воспоминаний эмоционально окрашена или искажена тем
измененным состоянием  сознания,  в  котором  она  была  в  Тот  День.  Но
непосредственное, живое ощущение тоже нельзя было сбрасывать со счетов.  И
даже если ее поведение было отчасти безумным, за безумием  скрывалось  еще
что-то: что-то вполне реальное, столь же реальное, как явственно  звучащее
в данный момент в мозгу: "Иди ко мне. Тебе покажут путь, и ничего с  тобой
не случится".
   Над головой как-то странно  зашелестела  листва,  и  Джуди,  замерев  в
предвкушении, подняла взгляд. Так сильно надеялась  она  и  мечтала  вновь
увидеть то необычное, незабываемое лицо, что чуть не  расплакалась,  когда
сквозь листву на нее диковато и робко уставились красные глазки одного  из
низкорослых   древесных   существ;   покрытое   светлым   мехом   создание
соскользнуло вниз по стволу и встало перед Джуди,  не  переставая  дрожать
мелкой дрожью, но уверенно протянуло к ней ручки.
   Вряд ли  можно  было  сказать,  что  между  их  сознаниями  установился
контакт. Джуди помнила, что "маленькие братья" находятся на гораздо низшей
ступени развития  -  не  говоря  уже  об  языковом  барьере.  Но  какое-то
понимание между ними все же возникло. Низкорослое  создание  точно  знало,
что нашло именно кого надо, и зачем; Джуди  точно  знала,  что  "маленький
брат" послан именно за ней и несет то  самое  послание,  которое  она  так
жаждет услышать. Подняв голову, она разглядела среди листвы  еще  не  одну
пару робких красных глазок; видно, "маленькие братья" ощутили,  что  Джуди
не желает им никакого зла, и в следующее мгновение она оказалась в  кольце
пушистых фигурок, Один из  них  ухватился  за  кончики  ее  пальцев  узкой
прохладной ладошкой; другой, высоко подпрыгнув, набросил ей на  шею  венок
из цветов и ярких  листьев.  Почтительно,  чуть  ли  не  благоговейно  они
повлекли ее вглубь леса, и без единого слова возражения она последовала за
ними, понимая, что это только пролог к той, настоящей встрече, которую она
так ждет.


   Высоко  над  землей,  в  кормовой  части  косо  врезавшегося  в   землю
гигантского корабля прогремел  взрыв,  и  эхо  его  прокатилось  по  лесу,
вспугивая с деревьев птиц.  Тучей,  на  мгновение  затмившей  солнце,  они
взметнулись в воздух, но никто  из  землян  не  обратил  на  оглушительный
грохот ни малейшего внимания...


   Морэй ничком  растянулся  на  мягкой  вспаханной  почве  садоводства  и
прислушивался к шевелениям растительной  жизни  глубоко  под  землей.  Ему
казалось в эти мгновения, что сознание его бесконечно  расширилось,  и  он
слышит, как прорастает трава, и на деревьях распускаются  листья:  слышит,
как одни высаженные в незнакомую почву земные растения жалуются на  жизнь,
плачут и умирают, в то время как  другие  растут  и  меняются,  вплоть  до
клеточной структуры, чтобы приспособиться и выжить. Вряд ли Морэю  удалось
бы высказать все это с помощью слов; а, будучи практиком и  материалистом,
в экстрасенсорное восприятие он  все  равно  никогда  не  поверил  бы.  Но
странное  безумие  этого   мира   активировало   у   него   в   мозгу   не
использовавшиеся ранее центры, и вопрос о том, верить или не верить - или,
тем более, как-то понять происходящее - даже не стоял. Он  просто  знал  и
принимал это знание, и понимал, что теперь оно останется с ним навсегда.


   Отца Валентина разбудили лучи поднимающегося  над  вырубкой  солнца.  В
первое полубессознательное мгновение, еще не оправившись  от  нахлынувшего
накануне целого сонма новых ощущений, он сел и уставился  в  изумлении  на
солнце и все четыре луны - которые,  благодаря  какой-то  игре  света  или
странным образом обострившемуся зрению отца Валентина, ярко выделялись  на
фоне темно-лилового рассвета: зеленая,  лиловая,  алебастрово-жемчужная  и
переливчато-синяя. Но стоило бросить  взгляд  на  раскинувшиеся  вокруг  в
изнеможении тела, как потопом хлынули воспоминания о вчерашнем, и за  ними
- ужас. Жуткий, неотвязный ужас при мысли о том,  что  происходило,  когда
накатила тьма, и на свободу  вырвались  животные  инстинкты  -  ужас  этот
обрушился на мозг, и без того настолько  замутненный  и  перевозбужденный,
что собственного безумия не сознавал.
