ева был кто-то  другой.
Царица Небесная. Не Святая  Дева,  а  королева  улья,  с  белой  слизью,
дрожащей на конце суженного яйцеклада. Миро стиснул пальцы на деревянной
опоре лавки. Боже, убери от меня это видение. Не приближайся, Враг  Рода
Людского.
   Кто-то подошел и тоже опустился на колени. Миро не смел открыть глаз.
Вместо этого он прислушивался, не выдаст ли какой-нибудь звучок то,  что
его сосед - это просто человек.  Только  вот  шелест  материи  одинаково
легко мог быть и шелестом надкрылий, трущихся о панцирь яйцеклада.
   Необходимо было отбросить этот образ. И Миро поднял веки, краем глаза
увидав, что его товарищ стоит на коленях. Тонкость руки  и  цвет  рукава
указывали, что это женщина.
   - Ведь ты же не можешь все время прятаться от меня, - шепнула она.
   Голос был неподходящим, слишком гортанным. Голос, который сотни тысяч
раз обращался к Миро с того дня, когда он слыхал его  в  последний  раз.
Голос, поющий колыбельные  младенцам,  стонал  в  любовном  наслаждении,
кричал детям, чтобы те побыстрее  шли  домой...  домой.  Голос,  который
когда-то давно, когда Миро еще был молод, говорил о любви, что переживет
вечность.
   - Миро, если бы я сама могла понести твой крест, я бы сделала это.
   Мой крест? Неужто я повсюду таскал за собой именно крест - тяжелый  и
неуклюжий, прижимающий к земле? А я-то думал, что это мое тело.
   - Даже и не знаю, что тебе сказать, Миро. Я страдала... очень  долго.
Иногда мне кажется, что я и до сих  пор  страдаю.  Потерять  тебя...  то
есть, наши надежды на будущее... так было гораздо лучше.  Я  поняла.  Но
вот потерять тебя как своего  приятеля,  брата  -  вот  это  было  самым
трудным. Я была такой одинокой... Даже и не знаю, смогу ли  когда-нибудь
забыть. Потерять тебя как сестру было самым легким. Еще одна сестра  мне
была не нужна.
   - Ты разбиваешь мое сердце, Миро. Ведь ты такой  молодой.  Совершенно
не изменился... Для меня это самое тяжелое. За эти тридцать  лет  ты  не
изменился.
   Миро не мог выносить всего этого в молчании.  Он  не  поднял  головы,
зато повысил голос.
   - Неужели не изменился? - ответил он ей слишком уж  громко,  как  для
самой средины мессы.
   После этого он поднялся, замечая, что люди оглядываются на него.
   - Неужели не изменился? - Голос его был хриплым, трудно  разборчивым.
И он сам не старался сделать его более понятным. Пошатываясь, Миро вышел
в центр нефа и наконец-то  повернулся  к  женщине.  -  Неужели  ты  меня
запомнила таким?
   Она глядела на него в  испуге.  Чего  она  боялась?  Того,  как  Миро
разговаривал, его паралитических движений? А  может  она  попросту  была
разочарована тем, что встреча не превратилась  в  трагично-романтическую
сцену, которую представляла себе в течение всех этих трех десятков лет?
   Ее лицо даже не было старым, только  оно  не  было  и  лицом  Оуанды.
Средний возраст, погрубевшие черты, морщинки под глазами...  Сколько  ей
было  лет?  Пятьдесят?  Почти  что.  Так  чего  же  хочет  от  него  эта
пятидесятилетняя женщина?
   - Я даже не знаю тебя, -  заявил  он.  А  после  этого,  шатаясь,  он
добрался до дверей и вышел в утренний солнечный блеск.
   Через какое-то время он присел в  тени  дерева.  Кто  это  мог  быть?
Человек или Корнерой? Миро попытался вспомнить - ведь  он  уехал  отсюда
всего лишь несколько недель назад.  Но  тогда  Человек  был  всего  лишь
побегом, а теперь оба  дерева  казались  одинаковыми.  У  Миро  не  было
уверенности: выше или ниже Корнероя убили Человека. Впрочем,  неважно  -
Миро ничего не мог сказать деревьям. Да и они ему тоже.
   А кроме того, Миро так и не научился языку деревьев. Никто даже и  не
знал, действительно ли это колочение  палками  по  стволу  по-настоящему
является языком, пока Миро  уже  не  стало  поздно  учиться.  Вот  Эндер
научиться мог, и Оуанда тоже и, наверняка, еще с  полдюжины  людей,  вот
только Миро это освоить уже  никогда  не  удастся,  поскольку  его  руки
никоим образом не могли схватить палок и выбивать ритм. Еще одна система
общения сделалась для него совершенно бесполезной.
