение.
Если животное не поправится, я с тебя шкуру спущу. Слышал,  ты,  мошенник?
Это по твоей милости он упал.
   Парнишка было попытался протестовать, но  хозяин  жестом  приказал  ему
заткнуться.
   - Не надо мне сказки рассказывать, я сам видел, как ты скакал на нем по
камням. Чертов осел! Мне бы следовало запереть тебя в подвал и посадить на
сорок дней на хлеб и воду.
   В этот момент он повернулся и увидел Ромили.
   - Что тебе надо на конюшне, девочка?
   - Я тебя искала, отец, - ответила девушка. Она изо всех сил  старалась,
чтобы голос ее звучал твердо, достойно. - Я хотела бы поговорить с  тобой.
Если, конечно, у тебя есть время.
   - Время, говоришь? Да мне все утро ничего  в  голову  не  лезет,  кроме
этого пони. Надо же так ногу расквасить. Убыток на убытке!..
   Тем не менее он не спеша вышел из конюшни и прислонился спиной к столбу
ограды.
   - В чем дело, девочка?
   В горле встал комок. Ромили никак не могла решиться заговорить,  и  она
несколько минут смотрела вдаль. В легкой голубоватой дымке просматривались
горы, ближе расстилалась долина, поросшая сочной травой.  Там,  невдалеке,
на выгоне, паслись племенные кобылы. Безмятежно пощипывали траву... Многие
уже совсем старые... Служанки из домашней челяди стирали белье у ручья.  В
большом котле,  подвешенном  над  дымящимся  костерком,  что-то  кипело  и
булькало... Как все эти незамысловатые сценки были  ей  дороги!  Помнится,
она как угорелая носилась по  выгону,  все  пыталась  заглянуть  в  котел,
подбрасывала ветки в огонь... Теперь это  придется  оставить,  податься  в
чужие края. Зачем?
   "Соколиная лужайка" была дорога Ромили, как, впрочем, любому  из  детей
Микела, а теперь, выходит, пора замуж и прощайте горы, долина? Ради  чего?
Любой из ее братьев с радостью остался бы здесь, так  бы  и  прожил  жизнь
рядом с этими холмами, кобылами, ручьем, собаками... Даже Руйвен,  который
сбежал из родных мест, мог бы остаться здесь навсегда.  Почему  он  выбрал
такой путь? И Дарена тоже тянет вдаль, не такой уж охотник  до  отцовского
наследства.
   Почему, ну почему у братьев  все  наперекосяк?  Теперь  и  до  нее  это
проклятье  докатилось.  Слезы  навернулись  на  глаза,   Ромили   отчаянно
заморгала - не хватало еще  разреветься!  Ну  почему  ей  нельзя  остаться
здесь, стать наследницей? Она бы привела сюда мужа - это куда  лучше,  чем
уезжать куда-то на сторону, да еще к ненавистному супругу...
   - Так что же случилось,  дочь?  -  мягко  переспросил  отец,  и  Ромили
поняла, что он заметил ее слезы.
   Девушка кашлянула, попробовала голос, потом сказала:
   - Отец, спору нет, я, конечно, должна выйти  замуж.  Мне  это  известно
лучше, чем кому бы то ни было. И мне радостно было  бы  подчиниться  твоей
воле, но... но почему именно дом Гарис?  Я  просто  ненавижу  его!  Я  его
терпеть не могу!.. Он же похож на жабу. - Она почти  выкрикнула  последние
слова, но тут же спохватилась, заставила себя  успокоиться.  Ее  голос  не
должен срываться на крик - будет только хуже.
   Отец понимающе покивал.
   - Я долго пытался подобрать тебе самую лучшую пару. Делал  все,  что  в
моих силах. И думаю, что в этом случае не ошибся. Он наследник  Скатфелла,
Роми, и не так далек от титула лорда Алдарана. Если, конечно, старый  лорд
умрет бездетным. А откуда у него могут  взяться  дети?  Я  ведь  небогатый
человек и не могу выделить тебе большое приданое, а Скатфеллы состоятельны
настолько, что им в общем-то безразлично, что ты принесешь с  собой.  Дому
Гарису просто нужна жена.
