б тоже не остался сиротой. У него был дом, куда можно было вернуться. Конечно, детских воспоминаний у него не было. Но они были у Николая, и Боб черпал их у него как свои.
     Это были хорошие люди - мать с отцом. Боб никогда не чувствовал себя у них чужаком, незваным гостем, даже просто гостем. Было так, будто он всегда был с ними и должен был быть. Он им понравился, они его полюбили. Это было совершенно странное и восхитительное чувство - быть с людьми, которым ничего от тебя не нужно, кроме твоего счастья. Которые рады просто твоему присутствию.
     Но когда ты сходишь с ума в четырех стенах, не важно, насколько ты уживаешься с людьми и насколько ты их любишь, как ты им благодарен за доброту. Они все равно доведут тебя до белого каления. Все, что они делают, раздражает, как застрявшая в ушах назойливая мелодия. Все время хочется им крикнуть, чтобы они заткнулись! Но ты этого не делаешь, потому что ты их любишь и знаешь, что они от тебя уже тоже бесятся, и пока нет надежды освободиться, все так и будет...
     И когда наконец раздается стук в дверь, и ты ее открываешь и понимаешь, что наконец-то сейчас начнется новое.
     За дверью стояли полковник Графф и сестра Карлотта. Графф в штатском костюме, а сестра Карлотта в причудливом рыжеватом парике, который придавал ей очень глупый, но чем-то симпатичный вид. Вся семья узнала их сразу - кроме Николая, который никогда сестру Карлотту не видел. Боб и его семья бросились их приветствовать, но Графф поднял руку, а сестра Карлотта приложила к губам палец. Они вошли, закрыли за собой дверь и поманили всех в ванную.
     Там тесновато было - вшестером. Мать с отцом встали в душ, а Графф привесил к потолочной лампе машинку. На ней замигал красный огонек, и тогда Графф тихо заговорил;
     - Привет. Мы пришли вас отсюда забрать.
     - А зачем такие предосторожности? - спросил отец.
     - Потому что система безопасности прослушивает все, сказанное в этой квартире.
     - Чтобы нас защитить, они за нами шпионят? - удивилась мать.
     - Иначе быть не может, - ответил отец.
     - Поскольку каждый звук, который мы произносим, просочится в систему, - сказал Графф, - и почти наверняка потом просочится и за ее пределы, я принес вот эту машинку. Она слышит каждый звук и генерирует контрзвук, который с ним интерферирует, так что нас почти наверняка не подслушают.
     - Почти? - переспросил Боб.
     - Поэтому мы не будем вдаваться в детали, - сказал Графф. - Я вам объясню только следующее: я министр колонизации, и у нас через несколько месяцев улетает корабль. Достаточно времени, чтобы вывезти вас с Земли и доставить на Эрос к моменту запуска.
     Но Графф, произнося эти слова, качнул головой, и сестра Карлотта тоже усмехнулась и помотала головой, так что все поняли: это все ложь. Легенда прикрытия.
     - Мы с Бобом уже бывали в космосе, ма, - сказал Николай, подыгрывая. - Там совсем не плохо.
     - Для этого мы и выигрывали войну, - поддержал Боб. - Муравьеподобные хотели захватить Землю как раз потому, что она очень похожа на обитаемые ими миры. Теперь, когда их нет, мы освоим их миры, которые вполне должны нам подойти. Это же справедливо?
     Родители, конечно, поняли, что происходит, но Боб достаточно знал мать и понимал, что сейчас она будет задавать совершенно ненужные и опасные вопросы - просто чтобы удостовериться.
     - Но мы же на самом деле не... - начала она, но отец ласково прикрыл ей рот рукой.
     - Это только для нашей безопасности, -- сказал отец. - Когда выйдем на световую скорость, для нас пройдет только пара лет, а на Земле - десятилетия. Когда мы достигнем другой планеты, все, кто хочет нашей гибели, сами давно перемрут.
     - Как Иосиф и Мария бежали в Египет, - сказала мать.
     - Именно так, - ответил отец.
     - Только они потом вернулись в Назарет.
     - Если Земля загубит сама себя в какой-нибудь глупой войне, - сказал отец, - нам это будет все равно - мы станем жителями нового мира. Радуйся этому, Елена, потому что это значит, что мы сможем остаться вместе. - И он поцеловал ее.