   У одного из космофлотчиков на поясе висел нож. Сотрясаясь  в  рыданиях,
отец Валентин выхватил нож из чехла и очень серьезно  принялся  удалять  с
лица  земли  всех  свидетелей  своего  грехопадения,  недвижным   взглядом
провожая струящиеся среди корней кустарника ручейки крови  и  бормоча  под
нос отходные молитвы.


   "Все дело в ветре", - подумал Мак-Аран. Хедер была права: ветер  принес
какую-то дрянь.  С  пыльцой  или  с  пылью,  какую-то  легочную  инфекцию,
вызывающую массовое безумие. С ним это случалось уже второй раз, и  теперь
он хотя бы примерно понимал, что происходит; по крайней мере,  достаточно,
чтобы выдержать первую волну  безумия  и,  перебарывая  время  от  времени
накатывающие приступы  паники  или  эйфории,  прятать  под  замок  оружие,
боеприпасы и яды из химической лаборатории. Он понимал, что тем же  самым,
в меру возможностей, занимаются в госпитале  Хедер  и  Юэн.  И  все  равно
события прошедшего дня и ночи отдавались во всем теле  холодным  мертвящим
ужасом; поэтому, когда опустилась тьма, Мак-Аран здраво рассудил, что один
наполовину спятивший немногое может; против двухсот абсолютно невменяемых,
и просто спрятался  в  лесу,  временами  борясь  с  накатывающими  волнами
безумия. Будь проклята эта планета! Будь проклята, вместе с ее навевающими
безумие ветрами, бесшумно, как призраки, обрушивающимися с  высокогорья  и
поражающими всех поголовно - и людей,  и  зверье.  Вездесущий,  ненасытный
ветер - призрак безумия и ужаса! "Капитан прав. Мы должны  уносить  отсюда
ноги. Человек здесь не выживет, слишком он уязвим..."
   "Что с Камиллой?" - не отпускала его тревожная мысль.  В  эту  безумную
ночь насилия, крови, паники, борьбы не на жизнь, а на смерть и  вандализма
- где она? Он уже пробовал искать ее, но безрезультатно; несмотря  на  то,
что обострившимися чувствами пытался "слушать эфир", как тогда,  на  горе,
когда он безошибочно вышел к Камилле  сквозь  буран.  Но  собственный  его
страх забивал "эфир" сплошными статическими разрядами и от слишком -  если
не  сказать  болезненно  -  чувствительного  приемника  проку  было  мало;
Мак-Аран ощущал, что она где-то рядом - но где? "Может быть, -  думал  он,
осознав бесполезность дальнейших поисков, -  она  тоже  просто  спряталась
где-нибудь от безумной толпы? Может быть, ей застлала глаза дикая животная
страсть, и ее затянуло в  одну  из  множества  группок,  что  самозабвенно
предавались плотским утехам по  всей  вырубке?".  Думать  так  была  сущая
мука... но Мак-Аран понимал, что это самая безопасная альтернатива.  Более
того, это была единственно терпимая альтернатива; стоило только  подумать,
что ей мог встретиться какой-нибудь потенциальный маньяк-убийца  до  того,
как все оружие было надежно заперто, или что она могла в  приступе  паники
убежать в лес и попасться в лапы хищным зверям... нет,  о  таком  Мак-Аран
пытался не думать вообще.
   В голове у него гудело,  и  ноги  заплетались.  Пересекая  вырубку,  он
старался внимательно глядеть по  сторонам;  в  зарослях  кустарника  возле
ручья неподвижно замерли несколько тел - трудно сказать,  раненые,  убитые
или пресытившиеся до изнеможения: по крайней мере, Камиллы среди них точно
не было. Казалось, земля колеблется под ногами,  и  Мак-Арану  требовалось
предельное сосредоточение, чтобы не броситься очертя голову назад в лес  в
поисках... в поисках... тряхнув головой,  он  вспомнил,  наконец,  предмет
своих поисков и угрюмо направился дальше.