   - Он уже трех вогнал в могилу, - в отчаянии  воскликнула  Ромили,  -  а
теперь собирается жениться на девочке, которой  только-только  исполнилось
пятнадцать!..
   - Одну причину он сам просил довести до твоего сведения.  Беда  в  том,
что  прежние  жены  были  слабы  здоровьем  и  приходились  ему   близкими
родственницами. Он хочет взять жену из другого дома. Если  ты  родишь  ему
здорового сына, это будет большая удача для тебя. Дом Гарис исполнит  все,
что ты пожелаешь.
   - А если нет? Если я умру, то никому не  будет  интересно,  была  ли  я
счастлива или нет! - воскликнула Ромили, и  слезы  ручьем  хлынули  из  ее
глаз. - Отец, я просто не могу! Я не в состоянии выйти за него  замуж,  он
вызывает у меня отвращение. О папа, я не пытаюсь оспорить твое решение,  я
с охотой стану женой кого угодно, хоть Синила, хоть дома Алдерика...
   - Алдерика? Хе-хе... - Отец взял ее за  подбородок  и,  подняв  голову,
заглянул в лицо. - Теперь скажи мне правду,  девочка.  Дом  Гарис  желает,
чтобы ты была чиста и невинна. Уж не этот ли надменный отпрыск  Кастамиров
взволновал твои чувства, дочь? Уж не соблазнил ли  он  тебя,  этот  гость,
пробравшийся под теплую крышу?..
   - Дом Алдерик ни разу ни словом, ни жестом, ни поступком не выказал мне
неуважения.  Так  что  твои  подозрения  необоснованны.  Я  ни   разу   не
встречалась с ним с глазу на глаз - только в присутствии матери, тебя  или
Дарена, - возмутилась Ромили. - Я упомянула  его  только  потому,  что  не
испытываю к нему отвращения. Ни к нему, ни к Синилу, ни к  любому  другому
здоровому молодому человеку, который был бы чуть постарше меня или  одного
со мною возраста. Но этот... этот скользкий... - Она  даже  договорить  не
смогла - сжала губы, чтобы не вскрикнуть, только пальцы  ее  непроизвольно
сжались и разжались.
   - Ромили, - мягко сказал отец, придерживая ее подбородок. -  Дом  Гарис
не так стар, как тебе кажется, ведь  не  старика-лорда  я  выбрал  тебе  в
мужья. Послушай, он не  какой-нибудь  сумасброд,  который  неизвестно  что
выкинет,  не  пьяница,  не  азартный  игрок,  не  безумный  мот,   готовый
растранжирить все, что попадет под руку. Я знаю Гариса с младенчества - он
добрый малый. Честный, хорошего рода. Тебе не следует задирать  нос  перед
ним.  Красота  скоро  поблекнет,  но  честь  и  гордое,  благородное  имя,
полученное при рождении, не  поблекнут  никогда.  Тем  более  покладистый,
несклочный характер. Именно такого мужа я искал для  тебя,  Роми.  Ты  еще
глупа и не видишь дальше  собственного  носа.  Тебя  влекут  красавчики  и
ловкие танцоры, а мы, родители, смотрим глубже. Опыт  нам  это  позволяет!
Прожитые годы, они вот тут, - он похлопал себя по шее, - скапливаются. Вот
где хомутом висят...
   О чем здесь говорить! - обреченно подумала Ромили.  Ну  упомяну  ему  о
сцене в галерее - ну и что из этого? Проймешь  его  этим,  что  ли?  Но  и
помалкивать было невмоготу - вроде бы отец пытался  убедить  ее,  старался
достучаться до ее  умишка,  почему  бы  не  попытаться  добраться  до  его
рассудка?