   - Que dia chato, meu filho.
   Aот голос, который  никогда  не  изменится.  Даже  сам  тон  навсегда
остался  неизменным:  Какой  паршивый  день,   сын   мой.   Набожный   и
одновременно издевательский - насмехающийся над самим собой.
   - Привет, Квимо.
   - Боюсь, что  отец  Эстеваньо.  -  На  Квимо  было  полное  облачение
священника, стула и все остальное. Он поправил все свои регалии и уселся
на траве рядом с Миро.
   - А ты прекрасно выглядишь в этой роли, - сообщил Миро.
   Квимо заматерел. Ребенком он был любителем  подколоть,  но  и  весьма
набожным.  Жизнь  в  реальном  мире,  а  не  в  теологических  эмпиреях,
прибавила ему морщин. Но в результате образовалось лицо, в котором  было
сочувствие. И еще - сила.
   - Мне очень жаль, что я устроил эту сцену во время мессы.
   - Устроил? - удивился Квимо. - Меня там не было. Впрочем,  я  был  на
мессе, только не в соборе.
   - Причастие для раменов?
   - Для  чад  божьих.  У  Церкви  уже  имелся  словарь,  которым  можно
определять инопланетян. Нам не пришлось ожидать Демосфена.
   - Нечего хвалиться, Квимо. Ведь не ты придумал эти термины.
   - Не будем ссориться.
   - И не будем вмешиваться в медитации других людей.
   - Благородное желание. Вот только для отдыха  ты  избрал  тень  моего
приятеля, с которым мне следует поговорить. Мне показалось, что  гораздо
вежливей будет поговорить с тобой, пока я не начал обрабатывать Корнероя
дубинками.
   - Так это Корнерой?
   -  Поздоровайся.  Мне  известно,  что  он  не  мог  дождаться  твоего
возвращения.
   - Я его не знал.
   - Зато он знает о тебе все. Ты, Миро, видно  и  не  понимаешь,  каким
героем являешься среди pequeninos. Они знают, что ты для них  сделал,  и
чего это тебе стоило.
   - А знают ли о том, чего это будет стоить всем нам?
   - В конце концов, все мы предстанем пред  божьим  судом.  Если  целая
планета душ попадет на  него  одновременно,  то  единственной  проблемой
будет такая, чтобы никто не отправился на него некрещеным.
   - Выходит, это тебя не касается?
   - Понятное дело, что касается. Скажем так, я умею поглядеть на это со
стороны, с которой ни жизнь, ни смерть не являются столь важными как то,
какой вид смерти и какой вид жизни даны нам.
   - Ты и вправду веришь во все это, - утвердительно заявил Миро.
   - Все зависит от того, что ты понимаешь под определением "все это", -
ответил Квимо. - Но, вообще-то, да, верю.
   - Понятно. В Бога живого, Христово воскрешение,  в  чудеса,  видения,
крещение, преображение...
   - Да.
   - В чудеса. Излечения.
   - Да.
   - Как у часовни дедушки с бабушкой.
   - Там было отмечено множество излечений.
   - Ты веришь в них?
   - Миро, я и сам не знаю. Некоторые  из  них  могли  быть  всего  лишь
истерией. Какие-то - эффектом плацебо. Какие-то из считающихся чудесными
могли  быть  результатом  ремиссий  или  же  естественного   отступления
болезни.
   - Но какая-то часть была истинной.
   - Могла быть.
   - Ты веришь, что чудеса возможны?
   - Верю.
   - Но не думаешь, чтобы какое-то из них случилось на самом деле.
   - Миро, я верю, что чудеса случаются. Только не  знаю,  правильно  ли
люди замечают, какие события являются  чудесами,  а  какие  -  нет.  Нет
никаких сомнений, что многие из чудес, которыми таковыми  считаются,  на
самом деле ничего чудесного  в  себе  не  несли.  Вполне  вероятно,  что
существовали и такие чудеса, которых,  когда  они  произошли,  никто  не
распознал.
   - А что со мной, Квимо?
   - Что с тобой?
   - Почему со мной не произойдет чуда?
   Квимо склонил голову и дернул травинку. Еще в  детстве  у  него  была
такая привычка, когда он желал избежать ответа на трудный вопрос. Именно
так он реагировал, когда их "отец", Марсао, впадал в пьяное бешенство.
   - Ну почему, Квимо? Неужто чудеса только для других?
