принесет ему ни капли славы. Прятаться по  кустам
со стаей диких животных - какое уж тут геройство! Но хуже  всего  то,  что
поделать он  здесь  абсолютно  ничего  не  мог;  если  отбросить  имитацию
засевшей в лесу армии,  единственной  альтернативой  оставалось  ненароком
открыть их уловку скатфеллцам, а хуже этого ничего быть не могло.
   Аластеру оставалось только гонять свое войско по подлеску, и в этом ему
помогала Ювел. Очевидно, в ней сохранилось достаточно от собачьей  натуры,
чтобы бегать за кроликами, в каком бы они ни были виде, но при этом  псина
не удалялась от Аластера.
   И тут удача от них отвернулась.
   Это была, как позже все убеждали Аластера, не  более  чем  случайность,
когда Ювел выгнала одного из кроликов  на  дорогу  прямо  перед  солдатами
Скатфелла. Тому, кто был ближе других, ничего не оставалось, как  пронзить
мечом животное, принятое им за вражеского бойца, но, умерев,  оно  приняло
свой естественный облик.
   - Это колдовство! Здесь все - обман! - закричал солдат своим товарищам.
Не успел Аластер позвать на помощь, как несколько скатфеллцев бросились  в
заросли, чтобы вырубить засевших там кроликов.
   Кролики, естественно, разбежались. Ежи  и  белки  тоже  дали  деру,  но
медведи повели себя совершенно иначе.  Аластеру  показалось,  что  с  того
момента, как солдаты кинулись за  кроликами,  а  напоролись  на  медведей,
прошли считанные мгновения.  Медведи,  как  и  кролики,  внешне  выглядели
безоружными людьми,  но  в  этом  заключалось  их  единственное  сходство.
Кролики не оказывали сопротивления, но с медведями  все  оказалось  иначе.
Попасть в лапы этого зверя, пусть в человеческом облике, было ужасной, как
правило, смертельной  оплошностью.  Когти  у  них  оставались  по-прежнему
медвежьи, и они не преминули пустить  их  в  ход.  Много  солдат  погибло,
растерзанные когтями и клыками разъяренных  медведей,  и  их  предсмертные
крики заставили остальных понять, что кусты вовсе не так безопасны, как им
показалось. Люди  Скатфелла  кинулись  назад  -  догонять  основную  часть
войска, которая, как заметил Аластер, теперь изрядно поредела.
   "Это хорошо, - мрачно подумал он. - Должно быть, Конн со своими  людьми
нанесли им ощутимый урон. Остается надеяться, что Гейвину удалось  вовремя
добраться до короля Айдана".
   После этого лучники Скатфелла начали беспорядочно стрелять по кустам, в
которых сидел Аластер со  своими  "людьми".  Но  это  привело  к  довольно
неожиданным  результатам.  Когда  стрела  попадала  в  кролика,  тот,  как
правило, умирал, но медведи были куда крепче. Разъярившись они побежали  к
дороге, чтобы растерзать обидчиков, прежде чем те сообразили, в чем  дело.
И все же Скатфелл, вероятно, решил, что это его единственный шанс - стрелы
продолжали сыпаться.
   Аластеру  мучительно  хотелось  укрыться  за  ближайшей  скалой  и  там
дождаться, покуда все кончится, но он  напомнил  себе,  что  он  -  герцог
Хамерфел, а герцоги Хамерфелы не прячутся за камнями  во  время  битвы.  В
конце концов разве не сражался он сотни раз за Хамерфел? И хоть  это  были
всего лишь сражения-игры в детской, он знал, что  герцог  обязан  подавать
своим людям пример героизма. Превозмогая страх, Аластер  продолжал  водить
войска вокруг солдат Скатфелла, пытаясь произвести как можно больше  шума,
чтобы тот подумал, как мало толку от его стрел.
   Внезапно со стороны дороги появился вражеский воин, целясь в  Аластера.
Не успел он понять, что происходит, как Ювел прыгнула,  заслоняя  хозяина.
Будь она в собачьем обличье, стрела могла  бы  пройти  над  ее  головой  и
угодить в Аластера, но сейчас она попала ей точно в горло.
   Аластер подхватил на руки пронзенную Ювел и, стоя  на  коленях,  рыдал,
поддерживая  тело  собаки.  Его  больше  не  заботило,  произошло  ли  это
благодаря волшебству или нет. Единственное, что он ощущал -  это  огромное
горе, постигшее его на поле брани,  где  погибла  его  собака,  защищавшая
хозяина отчаяннее любого воина и отдавшая за него жизнь. Убийца Ювел стоял
над ним, ошеломленный, и тут Аластер в одно мгновение выхватил меч  и,  не
помня себя, заколол вражеского солдата.
