умрет  на  самом  деле,  не
превратится в прах. Но в это нужно было  поверить.  Эндер  не  сразу  взял
ножи. Он провел пальцем по лезвию и взял Хьюмана за запястья.
     - Для тебя - это выглядит не как смерть. Но для меня - я только вчера
увидел тебя, а сегодня ночью я понял, что ты мой брат, так же как и  Рутер
- мой отец. А теперь, когда взойдет солнце, я уже не смогу больше с  тобой
заговорить. Я чувствую это, как смерть,  Хьюман,  смерть  по  отношению  к
тебе.
     - Приходи и посиди в моей тени, -  сказал  Хьюман.  -  Посмотри,  как
блестит солнце сквозь дымку моей листвы. Обопрись спиной о  мой  ствол.  И
еще одно. Добавь еще одну повесть к "Королеве Пчел и Гегемону". Назови  ее
"Жизнь Хьюмана". Расскажи всему человечеству, как  я  был  зачат  на  коре
дерева моего отца, родился в полной темноте, питался  материнской  плотью.
Расскажи, как я покинул жизнь  мрака  и  перешел  в  другую  жизнь,  жизнь
полусвета, как учился языку от жен, а затем начал учиться дальше,  учиться
тем чудесам, которые дарили нам Пайпо и Лайбо,  а  затем  Майро  и  Аунда.
Расскажи, как прошел последний день моей второй  жизни,  о  том,  как  мой
родной брат спустился с небес и мы составили  соглашение  между  людьми  и
свиноподобными  и  стали  одним  родом;  ни  родом  людей   и   ни   родом
свиноподобных, единым родом ременов. А  затем  мой  лучший  друг  дал  мне
пропуск в третью жизнь, жизнь, полную света, чтобы я мог тянуться к солнцу
и давать жизнь тысячам детишек.
     - Я напишу твою историю, - сказал Эндер.
     - Тогда, действительно, я буду жить вечно.
     Эндер взял ножи, Хьюман лег на землю.
     - Олхейдо, - крикнула Новинха. - Квим! Возвращайтесь домой. Эла, и ты
тоже.
     - Я буду смотреть, мама. Я - ученый, - сказала Эла.
     - Ты забыла о моих глазах, - проговорил Олхейдо. - Я запишу  все.  Мы
сможем  показать  людям,  как  рождался  договор.  И  мы  сможем  доказать
свиноподобным, что Говорящий подписал договор по их законам тоже.
     - Я тоже никуда не пойду, - сказал  Квим.  -  Даже  Проклятый  Виггин
встал на Крест.
     - Можешь остаться, - мягко произнесла Новинха.  Все  молча  стояли  у
края очищенной площадки. Рот Хьюмана был заполнен волокнами капума, но  он
почти не жевал его.
     -  Сильнее  жуй,  -  произнес  Эндер,  -  так  ты  ничего  не  будешь
чувствовать.
     - Это  не  имеет  значения,  -  сказал  Мандачува.  -  Это  последние
мгновения второй жизни. Очень хорошо, если ощущаешь боль в теле. Это можно
вспоминать в третьей жизни, и быть выше боли.
     Мандачува и Лиф-итер рассказали Эндеру,  как  следует  резать  и  где
сделать разрез. Это следует делать очень быстро,  говорили  они,  их  руки
касались тех  мест  распростертого  тела,  где  должны  находиться  нужные
органы. Руки Эндера были уверены и тверды, его тело было спокойно. И  хотя
он лишь мельком бросал взгляд на свою жертву, он знал, что за его кровавой
работой, за ним самим  неотступно  следят  глаза  Хьюмана,  следят  глаза,
полные благодарности и любви, полные агонии и смерти.
     Это случилось прямо под его руками, так быстро, что первые  несколько
минут он мог видеть, как оно растет. Несколько крупных органов  скрючились
и начали ссыхаться в тот момент, когда из них проклюнулись  корни;  тонкие
корешки поползли с места на место, пока словно сеть, не опутали все  тело;
глаза Хьюмана расширились  в  предсмертной  агонии;  из  его  позвоночника
пробился маленький зеленый росток, два листочка, четыре листочка...
