лебалась.  Она   по-прежнему   неважно   себя
чувствовала. Лучше, конечно, отправиться спать, но раз впереди  намечается
концерт, какой может быть сон? Это Руйвен, по-видимому, обладает  секретом
медитации, когда все нормальные  люди  веселятся,  души  хохочут,  слушают
песни.  Ведь  завтра  или  послезавтра  в  бой!  Она  решительно   приняла
протянутую руку.
   Четыре луны залили зыбким оранжевым с серебряным  отливом  сиянием  всю
округу. В лагере было светло как днем - может быть, пасмурным, тусклым, но
удивительным и сказочным. Все природные краски смешались - следы на  траве
поблескивали  красным  отсветом,  ее  плащ  неожиданно   стал   сиреневым,
малиновая  офицерская  накидка  с  пелериной  Ранальда   теперь   казалась
фиолетовой... Пока они добирались до костра, где собрались  певцы,  Ромили
метнула  мысль  в  сторону  разбредшихся  по  пастбищу   коней,   отыскала
Солнечного.  Редкая  умиротворенность,  сытое   удовлетворение   коня   не
передались ей - девушку охватило странное беспокойство. Солдаты у  костров
ревели песню, слова которой трудно было назвать приличными, посвящена  она
была скандальным историям, случавшимся с представителями высшей знати:

   Хранитель Башни Арилинн
   Соблазнил девчонку в поле,
   Поманил цветочком киресета;
   Вскоре трое появились,
   Два младенца - эммаска,
   Третий - я!

   Солдаты ревели с необыкновенным воодушевлением...
   - Если эту  песню,  -  объяснил  Ранальд,  -  исполняют  где-нибудь  на
Арилиннском плато, то упоминают Нескью, а здесь, на Валеронских  равнинах,
только Арилинн. Между ними всегда существовала неприязнь...
   - Любопытными делами, однако, занимаются в Башнях, -  заметила  Ромили.
До сих пор ее представления об этих образовательных  центрах  складывались
из слухов, рассказов очевидцев и наблюдений за совершенно помешавшимся  на
святости Руйвеном. А  тут  на  тебе!  Экий  козлик  этот  хранитель  Башни
Арилинн...
   Ранальд неожиданно хихикнул.
   - Я несколько лет  провел  в  Башне  -  как  раз  сколько  надо,  чтобы
научиться контролировать свой ларан. Вы,  должно  быть,  знаете,  как  это
делается... Когда меня привезли туда, мне было тринадцать лет  -  как  раз
начал созревать. И вот это возбуждение страсти, разлитое вокруг, буквально
изводило меня. Я же все  воспринимал  отчетливо,  каждую  струйку  похоти,
истекавшую от сук на ферме. Подобная возбудимость очень  расстраивала  мою
гувернантку - я же еще школьником был! Естественно, она была старой  девой
с каменным, надменным лицом... Что? Да-да,  знаете,  еще  уголки  губ  так
скорбно опущены вниз. Я же проникал в ее мысли и готов поклясться...  Что?
Она готова была кастрировать меня, как вьючного червина, лишь бы сохранить
мое целомудрие.
   Ромили не выдержала и рассмеялась, но как-то  неуверенно,  отстраненно.
Он почувствовал, что соседке неловко, и смущенно извинился:
   - Простите, я забыл, что вы христофоро и подобные разговоры не для вас.
Знаете, могу заверить... Что? Все девушки очень разные -  могу  судить  по
своим четырем сестрам. Ведь я невольно воспринимал их мысли  и  подспудные
желания... Что? Пока не научился контролировать свой ларан. Так  вот,  они
были изнеженные создания, но вы-то выросли в горах, работаете с животными,
уж вы-то должны знать, что к чему. Собственно, что в  этом  непристойного,
почему мы должны стыдиться красоты мира... Что? Этим,  я  думаю,  и  живет
земля...
   Ромили слегка покраснела, однако этот разговор в  общем-то  не  был  ей
неприятен.  Она  вспомнила  ту  одуряющую,  трепещущую  страсть,   которой
полнились холмы Киллгард в разгар лета.  Все  вокруг  "Соколиной  лужайки"
изнывало от любовного томления. Вспомнились светлые  ночи  на  пастбище  -
ржание жеребцов и кобыл, рев червинов, собачьи свадьбы, особенно бурные  в
это время года. Она сама в ту пору, даже будучи ребенком,  ощущала  прилив
смутных томительных желаний. Они не были направлены на какое-то конкретное
существо, однако это было, было...
   - Послушайте, - отвлек ее Ранальд, - вот певцы...