   Рядом появился Гейвин и хотел было поднять мертвое тело  собаки,  чтобы
унести его.
   - Не надо, - твердо сказал Аластер. - Я сам о ней позабочусь.
   Сердцем он понимал, что именно такой смерти желала храбрая собака.
   Неся на руках тело Ювел, он не мог не подумать, что его мать  знала  об
этом заранее. И неужели Ювел тоже знала?



        22

   После  этого  сражение  продолжалось  недолго.  Через  несколько  минут
скатфеллцы сдались. Аластер вновь взял себя в руки, отряхнул с платья пыль
и вышел на поляну с парламентерским флагом в руках, стараясь выглядеть как
можно более солидно. Через некоторое время навстречу ему показался высокий
дородный горец с огненно-рыжими волосами и двуглавым  орлом  Алдаранов  на
тунике. Он резко крикнул:
   - Я - Колин Алдаран из Скатфелла. А ты, насколько я понимаю, Хамерфел!
   - Да, но, вероятно, не тот, которого ты ждал, - так  же  резко  ответил
Аластер, и Алдаран ухмыльнулся.
   - Об этом ты расскажешь мне на пирушке в теплом месте, -  грубо  сказал
он. - Я достаточно наслышан, чтобы не понимать, о чем идет речь. А  теперь
я хочу знать, почему  ты  объединился  против  меня  с  нижнеземельцами  и
королем Хастуром?
   Аластер некоторое время молчал, размышляя.
   - Я бы сказал, если сначала ты поведаешь мне, зачем ты и твои люди  шли
с полной выкладкой  против  короля  Айдана,  у  которого  с  собой  только
почетный эскорт и который прибыл  в  эти  горы  как  частное  лицо,  чтобы
прекратить старинную вражду между Хамерфелами и Сторнами...
   - Так я тебе и поверил, - насмешливо бросил Скатфелл. - Даже  здесь,  в
горах, мы знаем, что Хастуры хотят прибрать к рукам все наши земли.
   Аластер молчал, чувствуя,  что  его  уверенность  пошатнулась.  Неужели
король  Айдан  действительно  хочет  подчинить  себе   Хеллеры?   Аластеру
казалось, что король миролюбив, а кроме того, у него слишком много забот в
Нижних  Землях,  и  он  просто   хотел   прекратить   никому   не   нужное
кровопролитие.
   Колин из Скатфелла увидал подошедшего к ним Конна и произнес:
   - Значит, вы оба живы? Мне говорили, что близнецы Хамерфелы были  убиты
много лет назад. Теперь я понимаю: здесь есть о чем рассказать, и хотел бы
услышать всю историю из первых уст.
   - Ты обязательно услышишь, причем в виде баллады, -  сказал  подошедший
Гейвин.  Он  с  грустью  посмотрел  на  тело  старой  собаки,  оставленное
Аластером у края поляны. - И она тоже будет героем этой баллады -  собака,
сражавшаяся как  женщина-воин,  чтобы  защитить  своего  хозяина.  Но  мне
кажется, что в переговорах должны участвовать еще и Айдан со Сторном. - Он
указал на шедших к ним  двоих  мужчин  в  сопровождении  Эрминии,  Флории,
Ленизы и Джермиллы. Тогда налицо будут все участники междоусобицы.
   Колин из Скатфелла улыбнулся.
   - Это не совсем так, я ни с кем не состою во вражде. Хотя мой  кузен  с
юга, похоже, пытается завязать со мной ссору.  Теперь  скажите,  зачем  вы
настроили всех медведей и кроликов в этих лесах  против  меня,  и  я  буду
считать, что между нами мир.
   - С удовольствием, -  произнес  Аластер.  -  У  меня  нет  претензий  к
Алдарану, по крайней мере, мне не известно о  таковых.  Одной  вражды  для
меня хватает с лихвой! Мы подняли  зверей,  чтобы  помочь  королю  Айдану,
шедшему сюда в сопровождении двух десятков телохранителей рассудить меня с
лордом Сторном. И у него нет намерений затевать ссору с  тобой,  хотя  кто
знает, о чем он мог подумать, обнаружив, что  ты  встречаешь  его  армией,
тогда как он пришел сюда безоружный. Я тоже хотел бы это знать.
   - Итак - опять все сначала, - едва не впадая в ярость, произнес  Колин.
- Я вышел  в  поход  против  королей  Хастуров,  которые  хотят  завоевать
Алдаран.