     Другие свиноподобные радовались и  танцевали.  Лиф-итер  и  Мандачува
взяли ножи из рук Эндера и воткнули их  с  двух  сторон  рядом  с  головой
Хьюмана. Эндер не мог присоединиться к их празднику. Он был  весь  заляпан
кровью и насквозь пропах вонью разделываемого тела. Он отполз от  площадки
на четвереньках и полз по холму до  тех  пор,  пока  танцующая  группа  не
исчезла из виду. Новинха медленно шла за ним.  Оба  они  были  изнурены  и
выжаты переживаниями и работой дня. Они  ничего  не  говорили,  ничего  не
делали, чувствуя только покалывания и жесткие ветви капума, впивающиеся  в
тело то там, то здесь. А где-то под холмом танцевали и пели свиноподобные,
радуясь новой третьей жизни своего брата.


     Боскуинха и епископ  Перегрино  подошли  к  калитке  еще  до  восхода
солнца, чтобы первыми увидеть возвращение Говорящего из леса. Они  пробыли
у калитки не менее десяти секунд, пока наконец не заметили силуэт, стоящий
около кустов на краю леса. Это был мальчик, полусонно справляющий нужду.
     - Олхейдо! - окликнула мэр.
     Мальчик оглянулся, затем торопливо застегнул  брюки  и  начал  будить
остальных, растянувшихся  прямо  в  траве.  Боскуинха  и  епископ  открыли
калитку и направились им навстречу.
     - Это глупо, - сказала  Боскуинха,  -  но  именно  в  этот  момент  я
почувствовала, что  наше  восстание  -  реальность.  Я  впервые  вышла  за
изгородь.
     - Почему они провели ночь за калиткой? - вслух  удивился  епископ.  -
Калитка открыта, они могли идти домой.
     Боскуинха быстро окинула взглядом всю группу, сидящую на траве. Аунда
и Эла, рука к  руке,  как  сестры.  Олхейдо  и  Квим.  Новинха.  А  вот  и
Говорящий. За его спиной  сидела  Новинха,  обняв  руками  за  плечи.  Они
неподвижно сидели, ничего не говоря. Наконец, Эндер посмотрел на них.
     - У нас есть соглашение, - сказал он, - первое настоящее соглашение.
     Новинха протянула завернутый в листья сверток.
     - Они записали его. Чтобы вы могли подписать.
     Боскуинха взяла сверток.
     - Все файлы мы восстановили еще к полуночи,  -  сказала  она.  -  Они
немного не те, что мы спасли в сообщениях вам. Кто бы  ни  был  ваш  друг,
Говорящий, он очень добрый и хороший.
     - Она, - произнес Говорящий, - ее имя Джейн.
     Только теперь Боскуинха и епископ заметили, что лежало на расчищенной
земле сразу у основания холма,  где  спал  Говорящий.  Только  теперь  они
поняли значения темных пятен на руках Говорящего и ногах; поняли,  что  за
бурые брызги у него на лице.
     -  Лучше  бы  вообще  не  иметь  соглашения,  -  в  ужасе  произнесла
Боскуинха, - чем добыть его ценой убийства.
     - Подождите, прежде чем судить сгоряча, - сказал епископ, - я  думаю,
ночная работа значила больше, чем мы можем видеть сейчас.
     Очень мудро, епископ Перегрино, - тихо произнес Говорящий.
     - Я все объясню, если хотите, -  сказала  Аунда.  -  Мы  с  Элой  все
поняли, как и все.
     - Это было подобно обету, - сказал Олхейдо.
     Боскуинха с сомнением посмотрела на Новинху.
     - Вы позволили им смотреть?
     Олхейдо указал на глаза.
     - Когда-нибудь все свиноподобные увидят это, через мои глаза.
     - Это не было смертью, - сказал Квим, - это было воскрешением.
     Епископ подошел и остановился около раскромсанного тела, он  потрогал
маленький росток, поднявшийся из грудной клетки.
     - Его имя Хьюман, - сказал Говорящий.
     - Так же, как ваше, - тихо промолвил епископ. Он обернулся и  оглядел
членов маленькой группы, подвинувшей человечество на шаг вперед. Неужели я
не пастырь, молча спрашивал он себя, неужели еще не проснулся ото сна?
     - Пойдемте со мной, все. Пойдемте в собор. Скоро колокола возвестят о
мессе.
     Дети поднялись и были готовы идти. Новинха тоже встала  и  отошла  от
Говорящего. Затем она остановилась и обернулась, ее глаза приглашали его.
     - Сейчас, - сказал он, - чуть позже.
     Она последовала за епископом в калитку.
     Месса только началась, когда Перегрино заметил Говорящего,  входящего
в собор. Он остановился на мгновение, затем отыскал глазами Новинху  и  ее
семью. В следующее мгновение он оказался рядом и занял  место  возле  нее.