   У костра, где  сгрудились  солдаты,  расположившиеся  прямо  на  траве,
сидели на ящиках четверо - все в униформе, задумчивые, притихшие; в  руках
держали наполненные пивом  кружки.  В  центре  сидели  двое  -  высокий  и
дородный здоровяк и густо заросший гривой темно-рыжих волос, с  кустистыми
бровями и лохматой бородой мужчина. Слева от них располагался  добродушный
толстяк - личико у него  было  чистое,  розовое,  ухмылка  кривая,  едкая;
справа костлявый, высокий солдат с лицом, напоминавшим лошадиную морду,  с
красными, по-крестьянски  огромными,  добрыми  руками.  Он-то  и  запевал.
Ромили, услышав его - певцы прежде, чем начать, несколько минут спевались,
- обмерла. У него был высокий, чуть подрагивающий -  соловьиный  -  тенор.
Без  всякой  примеси  слащавости...   Сильный,   свободный,   заставлявший
вздрагивать сердца слушателей...
   Начали они с удалой,  часто  исполняемой  в  кабаках,  любимой  народом
песенки:

   Хвала Алдонесу, что создал локоть он
   И что руке сгибаться так удобно.
   Ведь будь она длинней,
   То лили б в уши мы,
   Короче - выпить было б невозможно...

   Закончив, они высоко подняли наполненные пивом кружки и  разом  осушили
их. Примеру певцов последовали почти  все  присутствующие.  Рев  одобрения
стоял над лагерем, раздавались громкие хлопки, возгласы ликования.  Певцам
тут же вновь  налили,  и  они,  не  сговариваясь,  сразу  попав  в  нужную
тональность, на четыре голоса завели старинную балладу. Припев  подхватили
все, и Ромили включилась в общий хор - невозможно  устоять,  когда  запело
само сердце.
   Песни, исполняемые у костра, были  грубоваты,  но  без  всяких  срамных
намеков  -  женщину  в  них  хотели  страстно,  весело,  ею   восхищались,
обращались как к любимой подруге, жене, матери. Радовались сладкой браге и
тому, что покрепче, что шибало в голову,  заставляло  ноги  плясать,  руки
прихлопывать, а сердца петь. Вместе со всеми Ромили скоро наголосилась  до
хрипоты - и все равно было мало, а уж когда ребята  грянули  плясовую,  да
еще и с подсвистом, она едва удержалась. Другие, кто попроще,  похмельнее,
пошли в круг... Она не заметила, как кто-то  доброжелательно  сунул  ей  в
руки кружку с пивом - это было местное ароматное крепкое пиво... У девушки
сразу закружилась голова, потом прояснилась,  и  все  боли,  докучавшие  в
последние дни, как рукой сняло.
   Наконец прозвучал отбой, и солдаты  начали  разбредаться  по  палаткам.
Братья Песен Ветра, уже заметно опьяневшие, но не потерявшие ни капельки в
своем  искусстве,  под  аплодисменты  и  приветственные  крики   исполнили
последнюю, прощальную...
   К своей палатке Ромили возвращалась в обнимку с Ранальдом. Уже  у  цели
он шепнул ей на ухо:
   - Роми, что должно  случиться  в  ночь  четырех  лун,  тому  бесполезно
противиться...
   Она слабо оттолкнула его.
   - Я же меченосица. Я не имею права навлечь позор на Орден... Вы, верно,
считаете меня распущенной, я же девушка с гор! Леди Маура  уже,  наверное,
спит в палатке...
   - В такую ночь Маура не расстанется с Каролином, - ответил Ранальд.  Он
был очень серьезен.  -  Пока  Совет  не  даст  разрешение,  они  не  могут
пожениться. Во всяком случае, пока она  находится  при  армии  в  качестве
лерони. Они все равно поженятся - чему быть, того не миновать, это  давняя
история... О-о, я понимаю... Вы считаете, что я слишком эгоистичен  и  мне
все равно - забеременеете вы  в  такое  лихое  время  или  нет?  Роми,  ты
ошибаешься. Неужели я не сознаю, какую ценность представляет для всех  нас
твое умение...
   Он попытался обнять ее за плечи, но она, даже не  тронувшись  с  места,
обмерла, охолодела, отрицающе покачала головой. Он убрал руки...
   - Я тебя жажду, - прерывистым шепотом вымолвил Ранальд. - Сил моих нет,
но если у тебя нет желания, если ты не испытываешь того же, я не  могу.  -
Он наклонился и поцеловал ей руку. - Может  быть,  когда-нибудь...  Ложись
спать, Ромили.
