заскочить, а то уже терпение  кончалось.  Мочевой  пузырь  почти  лопался.
Хорошо отцу и  братьям  -  выскочат  на  мгновение,  встанут  у  стены,  и
пожалуйста!.. Может, ей - мелькнула мысль у Ромили  -  тоже  выскочить  из
сарая? Нет уж, вздохнула девушка. Несмотря на то  что  она  была  одета  в
старые бриджи Руйвена, под ними  было  слишком  много  завязок,  застежек,
веревочек, затянутых узелками, и прочей канители.  Только  попробуй,  и  с
ястребами все пойдет насмарку.
   "Если тебе это не под  силу,  -  говаривал  старый  Девин,  -  если  не
способна пересилить птицу, тебе лучше не браться за это дело".
   Девушка вздохнула еще раз и осталась на месте. С  подобным  неудобством
она  сталкивалась  так  остро  в  первый  раз.  Неужели   сразу   сдаться?
Собственно,  это  обстоятельство  было  единственной  серьезной   помехой,
стоявшей перед женщиной, желавшей заняться приручением хищной птицы.
   "Ну же, - мысленно обратилась она  к  ястребице,  -  попробуй.  Смотри,
какой вкусный кусочек. Если я голодна и  не  могу  отойти,  это  вовсе  не
означает, что и тебе нельзя поесть. Ох, ну и упрямица же ты!"
   Хищник не сдвинулся с места, даже не-взглянул  на  пододвигаемый  кусок
мяса - смотрел на девушку холодно, отчужденно, и Ромили  решила,  что  еще
мгновение, и ястреб вновь впадет в ярость. Снова последует взрыв... Однако
птица неожиданно перевела взгляд на еду, потом  вновь  на  Ромили,  но  не
двинулась с места.
   "Когда  мои  братья  были  в  моем  возрасте,  считалось   само   собой
разумеющимся, что каждый Макаран  должен  сам  объездить  коня,  вырастить
охотничью собаку, воспитать ястреба. Вон Раэль - ему только девять лет,  а
отец уже настаивает, чтобы он начал овладевать хорошими  манерами".  Когда
Ромили была совсем маленькой - еще до того, как сбежал Руйвен, а Дарен был
послан в Башню Нескья, - ее отец гордился тем, что дочь  так  привязана  к
животным. Он позволил ей возиться и с лошадьми, и с собаками...  Он  тогда
похвалялся: "Ромили - кровь от крови, плоть от плоти Макаран; у  нее  есть
дар. Не найти такого коня, которого  бы  она  не  сумела  обуздать,  такую
гончую, которая отказала бы  ей  в  дружбе.  Любая  сука  может  прийти  и
ощениться у нее в подвале". Так он говорил... Он гордился ею. Сколько  раз
стыдил Руйвена и Дарена - твердил, что Ромили  куда  больше  Макаран,  чем
они. Он  заставлял  их  присматриваться  к  тому,  как  она  обращалась  с
лошадьми. А теперь он все больше сердится...
   С того дня, как  сбежал  Руйвен,  жизнь  Ромили  резко  изменилась.  Ей
указали, что следует вести себя достойно, подражать  мачехе  и  заниматься
тем, что пристало леди. Теперь ей уже почти пятнадцать, ее младшая  сестра
Мэйлина уже начала закалывать волосы заколкой в виде бабочки, какую  носят
взрослые дамы. Ох эта Мэйлина!.. Ей вполне достаточно вышивания  -  целыми
днями может провести с иголкой в руках. А как она  усаживалась  в  женское
седло! Смех!.. Мэйлину забавляли глупые комнатные  собачонки.  Ей  претила
игра с умными, все понимающими овчарками и резвыми  гончими.  Она  и  сама
была  как  комнатная  собачонка,  но  самое  ужасное  было  то,  что  отец
настаивал, чтобы Ромили подражала ей. Это, видите ли, прилично!..
   "Никогда! Я лучше умру, чем позволю запереть себя в четырех стенах. Еще
и вышиванием заниматься!.. Мэйлина привыкла скакать  на  лошади  со  всеми
удобствами,  она   как   мачеха,   право   слово,   такая   же   покорная,
слабохарактерная... Стоит лошади фыркнуть  или  мотнуть  головой,  она  от
страха помирает. Хороший галоп она и полчаса не выдержит. Тут же бледнеет,
того и гляди в обморок упадет. Просто как  рыба  на  дереве!..  Она  такая
жеманница и болтушка - ну вылитая Люсьела! И отец требует,  чтобы  я  вела
себя так же?"
