ев - это их гнев, их руки  -  мои  руки,  их  глаза
видят лишь то, что я им покажу.
   Меня воспаляет ритм: последовательность вопроса - ответа, обращения -
ответа.
   - Епископ приказывает молиться за справедливость,  вот  только  разве
этого нам достаточно?
   - Нет!
   - Pequeninos обещают, что сами  уничтожат  лес,  который  убил  моего
брата, но разве мы верим им?
   - Нет!
   Они заканчивают  предложения  за  меня;  когда  я  прерываюсь,  чтобы
набрать воздуха в легкие, они кричат за меня, так что голос мой  никогда
не затихает, а только исходит из гортаней пяти сотен  мужчин  и  женщин.
Епископ пришел ко мне, наполненный спокойствием и терпением.  Бургомистр
пришел ко мне,  угрожая  полицией,  замешательствами,  что-то  говоря  о
тюрьме. Валентина пришла ко мне, ледяной  интеллект,  говоря  что-то  об
ответственности. Все они знают мою силу, о которой  я  и  сам  не  знал,
силу, которая родилась, когда я перестал  их  слушать  и  сам,  наконец,
сказал людям о том, что лежит у меня на сердце.  Я  перестал  обманывать
людей и дал им правду, и вот теперь прошу: вот кем я стал, кем стали  мы
вместе.
   - Если кто-то обязан покарать тех свиней, которые убили Квимо, то это
только мы. Человеческие руки обязаны отомстить  за  человеческую  жизнь!
Говорят, что убийц осудили на смерть... но  одни  лишь  мы  имеем  право
указать палача! Мы должны проследить, чтобы приговор был исполнен!
   - Да! Да!
   - Они позволили, чтобы мой брат в мучениях умирал от  десколады!  Они
глядели, как его тело сгорает изнутри! А теперь мы сами сожжем их лес  в
пепел!
   - Сжечь их! Огонь! Огонь!
   Ну вот, как они зажигают спички, как вырывают пучки травы и  зажигают
их. Какое же пламя мы разожжем вместе!
   - Завтра мы отправимся в карательную экспедицию...
   - Сегодня! Сейчас! Немедленно!
   - Завтра! Мы не можем ехать сейчас... надо взять воду и запасы...
   - Сейчас! Сегодня! Все спалить!
   - Я говорю вам: мы не доберемся туда за одну ночь. Ведь это же  сотни
километров отсюда. Нужно пару дней, чтобы...
   - Pequeninos тут же, за оградой!
   - Но это ведь не те, что убивали Квимо...
   - Все они сволочи!
   - Но ведь это же не они убили Квимо, правда?
   - Они убили Пипо и Либо!
   - Все они убийцы!
   - Спалить их!
   - Всех их сжечь!
   - Лузитания для нас, а не для зверей!
   Они что, с ума сошли? Как они могут думать, что он разрешит им  убить
этих поросят... ведь они же ничего не сделали.
   - Это Поджигатель! Мы должны наказать лишь Поджигателя и его лес!
   - Наказать их!
   - Убить всех свинксов!
   - Сжечь их!
   - Огонь!
   Мгновение тишины. Перерыв. Оказия. Придумай нужные слова. Думай,  как
из извлечь... ведь они ускользают. Они были  частью  моего  тела,  моего
разума, а вот теперь ускользают. Всего  один  спазм,  и  я  уже  утратил
контроль, если вообще мог иметь над ними хоть малейшую  власть;  ну  что
могу я сказать им в это мгновение, чтобы вернуть им разум?
   Слишком  долго.  Слишком  долго  размышлял.  Детский  голос   прервал
мгновение тишины - голос мальчишки, который еще не  стал  взрослым,  как
раз такой невинный голосок, который сумел кипящий их  сердцах  праведный
гнев довести до взрыва, к извержению неотвратимых действий. Ведь крикнул
ребенок.
   - За Квимо и Христа!
   - Квимо и Христос! Квимо и Христос!
   - Нет! - завопил Грего. - Погодите! Вы не можете сделать этого!
   Все  бегут,  окружая  его,  бросая  на  землю.   Он   становится   на
четвереньках, кто-то наступает на пальцы. Где же тот столик, с  которого
он обращался к ним? Вот он, за него  надо  держаться,  потому  что  меня
раздавят, растопчут, убьют, если не встану, я должен отправиться с ними,
встать и идти с ними, бежать с  ними,  ибо,  в  противном  случае,  меня
просто разнесут на кусочки.
   И вдруг все они исчезли, с воплями и криками, топот ног  переместился
с поросшей травой площади на такие же поросшие  травой  улицы,  поднятые
вверх огоньки, голоса,  вопящие:  "Огонь!"  и  "Спалить!",  и  "Квимо  и
Христос!", все эти звуки и образы, будто лавовый ручей текущий с площади
в сторону леса, ожидающего на ближайшем холме.
