ыло просто невозможно. Победа обошлась Эндеру куда дороже, чем остальным ребятам.
     Дороже, чем мне, подумал Боб, хотя я и знал, что делаю, тогда как Эндер и не подозревал о том, что происходит на самом деле. Он терзает себя, а я - встряхнулся и пошел дальше. Может, это потому, что смерть Недотепы значит для меня гораздо больше, нежели гибель целого вида существ, которых я никогда не видал. Ее я знал, и она продолжает жить в моем сердце. А жукеров я отроду не видал, так как же я могу о них горевать?
     А вот Эндер на это способен.
     После того как они посвятили Эндера во все, что случилось за время его сна, Петра нежно погладила его по голове.
     - Как ты теперь? - спросила она. - Ты так напугал нас.
     Ведь нам говорили, что ты сошел с ума, но мы им ответили, что это у них самих крыша поехала.
     - Я сошел с ума, - ответил Эндер, - но мне кажется, что я в порядке.
     Снова началась болтовня, но тут эмоции пересилили Эндера, и ребята в первый раз в жизни увидели, как он плачет. Боб стоял как раз рядом с ним, когда Эндер протянул руку и обнял его и Петру. Прикосновение руки Виггина, его объятие - всего этого Боб перенести не мог и тоже разрыдался.
     - Мне так недоставало вас, - прошептал Эндер. - Я страдал от того, что не мог увидеться с вами.
     - Вот и ладно, - ответила Петра, - а то увидел бы, какие мы слабаки. - Она не заплакала, а только поцеловала его в щеку.
     - Я вижу, какие вы молодцы, - продолжал Эндер. - И тех, в которых я больше всего нуждался, я эксплуатировал сильнее всего. Никудышно я все спланировал.
     - Теперь мы все в порядке, - перебил его Динк. - Ни с кем не произошло ничего такого плохого, чего бы не могло излечить пятисуточное пребывание в полной темноте в разгар военных действий.
     - Я ведь уже не ваш командир, верно? - спросил Эндер. - Потому что я больше не желаю никем командовать.
     В это Боб мог поверить. И в то, что Эндер никогда не будет больше участвовать в военных действиях. Возможно, в нем еще живы таланты полководца, которые привели его сюда - на Эрос, но они не должны использоваться для убийств. И если где-то во вселенной еще сохранится доброта или хотя бы справедливость, Эндер больше никогда не возьмет чужую жизнь. Свою квоту он вычерпал с лихвой.
     - Ты можешь никем не командовать, - сказал Динк, - но ты навсегда останешься нашим командующим.
     Боб ощутил справедливость этих слов. Среди них нет никого, кто не унесет в своем сердце память об Эндере. Куда бы ни забросила их жизнь и чем бы они ни занялись в будущем.
     Но вот чего не могло сделать сердце Боба, так это заставить его самого рассказать друзьям, что на Земле обе противоборствующие стороны требуют, чтобы именно им было передано право на "защиту" несовершеннолетнего Эндера Виггина, чья славная победа над жукерами превратила его во всеобщего идола. Та сторона, которая получит его, приобретет не только отточенный ум военного гения, но и выгоды от атмосферы обожания, окутывающей его, и от восторгов, которые вызывает один звук его имени во всех сердцах.
     Поэтому, когда политические лидеры начали вырабатывать условия мирного договора, они достигли простого и всем понятного компромисса. Все дети из Боевой школы репатриируются. Кроме Эндера Виггина.
     Эндер Виггин никогда не вернется домой. Ни одна партия Земли не должна его использовать. Вот такой компромисс.
     А предложил его Локи. Родной брат Эндера.
     Когда Боб узнал об этом, он похолодел. Так же он почувствовал себя, когда думал, что Петра предала Виггина. Это было несправедливо. Так не должно было случиться.
     Может, Питер Виггин не хотел, чтобы его брат стал пешкой в руках политиканов? Может быть, он хотел дать Эндеру свободу? А может, он не хотел, чтобы Эндер воспользовался своей популярностью и включился в борьбу за власть? Что же произошло: спасал Питер своего брата или избавлялся от конкурента?
     Когда-нибудь, думал Боб, я встречу Питера и узнаю все.
     И если он предал брата, я его уничтожу.
     И когда Боб рыдал в комнате Виггина, то слезы его лились еще и потому, что он знал то, чего не знали остальные. Он плакал о том, что, как и те солдаты, которые погибли на своих кораблях у далекой планеты, Эндер никогда не вернется домой.
     - Ладно, - сказал Алаи, наконец нарушив молчание. - А что же нам делать? Война с жукерами окончена, на Земле вроде тоже, даже здесь боев больше нет. Что будем делать мы?
     - Мы - дети, - сказала Петра. - Нас вернее всего пошлют в школу. Таков закон. До семнадцати лет надо ходить в школу.
     Все захохотали, но на этот раз смех не перешел в слезы.
     Потом в течение нескольких дней они неоднократно виделись друг с другом, пока их не посадили на разные корабли - крейсеры и эсминцы - и не отправили на Землю. Боб знал, почему они улетают на разных кораблях - так никому в голову не придет спросить: а где же Эндер? Правда, если бы Эндер еще до их отъезда узнал, что он не вернется на Землю, он наверняка не высказал бы своего мнения по этому поводу.