Именно на этом месте сидел Макрам в редкие  случаи,  когда  семья  целиком
посещала мессы.
     Обязанности службы отвлекли  его  внимание.  Через  несколько  минут,
когда Перегрино вновь взглянул на них, Грего уже сидел  возле  Говорящего.
Перегрино вновь  подумал  о  соглашении,  как  девочки  объяснили  ему.  О
значении смерти свинки со странным именем Хьюман, а так же о смерти  Пайпо
и Лайбо. Все связалось в единое целое и  стало  абсолютно  ясным.  Молодой
юноша, Майро, лежал парализованный дома, его сестра Аунда присматривала за
ним.  Новинха,  заблудшая   и   потерянная,   снова   нашлась.   Изгородь,
отбрасывающая тонкую черную тень на умы прихожан, стала совсем прозрачной,
безвредной и невидимой.
     Это было чудо, словно облатка  превратилась  в  тело  Господа  в  его
руках. Как неожиданно и внезапно мы обнаруживаем, что Бог  с  нами,  среди
нас, и именно в тот момент, когда мы уже разуверились  и  сочли,  что  нет
ничего кроме земли и грязи.



                            18. КОРОЛЕВА ПЧЕЛ

     Эволюция не наделила  его  мать  родовым  каналом  и  грудью,  полной
молока. Таким образом  маленькое  создание,  впоследствии  получившее  имя
Хьюман, пробивалось к выходу при помощи рта и зубов. Он и его новоявленные
собратья питались плотью своей  матери.  Так  как  Хьюман  был  сильнее  и
энергичнее, он поедал больше материнского мяса и становился еще крепче.
     Хьюман жил в абсолютной темноте. Когда  его  мать  была  съедена  без
остатка, ничего  не  оставалось  есть,  как  сладкий  нектар,  покрывающий
поверхность его мира. Он еще не знал,  что  вертикальная  поверхность,  по
которой он ползал, это огромное дупло материнского дерева, а нектар -  это
сок этого дерева. Не знал он и о том, что теплые комочки,  больше  чем  он
сам, это старшие свиноподобные,  а  создания  меньше  его  -  его  младшие
сородичи, которые позже его появились на свет.
     Позже  у  него  уже  появились  три  первые  чувства,  три  первичные
потребности: есть, двигаться и видеть свет. Сейчас и потом, с определенным
ритмом, который он пока не  мог  уловить,  в  темноту  врывался  свет.  Он
появлялся вместе со звуком, источник которого он так же  не  мог  уловить.
При этом дерево слегка  содрогалось,  сок  начинал  выделяться  сильнее  и
обильнее, вся энергия  дерева  направлялась  на  изменение  формы  ствола,
появлению отверстия наружу,  пропускающему  свет.  Когда  появлялся  свет,
Хьюман начинал ползти навстречу ему.  Когда  же  свет  гас,  Хьюман  терял
ощущение ориентации и вновь продолжал  бесцельно  ползать  внутри  ствола,
слизывая нектар.
     До того дня, как не осталось ни одного создания крупнее его, все  его
собратья оказались меньше и  слабее.  Однажды  появился  свет,  а  он  был
настолько силен и подвижен, что смог добраться до  зияющего  отверстия  до
того, как оно закрылось. Он не осознанно пополз по трещине в коре дерева и
впервые в жизни ощутил жесткость и остроту  неровностей  коры,  царапающих
его нежное брюшко. Но он с трудом осознавал новое ощущение боли,  так  как
свет ослепил его. Он шел уже не из одного места, свет лился отовсюду.  Это
было уже не серое свечение, а зеленое и желтое. Его восторг  длился  много
секунд. Наконец голоду удалось загасить  его.  Но  здесь,  на  поверхности
материнского дерева, сок сочился только из трещин в коре, его трудно  было
достать, кроме того, другие маленькие некто, намного крупнее его,  толкали
и отпихивали его от мест, наиболее богатых пищей. Это было  новым,  вокруг
был иной мир, иная жизнь, он боялся ее.
     Позднее, когда он обучится языку, он  вспомнит  свое  путешествие  из
тьмы к свету и назовет его путь из первой жизни во вторую, из жизни тьмы в
жизнь полусвета.
                         Говорящий от имени Мертвых, Жизнь Хьюмана, 1:1-5.