     - Мистер и миссис Дельфийски, пора. Пожалуйста, соберите мальчиков.
     Графф протянул руку и снял с лампы глушитель.
     Солдаты, ожидавшие в коридоре, были одеты в мундир МКФ. Греческих мундиров видно не было. Все эти молодые люди были вооружены до зубов. Процессия быстрым шагом направилась к лестнице - никаких лифтов, никаких ящиков, в открытую дверь которых противник может метнуть гранату или ударить из десятка автоматических стволов. Боб наблюдал, как идущий впереди солдат видит все, заглядывает за каждый угол, отмечает свет под каждой дверью коридора - его ничто не могло бы застать врасплох. Боб видел, как движется тело этого человека под одеждой - от сдержанной силы одежда казалась на нем бумажной салфеткой, которая может в любой момент лопнуть под напором мыши, поскольку ничто не может сдержать этого человека, кроме его собственного самообладания. Он будто даже вместо пота выделял чистый тестостерон. Он был таким, каким положено быть мужчине. Он был солдатом.
     А я никогда не был солдатом, подумал Боб. Он попытался вспомнить, каким он был в Боевой школе, одетый в перешитый костюм, который никогда нормально на нем не сидел. Он всегда был похож на ручную обезьянку, выученную передразнивать человека. Как еле выучившийся ходить младенец, нацепивший вещи старшего брата. Тот человек, что шел сейчас впереди, - вот таким Боб хотел бы вырасти. Но Боб, как ни старался, не мог представить себя no-настоящему большим. Даже нормального роста. Он всегда будет смотреть на мир снизу вверх. Он может принадлежать к мужскому полу, может быть человеком - или хотя бы похожим на человека, но по-настоящему мужчиной он не будет никогда. Никто никогда не посмотрит на него и не скажет: ?Вот это Мужчина!?
     Ну, зато этот солдат никогда не отдавал приказы, которые изменили ход истории. Хорошо смотреться в мундире - не единственный способ завоевать себе место в мире.
     Три пролета вниз по лестнице, короткая остановка у задней двери, когда двое солдат вышли и подождали сигнала от вертолета МКФ в тридцати метрах от дома. Вертолет просигналил. Графф и сестра Карлотта повели группу вперед все тем же быстрым шагом. Они не смотрели по сторонам, только на вертолет. Все сели, пристегнулись, вертолет взмыл с травы и полетел над самой водой,
     Мать все хотела выяснить, в чем же истинный план, но на этот раз обсуждение прервал Графф жизнерадостным криком: ?Давайте подождем с разговором, пока можно будет не кричать!?
     Матери это не понравилось, и никому не понравилось, но сестра Карлотта улыбалась всепонимающей монашеской улыбкой, как личная представительница Богоматери, и не верить ей было невозможно.
     Через пять минут полета вертолет сел на палубу субмарины. Это была большая лодка с полосами и звездами Соединенных Штатов, и Бобу пришла в голову мысль: ведь неизвестно, какая страна похитила остальных детей. Что, если они летят прямо в руки врагов?
     Но когда вертолет сел, стало видно, что хотя весь экипаж в форме США, оружие есть только у солдат МКФ, которые сопровождали вертолет, и еще у полудюжины людей в той же форме, ожидавших на палубе. Поскольку власть исходит из ствола винтовки, а единственными владельцами стволов были здесь люди Граффа, Боб несколько успокоился .
     - Если вы нам скажете, что и здесь нельзя разговаривать... - начала мать, но, к ее ужасу, Графф опять поднял руку, а сестра Карлотта опять поднесла палец к губам, и Графф поманил всех следовать за передовым солдатом по узким коридорам подлодки.
     Наконец все шестеро снова набились в тесное помещение - на этот раз каюту старпома - и снова подождали, пока Графф привесит к потолку свой глушитель. Когда замигал огонек, мать заговорила первой.
     - Я все пытаюсь придумать для себя доводы, что нас не похитили, как всех остальных, - сухо сказала она.
     - Вы правильно поняли, - ответил Графф. - Их похитила группа монахинь-террористок при содействии жирных старых бюрократов.