***

     Елена с трудом сдержала крик радости, когда позвонила сестра Карлотта и спросила, будут ли они с мужем дома примерно через час?
     - Я привезу вашего сына, - сказала она.
     Николай! Николай! Николай! Елена повторяла это имя много раз - и мысленно, и шепотом. Ее муж чуть ли не танцевал, носясь по дому и приготовляя все к приезду дорогих гостей.
     Николай был таким маленьким, когда его забрали от них. Теперь он стал куда старше. Они и представить не могут, через что ему пришлось пройти. Но все это пустяки. Они любят его.
     Снова будут учиться понимать Николая. Не позволят прошедшим годам омрачить те счастливые годы, которые ждут их впереди.
     - Вижу машину! - крикнул Юлиан.
     Елена кинулась снимать крышки с готовящихся блюд. Пусть ее Николай сразу войдет в кухню, наполненную ароматами самых душистых, самых свежих яств, которые напомнят ему дни его детства. Что бы они ни ели в их космосе, а такого там не получишь!
     А потом она помчалась к двери и встала рядом со своим мужем, наблюдая, как сестра Карлотта спускается с переднего сиденья.
     Но почему она не ехала на заднем, вместе с Николаем?
     Не имеет значения. Вот открывается боковая дверца, из нее появляется Николай - такой стройный и такой худощавый. Какой же он высокий! И все-таки видно, что он еще мальчик. Что-то в нем есть совсем детское.
     Беги ко мне, сынок, беги.
     Не бежит. Больше того, повернулся спиной и зачем-то полез в заднее отделение. Ах, он что-то ищет. Надо думать, подарок...
     Нет. Еще какой-то мальчик.
     Куда меньше ростом, чем Николай, а вот лицом похож.
     Лицо какое-то слишком изможденное для ребенка такого возраста, но на нем то же мягкое выражение, что и на лице Николая. Николай прямо расплылся в улыбке. А мальчик не улыбается. Держится как-то неуверенно. Скованно, что ли.
     - Юлиан, - говорит муж.
     Только почему он произносит собственное имя?
     - Наш второй сын, - говорит он. - Они не все умерли, Елена. Один остался в живых.
     Надежда когда-либо увидеть тех малюток глубоко погребена в ее сердце. И открывать дверцу, ведущую туда, больно. Она вздрогнула от внезапной боли.
     - Николай встретился с ним в Боевой школе, - продолжает муж. - Я сказал сестре Карлотте, что если бы у нас был второй сын, ты назвала его Юлианом.
     - Значит, ты знал, - шепчет она.
     - Прости меня, любимая. Сестра Карлотга еще не была полностью уверена, что он наш. И в том, что он сможет вернуться домой. Я не мог дать тебе надежду только для того, чтобы тут же отнять ее и разбить твое сердце.
     - У меня два сына, - говорит она.
     - Да, если ты захочешь. У него была ужасно тяжелая жизнь.
     Здесь он чужой. Греческого языка не знает. Ему сказали, что он едет к нам на каникулы. Официально он не наш ребенок, а скорее опекаемый государством. Мы можем не брать его, если ты не хочешь, Елена.
     - Помолчи, глупыш, - шепнула она, а затем крикнула приближающимся детям:
     - Вот мои сыновья! Они вернулись домой с войны. Бегите же к своей маме. Я так ждала вас обоих столько долгих лет.
     Они бросились к ней, и она сжала их в объятиях. Ее слезы капали на них обоих, а руки мужа спокойно и ласково легли на головы детей.
     Потом заговорил муж. Елена услышала эти слова и тут же узнала, откуда они. Слова из Евангелия от Луки. Но поскольку он помнил их лишь в греческом варианте, то малыш их не понял. Пустяки. Николай уже начал переводить их на Всеобщий язык, на язык МКФ. И тогда Боб повторил их так, как запомнил со слов сестры Карлотты, читавшей ему:
     - Станем есть и веселиться. Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся .
     И тогда малыш расплакался и прильнул к матери, одновременно целуя руку отца.
     - Приветствую тебя в нашем доме, братишка, - сказал Николай. - Я ж тебе говорил, что они у нас клевые родители.