   - Элементом чуда является то, что никто точно не знает,  почему  чудо
случается.
   - Ну и лиса же ты, Квимо.
   Тот покраснел.
   - Хочешь знать, почему с  тобой  не  случилось  чудесного  излечения?
Потому что, Миро, в тебе не хватает веры.
   - А как же с тем человеком,  который  сказал:  "Да,  Господи,  верую.
Прости мне неверие мое".
   - А разве ты тот самый человек? Ты хотя бы просил оздоровления?
   - Сейчас прошу, - шепнул  Миро.  И  непрошеные  слезы  встали  в  его
глазах. - Боже, - опять прошептал он. - Мне так стыдно.
   - Чего ты стыдишься? - спросил Квимо. - Что просишь  у  Бога  помощи?
Что плачешь перед собственным братом? Своих грехов? Своих сомнений?
   Миро отрицательно покачал головой. Он сам не знал. Эти  вопросы  были
для него слишком трудными. И внезапно он понял, что знает на них  ответ.
Он протянул руки перед собой.
   - Вот этого тела, - заявил он.
   Квимо схватил его за плечи, подтянул к себе, сдвигая свои  пальцы  по
рукам Миро, чтобы в конце взять его за запястья.
   - Он сказал: вот тело мое, которое вам даю. Так  как  ты  отдал  свое
тело ради pequeninos. Ради наших братьев.
   - Все так, Квимо. Только ведь он получил свое тело обратно, правда?
   - Ведь он еще и умер.
   - Но буду ли я излечен подобным образом? Мне следует найти подходящий
способ умереть?
   - Не будь дураком, - буркнул Квимо. - Христос не  покончил  с  собой.
Это была измена Иуды.
   Миро взорвался.
   - Все эти люди, излеченные от простуды, у  которых  чудесным  образом
прошла мигрень... Ты хочешь убедить меня, будто они заслужили от Господа
больше, чем я?
   - Это вовсе может и не основываться на  том,  чего  ты  заслуживаешь.
Вполне возможно, что на том, чего тебе нужно.
   Миро бросился вперед,  схватился  своими  наполовину  парализованными
пальцами за сутану Квимо.
   - Мне нужно свое тело!
   - Возможно, - согласился тот.
   - Что значит "возможно, ты, зазнавшийся осел?
   - Это значит, - ласково отвечал Квимо, - что,  хотя  ты  наверняка  и
желаешь получить свое тело, вполне  возможно,  что  Бог,  в  неизмеримой
мудрости своей знает, что для того, чтобы сделаться наилучшим из  людей,
каким можешь стать, какое-то время ты должен прожить как калека.
   - И какое же время? - спросил Миро.
   - Наверняка не больше, чем оставшийся период жизни.
   Миро только гневно фыркнул и отпустил сутану.
   - Более - менее, - прибавил Квимо. - Я так надеюсь.
   - Надеешься... - презрительно повторил Миро.
   - Это одна из величайших добродетелей, наряду с верой и  любовью.  Ты
обязан ее испробовать.
   - Я видел Оуанду.
   - С самого твоего возвращения она пыталась с тобой поговорить.
   - Она старая и жирная. У нее кагал малышни; она прожила тридцать лет,
и все это время какой-то мужик пахал ее во все  дырки.  Я  бы  предпочел
посетить ее могилу!
   - Какое великодушие!
   - Ты же понимаешь, что  я  хочу  сказать!  Это  была  отличная  идея,
покинуть Лузитанию. Вот только тридцати лет не хватило.
   - Ты предпочел бы возвратиться в мир, в котором тебя никто не знает.
   - Здесь меня тоже никто не знает.
   - Может и нет. Но мы любим тебя, Миро.
   - Вы любите того, каким я был.
   - Ты тот же самый человек. Просто у тебя другое тело.
   Миро с трудом поднялся, опираясь о Корнероя.
   - Ладно, разговаривай со своим деревянным дружком, Квимо. Тебе нечего
сказать мне такого, чего я желал бы выслушать.
   - Тебе так только кажется.
   - А знаешь, Квимо, кто еще хуже дурака?
   -  Конечно.   Враждебно   настроенный,   озлобленный,   оскорбленный,
достойный жалости, но прежде всего - бесполезный дурак, который  слишком
высоко оценивает собственные страдания.
   Вот этого Миро уже снести не мог. Он бешено взвизгнул и  бросился  на
Квимо, валя того на землю. Понятное  дело,  он  и  сам  тут  же  потерял
равновесие и упал на брата, а потом еще и запутался в его одежде. Но это
даже ничего; Миро и не собирался подниматься,  скорее  всего,  он  хотел
доставить Квимо хоть немного боли, как будто бы это могло уменьшить  его
собственную.