     - Он шутит, - быстро сказал отец, пытаясь смягчить гнев матери.
     - Я знаю, что он шутит! - отрезала мать. - Но мне эта шутка не кажется смешной. Мы столько пережили, и вот нам предлагают подчиняться без единого слова, без вопросов - просто... верить, и все.
     - Прошу прощения, - сказал Графф. - Но ведь вы верили греческому правительству - там, где вы до сих пор были. Кому-то надо верить, так почему не нам?
     - Греческая армия хотя бы объяснила нам, что делает, и делала вид, что у нас тоже есть право решающего голоса.
     ?Мне с Николаем ничего не объясняли?, - хотел сказать Боб, но промолчал.
     - Ну-ну, дети, не будем ссориться, - сказала сестра Карлотта. - План очень простой. Греческая армия продолжает охранять квартиру, будто вы все еще там, приносит еду и стирает белье. Это вряд ли кого-нибудь обманет, но зато у греческого правительства будет чувство, что оно участвуют в операции. Тем временем четыре пассажира, отвечающие описанию вашей внешности, но под другими именами, летят на Эрос, грузятся на первый идущий в колонии корабль, и только после старта делается заявление, что семья Дельфийски ради собственного спасения решилась на эмиграцию и начинает новую жизнь в новом мире.
     - А где мы будем на самом деле? - спросил отец.
     - Этого я не знаю, - очень просто ответил Графф.
     - И я тоже, - добавила сестра Карлотта.
     Семья Боба уставилась на них недоверчивым взглядом.
     - Значит, мы не останемся на этой подлодке, - заключил Николай, - потому что тогда вы точно знали бы, где мы.
     - Двойная слепая игра, - сказал Боб. - Они нас разделят. Вы в одну сторону, я в другую.
     - Этого не будет, - твердо сказал отец.
     - Хватит с нас разделенной семьи, - поддержала его мать.
     - Это единственный способ, - настаивал Боб. - Я это знал. И я... я хочу, чтобы так было.
     - Ты хочешь расстаться с нами? - спросила мать.
     - Это меня они хотят убить.
     - Мы этого не знаем! - возразила мать.
     - Но это наверняка так. Если меня с вами не будет, то даже если вас найдут, вряд ли тронут.
     - А если мы разделимся, - сказал Николай, - это меняет картину поиска. Ищут отца, мать и двоих сыновей. А сейчас будет отец, мать и один сын. И еще - бабушка с внуком. - Николай улыбнулся сестре Карлотте.
     - Я вообще-то надеялась сойти за тетку.
     - Ты так говоришь, будто уже знал этот план! - возмутилась мать.
     - Это же очевидно было, - ответил Николай. - С того момента, как нам в ванной изложили легенду. Иначе зачем полковник Графф привез бы с собой сестру Карлотту?
     - Мне это не было очевидно, - сказала мать.
     - Мне тоже, - добавил отец. - Видишь, что получается, если сыновья - военные гении.
     - Как надолго? - настойчиво спросила мать, - Когда это кончится? Когда Боб снова будет с нами?
     - Я не знаю, - ответил Графф.
     - Мам, он и не может знать, - объяснил Боб. - До тех пор, пока мы не узнаем, кто похитил детей и зачем. Когда мы будем знать, в чем именно состоит угроза, тогда и будем решать, приняв достаточные меры, чтобы можно было высунуться из укрытия.
     Мать разразилась рыданиями:
     - Юлиан, и ты этого хочешь?
     Боб обнял ее - не потому, что ему самому это было нужно, но потому, что знал, насколько это сейчас нужно ей. Прожитый с семьей год не дал ему полного понимания людских эмоциональных реакций, но Боб понимал примерно, какие они должны быть. И одна такая нормальная реакция у него сейчас была - он чувствовал себя виноватым за то, что может лишь изобразить то, что нужно матери, а не ощутить это сердцем. Слишком поздно он изучил этот язык, чтобы тот стал родным. На языке сердца Боб всегда будет изъясняться с акцентом.
     На самом деле, хоть он и любил свою семью, ему хотелось сейчас найти место, где можно будет начать работать, искать контакты, необходимые для получения информации, которая поможет разыскать друзей. Кроме самого Эндера, из всего Эндерова джиша остался на свободе только он. Он нужен друзьям, и он уже достаточно времени растратил зря.