   - Боже в небесах, да что же они творят!
   Это Валентина. Грего стоял на коленях возле столика, опираясь на нем,
а рядом стояла Валентина, глядя,  как  вытекают  из  холодного,  пустого
кратера, из места, в котором вспыхнул пожар.
   - Грего, что же ты натворил, сукин сын?
   Я?
   - Я хотел повести их в поход на Поджигателя. Я  хотел  повести  их  в
поход за справедливостью.
   - Ты всего лишь физик, идиот ты  недоделанный.  Ты  что,  никогда  не
слыхал о принципе неопределенности?
   - Физика элементарных частиц. Филотическая физика.
   - Физика толпы, Грего. Ты не руководил ими. Это они руководили тобой.
Теперь же тобой воспользовались, и через мгновение уничтожат  лес  наших
самых лучших друзей, наших адвокатов среди pequeninos. И  что  мы  тогда
будем делать? Ведь это же война между  людьми  и  свинксами,  разве  что
последние проявят нечеловеческую выдержку. И все только  лишь  по  нашей
вине.
   - Поджигатель убил Квимо.
   - Согласна, это преступление.  Но  то,  что  разжег  ты,  Грего,  это
кошмар.
   - Это сделал не я!
   - Тебе советовал епископ Перегрино. Бургомистр Ковано  предостерегал.
Я тебя молила. Ты никого не желал слушать. И, чтобы  там  ни  было,  это
натворил ты.
   - Но ведь ты предостерегала перед волнениями, а не перед этим вот...
   - Это и  есть  волнения,  идиот!  Хуже,  чем  волнения.  Это  погром.
Избиение. Резня младенцев. Это первый шаг на длинном и чудовищном пути к
ксеноциду.
   - Ты не можешь обвинять меня в этом!
   Ее лицо - такое ужасное в блеске луны, в свете, падающем  из  окон  и
дверей бара.
   - Я обвиняю тебя лишь  в  том,  что  ты  натворил.  Несмотря  на  все
предупреждения, ты распалил огонь  в  жаркий,  сухой  и  ветреный  день.
Именно в этом  я  тебя  и  обвиняю.  А  если  ты  не  возьмешь  на  себя
ответственности за все последствия своих поступков, тогда  ты  недостоин
жить в человеческом обществе и, надеюсь, будешь навсегда лишен свободы.
   Она ушла. Куда? Что делать? Ведь я же не могу  оставить  его  самого.
Ведь это нечестно,  оставлять  его  самого.  Только  что  он  был  таким
великим, с полутысячей сердец, разумов, ртов, с тысячью рук и ног. И вот
теперь все исчезло, как будто это  огромное  новое  тело  умерло,  а  он
остался словно дрожащий призрак человека, одинокий вьющийся червяк духа,
лишенный сильного тела, которым только что владел. Никогда еще он не был
таким перепуганным. Его  почти  что  убили  в  своем  стремлении,  чтобы
поскорее избавиться от него... почти что втоптали в траву.
   Но ведь они принадлежали ему. Это  он  сам  создал  их,  превратил  в
единую толпу, и  хотя  его  не  поняли,  для  чего  он  это  делал,  ими
руководило то бешенство, которое он сам возбудил, и тот план, который он
сам вложил им в головы. Просто они не на то замахнулись, вот  и  все.  А
помимо этого, все делали именно так, как он сам от них ожидал.  Так  что
Валентина была права - он за все это был в ответе! То,  что  они  творят
сейчас, это сделал именно он, как будто бы сам бежал во главе и указывал
путь.
   Что же можно сделать?
   Остановить их. Снова воцариться  над  ними.  Встать  перед  толпой  и
умолять, чтобы они остановились. Ведь не затем же  они  побежали,  чтобы
сжечь далекий лес обезумевшего отцовского дерева по  имени  Поджигатель.
Им хотелось устроить резню свинксов, которых знал,  хотя  и  терпеть  не
мог. Он должен им помешать; в противном случае на его руках будет  кровь
жертв, будто смола, которой невозможно ни смыть,  ни  стереть...  пятно,
которое останется уже на всю жизнь.
   Он бросился бежать,  направляясь  по  грязной  полосе  их  следов  на
улицах, по  тропе  втоптанной  в  землю  травы.  Грего  бежал,  пока  не
почувствовал резь в боку, до того места,  где  они  остановились,  чтобы
выломать ограду... Ну почему  же  нет  деструктивного  поля,  когда  оно
нужно? Почему никто не включил его? А потом  помчался  дальше,  где  уже
выстреливали в небо языки пламени. - Стойте! Погасите огонь!