   - Он... он так смотрел на меня... ну,  будто  я  голая...  И  когда  мы
танцевали, когда он положил на меня свои руки...
   Отец нахмурился, опасливо глянул по сторонам. Девушка догадалась, что и
его смутила эта новость. Однако он нашел оправдания. И очень быстро...
   - Мужчине нужна жена.  Когда  вы  поженитесь,  Гарису  не  будет  нужды
поступать так. Наконец, ты знаешь, что он не... - отец смущенно кашлянул и
нервно потер руки, - не дамский угодник и... до мужчин ему тоже нет  дела.
Он не бросит тебя ради какого-нибудь симпатичного  паренька  из  дворцовой
стражи. Я думаю, он будет тебе хорошим мужем,  Роми.  Он,  может,  немного
неуклюж и не знает, как вести себя с тобой, но  все  придет  со  временем.
Стерпится - слюбится, вы будете счастливы.
   Ромили опять расплакалась. Она выговаривала сквозь рыдания:
   - Отец! Отец, ну пожалуйста!!! Любой другой, только не он.  Клянусь,  я
слова поперек не скажу... Только не дом Гарис!..
   Макаран нахмурился, сжал губы, потом наконец вымолвил:
   - Ромили, дело зашло  так  далеко,  что  я  не  могу  уже  поворачивать
оглобли, не уронив достоинства. Вопрос  слишком  серьезен  -  я  не  хотел
упоминать об этом. Скатфеллы наши соседи, я завишу от их доброй воли. Если
я нарушу слово, это будет такой удар  по  их  чести,  такой  вызов,  после
которого примирение будет невозможно. Итак, что  сделано,  то  сделано,  и
теперь я повязан по ногам и рукам. Мне больше нечего  тебе  сказать,  дитя
мое. Ты еще очень молода и скоро привыкнешь к дому  Гарису,  и  все  будет
хорошо. Обещаю тебе... Ободрись, не надо  плакать.  Обещаю  подарить  тебе
скакуна из чудной пары вороных коней. Я их сам объезжал... Это  будет  мой
свадебный подарок. К тому же я собираюсь тебе во владение  дать  маленькую
ферму у Серых скал, так что у тебя всегда будет свой  собственный  уголок.
Скажу Люсьеле, чтобы она послала человека в Каер-Донн на ярмарку  -  пусть
купит самой лучшей материи на свадебное  платье.  Утешься...  утри  слезы.
Пока прикинь, какого коня ты выберешь. Можешь сказать  Люсьеле,  что  тебе
надо сшить три, нет, четыре новых платья  и  все,  что  к  ним  требуется:
всякие юбки там, перья, шляпки и прочие безделушки, которые  так  нравятся
девушкам. На наших холмах не было и не будет более нарядной невесты.
   Ромили отвернулась, сглотнула слезы. Надежды нет, все попусту, раз отец
дал слово лорду Скатфеллу и дому Гарису. Он никогда не повернет назад, что
бы она сейчас  ни  говорила.  Макаран,  ошибочно  приняв  ее  молчание  за
согласие, погладил дочь по щеке.
   - Все будет хорошо, моя девочка.  Я  горжусь  тобой  куда  больше,  чем
твоими братьями. Ты крепка духом, здорова телом.
   - Я предпочла бы быть вашим сыном, - выпалила  Ромили.  -  Тогда  бы  я
навсегда осталась с вами в родном доме.
   Отец мягко обнял ее.
   - Я тоже, девочка. Видит небо - я тоже! Но на все  воля  богов,  только
высший судья знает, почему он подарил мне такую дочурку, как ты, ведь все,
чем ты обладаешь от рождения,  куда  больше  подходит  мужчине.  Все  идет
предначертанными свыше путями, и не мне  и  не  тебе  испытывать  терпение
небес, Роми.
   Дом Микел вновь обнял Ромили, и она зарыдала горько-горько,  навзрыд  и
никак не могла остановиться.