   В дальнем конце помещения раздался едва различимый шорох, и сидевшие по
клеткам ястребята всполошились. Послышался дикий клекот,  резкие  крики  -
птицы почуяли запах пищи. Эти звуки привели ястребицу в состояние сильного
возбуждения. Она отчаянно забила крыльями,  и  девушка  в  ту  же  секунду
догадалась, что явился парнишка, помощник  сокольничего.  Наступило  время
кормежки. Это значило, что уже вечер, а она прибежала сюда  утром.  Дальше
продолжать бессмысленно. Она подняла голову и взглянула на ястреба.
   -  Госпожа  Ромили!  Что  вы  тут  делаете,  дамисела?!   [уважительное
обращение к благородной девушке]
   Писклявый  голосок  привел  ястребицу  в   ярость,   и   Ромили   снова
почувствовала острую резь  в  животе.  Она  едва  держалась  на  ногах  от
усталости... Тут она, подобно птице, чуть было  не  взорвалась  от  гнева,
страха, голода, от страстного  желания  найти  виноватого  и  пустить  ему
кровь. Так и хотелось вцепиться когтями, ударить  клювом:  вот  тебе,  вот
тебе!.. Но, одолев мысленное возмущение птицы, сумела взять себя в руки  и
спокойно ответила:
   - Я занимаюсь этим ястребом. Ступай, Кер, если  ты  закончил.  Не  надо
пугать птицу.
   - Я слышал, как старый Девин говорил,  что  птицу  надо  освободить,  а
Макаран буквально вышел из себя, когда ему сказали об  этом,  -  проворчал
Кер. - Он не желает так запросто терять веринов. Он пригрозил Девину,  что
выгонит его, такого старого и больного, если тот выпустит их.
   - Да, отец вел речь как раз об этой самке, а ты стоишь и пугаешь ее,  -
жестко ответила Ромили. - Ступай, Кер, пока она вновь не взъярилась...
   Действительно, девушка  ощутила  дрожь,  зарождавшуюся  в  теле  птицы,
закипающую в ее сознании ненависть. Еще немного, еще чуть-чуть - и  ястреб
сорвется. Можно ли тогда будет успокоить его? Она грубо прикрикнула:
   - Убирайся!
   Ее собственное возбуждение передалось птице -  и  вновь  бурные  взмахи
крыльев, оглушающие хлопки, дикие пронзительные крики... Ромили попыталась
противопоставить этому шквалу свои мысли:
   "Успокойся, успокойся, моя  хорошая,  ничего,  все  пройдет.  Никто  не
посмеет причинить тебе вреда, вот попробуй, какой вкусный кусочек мяса..."
   И  вновь  странное   ощущение   раздвоенности,   смутного,   мерцающего
непонимания: кто она - человек или птица? Когда это  наваждение  растаяло,
парня рядом уже не было.
   Он оставил дверь в сарай открытой, и от входа резко  потянуло  холодом,
вечерним туманом. Скоро в проеме совсем стемнело, пошел дождь. Или снег?..
Вот паршивец!.. На цыпочках, стараясь не встревожить птицу, Ромили  отошла
и прикрыла дверь - что толку, если ей в  конце  концов  удастся  приручить
этого хищника, а все остальные птицы погибнут от  холода!  Следом  явились
сомнения - видно, надо было только  стронуться  с  места,  чтобы  один  за
другим потянулись вопросы: кто она такая, к чему эти  мучения?  Как  могла
прийти в голову мысль, что ей, молоденькой девушке, удастся то, что даже у
старого Девина, знатока из знатоков, выходило  в  двух  случаях  из  пяти?
Зачем она накричала на мальчишку? Надо было просто сказать ему, что  птица
уже на грани истощения... И  перед  глазами  возникла  картина  того,  как
мужчины обращались с необъезженным,  загнанным  до  изнеможения  жеребцом,
пойманным в табуне, который бегал по ущельям и дальним холмам. Вот ее отец
гоняет скакуна по кругу. Проходит час, другой... Наконец Макаран  подходит
к взмыленному коню, в руках у него уздечка... Жеребец едва  удерживает  на
весу большую голову,  отец  тоже  с  трудом  переставляет  ноги...  Ромили
уверена, он бы и эту птицу спас. Он бы приручил... У  нее  же  силенок  не
хватает, она сама едва дышит от усталости. Как скоро  прошли  те  времена,
когда она вскарабкивалась к  отцу  на  колени  и  делилась  с  ним  своими
горестями!
   Тут до нее долетел оклик. В голосе звучали недовольство и нежность. Так
разговаривать с Ромили мог только Микел, лорд "Соколиной лужайки".