     Майро решил покинуть Луситанию. Взять космический корабль  Говорящего
и отправиться в Трондейм. Возможно,  ему  удастся  убедить  Сто  Миров  не
начинать  войну  против  Луситании.  В  худшем  случае,  он  сможет  стать
мучеником, заставить волноваться людские сердца, чтобы они всегда  помнили
о гуманизме и отстаивали его. Чтобы не случилось с ним, это  будет  лучше,
чем оставаться здесь.
     В первые дни после трагического перелезания через изгородь, он быстро
шел на поправку. Он восстановил частичный контроль и ощущения рук  и  ног.
Достаточные для шаркающих  шагов  старика.  Достаточные  для  того,  чтобы
переставлять ноги и руки. Достаточные, чтобы положить конец помощи  матери
в туалете и в обмывании тела. Затем  процесс  выздоровления  замедлился  и
совсем остановился.
     -  Теперь,  -  сказал  Найвио,  -  мы  достигли  уровня   необратимых
последствий. Они необратимы. Тебе очень повезло, Майро, ты можешь ходить и
разговаривать, ты остался целым человеком.  Ты  не  более  ограничен,  чем
здоровый  столетний  старец.  Я  бы  очень  хотел  сказать  тебе,  что  ты
восстановишь свое здоровье  до  того  уровня,  когда  ты  перелезал  через
изгородь. Что ты в  состоянии  выздороветь  и  вновь  обрести  подвижность
двадцатидвухлетнего юноши. Но я рад, что мне не  придется  говорить  тебе,
что  ты  навсегда  останешься  прикованным  к   постели,   беспомощным   и
неспособным ни к чему, кроме слушания музыки  и  сожаления  о  загубленной
жизни.
     "Да, я благодарен", - думал  Майро.  -  "Я  благодарен,  что  подобен
столетнему старцу. Что мои пальцы не свились в бесполезный клубок,  что  я
могу слышать слабое  звучание  собственного  голоса  и  заикание  речи.  Я
благодарен судьбе, и могу рассчитывать еще лет на  восемьдесят  следующего
столетия."
     Когда стало  ясно,  что  за  ним  не  нужен  постоянный  уход,  семья
вернулась к собственным делам и проблемам. Эти дни были слишком  наполнены
всякими событиями, чтобы усидеть дома  с  покалеченным  ребенком,  братом,
сыном, другом. Он понимал это. Он не хотел, чтобы  они  оставались  с  ним
дома. Он тоже хотел быть рядом с ними. Его работа осталась  незаконченной.
Теперь рухнули все барьеры, пришел конец всем бессмысленным  ограничениям.
Теперь он мог беспрепятственно  спрашивать  свиноподобных  о  том,  о  чем
долгие годы только мечтал.
     Сначала он пытался работать через Аунду. Она приходила к нему  каждое
утро и вечер и составляла отчеты  о  проделанной  работе  на  терминале  в
гостиной дома Рибейра. Он прочитывал ее отчеты, задавал вопросы, слушал ее
рассказы. Она очень серьезно запоминала все его вопросы, которые он  хотел
задать свиноподобным. Но спустя несколько дней, он заметил, что,  конечно,
она имела ответы на вопросы Майро, но это были непоследовательные  ответы,
не имеющие характера научного исследования. Все ее  внимание  было  занято
собственной работой. И Майро перестал давать ей задания.  Он  притворялся,
что больше заинтересован в ее исследованиях, что ее работа более важна.
     Правда крылась в  другом.  Он  не  мог  больше  видеть  ее.  Он  стал
ненавидеть  их  встречи.  Для  него  признание  ее  своей   сестрой   было
болезненным и ужасным. Но он знал, что  это  только  его  мнение.  Он  мог
отречься от людских законов, презреть все табу и жить с ней в лесах, среди
свиноподобных. Однако, Аунда была верующей и  зависимой  от  общественного
мнения. Она погрустила, узнав, что Майро стал ее братом, но она  сразу  же
стала отделяться от  него,  начала  сознательно  забывать  его  поцелуи  и
прикосновения, его ласки, его шутки, его клятвы и обещания.
     Лучше, если и он забудет ее тоже. Но он не мог. Каждый раз, когда они
встречались, его ранила ее доброта и терпеливость, ее забота, которой  она
старалась окружить его. Он был ее братом,  братом-калекой,  и  она  должна
быть добра к нему. Но любовь прошла.
     Не желая того, он сравнивал Аунду со своей  матерью,  которая  любила
своего любовника, не взирая на любые препятствия. Но тот, кого так  любила
мать, был полноценным человеком, а не беспомощным каркасом.