   Орсон Скотт КАРД
   ТЕНЬ ГЕГЕМОНА

Перевод с английского М.Б. Левина




Анонс

     Поклонники таланта Орсона Скотта Карда!
     Вы читали ?Тень Эндера? - подлинную, ?закулисную? историю ?Игры Эндера?, историю приключений преданного соратника Эндрю Виггина - мальчишки со смешным прозвищем Боб?
     Тогда читайте продолжение этой книги - ?Тень Гегемона?!
     Кто-то, возмечтавший о мировом господстве, пытается добиться своей цели при помощи похищения ?эндеровской команды? детей из боевой школы. Похищения удается избежать только Бобу - да его младшему братишке. Чтобы спасти Эндера, Боб вынужден собрать собственную армию - и НАЧИНАТЬ ДЕЙСТВОВАТЬ.
     Да, Эндер был величайшим из полководцев, каких только знал наш мир. Но - КЕМ бы он был БЕЗ СВОЕЙ Тени?..

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДОБРОВОЛЬЦЫ

1

ПЕТРА

     Кому: Chamrajnagar%sacredriver@jfcom.gov
     От: Locke%espinoza@po!net.gov
     Тема: Что вы делаете, чтобы защитить детей?

     Уважаемый адмирал Чамраджнагар!
     Ваш адрес дал мне один наш общий друг, который когда-то работал у Вас, а теперь стал знаменитым администратором, - уверен, Вы знаете, о ком идет речь. Я понимаю, что в данный момент Ваши задачи носят не столько военный, сколько организационный характер и космос занимает Ваши мысли больше, чем политическое положение на Земле. Как бы там ни было, Вы нанесли решительное поражение националистическим силам, которые возглавлял Ваш предшественник в войне Лиги, и этот вопрос, по-видимому, урегулирован. МКФ сохраняет независимость, и за это все мы Вам благодарны.
     Но чего, очевидно, никто на Земле не понимает - это что мир является всего лишь временной иллюзией. Дело не только в давно уже сдерживаемом экспансионизме России, но и в том, что многие другие страны строят планы агрессии против своих соседей. Силы Стратега расформировываются, Гегемония стремительно теряет весь свой авторитет, и Земля повисла на грани катастрофы.
     Наиболее ценными кадрами любой страны в грядущих войнах будут дети, обученные в Боевой, Тактической и Командной школах. Вполне естественно будет для этих детей служить своим странам, но неизбежно, что по крайней мере некоторые государства, которым не хватит таких МКФ-сертифицированных гениев или которые сочтут, что у противников командиры более талантливы, предпримут упреждающие действия - либо чтобы захватить ценные кадры противника для собственного пользования, либо по крайней мере лишить противника возможности использовать эти кадры. Проще говоря, над этими детьми нависла серьезная угроза похищения или убийства.
     Я понимаю, что Вам сейчас проще всего отмахнуться от политических дрязг Земли, но все же именно МКФ разыскивал и обучал этих детей, превратив их тем самым в мишени. Что бы ни случилось с ними, окончательная ответственность за это ляжет на МКФ. Очень многое было бы сделано для их защиты, если бы Вы издали приказ, берущий этих детей под защиту Флота, предупреждающий любое государство, что попытка причинить этим детям вред встретит суровое и быстрое военное возмездие. Большинство стран никоим образом не сочтут это вмешательством в дела Земли, и Вы получите мою полную поддержку, как бы мало она ни значила, на всех общественных форумах.
     Я надеюсь на ваши немедленные действия. На промедления нет времени.