   - Ромили! Дочь!.. Ты соображаешь, что делаешь? Разве  это  занятие  для
благородной девицы - приручать верина?  Я  уже  распорядился  насчет  этой
пары, однако старый негодник Девин мало того что свалился в лихорадке, так
еще одного ястреба упустил, а другого, видно, уморил голодом...
   Слезы навернулись у девушки на глаза - она едва смогла вымолвить:
   - Первый  ястреб  теперь  свободен...  Это  я  его  выпустила.  Сегодня
утром... А этот, папа, ну никак не приручается!..
   После этих слов птица взъярилась еще  сильнее,  чем  раньше,  захлопала
крыльями, заклекотала, и Ромили с  изумлением  обнаружила,  как  бунтующее
сознание птицы, ее страстное желание свободы, полета, страстное стремление
вольно раскинуть крылья в вышине с необыкновенной ясностью  обрушилось  на
нее. Этим  порывам  было  трудно  сопротивляться,  но  она  справилась.  В
следующее мгновение напор ослаб, и девушка,  чуть  слышно  окликая  птицу,
попыталась наплывом безмятежного спокойствия утихомирить ее. На грани двух
сознаний, самым краешком рассудка неожиданно  спросила  себя:  "А  что  же
отец?" - и только  тогда  догадалась:  эта  волна  умиротворения,  мощная,
мягкая, мысленная пелена, наложенная на ястребицу, исходила от него. "Вот,
оказывается, как он это делает..." Ромили  откинула  локон,  свисавший  на
глаза, и медленно шагнула к птице.
   "Вот пища, подойди поешь..." Тошнота подступила к горлу. Одного взгляда
на кусочек  мяса,  лежащий  на  ладони,  хватило,  чтобы  ей  стало  худо.
Закружилась голова... И вдруг откуда-то со стороны пришла мысль:  "Ястребы
питаются только свежим мясом, их приручают, подсовывая падаль. Но съесть -
значит сдаться".
   В  следующее  мгновение  в  сознании  Ромили   все   смешалось,   мысли
сплелись... Чьи мысли? Собственные? Отца? Ястреба? Или сидящих по  клеткам
прирученных птиц? Девушка пошатнулась... Вдруг все оборвалось,  послышался
растерянный голос отца:
   - Что же я делаю с тобой, Ромили? Что ты вообще  делаешь  здесь?  Разве
это пристойное место для дамы? - Потом он заговорил мягче, раздумчивей:  -
Не сомневаюсь, что все это  случилось  по  вине  старого  Девина.  Все  он
подстроил, негодяй! Придется поговорить с ним, вбить кое-что в его  глупую
голову. Оставь мясо,  Ромили,  и  ступай  отсюда.  Случается,  что  ястреб
поедает пищу в одиночестве, когда его  одолевает  голод.  Если  эта  птица
отведает мяса, считай, что она в  наших  руках;  если  нет,  Девин  завтра
выпустит ее. Или этот парень с  жестянкой...  Должен  же  он  хоть  чем-то
заработать кусок хлеба!.. Редкий лентяй!.. Сегодня  ее  нельзя  выпускать,
уже темно. Мы не дадим ей погибнуть; если подобное случится, то считай, мы
погубили первого ястреба за столько лет. Ступай,  Ромили,  прими  ванну  и
ложись спать. Пусть ястребами занимаются старый Девин и этот лодырь -  это
их удел. Моей девочке не следует  увлекаться  подобным  ремеслом.  Ступай,
Ромили.
   На глазах у девушки опять  появились  слезы,  она  с  трудом  глотнула,
попыталась отогнать их.
   - Папочка, - наконец выговорила она. - Я уверена, у меня  получится.  Я
приручу ее. Умоляю, позволь мне остаться здесь!
   - Зандру тебя побери! Твоим бы братьям твое умение и  силу,  девочка!..
Но не могу же я позволить тебе ковыряться в конюшне и  проводить  время  с
соколами! Ступай в дом, это мое последнее слово. Другого ответа не жди.
   Его лицо посуровело - ястреб опять всполошился, и Ромили вновь  ощутила
гнев, ярость, разочарование и ужас. Девушка скинула рукавицу,  зарыдала  и
выбежала на улицу. Отец  помедлил,  потом  твердыми  шагами  направился  к
выходу и уже за порогом осторожно прикрыл за собой дверь.


   Уже в своей комнате, в туалете, Ромили помочилась, съела кусок хлеба  с
медом, запила молоком, но все это механически,  по  привычке  -  мысли  ее
по-прежнему были прикованы к голодной самке ястреба, оставшейся в сарае.