   Не в актовом зале - где распростерлись в изнеможении  или  меланхолично
дули в свои дудки и щипали арфы новогебридцы. Не в госпитале - хотя,  судя
по  устилающим  пол  бумажным  сугробам,  кто-то  совсем  недавно  неплохо
позабавился с медицинским архивом... _нагнуться, подобрать горсть бумажных
обрывков, просеять сквозь пальцы невесомыми снежными  хлопьями,  и  клочки
завихрятся ветром..._ Мак-Арану никогда  не  довелось  узнать,  как  долго
стоял он, замерев, слушая музыку ветра и не  сводя  недвижного  взгляда  с
прихотливого узора, вытканного облаками на рассветном небе; в конце концов
волна безумия схлынула, как мучительно медленно откатывающийся  от  берега
отлив. Но мечущиеся по небу облака уже скрыли солнце, и дул ледяной ветер;
Мак-Аран откровенно запаниковал  и  пустился  обшаривать  все  мыслимые  и
немыслимые закоулки.
   Заглянуть в компьютерный терминал  ему  пришло  в  голову  в  последнюю
очередь; под куполом  было  темно  хоть  глаз  выколи  ("Что  случилось  с
электричеством?. Неужели тот взрыв напрочь отрубил  все  питание?"),  и  в
первое мгновение Мак-Арану показалось, будто там никого нет.  Потом  глаза
его  привыкли  к  полумраку,  и  в  дальнем  углу  он  разглядел  какие-то
призрачные размытые фигуры; ага,  капитан  Лей-стер  и...  да,  Камилла  -
присела рядом с ним на колени и держит за руку.
   В мозгу что-то шевельнулось; теперь Мак-Аран уже принимал как  должное,
что он может читать мысли капитана: "Камилла, почему раньше я никогда тебя
толком и не замечал?". Каким-то дальним, не  поддавшимся  безумию  уголком
сознания Мак-Аран подивился  всколыхнувшейся  в  нем  первобытной  ярости,
кипучей и неудержимой: _эта женщина - моя!_
   Мягко, по-звериному ступая, он направился к ним, чувствуя, что  у  него
сводит горло, зубы оскаливаются, а из глотки  вырывается  клокочущий  рык.
Капитан Лейстер  подскочил  и  с  вызовом  уставился  сквозь  полумрак  на
Мак-Арана; а тот с отстраненной ясностью снова погрузился в  поток  мыслей
капитана и ощутил, что Лейстер все не так понял...
   "Еще один безумец, я должен защитить от него  Камиллу,  хотя  бы  такая
малость в моих силах..." - последние внятные  мысли  смазал  взметнувшийся
вал  ярости  и  желания.  Рафаэль  обезумел;  низко  пригнувшись,  Лейстер
бросился на него, и они покатились по  полу,  царапаясь  и  утробно  рыча.
Мак-Аран оказался наверху и на  какое-то  мгновение  взгляд  его  упал  на
Камиллу; та безвольно полулежала, прислонившись к стенке, нов  расширенных
зрачках ее читалось нетерпение. Наша драка  возбуждает  ее,  пронеслось  в
голове у Рафаэля;  кто  бы  ни  победил,  тому  она  готова  принадлежать,
пассивно, безразлично...
   Тут наступило краткое просветление. Мак-Аран с трудом  высвободился  от
капитана и поднялся на ноги.
   - Послушайте, сэр, это чистой воды  идиотизм,  -  низким,  убедительным
тоном начал  он.  -  Если  вы  будете  сопротивляться,  безумие  отступит.
Попробуйте...
   Но вскочивший на ноги Лейстер отозвался только яростным рыком; на губах
у него выступила пена, глаза застлала безумная муть. Пригнув голову, он  с
разбегу бросился на Мак-Арана; тот, уже вполне овладев собой, отступил  на
полшага в сторону.
   - Прошу прощения, капитан, - с искренним сожалением проговорил Рэйф  и,
хладнокровно примерившись, хуком слева послал Лейстера в глубокий нокаут.
   Секунду-другую он стоял и смотрел на неподвижно раскинувшуюся  на  полу
фигуру, чувствуя, как  из  организма  вытекают  последние  капли  безумной
ярости. Потом он подошел к Камилле и  опустился  рядом  на  корточки.  Она
подняла на него взгляд и улыбнулась,  и  в  то  же  мгновение  между  ними
установился несомненный контакт.
   - Камилла, - нежно произнес он, -  почему  ты  не  сказала,  что  ждешь
ребенка? Я бы, конечно, страшно беспокоился - но был бы счастлив.
   "Не знаю. Сначала мне было страшно, я  никак  не  могла  поверить;  это
слишком изменило бы всю мою жизнь".
   "Но теперь ты не против?"
   - В данный момент - нет, не против, - вслух произнесла она. - Но сейчас
все так необычно... Я могу опять измениться.
   - Значит, это не иллюзия, - пробормотал Мак-Аран.  -  Мы  действительно
читаем мысли друг друга.