     С уважением,
     Локи.

     Петра Арканян наконец вернулась на родину, и оказалось, что это совсем не та Армения. Горы были величественны, но это не были горы ее детских воспоминаний. Ничто не вызывало отклика в душе, и только уже в Маралике появилось что-то узнаваемое. Отец встретил ее в Ереване, а мать осталась дома с одиннадцатилетним братом и новым младенцем - явно зачатым еще до того, как после войны смягчились законы об ограничении рождаемости. Конечно, они все смотрели прибытие Петры по телевизору. Везя дочь по узким улицам на старой развалюхе, отец сказал извиняющимся тоном:
     - Тебе все это уже не интересно, Петра, ты весь мир повидала.
     - Мир нам особо не показывали, папа, В Боевой школе окон нет.
     - Ну, я имел в виду космопорт, столицу, всех этих важных людей, огромные дома.
     - Мне здесь нравится, папа.
     Ей пришлось солгать, чтобы его уверить, будто он поднес ей ее Маралик как подарок и теперь не был уверен, что ей понравилось. А она пока еще не знала, понравился ей Маралик или нет. Боевая школа ей не нравилась, но к ней Петра привыкла. К Эросу привыкнуть было невозможно, но она выдержала его. Так как же может не понравиться место, где небо открыто и люди бродят где хотят?
     И все-таки она была разочарована. Она помнила Маралик памятью пятилетнего ребенка, глядящего на высокие дома снизу вверх, через широкие улицы, где проносятся громадные машины на бешеных скоростях. Теперь она стала намного старше, достигла почти полного своего роста, и машины стали меньше, улицы сузились, а дома - рассчитанные на землетрясение, которого не выдержали старые, - оказались приземистыми. Не уродливыми - в них была своя грация, эклектика, в которой сливались стили турецкий и русский, Испания и Ривьера, и, как это ни странно, Япония. И странно было видеть, как они все же были единообразны из-за выбора цвета, близости к улице, почти одинаковой высоты, поскольку все стремились к разрешенному законом максимуму.
     Все это Петра знала, потому что прочла на Эросе, куда ее с остальными детьми забросила война Лиги. Она видела картинки в сети. Но ничто не могло подготовить ее к тому, что уехала она в пять лет, а возвращается в четырнадцать.
     - Что? - переспросила она, потому что отец что-то сказал, а она не поняла.
     - Я спросил, хочешь ли ты по дороге домой заехать в кондитерскую, как мы с тобой всегда заезжали,
     Кондитерская. Как она могла забыть это слово?
     Очень просто. Кроме Петры, в Боевой школе был только один мальчик из Армении, на три класса старше. Он ушел в Тактическую школу через несколько месяцев после прихода Петры, так что они почти не встречались. Из Наземной школы в Боевую она пришла в семь лет, а ему было десять, и он ушел, даже не покомандовав армией. Удивительно ли, что у него не было охоты болтать по-армянски с какой-то пигалицей только что из дома? Так что Петра не говорила по-армянски практически все девять лет. Ее язык был языком пятилетнего ребенка. Очень трудно было сейчас говорить на нем и еще труднее - понимать.
     Как сказать отцу, что он бы очень облегчил ей жизнь, если бы заговорил на общем языке Флота - фактически на английском? Естественно, отец его знал - они с матерью специально говорили дома по-английски, когда Петра была маленькой, и у нее не было языковых трудностей в Боевой школе. И этим, как теперь сообразила Петра, тоже объясняются ее теперешние трудности. Как часто отец произносил армянское слово ?кондитерская?? Когда они бывали в городе, заехать в кондитерскую он предлагал по-английски и все сладости тоже называл по-английски. Вот уж в самом деле абсурд - зачем ей в Боевой школе могли понадобиться английские названия армянских сладостей?
     - Что ты смеешься?
     - Кажется, папа, я за годы в космосе утратила вкус к сладкому. Хотя, ради старых добрых времен, я надеюсь, что ты будешь опять брать меня с собой в город. Только ты не будешь уже такой высокий, как тогда.