   Уже потом она размышляла, что оттого, что отец любит ее, жалеет ее, еще
горше на душе. Если бы он грозил, повысил голос, разгневался, накричал  на
нее, ударил, наконец, ей было бы легче. Тогда ее сопротивление обретало бы
смысл. А так? Если принять его точку зрения, то ее доводы - пустая  блажь.
Пусть даже это правда,  но  как  переступить  через  себя,  как  заставить
поверить, что стерпится - слюбится?! Отца тоже можно понять -  ладно,  она
слишком молода, слишком неопытна, слишком глупа, но как все-таки  стерпеть
брак с нелюбимым?
   Ромили  старалась  выказать   интерес   к   свадебным   приготовлениям.
Бракосочетание, как сказал Макаран, должно состояться  сразу  после  сбора
урожая. Люсьела уже послала за тончайшим шелком на  ярмарку  в  Каер-Донн.
Там же должны были приобрести и все необходимые  причиндалы.  Решено  было
шить  малиновое,  голубое  и  фиолетовое   платья,   а   также   прикупить
галантерейных товаров, лифчиков и кружевного белья. Мэйлина  -  стоило  ей
увидеть все эти вещи - буквально потеряла дар речи от зависти.
   Однажды утром в "Соколиную лужайку"  прискакал  всадник  из  Скатфелла.
Когда он въехал на двор, все увидели, что  тот  держит  накрытую  материей
клетку.
   - Сэр, - обратился он к вышедшему  на  крыльцо  Макарану,  -  я  привез
послание от дома Гариса, а также подарок для госпожи Ромили.
   Микел взял письмо, развернул  его  и  чуть  прищурился.  Потом  передал
послание сыну.
   - Дарен, у тебя глаза зорче. Ну-ка, прочти, что там написано.
   Ромили почувствовала раздражение - если письмо направлено ей,  то  лишь
она должна читать его. Возможно, отец не  хотел  показать,  что  его  дочь
читает  куда  лучше,  чем  сын,  столько  лет  проведший  в   Неварсинском
монастыре.
   Дарен между тем огласил текст письма:
   - "Макарану, владельцу "Соколиной лужайки" и моей будущей  жене  Ромили
от Гариса-Региса Алдарана из Скатфелла - привет!
   Ваша дочь сообщила мне, что она  облетывала  дикого  ястреба-верина,  о
котором говорят, что эта птица умнейшая из тех, что когда-либо  появлялись
на наших  холмах.  Сие  занятие  -  неподобающее  времяпрепровождение  для
супруги наследника домена Скатфеллов. Вследствие  этого  я  позволил  себе
вольность послать своей будущей супруге двух замечательных  птиц,  которым
более приличествует сидеть  на  самой  прекрасной  ручке  на  всех  холмах
Киллгард. Теперь у нее не будет нужды  заниматься  сугубо  мужским  делом.
Умоляю ее принять этих чудесных птиц,  которых,  надеюсь,  она  с  большой
охотой обучит искусству ловли. Передаю свои приветствия  и  уважение  моей
будущей жене и вам, сэр".
   Прочитав послание, Дарен сказал:
   - Здесь приложена личная печать Гариса.
   Макаран поднял глаза к небу, потом, пожевав губами, заметил:
   - Очень учтивое послание. Открой клетку, человек.
   Тот поднял накидку - в клетке сидели два прекрасных маленьких  ястреба.
На головах у них были надеты колпачки из тончайшей  алой  кожи  с  гербами
Алдаранов, вышитыми золотой нитью. Ремешки  украшало  золото.  Птицы  были
яркие, оперение поблескивало. У Ромили даже дух захватило.
   - Замечательный подарок, - сказала она. - И очень содержательный. Скажи
моему... передай моему будущему супругу, что я благодарна ему и немедленно
займусь их обучением, при этом я постоянно буду помнить о его доброте.