   Буквально после пары ударов он оставил драку и, рыдая, положил голову
на груди брата. Он сразу же почувствовал, как его обнимают сильные руки,
он услыхал тихий голос, читающий молитву.
   - Pai Nosso, que est(s no c(u.5 - Но в  этом  месте  слова  сменялись
новыми, а значит - истинными. - O teu filho est( com dor,  o  meu  itmao
precisa a resurrei(ao da alma,  ele  merece  o  refresco  da  esperan(a.
Слыша, как Квимо прославляет его страдания, его скандальные  требования,
Миро вновь устыдился. Ну почему он представил, будто  заслуживает  новой
надежды? Как он осмелился требовать,  чтобы  Квимо  вымаливал  чудо  для
него... о том, чтобы тело его снова было  здоровым?  Он  знал,  что  это
нечестно, испытывать веру Квимо ради такого как он сам злого недоверка.
   Но молитва не прерывалась.
   - Ele deu tudo aos pequeninos, fazemos a ti.
   Iиро хотелось прервать брата. Если он  отдал  его  для  свинксов,  то
сделал это ради них, а не ради себя. Но слова Квимо успокоили его.
   - Ты сам сказал, Спаситель, что  все,  сделанное  нами  ради  братьев
наших наименьших, тебе будет сделано.
   Совершенно так, как будто Квимо  требовал,  чтобы  Бог  сдержал  свою
часть  договора.  Видно,  и  вправду   необычные   связи   должны   были
существовать у него с Богом, раз имел право напоминать о счетах.
   - Ele n(o ( como J(, perfeito na cora((o.
   Iет, я вовсе не так совершенен как Иов.  Но  так  же,  как  и  он,  я
утратил все. Другой мужчина дал детей женщине,  которая  стала  бы  моей
женой. Другим достались все мои достижения. У Иова были язвы и  струпья,
а у меня этот частичный паралич. Поменялся бы он со мною?
   - Restabele(e ele como restabeleceste J(. Em nome do Pai, e do Filho,
e do Espirito Santo. Amem.
   Aерни его к себе, как вернул ты Иова.
   Миро почувствовал, что объятия Квимо освобождают  его.  Он  поднялся,
как будто это они, а не сила гравитации, прижимали его к груди брата. На
скуле у Квимо темнел синяк. Губа кровоточила.
   - Я тебя поранил, - сказал Миро. - Прости.
   - Ну конечно, - согласился Квимо. - Ты  ранил  меня,  я  ранил  тебя.
Здесь это популярное развлечение. Помоги мне подняться.
   На мгновение, на одно ничтожное, преходящее мгновение, Миро  позабыл,
что он калека, что  сам  с  трудом  сохраняет  равновесие.  И  пока  оно
длилось, он начал протягивать руку. Но тут  же  пошатнулся  и  обо  всем
вспомнил.
   - Не могу, - вздохнул он.
   - Хватит стонать над своим недостатком и подай мне руку.
   Миро расставил ноги пошире и склонился над  братом  -  своим  младшим
братом, который теперь был старше почти что на три десятка лет, а еще на
более - мудростью и сочувствием. Он протянул руку. Квимо подхватило ее и
с помощью Миро поднялся с земли. Это было  весьма  трудное  предприятие,
потребовавшее массу сил; у Миро их  не  хватало,  а  Квимо  вовсе  и  не
притворялся: он и вправду опирался на брата. Наконец они встали лицом  к
лицу, плечом к плечу, все еще сжимая руки друг друга.
   - Ты отличный священник, - заявил Миро.
   - Наверняка, - ответил на  это  Квимо.  -  А  если  мне  когда-нибудь
понадобится спарринг-партнер, я обязательно позову тебя.
   - А Бог ответит на твою молитву?
   - Обязательно. Бог отвечает на все молитвы.
   Миро практически сразу понял, что Квимо имеет в виду.
   - Мне важно знать, скажет ли он: да.
   - Как же. Как раз в  этом-то  я  и  не  уверен.  Если  так  случится,
обязательно сообщи мне.
   Квимо, спотыкаясь, направился к дереву.  Он  наклонился  и  поднял  с
земли две говорящие палки.
   - О чем ты хочешь говорить с Корнероем?
   - Он прислал мне известие, что мне следует с ним поговорить. В  одном
из лесов, довольно-таки далеко отсюда, родилась ересь.
   - Что, ты приводишь их к Богу, а они потом сходят с ума?