   Он еще раз поклонился ей и скрылся в полумраке. Девушка  почувствовала,
как вмиг опустела душа, ее  бросило  в  дрожь.  Она  едва  не  вскрикнула,
призывая его вернуться...
   "Не знаю, что со мной. Даже думать об этом не хочу..."
   Уже в палатке - она сразу обратила внимание, Ранальд был прав,  постель
Мауры не разобрана - Ромили почувствовала лунный  свет.  Матерчатые  скаты
ему не помеха. И одежда ему не помеха!..  Ее  тело  призывно  вбирало  эту
обжигающую, зябкую взвесь. Трясущимися руками она раскатала по соломенному
тюфяку - уже сбитому, комковатому - постель,  расстелила  одеяло,  скинула
верхнюю одежду, полезла под одеяло... Покоя не было! Она разделась  донага
- пусть тело досыта напьется  сумеречного  зыбкого  настоя,  пусть  каждая
жилочка нарадуется... В голове  до  сих  пор  звенели  мелодии,  хмель  не
выветрился - потому, может, ей казалось, что не сна она ждала,  а  чего-то
большего,  способного  навалиться  и  затушить  жар,  пылавший   в   теле.
Неожиданно в нос ударило густым ароматом травы, духом влажной  земли,  она
почувствовала неодолимый жар, неутоленное желание мчаться, прыгать, биться
об иное что-то, столь же жаждущее, неугомонное...
   "Боже,  это  ты,  Солнечный?  Это  ты  так  вовлек  меня  в  щекочущий,
возбуждающий светоносный поток, истекающий от четырех лун... Теперь нам не
разорвать эту связь... наши сознания сплелись прочно, навек... Но что-то с
тобой, такого я прежде не ощущала...  или  не  желала  замечать...  Тогда,
прошлым  летом,  когда  тебя  выпускали  в  табун...  Но  никогда  это  не
схватывало душу с такой силой... Мой ларан окончательно проснулся,  может,
поэтому... или  тело  созрело  и  теперь  способно  сопротивляться  ему...
Одуряющий до забытья запах свежей травы - он вливается в  кровь,  насыщает
ее жизненной силой, заставляет быстрее бежать  по  венам,  ноги  не  могут
обрести покоя...  и  низ  живота  запылал...  Какой-то  незнакомый  запах,
сладковатый, с примесью мускуса и цветов, от которого я не могу  совладать
с собой". Кто она - жеребец, подбирающийся к обильно текущей  кобыле,  или
человек, девушка, Ромили? Не в силах совладать с  вожделением  -  как  это
ужасно, низко, стыдно, сладко, черт побери... Слишком много  сразу,  любая
опешит, лишится остатков воли, рассудка, здравого  смысла...  Куда  же  ты
полез? Следом накатила волна незамутненной животной похоти - какая  нежная
шерстка у кобылы, как нежно ее лоно. "А мое?.. Ведь я же Ромили,  человек,
невинная девушка... Куда же ты?! Я  не  вынесу,  мне  нельзя...  _Страсть,
ужас, вожделение... Нет, нет..._"
   Она на мгновение пришла  в  себя,  вернулась  в  сознание.  Ниспадавшее
занавесом крыло палатки оказалось откинутым, лунный свет свободно вливался
внутрь... Ромили застонала... И через мгновение ощутила, как мягкие теплые
руки коснулись ее. Зовущий голос долетел до  нее.  Потом  вновь  ласкающее
прикосновение рук...
   - Ромили, Роми... Роми...  любимая,  приди  сюда,  иди  ближе.  Позволь
мне... я так хочу тебя, моя маленькая нежная Роми... Иди ко мне...
   Она неожиданно четко узрела Ранальда  -  его  лицо,  освещенное  луной,
заглянуло в шатер.
   Не она - ее руки, ее тело  потянулось  к  мужчине.  Из  последних  сил,
сопротивляясь, она раскинула руки, и его губы коснулись ее губ. С этим уже
нельзя было совладать - она обняла его за плечи, сначала робко,  стыдливо;
потом - с новым поцелуем - сильно, страстно. Прижала его к своей  груди  -
ее тело, переполненное желанием, выгнулось. Она не испытывала страха,  она
жаждала, чтобы он вошел в нее, это  он  вдруг  оробел,  дрогнул...  Ромили
впилась в его мысли -  они  стали  прозрачны  насквозь.  Он  затрепетал  и
восхитился,  однако  тень  сомнения  накрыла  разум.  Боже   правый,   она
девственница! Ромили снова прижала его к себе. Он замешкался и  необычайно
плотно, весь вошел в нее. Боль была мимолетна, сладкой горечью наполнилось
сердце, она потянулась навстречу ему. Еще, еще...