     - И твоя ручка тоже не будет такой маленькой в моей руке. - Он тоже засмеялся. -- Нас лишили тех лет, что могли бы оставить бесценные воспоминания.
     - Да, - согласилась Петра. - Но я была там, где должна была быть.
     А так ли? Это ведь я сорвалась первой. Я прошла все тесты, кроме тех, которые были по-настоящему важны, и на них я сорвалась первой. Эндер меня утешал, говорил, что полагался на меня больше всех и потому нагружал больше всех, но ведь он нагружал нас всех и полагался на нас всех, а сорвалась именно я. Никто никогда об этом не говорил; на Земле, наверное, ни одна живая душа об этом не знает. До той самой минуты, когда Петра заснула посреди боя, она была из лучших. А после этого, хотя Петра больше не срывалась, Эндер уже никогда не доверял ей. Ее всегда кто-нибудь подстраховывал, чтобы, если она вдруг перестанет командовать своими кораблями, ее тут же подменили. Она была уверена, что кто-то назначен на подмену, но не спрашивала кто. Динк? Боб? Боб, да. Поручил ему это Эндер или нет, но Петра знала, что Боб всегда за ней следит, готовый взять на себя управление. Она перестала быть надежной. Они больше ей не доверяли. Она сама себе не доверяла.
     Но это она не расскажет своим родным, как не рассказала премьер-министру и журналистам, армянским военным и школьникам, которые собрались встречать Великую Армянскую Героиню войны с жукерами. Армении нужен был герой, а Петра была единственным кандидатом. Ей показали сетевые учебники, где ее имя стояло в одном ряду с величайшими героями Армении всех времен. С портретом, биографией и цитатами из полковника Граффа, майора Андерсона и Мейзера Ракхейма.
     И Эндера Виггина. ?Это Петра первой встала за меня, рискуя собой. Это Петра обучила меня так, как никто другой не мог бы. Всем, чего я достиг, я обязан ей. А в последней кампании, когда бой шел за боем, на нее я полагался как на командира?.
     Эндер знать не мог, как ей больно от этих слов. Конечно, он хотел ее убедить, что по-прежнему на нее полагается. Но она знала правду и эти слова воспринимала как жалость. Как ложь из доброты.
     И вот она дома. Нигде на Земле она не была такой чужой, потому что здесь ей полагалось чувствовать себя дома, а это не получалось. Здесь ее никто не знал. Здесь знали талантливую девочку, которую увезли прочь среди прощальных слез и мужественных слов любви. Знали героиню, вернувшуюся в ореоле победы, освещающем каждое ее слово и каждый жест. Но здесь не знали и никогда не узнают девочку, которая под неимоверным напряжением сломалась и посреди боя... просто заснула. Гибли корабли, гибли люди - настоящие люди, не компьютерные персонажи, а она спала, просто спала, потому что ее тело больше не могло бодрствовать. Эта девочка будет навсегда скрыта от всех глаз.
     И от всех глаз будет скрыта и та девочка, что следила за каждым шагом окружающих ее мальчишек, оценивая их способности, просчитывая их намерения, решительно настроенная использовать любое преимущество, отказываясь склониться перед кем-либо из них. Здесь же ей полагалось снова стать ребенком. Ребенком постарше, конечно, но все равно ребенком. Зависимым от своих родных.
     Но ведь после девяти лет настороженности разве не отдохновением будет отдать свою жизнь в руки других? Разве нет?
     - Мама хотела приехать, но боялась. - Отец чуть засмеялся, будто это было забавно. - Ты понимаешь?
     - Нет, - ответила Петра.
     - Не тебя боялась, - сказал отец. - Своей перворожденной дочери она никогда бояться не будет. Но камеры, политики, толпы - мама женщина кухни, а не базара. Ты понимаешь?
     Петра вполне понимала его армянскую речь, если это отец имел в виду, потому что он сообразил и стал говорить простым языком, делая едва заметные паузы между словами, чтобы ее не захлестнул речевой поток. За это она была ему благодарна, но и смущалась, что ей нужна такая помощь и что это так заметно.
     А чего она не понимала - это страха