   Ей бы следовало поесть, иначе она  умрет.  Только-только  птица  начала
привыкать к Ромили, только-только доверилась ей - последние  два  или  три
раза она уже не так сильно била крыльями. Как раз до того  момента,  когда
папа вновь растревожил ястреба. Скоро бы она совсем успокоилась  -  Ромили
чувствовала, как хищник уже приглядывался к ней. А теперь она  обязательно
погибнет!..
   Ромили начала развязывать шнурки  ботинок.  Члены  семьи  Макаранов  не
могли не  выполнить  распоряжение  главы  рода,  им  это  и  в  голову  не
приходило. Ромили тоже... Даже Руйвен, детина шести футов ростом, и тот до
самого бегства не осмеливался перечить  отцу.  Ромили,  Дарен,  Мэйлина  -
каждый из них безропотно повиновался его слову и редко  когда  осмеливался
бросить на отца недовольный взгляд. Разве что маленький избалованный Раэль
позволял себе и передразнивать, и оговариваться, и в то же время льнуть  к
отцу.
   В соседней комнате, за стеклянной дверью, давным-давно  спала  Мэйлина.
Ее светлые волосы с рыжеватым отливом разметались по подушке. Леди Калинда
долго  не  отходила  от  ее  постели.  Вот  и  старая  Гвенис  по-прежнему
подремывает в кресле. Конечно,  болезнь  сестры  печалила  Ромили,  но,  с
другой стороны, слава Богу, что нянька была занята исключительно Мэйлиной.
Если бы она увидела, в каком виде Ромили явилась домой - девушка  оглядела
грязную, испачканную медом  одежду,  -  попрекам,  наставлениям,  уговорам
задуматься о своем будущем конца бы не было.
   Несмотря на усталость, Ромили мечтала о ванне, полной горячей  воды,  о
чистой одежде, мягкой постели. Собственно, она сделала все  что  могла.  И
даже больше... По-видимому, ей давным-давно следовало оставить  попытки...
Ястреб мог съесть пищу и в одиночестве. Птица так и сделает - конечно, она
не погибнет. Скорее всего так и будет - еду из кормушки птица брать будет,
с руки человека - никогда. Такое часто случается. Это верный знак, что все
напрасно и ястреба следует выпустить. Ну и пусть улетает!.. А  если,  даже
изголодавшись до крайности, измучившись от ужаса, она все равно не  тронет
мясо и умрет... Что ж, это не первая и  не  последняя  птица,  погибшая  в
"Соколиной лужайке".
   "Но существа, с которыми у меня налаживалось понимание,  не  умирали...
Она будет первая?"
   Это случилось неожиданно - налетело разом. Видением...  Клетка,  темный
сарай, мясо с душком... Резкий взмах крыльями. Попытка вырваться,  сломать
прутья, разорвать клювом путы... Вырваться  или  умереть!..  "Как  и  я  в
родном доме, в этих дамских нарядах, с глупейшим вышиванием в руках..."
   Нет, она этого не допустит. Никогда!..
   Отец - Ромили отчужденно подумала о лорде Микеле -  очень  рассердится.
На этот раз он, может, даже выпорет ее,  как  уже  грозился.  Он,  правда,
никогда не наказывал дочь. Гувернантка, было дело, отшлепала ее раза два в
детстве. До сих пор все ограничивалось  выговорами,  запрещением  покидать
свою комнату, не сметь скакать на лошадях, лишением лакомств.
   "Теперь он точно выпорет меня. - И на нее нахлынула обида. - Пусть меня
накажут, пусть отхлестают за то, что я не могу  остаться  равнодушной,  за
то, что мне небезразлична судьба несчастной птицы... Нет,  пусть  выпорет.
Пока еще никто не погиб от ремня..."
   Ромили боялась признаться себе в том,  что  уже  приняла  решение.  Она
поступит наперекор отцу. Мысль о том, что за этим последует, заставила  ее
съежиться. И все равно выхода не было - ей будет стыдно перед самой собой,
если отступит и спокойно ляжет в постельку. Если бросит на произвол судьбы
погибающую ястребицу.
   Освободила бы ее вчера, как приказал Девин, теперь  бы  жила  спокойно.
Ничто бы не волновало, не терзало душу. Нет чтобы отцу раньше заглянуть  в
сарай и сразу наказать ее за непослушание. Теперь, когда она занялась этим
верином, когда привязалась  к  нему,  это  будет  слишком  жестоко.  Потом
непонятно, почему должна страдать  птица?  Разве  она  способна  осознать,
зачем ей целый день совали мясо,  а  затем  вдруг  бросили?  Разве  ястреб
виноват в том, что по каким-то неизвестным причинам  от  него  отказались?