   Потом он прошептал:
   - Я знал, я чувствовал, что надо быть рядом. Я ждал  твой  призыв,  вот
почему я был рядом. Ты позвала,  любимая...  Может,  не  меня,  но  я  был
рядом... Я знал это...
   Она  не  ответила,  только  улыбнулась  и  благодарно  поцеловала  его.
Изумление и радость были так безмерны, так  пугливы  -  зачем  слова?  Все
случилось, как и  должно  было  случиться,  в  охотку,  поманив  и  оделив
счастьем... Уже засыпая, Ромили со смехом подумала:
   "С домом Гарисом у меня никогда ничего подобного быть не могло. Какая я
умница, что не вышла за него замуж".



        7

   Два дня армия Каролина простояла в излучине реки. На третье утро Ромили
доставили приказ отправляться на разведку. Ранальд скакал сбоку, по другую
сторону - Руйвен, позади охрана. Девушка изо всех сил  старалась  защитить
свои мысли от недоуменных, лезущих один за другим вопросов  Руйвена  -  он
так и не понял, что произошло. Что случилось с сестрой? Для него это  было
неприемлемо - его младшая сестра теперь делит постель с лордом Риденоу, но
что нужно делать, как поступить, он не знал. Братские обязанности были ему
чужды - он давно порвал все узы, связывающие его с семьей, но и закрыть на
происшедшее глаза он не мог. Приличия  требовали  что-то  предпринять.  Но
что?  Как  он  должен  повести  себя,  чтобы  не  потерять  лицо?  Ромили,
догадавшись о сомнениях брата, не отмахнулась от  них.  Легкомыслия  в  ее
положении  она  не  могла  допустить.  Более  всего  она  была   озабочена
сохранением  мира  в  их  маленькой  компании  -  любая  ссора,  выяснение
отношений могут взбудоражить птиц. Армия не могла позволить себе  лишиться
всевидящих глаз. В этом вопросе ни Каролин, ни Орейн поблажки не допустят.
Никакого стыда или смущения от того, что занималась любовью  с  Рэнальдом,
она не испытывала, однако сложившаяся ситуация очень заботила ее.  Руйвен,
должно быть, решил, что Ранальд - типичный  соблазнитель,  воспользовался,
мол, неопытностью молоденькой девушки, и все такое... Пусть  думает,  лишь
бы работал... В глубине души девушка знала, что это она искала  мужчину  -
Риденоу помог ей утолить жажду. Нет, не просто подвернулся под руку -  она
с каждым часом ощущала его возрастающую любовь и тягу к ней,  но  по  сути
так и было... Вот  только  спросить  себя,  любит  ли  его,  она  боялась.
Рассудила мудро - время покажет.
   - Ромили, прошу, не забывай напоминать мне, что я  не  имею  права  без
конца пялиться на тебя, глупо улыбаться и сиять от счастья, - тихо  шепнул
ей Ранальд, улучив момент, когда Руйвен занялся птицей.
   Ромили улыбнулась в ответ. Ей самой было несказанно хорошо и  спокойно.
Теперь она чуть свысока посматривала на Солнечного,  окруженного  молодыми
кобылицами. Нет, между нею и  жеребцом  все  оставалось  по-прежнему,  они
свободно  сливались  сознаниями,  однако  теперь  они  оба  стали  немного
постарше.
   "Теперь Ранальд одарил меня счастьем". Помнится, Маура заметила:  "Кони
не знают, что такое память или воображение". Может быть... Тогда  выходит,
что  именно  память  гонит  меня  в  его  объятия,  и  я  никак  не   могу
остановиться".
   Два раза за это время она  навещала  сестер-меченосиц,  делила  с  ними
трапезу. Клеа долго приглядывалась к ней,  потом  отозвала  в  сторонку  и
предупредила:
   - Ты все еще одна из нас. Помни об этом, когда будешь водить  дружбу  с
аристократами. Да и с другими тоже...
   - Будем честными, - заметила Яндрия, - работает она дай Бог каждому,  и
леди Маура внимательно приглядывает  за  ней  -  не  хуже,  чем  на  нашем
постоялом дворе. Один из ее спутников - собственный  брат.  А  если  слухи
верны... - Старшая сестра испытующе глянула на  Ромили  -  та  напряглась,
однако Яндрию, оказывается, интересовало совсем другое.  -  Леди  Маура  в
один прекрасный день станет королевой. Ты что-нибудь знаешь об этом, Роми?