   Она подняла руку и посадила одного из ястребов  на  запястье,  покрытое
перчаткой. Птицы сидели так спокойно, что  Ромили  могла  поклясться,  что
учить их нечему - ястребы прекрасно тренированы. Правда, и годны они  были
только на то, чтобы ловить мышей, однако сам факт  покупки  таких  дорогих
игрушек говорил о том, что дом Гарис относился с  вниманием  к  увлечениям
своей будущей жены. На мгновение она  подумала,  что  ее  будущий  супруг,
возможно, не так уж плох, однако уже в следующую минуту ей пришло  на  ум,
что таким образом Скатфелл предупреждает ее, что после  свадьбы  ей  будет
строго-настрого запрещено работать с настоящими ястребами. Помнится,  отец
его, старый Гарет, так и заявил: "Подобное занятие  недопустимо  для  жены
наследника Скатфелла". На этот счет у Ромили уже сложилось мнение - что бы
они ни говорили, она ни за что не согласится расстаться с Пречиозой.
   С некоторым чувством вины перед своей подругой - словно  она  в  чем-то
изменила ей - Ромили отправилась на охоту с  маленькими  ястребами.  Между
хозяйкой и птицами сразу установилась прочная связь, однако, запуская их в
полет, девушка испытывала странные ощущения: и радость оттого, что они так
послушны, и некоторую неудовлетворенность при поимке добычи,  а  подчас  и
легкое раздражение  от  невозможности  добиться  уже  знакомого  единения,
слияния в одно целое, в некое окрыленное  разумное  существо,  что  она  с
восторгом, с ликованием переживала с  Пречиозой.  Мелкие  ястребы  слишком
примитивно организованы, чтобы обладать хотя бы зачатками ларана,  к  тому
же эти красавчики были выведены в неволе.  Раз  или  два  Ромили  пыталась
установить с ними телепатическую связь.  Никакой  радости!  Сознание  этих
птичек было совершенно плоским, механическим, "однословным", как у  глупых
женщин. Скоро ей наскучили эти образцово-показательные полеты - в  них  не
было живости, чего-то неуловимо возбуждающего душу;  ястребам  не  хватало
изобретательности. Высоту они набирали за одно и то же количество  кругов,
точно так же падали камнем вниз... Она ежедневно запускала их - птицы ни в
чем не виноваты и без тренировок  просто  погибнут,  но  всякий  раз,  как
только, отработав свое, они садились на дужку,  прикрепленную  к  передней
луке седла, Ромили испытывала облегчение. С каким волнующим  предвкушением
счастья надевала им на клювастые головы  нарядные  кожаные  колпачки  и  -
наконец-то! - брала в руки Пречиозу. Вот когда  она  тешилась  вволю,  вот
когда, выпустив ястребицу  в  небо,  она  полностью  отдавалась  полету  и
ощущению полной свободы.
   Теперь по большей части она выезжала на охоту  с  Дареном  и  Раэлем  -
Алдерик, нанявшийся в коридомы, целыми днями был занят. Дел было по  горло
- надо было вести  книги  приходов  и  расходов,  держать  под  присмотром
достаточно многочисленный штат слуг, проверять состояние  лошадей,  собак,
ястребов и промыслов, которыми жила усадьба. Молодые люди теперь  виделись
редко, разве что вечерами, когда управляющий лично зажигал  светильники  в
доме и садился с Дареном и хозяином играть в кастлы [настольная игра]  или
в карты или долгими часами вырезал из дерева игрушки  Раэлю.  Встречались,
обменивались двумя-тремя словами - и все...
   Собственно, у Ромили тоже не выпадало свободной минутки.  Отец  заявил,
что в преддверии свадьбы можно сократить количество уроков. Теперь  уже  и
речи не шло о том, чтобы позаниматься с бывшим коридомом основами  ведения
домовых книг. К чему это, скривился отец, коль скоро  быть  свадьбе,  а  в
новом доме есть  кому  считать  деньги.  Теперь  девушку  на  долгие  часы
усаживали за шитье, вязание, и Калинда без конца  учила  всяким  хитростям
надзора з