Папа каждый раз напоминал ей, что хороший сокольничий никогда не возьмется
за дело, которое не сможет закончить. Это будет нечестно  по  отношению  к
птице. Той нет дела до мотивов!..
   "Если, - решила она, - вдруг случится, что необходимо порвать отношения
с человеком и для этого будет веский повод,  всегда  можно  объясниться  с
ним. Но если так поступить  с  бессловесным  существом,  ты  нанесешь  ему
жестокий удар, потому что в этом случае невозможно объяснить ничего".
   За всю жизнь Ромили ни  разу  не  слышала,  чтобы  отец  заговаривал  о
религии или упоминал Бога, за исключением ругательств, но теперь - судя по
тому,  что  он  не  раз  делился  с  ней  подобными  мыслями,  -   девушка
почувствовала, что это правда, что Микел из "Соколиной  лужайки"  верил  в
достоинство и честь. Трудно нарушить запрет, однако Ромили была уверена  -
по какому-то высшему счету она должна поступить так, как учит отец, и даже
если ее высекут, он должен знать - наступит день, когда  ему,  сиятельному
лорду, придется согласиться, что поступок его дочери был необходим.
   Только так!
   Ромили попила воды. Впрок... С голодом можно было справиться, но  жажда
была настоящей пыткой. Старый Девин, когда начинал  работать  с  ястребом,
обычно держал поблизости полное ведро, а Ромили забыла об этом правиле.  И
где сейчас ночью возьмешь ведро?
   Она выскользнула из комнаты. В случае  удачи  птица  сломается  еще  до
рассвета - поест с руки и уснет. Случившийся перерыв  довел  их  обоих  до
ручки - если ястреб не поест, то погибнет, но даже  в  этом  случае  птица
должна знать, что человек ее не бросил.
   Неожиданно Ромили вернулась  в  комнату  -  забыла  захватить  с  собой
кремневую зажигалку... Отец или помощник Девина, конечно, унесли фонарь  с
собой, а без света ей не обойтись. Гвенис в соседней комнате пошевелилась,
зевнула, и Ромили застыла на месте. Няня склонилась к Мэйлине, пощупала ей
лоб и вновь откинулась в кресле. В сторону  комнаты  Ромили  она  даже  не
взглянула.
   Бесшумно ступая, девушка спустилась по лестнице.
   Два сторожевых пса спали у входной двери  -  Ромили  их  обоих  кликала
Буянами. Собаки были вовсе не страшные, не кусачие, они бы не  набросились
даже на проникшего в дом чужака, но облаяли бы его  так,  что  подняли  бы
всех домочадцев. Ромили знала псов с той  поры,  когда  они  были  слепыми
кутятами, она выкормила их, поэтому,  не  стесняясь,  отпихнула  собак  от
порога. Буяны открыли глаза, слабо вильнули хвостами и вновь заснули.
   Как она и ожидала, света в соколятне не  было.  В  сарае  было  мрачно,
таинственно и жутко, и ей вспомнилась песня - точнее,  старинная  баллада,
которую пела мать. Это было в далеком  детстве,  песня  была  захватывающе
интересная - в ней говорилось о том, что по ночам,  когда  поблизости  нет
людей, птицы начинают переговариваться между собой.  Тут  Ромили  обратила
внимание, что идет на цыпочках, словно надеясь услышать их беседу,  однако
прирученные птицы уже давным-давно спали на жердочках.
   Вокруг стояла чуткая тишина...
   А вдруг они умеют общаться мысленно? Ну-у, вряд ли!..  Даже  лерони  на
это не способна, она так и не смогла телепатически связаться с  Ромили.  К
тому же, уверила себя девушка, почти все птицы не обладают лараном,  иначе
они бы уже давно проснулись, учуяв ее присутствие.
   Жуть какая! Сердце так и сжималось от  страха.  В  следующее  мгновение
Ромили почувствовала прежний смутный ужас, острое чувство голода,  режущую
печаль, которые полнили душу пойманного верина.
   Трясущимися руками девушка зажгла лампу. Папа никогда не  поверит,  что
самка ястреба все-таки съела положенное на обрубок жерди мясо.  Нет,  пища
лежит на прежнем месте. Все знали, что хищники не питаются в темноте.  Как
же он мог прогнать ее из сарая? Как он мог поддаться гневу,  ведь  в  этом
случае птица определенно должна была погибнуть?
   Теперь придется начинать все заново. Вот и оставленный  кусок  мяса  на
месте. Даже не тронут. Пища уже начала  портиться.  Ромили  замутило.  "Уж
будь я ястребом, никогда бы не прикоснулась к этой падали".
   Ястребица опять вспо