     Майро оставался  дома  и  изучал  отчеты  других.  Это  было  пыткой,
сознавать, что он никогда не сможет присоединиться к ним, но  все  же  это
было  лучше  безделья,  бесполезного  слушания  музыки   и   разглядывания
увеселительных картинок. Он смог печатать,  медленно,  поддерживая  правую
руку левой и нажимая указательным пальцем букву за  буквой.  Его  скорость
была смехотворно мала для набивания информации или составления отчетов, но
он мог общаться с компьютером и вызывать информацию из чужих файлов. Таким
образом, он мог быть в  курсе  проводимой  работы  и  не  терять  связи  с
реальностью с того момента, как калитка стала для всех открытой.
     Аунда работала вместе со свиноподобными над лексиконом языков мужей и
жен, разрабатывала систему произношения и транскрипций,  чтобы  они  могли
записать основы своих языков. Ей помогал  Квим,  но  Майро  знал,  что  он
преследовал собственные цели: он намеревался стать  миссионером  в  других
родах свиноподобных,  обращая  их  к  Господу  до  того,  как  они  увидят
"Королеву Пчел и Гегемона"; он намеревался перевести хотя бы часть святого
писания и Библии и говорить со свиноподобными на их языке. Вся эта  работа
с языками свиноподобных и их культурой была очень хорошей  и  важной,  она
закладывала основы на будущее, готовила к контактам с другими  родами.  Но
Майро знал, что с ней  легко  могли  справиться  ученики  дона  Кристиана,
которые рискнули показаться в своих  монашеских  рясах  и  задавали  много
вопросов о свиноподобных, а также отвечали на все  вопросы,  заданные  им,
терпеливо и подробно.  Аунда  позволила  себе  хоть  немного  многословия,
надеялся Майро.
     Настоящую работу, как заметил Майро, проводил со свиноподобными Эндер
с ведущими техниками из службы Боскуинхи. Они вели трубопровод от  реки  к
поляне материнского дерева для того,  чтобы  подвести  воду.  Они  провели
электричество и обучали братьев, как пользоваться  терминалом  компьютера.
Между этим они обучали их примитивным приемам ведения сельского  хозяйства
и  животноводства.  Они  знакомили  их  со  способами  приручения  кабр  и
использованию их для вспашки земли.  Это  были  беспорядочные,  разные  по
уровням технологии и знания, которые сразу обрушились на свиноподобных. Но
Эндер обсуждал эту тему  с  Майро  и  объяснил  ему  свой  замысел,  чтобы
свиноподобные увидели реальные, пусть даже драматические,  но  немедленные
результаты их соглашения. Бегущая вода,  компьютерная  связь,  открывающая
дверь в любую библиотеку мира, электрический  свет  в  ночи.  Но  все  это
оставалось еще магией и чудом, зависящим от человека. В то же время, Эндер
пытался    сохранить    их    самостоятельность,    изобретательность    и
индивидуальность. Блеск электрических огней мог породить множество  мифов,
передающихся от рода к роду, но они будут не сильнее слухов долгие, долгие
годы. Деревянный плуг, коса, борона, семена амаранта - вот то, что  давало
реальные сдвиги, позволяло свиноподобным десятикратно увеличить население,
где бы они не оказались. Все это могло передаваться с  места  на  место  с
баулом семян, сшитым из кожи кабры и навыками работы, хранимыми в памяти.
     Именно в эту работу хотелось бы включиться Майро. Но  что  пользы  от
его скрюченных, трясущихся рук, от его слабых ног  среди  пашен  амаранта?
Что пользы от простого сидения у ткацкого станка? Он даже не может  хорошо
говорить, чтобы учить других.
     Эла работала над развитием новых видов растений Земли и  даже  мелких
видов животных и насекомых, новых форм,  которые  не  только  в  состоянии
сопротивляться Десколаде, но и  нейтрализовать  ее.  Мать  помогала  ей  в
основном советами и лишь изредка практически. Она была полностью поглощена
новой, очень важной и очень секретной работой. Снова, только Эндер  пришел
к Майро и рассказал о том, что знала лишь его семья и Аунда: королева пчел
жива, она снова возродится к  жизни,  как  только  Новинха  найдет  способ
защиты от Десколады, ее и баггеров, порожденных ею. Как только  все  будет
готово, королева пчел оживет.
     И опять это все пройдет мимо Майро. Впервые  в  истории  люди  и  две
чуждые расы будут жить вместе как ремены, а  Майро  не  станет  частью  ни
одной из них. Он стал менее человеком,  чем  свиноподобные.  Он  не  может
н