   - Не совсем так. В тех краях я никогда не провозглашал слова божьего.
Отцовские деревья общаются друг с другом, так что христианские идеи  уже
проникли в самые дальние уголки нашего мира. И, как обычно  это  бывает,
ересь ширится быстрее истины. Корнерой же мучается угрызениями  совести,
поскольку именно эта ересь опирается на некоторых из его размышлений.
   - Я понимаю, что для тебя это очень важное дело.
   Квимо скорчил мину.
   - Не только для меня.
   - Извини. Я имел в виду Церковь. Верующих.
   - Дело в том, Миро, что это не  чисто  теологическая  проблема.  Наши
поросята  создали  весьма  интересную  ересь.  Когда-то,  очень   давно,
Корнерой предложил, что как Христос пришел к людям,  так  и  Дух  Святой
однажды может прийти и к свинксам. Это очень серьезная интерпретационная
ошибка догмата Святой Троицы, но данный конкретный лес  отнесся  к  делу
очень серьезно.
   - Пока что все это выглядит чисто теологической проблемой.
   - Я и сам так считал, до  тех  пор,  пока  Корнерой  не  сообщил  мне
подробностей. Видишь ли,  они  уверены,  что  вирус  десколады  является
воплощением Святого Духа. В этом есть своя, хотя и коварная, логика. Дух
Святой всегда пребывал повсюду, во всех божьих творениях. Поэтому  будет
осмысленным  предположение,  что  его  воплощением  является  десколада,
которая тоже проникает в любую частицу каждого живого организма.
   - Они поклоняются вирусу?
   - Ну да. В конце  концов,  ведь  это  же  вы,  ученые,  открыли,  что
pequeninos  были  сотворены  разумными   существами   благодаря   вирусу
десколады. То есть, вирус обладает творческой силой, следовательно -  он
имеет божественную природу.
   - Мне кажется, что существует столько же доказательств данной теории,
сколько и того, что Иисус Христос был воплощением самого Господа.
   - Нет. Здесь все гораздо сложнее. Если  бы  дело  заключалось  только
лишь в этом, я  сам  бы  посчитал  его  проблемой  только  лишь  Церкви.
Сложной, трудной, но теологической, как ты сам ее определил.
   - Так в чем же дело?
   - Десколада - это второе крещение. Крещение огнем. Только  pequeninos
могут пережить это крещение, которое переносит их к третьей  жизни.  Они
явно ближе к Богу, чем люди, которым третьей жизни не дано.
   - Мифология превосходства, - подтвердил Миро.  -  По-видимому,  этого
следовало ожидать. Большая часть  обществ,  борющаяся  за  сохранение  в
условиях  неотвратимого  натиска  доминирующей  культуры,  творит  мифы,
позволяющие им верить, что они  особый  народ.  Избранный.  Возлюбленный
богами. Цыгане, евреи... исторических прецедентов масса.
   - А вот что ты скажешь на это, Senhor Zenador:  поскольку  pequeninos
были избраны Святым Духом, то миссия их - понести второе  крещение  всем
народам, говорящим на всех языках.
   - Разнести десколаду?
   - По всем планетам.  Нечто  вроде  переносного  страшного  суда.  Они
прибывают, десколада распространяется, адаптируется,  убивает...  и  все
отправляются на встречу со своим Творцом.
   - Боже нас упаси!
   - Только на это и рассчитываем.
   Миро сопоставил это с фактом, о котором узнал лишь вчера.
   - Квимо, жукеры строят корабль для свинксов.
   - Эндер мне рассказывал. А когда я спросил об этом у отца Светлого...
   - Это свинкс?
   - Один из сыновей Человека. Он ответил: "естественно", как  будто  об
этом знали все. Возможно, что он так думал: если знают свинксы, то знают
и все остальные. И он же предупредил меня,  что  группа  еретиков  хочет
захватить корабль.
   - Зачем?
   - Понятное дело, чтобы направить его к населенному миру. Вместо того,
чтобы   поискать   незаселенную   планету,   терраформировать    ее    и
колонизировать.
   - Мне кажется, что нам бы следовало назвать это лузитоформированием.
   - Забавно, - только при этом Квимо даже не улыбнулся. - А ведь им это
может  и  удаться.  Теория  о  том,  что  pequeninos  это  высшая  раса,
довольно-таки популярна. В особенности - среди  свинксов,  не  принявших
христианство. Им совершенно не приходит в  голову,  что  они  говорят  о
ксеноциде. Об уничтожении человеческой расы.
   - Как же они смогли не заметить такую мелочь?
   - Поскольку ерети