   - Разумеется, - отозвалась Камилла все с той же безмятежной улыбкой  на
лице. - А ты так и не понял?
   "Ну, конечно, - подумал Мак-Аран - вот почему ветер приносит безумие".
   Первобытный  человек  на   Земле   наверняка   владел   экстрасенсорным
восприятием, полным комплектом лей-талантов - как дополнительным козырем в
борьбе за существование. И это объясняло  бы  не  только  стойкую  веру  в
экстрасенсорику   (не   основывающуюся    практически    ни    на    каких
доказательствах), но и выживание в тех ситуациях, когда одного разума было
явно недостаточно. Первобытный человек, будучи существом  весьма  хрупким,
просто не сумел бы выжить, не обладай он  способностью  точно  знать  (при
том, что зрение у него было гораздо слабее, чем у птиц, а слух на  порядок
хуже, чем у собаки или любого другого  хищника),  где  можно  найти  пищу,
воду, укрытие; как избежать своих природных врагов. Но  по  мере  развития
цивилизации  и  техники  эти  таланты  атрофировались  за   ненадобностью.
Человек, ведущий сидячий образ  жизни,  отучается  бегать  и  карабкаться;
несмотря на то, что все мускулы на месте и в  случае  необходимости  могут
быть разработаны, как прекрасно известно  любому  гимнасту  или  цирковому
акробату. Полагаясь на записные  книжки,  человек  утрачивает  способности
древних   бардов   помнить   наизусть   гигантские   эпические   поэмы   и
генеалогические таблицы. Но все эти тысячелетия память об  экстрасенсорных
талантах сохранялась в человеческих генах и хромосомах; и какой-то химикат
в инопланетном ветре (пыльца? вирус? пыль?) пробудил эту дремлющую память.
   И как следствие - безумие. На человека, привыкшего использовать  только
пять  своих  чувств,  внезапно  обрушилась   лавина   неисчислимых   новых
раздражителей;  и  примитивный  перевозбужденный  мозг,  не  в   состоянии
выдержать столь  массированной  бомбардировки,  не  справлялся  -  у  кого
слетали  все  установленные   цивилизацией   тормоза,   кто   экстатически
раскрывался до самого  дна,  а  кто  замыкался  в  непроницаемой  оболочке
аутизма... "Значит, если мы хотим выжить  на  этой  планете,  нам  следует
прислушиваться к этому новому чувству, не противиться ему, а  привыкать  и
учиться использовать".
   - Послушай, Рэйф, - негромко произнесла Камилла, взяв его  за  руку.  -
Ветер стихает; скоро пойдет дождь, и  все  кончится.  Наверно,  мы  станем
другими... Рэйф, ветер уляжется, и я наверняка опять стану  другой.  Давай
не будем терять такой возможности... пока это в моих силах.
   В голосе ее звучала такая грусть, что Мак-Аран сам чуть не расплакался.
Вместо этого он взял ее за руку и, осторожно  ступая,  они  направились  к
выходу; у двери Камилла замешкалась, мягко высвободила ладонь и  вернулась
к Лейстеру. Склонившись над капитаном, она осторожно  подсунула  тому  под
голову свою сложенную ветровку;  на  мгновение  присела  рядом  с  ним  на
корточки и легонько поцеловала в щеку. Потом поднялась на ноги и вернулась
к Рэйфу, и приникла к нему, сотрясаясь в беззвучных рыданиях; он  взял  ее
за руку и повел прочь от купола.


   На высокогорье начал подниматься туман,  и  в  воздухе  повисла  легкая
ледяная морось.  Низкорослые  создания,  покрытые  светлым  мехом,  словно
очнувшись от долгого сна, растерянно поводили вокруг красными  глазками  и
опрометью кидались под лесную сень, к своим плетеным из  веток  домикам  в
древесных кронах, Крупные травоядные, выделывавшие  в  долинах  немыслимые
курбеты, обиженно и голодно мычали, прекращали свои прыжки  и  принимались
пастись, как и паслись всю жизнь, по лугам вдоль ручьев. А чужаки с Земли,
чувствуя  на  лицах   капли   дождя,   пробуждались   каждый   от   своего
длинного-длинного, путаного кошмара; и когда  действие  ветра  сходило  на
нет, в большинстве случаев оказывалось, что  кошмар  неразрывно  слился  с
явью.