   На поляне появился Хастур в сопровождении десятка воинов  и  нескольких
герольдов. С ним был и Валентин Хастур. Колин смерил их колючим взглядом.
   - Если мы будем вспоминать все причины разногласий  между  Хастурами  и
Алдаранами, то проторчим здесь до  завтрашнего  вечера  и  ни  к  чему  не
придем. Я здесь, - произнес король Айдан, - чтобы  положить  конец  вражде
между Сторнами и Хамерфелами. Других причин нет.
   - А откуда я могу это знать? - спросил Алдаран.
   - Хочешь верь, хочешь - нет, но я явился единственно ради  того,  чтобы
покончить с враждой  Сторнов  и  Хамерфелов.  Она  длилась  слишком  много
поколений, и слишком мало людей осталось в каждом из этих родов. Никто  из
живущих ныне не знает, кто здесь прав, кто - виноват, и никогда не узнает.
Скажи мне, Сторн, согласен ли ты протянуть руку дружбы лорду  Хамерфелу  и
дать клятву соблюдать мир в этих горах?
   - Согласен, - обдуманно ответил лорд Сторн. - И более того, я отдаю ему
руку моей  внучатой  племянницы  Ленизы,  в  результате  чего  наши  земли
объединятся, и так будет на протяжение последующих поколений.
   - Я с радостью беру ее в жены, - официально произнес  Аластер,  -  если
она на это согласна.
   - О, думаю, она возражать не будет, - сухо сказал Сторн. - Мне довелось
выслушать весь тот сентиментальный вздор, что несла она о тебе гувернантке
в твое отсутствие. Она будет твоей, не правда ли, девочка?
   - Если ты таким тоном называешь меня девочкой  и  отстраняешь  от  себя
только для того, чтобы покончить с какой-то старинной враждой, то я надену
меч, буду жить и умру незамужней, как одна из меченосиц! Ты возьмешь  меня
к себе, Джермилла?
   Рассмеявшись, Джермилла ответила:
   - Что ты будешь делать, если  я  скажу  "да",  глупышка?  Говорю  тебе,
выходи-ка ты замуж за Хамерфела и воспитай с полдюжины дочерей,  а  потом,
если они захотят, разреши им носить меч.
   - Тогда, - улыбнулась Лениза, - если это действительно поможет положить
конец нашей вражде...
   - Значит, ты полагаешь, что  способна  решиться  на  это,  -  улыбнулся
Аластер. - А я уже объявил, что женюсь на тебе, если ты согласна. Значит -
решено.
   - Раз уж зашла речь о свадьбах, - вступил в разговор Валентин Хастур, -
то теперь, когда наследники Хамерфела восстановлены в своих правах, у кого
из вас просить мне руки вашей матери?
   - Ни у кого, - твердо заявила Эрминия. - Молодой меня никто не назовет,
и своей рукой я могу распоряжаться по собственному разумению.
   - Тогда - выйдешь ли ты за меня замуж, Эрминия?
   - Я, наверное, уже слишком стара, чтобы подарить тебе детей...
   - И ты думаешь меня это отпугнет?  -  пылко  сказал  он  и  заключил  в
объятия покрасневшую женщину.
   Эдрик зло на нее посмотрел и произнес:
   - Ты же прекрасно знаешь, что я ждал окончания сражения,  чтобы  самому
попросить тебя...
   - О Эдрик, - сказала она. - Тебе ведь известно, что я  люблю  тебя  как
сестра. А если мой  сын  женится  на  твоей  дочери,  разве  не  будем  мы
достаточно близкими родственниками?
   - Полагаю - да, - мрачно ответил тот. - И теперь, когда все улажено...
   - Нет, не все, - произнес Конн, впервые вступая в разговор. - Я  говорю
о выселении людей по той  лишь  причине,  что  сейчас  доходней  развивать
овцеводство, и это выселение моих людей  с  ферм  на  смерть  должно  быть
прекращено.
   Тут же вступил Аластер:
   - Напоминаю тебе, брат, что это не твои люди.
   - Тогда, - с вызовом сказал ему  Конн,  -  я  буду  или  судиться,  или
драться с тобой за них. Я вырос с этими людьми и сохраняю им верность...
   - Не могу обещать сделать то, чего ты хочешь,  -  произнес  Аластер.  -
Ведь всем ясно, что горы непригодны для земледелия. Пораскинь мозгами и ты
сам это поймешь. Что толку,  если  все  мы  будем  голодать,  но  если  ты
бросаешь  мне  вызов,  то  вынужден  тебе   напомнить:   ты,   братец,   -
безземельник.