     Он прижался к матери, она притиснула его к себе и пролила много слез. Боб обнялся с отцом, хотя и куда короче, а с Николаем они только хлопнули друг друга по плечам. Все эти жесты были для Боба чужими, но он знал, что они значат, и принимал их как настоящие.
     Лодка была быстрой. После недолгого перехода она пришла к оживленному порту - Салоникам, как решил Боб, хотя это мог быть любой грузовой порт Эгейского моря. В гавань лодка входить не стала - она всплыла между двумя кораблями, шедшими в гавань параллельным курсом. Мать, отец, Николай и Графф перешли на торговый корабль в сопровождении двух солдат, переодетых в штатское, будто это могло изменить их военную повадку. Боб и Карлотта остались на лодке. Ни одна группа не знала, куда направляется другая. Попыток установить контакт тоже не будет. Это было для матери еще одним ударом.
     - Почему нельзя переписываться?
     - Ничего нет легче, чем отследить в сети письмо, - сказал отец. - Даже если будем пользоваться сетевыми псевдонимами, если кто-то найдет нас, то обнаружит и нашу регулярную переписку с Юлианом, а тогда выследить его будет делом техники.
     Это мать поняла. Разумом, но не сердцем.
     В недрах субмарины Боб с сестрой Карлоттой сели за столик в кают-компании.
     - Ну? - спросил Боб.
     - Ну, - ответила сестра Карлотта.
     - Куда мы теперь?
     - Я понятия не имею. Нас передадут на другой корабль в другом порту, и когда мы сойдем, я получу фальшивые документы, по которым мы будем жить. Но куда нам направиться оттуда, я действительно не имею понятия.
     - Надо переезжать. Не жить на одном месте больше нескольких недель, - сказал Боб. - И мне нужно будет входить в сети на каждом новом месте под новым именем, чтобы никто не проследил.
     - Ты серьезно думаешь, что кто-то может обработать всю почту всего мира и из всех выбрать именно нас? - спросила сестра Карлотта.
     - Да. Это, наверное, и без того делается, так что осталось только запустить поиск.
     - Но это же миллиарды писем каждый день!
     - Потому-то столько клерков и сидят на проверке электронных адресов на центральном коммутаторе, - усмехнулся Боб.
     Она не улыбнулась в ответ.
     - Ты действительно наглый и непочтительный мальчишка.
     - Ты в самом деле предоставляешь мне решать, куда нам направиться?
     - Отнюдь. Я лишь хочу подождать и принять решение, с которым будем согласны мы оба.
     - Слишком прозрачный предлог. Ты просто хочешь подольше пробыть на этой лодке, где столько красавцев мужчин.
     - Уровень грубости твоих шуток вырос даже по сравнению с тем периодом, когда ты жил на улицах Роттердама, - холодно-аналитическим тоном сделала заключение сестра Карлотта.
     - Война, - пожал плечами Боб. - Она меняет мужчин.
     Карлотта больше не могла сдержаться. Пусть она только один раз прыснула, а улыбка продержалась лишь миг, этого хватило. Она все еще любила Боба. И он, к своему удивлению, обнаружил, что тоже тепло к ней относится, хотя уже много лет прошло с тех пор, как он жил у нее и она готовила его в Боевую школу. Удивился Боб потому, что в те времена он сам себе не сознавался в своей привязанности. После гибели Недотепы он не хотел себе признаваться в привязанности к кому бы то ни было. Но теперь он понял правду. Он был очень привязан к сестре Карлотте.
     Конечно, пройдет какое-то время, и она тоже начнет действовать ему на нервы, как родители. Но тогда они хотя бы смогут подняться и переехать. Не будет солдат, запрещающих выходить из комнаты и подходить к окнам.
     А если уж эта ситуация достанет по-настоящему, Боб может удрать и жить один. Этого он сестре Карлотте никогда не скажет, потому что она лишь разволнуется без всякой пользы. А к тому же она и так уже должна это знать. Она видела данные тестов, а эти тесты должны рассказывать о личности все. Да что там, она его, наверное, знает лучше, чем он сам себя знает.