   - Не больше, чем вы. Мне известно только, что король Каролин  не  может
взять себе супругу, пока не получит разрешения  Совета.  В  свою  очередь,
леди  Маура  при  ее  положении  не  имеет  возможности  выйти  замуж  без
родительского благословения, тем более если к ней посватается сам  король.
Конечно, если они будут настаивать, то поженятся в любом случае.
   - А если нет, то у короля родится недестро,  от  которого  можно  будет
ждать столько же неприятностей для страны,  как  и  от  этого  Ракхела,  -
презрительно заметила Тина.  -  Достойное  поведение  для  лерони!  От  ее
служанки я слышала, что две ночи она провела в королевском шатре.  Как  же
она сможет присмотреть за Ромили?
   Ранальд дал  Ромили  несколько  начальных  уроков  установки  защитного
барьера, так что девушку ни в краску не бросило, ни глаз она не отвела.
   - Неужели вы полагаете, что  надзора  моего  брата,  хлопот  с  птицами
недостаточно? Разве я уж так нуждаюсь в дуэнье, Тина? Что касается  Мауры,
я слышала, что она дала обет хранить целомудрие. Что-то  мне  не  верится,
чтобы она осмелилась нарушить клятву, даже в королевском шатре. По крайней
мере, пока война не кончилась. Конечно, ее  мысли  мне  неизвестны  -  она
взрослая женщина, к тому же лерони, ей самой решать.
   Клеа презрительно фыркнула:
   - Она вполне может продать девственность за корону  и  отдаться  королю
вовсе не по любви. Вот это лерони...  Весьма  отважная  дамочка...  -  Она
неслышно поаплодировала. -  Посмотрим,  какой  урок  ты  извлечешь  из  ее
поведения, Роми.
   Еще недавно Ромили верила, что среди этих женщин она  сможет  встретить
понимание. Ну, может, не у всех, но кто-то способен  будет  ее  выслушать,
посочувствовать, поохать, порадоваться, какое безмерное счастье выпало  на
ее долю, но теперь всякая охота откровенничать мигом пропала. Разве что  с
Яндрией, она  бы  наверняка  поняла.  Однако  старшая  сестра  спешила  на
совещание у короля - он собирал  Совет  -  и,  попрощавшись  с  подругами,
направилась к королевскому шатру.
   Может  быть,  с  Клеа?  Ее-то  она  считала   своей   подругой,   самой
закадычной... С ней можно было разговаривать открыто. Если бы не сказанное
Клеа, если бы не иронично-презрительный тон... Нет, и ей  нельзя  сообщить
правду об их отношениях с  Рэнальдом.  Печально,  но  здесь  ее  никто  не
поймет.
   Собственно, почему? - спросила себя Ромили. Что преступного,  позорного
в том, что она полюбила Ранальда?  Разве  любовь  может  запятнать  звание
меченосицы, нанести какой-либо ущерб Ордену? Теперь ее больше не связывала
клятва - она так сама решила. Грех был бы несмываем в том случае, если  бы
она польстилась на деньги дома Гариса или позволила, чтобы  ее  продали  в
обмен на сохранение доходной торговли лошадьми, конями и собаками.


   День, когда им было приказано возобновить разведку, выдался  пасмурным,
дождливым. Мелкая  изморось  висела  в  воздухе,  низкие  тучи  плыли  над
равниной.  Время  от  времени  начинался  частый  холодный  дождь,  иногда
переходящий в град. Порывами налетал ветер -  случалось,  он  на  короткие
минуты разгонял облака, тогда землю и промокших людей сразу  вымораживало.
Сторожевые птицы, нахохлившись, сидели на насесте и, когда с  них  снимали
накидки и колпачки, жалобно вскрикивали. Такая погода была им явно  не  по
нраву, тем не менее их следовало пускать в полет - раз в три дня им просто
было необходимо размять крылья; к тому же Каролин остро нуждался  в  самой
свежей информации о противнике. Важно было  точно  определить  направление
движения вражеской армии. Скрытность и маневр - вот что могло позволить им
избежать сокрушительного удара клингфайра.
   Ранальд, Руйвен и Ромили посовещались.
   - Придется, по-видимому, заставить их летать ниже облаков, - озабоченно
заметил Ранальд, однако Ромили запротестовала:
   - Они этого не любят.
   -  Меня,  собственно,  их   мнение,   желание-нежелание   не   очень-то
интересуют, - грубовато объявил  Ранальд.  -  Мы  выпускаем  птиц  не  для
собственного удовольствия и, уж