   - Нет! Этого не будет! - перебил их Айдан. -  Недавно  в  мое  владение
перешло имение на южной границе, где климат более мягкий и  земледелие  до
сих пор процветает. Я дарю его тебе, Конн, если  ты  пообещаешь  быть  мне
верным вассалом.
   - Обещаю, - благодарно произнес Конн. - И заявляю, что  любой  человек,
которого сгонят с земель в Сторне или  Хамерфеле,  сможет  прийти  туда  и
получить, если захочет, землю для ведения хозяйства. И если захочешь этого
ты... - обратился он к Флории. - Будучи безземельным, я не мог ничего тебе
предложить, но теперь, благодаря королю Айдану, -  могу.  Согласна  ли  ты
стать моей женой?
   Флория ослепительно улыбнулась ему в ответ.
   - Да, - сказала она. - Согласна.
   - Ну вот, наконец-то все кончилось  точно  так,  как  должна  кончаться
классическая баллада - множеством свадеб,  -  произнес  Гейвин.  -  И  эту
балладу я непременно напишу!
   - Несомненно, дорогой мой мальчик, - сказал Айдан, лучезарно  улыбаясь.
- И лучше - пиши ее своим сердцем.
   Гейвин улыбнулся.
   - Я уже начал.


   И все в горах узнали балладу о близнецах  -  герцогах  Хамерфелах  и  о
старой собаке, которая отдала жизнь, спасая хозяина в последнем  сражении.
Но, как и все правдивые баллады,  она  претерпела  много  изменений,  пока
дошла до нас.


        Мэрион Зиммер Брэдли.
        Кровавое солнце

   -----------------------------------------------------------------------
   Marion Zimmer Bradley. The Bloody Sun (1964) ("Darkover" #13).
   Пер. - А.Гузман. СПб., "Лань", 1995.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 May 2002
   -----------------------------------------------------------------------


                              Вернувшийся домой странник не располагается,
                           как дома, а располагает дом к странностям.



        ПРОЛОГ

   Вот как все начиналось.
   Ты был космическим сиротой. Не исключено даже, что родиться ты  мог  на
одном  из  Больших  Кораблей  -  имперских  Больших  Кораблей,  бороздящих
межзвездное пространство с эмблемой Земной Империи на борту.
   Первым домом твоим стал Приют Астронавта; там ты научился  одиночеству.
Но  где-то  в  твоем  прошлом  существовали   странные   цвета   и   огни,
неразборчивые лица  и  пейзажи,  тут  же  уплывавшие  в  забвение,  стоило
попытаться сосредоточить на них внимание; кошмары, от  которых  ты  иногда
вскакивал и заходился в вопле, прежде  чем  толком  проснуться  и  увидеть
вокруг мирные голые стены приютской спальни.
   Воспитанники Приюта Астронавта  представляли  собой  тот  балласт,  что
заносчивые и легкие на подъем земляне предпочитали сбрасывать за борт -  и
ты был таким же сброшенным за борт  балластом.  Но  где-то  снаружи  лежал
суровый прекрасный мир, когда-то виденный тобою и до сих пор являвшийся  в
снах. Каким-то образом ты  понимал,  что  не  такой,  как  все;  что  твой
настоящий мир - мир где-то там, снаружи, то небо, то солнце - но никак  не
стерильная белизна Торгового города.
   Но постепенно о снах остались одни воспоминания, а потом и воспоминания
о воспоминаниях. Единственное, что ты  знал  твердо:  когда-то  ты  помнил
нечто иное.
   Ты научился не спрашивать о своих родителях, но строил догадки; О, да -
догадки ты строил. И как только стал достаточно большим  для  того,  чтобы
вынести стартовые перегрузки, тебя напичкали медикаментами и  безвольного,
словно багажный мешок, затащили на борт одного из Больших Кораблей.
   А когда ты пришел в себя - с ноющей болью в висках и  ощущением,  будто
кто-то взял и отхватил  от  твоей  жизни  здоровый  кусок  -  корабль  уже
опускался на  Землю,  а  престарелая  семейная  пара  готовилась  раскрыть
объятия внуку, которого они не видели ни разу в жизни.
   Тебе было сказано, что тебе лет двенадцать или около  того.  Тебе  было
сказано, что тебя зовут Джеффри Эндрю Кервин-младший. По крайней мере, так
тебя называли в приюте, и ты не возражал. Тебе показали фотографию Джеффри
Кервина-старшего, который почти  двадцать  лет  назад  сбежал  из  дому  и
записался  на  космический  корабль  младшим  помощником  суперкарго.  Это
немного помогло. Они были добры к тебе. Они поселили  тебя  в  его  бывшей
комнате и отправили учиться в его бывшую школу, и не чаще  раза  в  неделю
словом или взглядом напоминали, что ты - не сын, которого они потеряли,  и
никогда не сможешь им стать. Сын, который предпочел им звезды.