   Капитан Лейстер медленно пришел в себя; в компьютерном  терминале  было
пусто и темно, а по куполу громко колотил дождь. Челюсть болезненно  ныла;
шатаясь, Лейстер поднялся на ноги и удрученно ощупал  лицо,  пытаясь  хоть
как-то упорядочить кошмарный завал, отложившийся  в  памяти  за  последние
тридцать шесть часов  или  около  того.  С  упорядочением  было  туго;  он
растерянно помотал  головой  и,  поморщившись,  сжал  ладонями  болезненно
запульсировавшие виски. Щеки его покрывала  щетина,  мундир  был  измят  и
перепачкан.
   В  голове  крутилась  сумасшедшая  карусель   фрагментарных   картинок,
произвольно перепутанные звенья одной длинной бредовой цепи.  Стрельба,  а
потом  какая-то  драка;  склоняющееся  над  ним  милое  личико  в   ореоле
огненно-рыжих  волос,  а   потом   обнаженное   девичье   тело,   радостно
раскрывающееся ему навстречу - это-то, интересно, было на самом  деле  или
тоже плод болезненной фантазии? Взрыв, от  которого  под  ногами  дрогнула
земля... корабль? Где он был потом  и  что  делал,  не  вспоминалось  хоть
тресни; стоило напрячься, и перед мысленным взором сплошной стеной вставал
туман.  Следующая  четкая  картинка  -  он  возвращается  к  компьютеру  и
обнаруживает там  Камиллу,  одну-одинешеньку...  _разумеется,  она  первым
делом рванулась защищать компьютер, как  наседка  -  своего  единственного
цыпленка..._ Чем они занимались дальше, сохранилось в памяти гораздо хуже;
кажется, они очень долго сидели рядом, он держал ее за руку, и между  ними
установился  очень  глубокий  контакт,  абсолютная,  невероятно,  до  боли
сильная связь, только не  сексуальная,  хотя  нет,  сексуальная,  кажется,
тоже... _или он все перепутал, и  накладывается  другая  картинка,  с  той
рыжеволосой девушкой, которую он даже  по  имени  не  знает..._  она  пела
странные  песни...  а  потом  снова  взметнулся  вал  животного  страха  и
неуемного желания защитить, потом ослепительная вспышка  в  голове,  почти
взрыв... черная тьма и забытье.
   Кошмар  медленно  отступал,  и  возвращалась  ясность   мышления.   Что
произошло с кораблем, экипажем, колонистами за время всеобщего безумия? Об
этом Лейстер не имел ни малейшего представления. Пора бы начать  выяснять.
Он вроде бы смутно припоминал, что кто-то у него на  глазах  был  ранен  -
последнее, что он помнил перед тем, как  окончательно  отъехать.  Или  это
тоже безумная фантазия? Он нажал кнопку  "тревога",  но  никто  из  Службы
Безопасности  не  явился.  Тут  до  Лейстера  дошло,   что   электричество
отключено. Значит, в припадке безумия кто-то добрался до  генератора.  Ну,
что еще у нас плохого? Давно пора пойти и выяснить. Кстати, а где Камилла?


   ("Прости, querido [дорогой, любимый (исп.)],  -  шептала  в  это  время
Камилла Мак-Арану, - но я должна пойти посмотреть, что там с кораблем и  с
капитаном. Не забывай, я по-прежнему офицер Космофлота.  Боюсь,  нам  пора
расстаться - на какое-то время, по крайней мере. Ближайшие дни  у  всех  у
нас дел будет по горло.  Честно,  я  должна  сейчас  идти  к  нему...  да,
конечно, я люблю и его тоже по-другому,  не  так,  как  тебя;  но  теперь,
дорогой, я знаю о любви гораздо больше... а он мог пораниться".)
   Она  поспешила  через  вырубку  под  усиливающимися   потоками   дождя,
перемешанного с хлопьями тяжелого мокрого снега. "Надеюсь, - подумала она,
- когда-нибудь кто-то обнаружит здесь каких-нибудь  пушных  зверей;  одной
земной  одеждой  тут  будет  зимой  не  обойтись".  Мысль  промелькнула  и
скрылась, отступила  на  задний  план;  Камилла  зашла  под  темный  купол
терминала.
   - Где вы были, лейтенант? - послышался охрипший  голос  капитана.  -  У
меня странное ощущение, будто я должен перед вами за что-то извиниться, но
совершенно не помню, за что.
   Камилла обвела взглядом купол, оценивая причиненный терминалу ущерб.
   - Хватит этих глупостей, какая я вам "лейтенант";  вы  уже  звали  меня
Камиллой, еще до аварии.
   - Камилла, где все? Я так понимаю, это то же самое, что было с  вами  в
горах?
   -  Наверно,  да.  Подозреваю,  мы  теперь  до  скончания   века   будем
расхлебывать