     Конечно, он помнил, что, когда проходил тесты, вряд ли отвечал на них правду. Он тогда уже достаточно прочел по психологии и точно знал, какие нужны ответы для того профиля, который отбирают в Боевую школу. Так что на самом деле по этим тестам сестра Карлотта не знает его совсем.
     Да, но ведь он понятия не имел, какие ответы были бы правдивыми - тогда или сейчас. Значит, сам себя он тоже знает не лучше.
     А сестра Карлотта наблюдала за ним и была по-своему мудра, так что все-таки она знает его лучше, чем он сам себя знает.
     Ладно, все это просто смешно. Смешно думать, что один человек может по-настоящему знать другого. Можно привыкнуть друг к другу, привыкнуть настолько, что будешь точно знать, когда и что скажет твой друг, сможешь говорить за него, но никогда не будешь знать, почему человек говорит или поступает так или иначе, потому что люди сами себя не могут понять. Никто никого не понимает.
     И все-таки мы как-то живем вместе, и в основном в мире, и что-то у нас довольно прилично получается из совместной деятельности. Люди женятся, и браки не распадаются, люди рожают детей, и из них вырастают порядочные люди, строят школы и заводы, фабрики и фермы, дающие в какой-то степени приемлемый результат - и при этом никто понятия не имеет, что делается в голове у другого.
     Барахтаемся и кое-как вылезаем - вот что мы, люди, делаем.
     И эту сторону человеческой жизни Боб больше всего не любил.

5

ЧЕСТОЛЮБИЕ

     Кому: Locke%espinoza@poiriet.gov
     От: Graff%%@co!min.com
     Тема: Поправка

     Меня попросили передать Вам сообщение, что угроза разоблачения снимается с извинениями. Вам также не следует беспокоиться, что Ваш псевдоним слишком широко известен. Он был вскрыт по моему указанию несколько лет назад, и хотя Ваша личность стала известна широкой группе людей, бывших тогда под моим началом, у этих людей нет причин нарушать конфиденциальность, тем более что это противоречило бы их характеру и привычкам. Единственное исключение из этого правила теперь наказано обстоятельствами. От себя лично позвольте мне сказать, что я не сомневаюсь в Вашей способности достичь Вашей честолюбивой цели. Моя единственная надежда - что в случае успеха Вы будете подражать Вашингтону, Мак-Артуру или Августу, а не Наполеону, Александру или Гитлеру.
     Минкол.

     Время от времени Питера просто одолевало желание открыть кому-нибудь, что в действительности происходит в его жизни. Этому желанию он, конечно, не поддавался никогда, поскольку рассказать об этом значило бы разрушить это. Но теперь в особенности, когда рядом нет Валентины, почти невыносимо было читать в библиотеке личное письмо министра колонизации и не закричать другим студентам: ?Эй, смотрите!?
     Когда они с Валентиной впервые прорвались в главные политические сети и поместили статьи - или, как в случае Валентины, диатрибы, - они тогда немножко посмеялись, пообнимались, попрыгали. Но Валентина тут же вспомнила, насколько противна ей половина всех позиций, которые она была вынуждена отстаивать под личиной Демосфена, и сестра настолько помрачнела, что у Питера радость тоже улеглась. Да, Питер скучал по Валентине, но совсем не скучал по ее возражениям и нытью, что она должна изображать адвоката дьявола. Она никак не могла понять, насколько интересна сама по себе личность Демосфена, насколько забавно с ней работать. Что ж, он уступил ей, уступил задолго до того, как она с Эндером полетела на какую-то там дальнюю планету. Она уже поняла к тому времени, что Демосфен даже в самых отвратительных своих проявлениях был катализатором, двигателем событий.
     Валентина. Как глупо предпочесть Эндера и изгнание Питеру и жизни. Глупо сердиться из-за необходимости не пускать Эндера на Землю. Для его же защиты, говорил ей Питер, и разве события не доказали его правоту? Если бы он вернулся домой, как хотела вначале Валентина, был бы он сейчас пленником, зависящим от воли своих похитителей, или мертвецом - если бы похитители не смогли склонить его к сотрудничеству. Я был прав, Валентина, как всегда был прав во всем. Но ты выбрала мягкость вмес