   И ничего не отвечали они, если ты спрашивал о своей матери. Не то чтобы
не хотели отвечать - просто не могли. Понятия не имели они, кто твоя мать,
и не было до этого им никакого дела. Ты - Джефф Кервин,  землянин;  и  это
все, что им было от тебя нужно.
   Случись все, когда ты был поменьше, тебе хватило  бы  этого  с  лихвой.
Тогда тебе очень недоставало семьи.
   Но ослепительная голубизна земного неба пугала тебя своим  равнодушием;
холмы зеленели бесстрастно и недружелюбно, а бледно-желтое солнце  слепило
глаза, даже когда ты прятал их за темными стеклами очков. Тебе не  хватало
пронизывающего до костей ветра,  дующего  от  изрезанной  острыми  зубцами
высокой горной цепи на горизонте, тебе не хватало пыльного тусклого неба с
низко висящим в нем ярко-алым глазом солнца. Дедушка с бабушкой не хотели,
чтобы ты разговаривал или даже думал о Даркоувере;  а  однажды,  когда  на
сэкономленные карманные деньги ты купил набор видов планет Пограничья, они
отобрали у тебя открытки. Твое место - на Земле; по крайней мере, так тебе
было сказано.
   Только ты-то знал лучше, и как только  достаточно  подрос  -  ушел.  Ты
понимал, что этим снова разбиваешь их сердца, но все равно ушел. Ты должен
был уйти.  Они,  может,  и  не  понимали,  но  ты-то  понимал,  что  Джефф
Кервин-младший - вовсе не тот мальчик, которого они когда-то любили.
   И не исключено, что Джефф  Кервин-старший,  твой  отец,  тоже  не  имел
ничего общего с тем мальчиком.
   Сначала ты нашел себе на Земле обычную гражданскую работу  и  вкалывал,
что есть сил, и держал язык за зубами, когда заносчивые земляне потешались
над Твоим ростом или даркованским акцентом, от которого тебе  так  никогда
толком и не удалось избавиться.
   А потом однажды ты поднялся на борт Большого  Корабля,  зафрахтованного
Гражданской Службой, Земной Империи, и  корабль  с  невероятной  скоростью
устремился к звездам, названия  которых  призывным  набатом  отдавались  в
твоих снах. И ненавистное солнце  Земли  на  глазах  померкло  до  тусклой
звездочки, а потом и вовсе исчезло.
   Сначала, конечно, это был еще не Даркоувер. Но мир под красным солнцем,
лиловым небом и с работой на  низшей  ступеньке  иерархии;  мир  зловония,
электрических бурь и женщин с очень белой кожей,  заточенных  за  высокими
стенами.
   А  потом  была  неплохая  должность  в  центре  управления  полетами  в
космопорте на планете, где мужчины не расставались  с  ножами,  а  женщины
ходили со скованными руками, и серебряные цепочки  мелодично  позвякивали.
Тебе там нравилось. Ты часто дрался, и у  тебя  было  немало  женщин.  Под
шкурой тихого инженера гражданской службы, оказывается,  таился  настоящий
сорви-голова, и на этой планете ему время от времени  удавалось  вырваться
на  свободу.  Ты  неплохо  проводил  время.  Ты  мог  бы  остаться  там  и
превосходно себя чувствовать.
   Но что-то гнало тебя дальше; какое-то смутное беспокойство. К  тому  же
годы стажировки подошли к концу. До сих  пор  ты  отправлялся  туда,  куда
посылали. Теперь же у тебя сочли необходимым поинтересоваться,  куда  -  в
разумных пределах, конечно - ты сам хотел бы отправиться.
   И ты ни секунды не колебался.
   - На Даркоувер.
   Кадровик недоуменно воззрился на него.
   - За каким, если не секрет, чертом? Это же не планета, а сущий ад -  не
говоря уж о жуткой холодрыге. Варварский мирок - добрая половина  его  для
нас закрыта; стоит на шаг отойти от Торгового  города,  и  за  твою  шкуру
никто гроша ломаного не даст. Сам-то я там не был; но, говорят, там  вечно
какая-то буза. К тому же торговля с  даркованами  еле  теплится,  так  что
имперские корабли залетают, как Бог на душу положит. Стоит угодить туда  -