   - Спалить!
   - За Квимо и Христа!
   - Умирайте, свиньи поганые!
   - Вон там один удирает!
   - Убить его!
   - Спалить!
   - Деревья сырые... огонь их не берет.
   - Возьмет!
   - Срубить эту дровеняку!
   - Вон еще одно!
   - Осторожно, эти малые сволочи атакуют!
   - Поломать его!
   - Давай сюда косу, раз сам не способен!
   - Разорвать этих свиней!
   - За Квимо и Христа!
   Кровь брызгает по широкой дуге и пятнает лицо Грего, когда он  скачет
вперед, чтобы помешать им. Знал ли я его? Знал ли голос этого pequenino,
прежде чем он распался в визг агонии и смерти? Уже не узнаю. Его  убили.
Ее. Убили ее. Жену. Никогда не виданную им жену. В таком случае, мы  уже
почти что в центре леса, а этот великан - это материнское дерево.
   - Там вон стоит дерево-убийца! Сразу видать!
   На краях поляны, на которой  рос  громадина  ствол,  меньшие  деревья
начали  наклоняться,  валиться,  ломаться  у  самых   корней.   Какое-то
мгновение Грего думал, что  это  люди  их  срубывают,  но  заметил,  что
поблизости никого  нет.  Деревья  ломались  сами,  бросались  в  объятия
смерти, чтобы своими стволами и  ветками  раздавить  людей-убийц,  чтобы
спасать материнское дерево.
   Несколько секунд им это даже удавалось. Люди вопили от боли,  десяток
или даже два из них  прижали  или  даже  пленили  падающие  деревья.  Но
наконец рухнули все, которые могли, а материнское дерево все еще  стояло
посреди поляны. По стволу  проходили  волны,  как  будто  это  сжимались
кишки, как будто дерево кого-то проглотило.
   - Оставьте его! - заорал Грего. - Это ведь материнское дерево! Оно ни
в чем не виновно!
   Но его заглушили вопли раненых и плененных, крики ужаса, когда до них
дошло, что лес способен ответить ударом на удар, что это уже не кровавая
забава в справедливость и  месть,  но  истинная  война,  и  обе  стороны
ужасны...
   - Сжечь его! Спалить!
   Крик заглушал  вопли  попавших  в  плен.  Листья  и  ветви  сваленных
деревьев вытягивались в сторону материнского дерева; их зажигали, и  они
занимались пламенем. Кое-кто из людей  понял,  что  огонь,  охватывающий
материнское дерево, сожжет и раненых, лежащих под  братскими  деревьями.
Их пытались спасать. Только большинство людей было  охвачено  бешенством
триумфа. Для них материнское дерево было Поджигателем, убийцей; оно было
всем тем, что являлось для них чужим в этом мире, врагом, замкнувшим  их
внутри  ограды,  управителем,  без  всяческой  причины  держащим  их  на
маленьком клочке земли на столь  обширной  планете.  Материнское  дерево
было сейчас палачом и повелителем, чудачеством и угрозой. И  вот  сейчас
они его победили!
   Грего задрожал, слыша крики плененных, которые видели  приближающийся
огонь, отчаянные вопли тех,  которых  огонь  уже  достал,  торжествующую
песнь людей, совершивших это убийство.
   - За Квимо и Христа! За Квимо и Христа!
   Еще немного, и он сам бросился бы бежать. Он не мог вынести того, что
видел, чувствовал  и  слышал:  ярких,  оранжевых  языков  пламени,  вони
горящего тела, треска живого дерева в огне.
   Но он не сбежал. Вместе с остальными Грего работал на  самой  границе
пожара, чтобы извлечь раненых из под ветвей. Он был весь в ожогах,  один
раз на нем занялась  одежда,  но  резкая  боль  не  имела  ни  малейшего
значения,  она  была  чуть  ли  не  милостью,  поскольку  являлась   тем
наказанием, которого он заслужил.  Он  обязан  погибнуть  здесь.  Грего,
возможно, и поступил бы так, бросился бы в огонь, чтобы уже не выйти  из
него, пока не очистится от своего злодеяния, пока от него  не  останутся
только кости и зола... Но раненые люди до  сих  пор  ожидали,  чтобы  их
вырвали из пожара, все еще оставались те, которых он должен был спасать.
А кроме того, кто-то потушил огонь у него на плече, кто-то помог поднять
дерево, чтобы лежащий под ним парень выполз на свободу, и как же мог  он
умереть, ибо был частью всего этого, когда спасал ребенка?
   -  За  Квимо  и  Христа!  -  дрожащим  голоском  прокричал  парнишка,
отодвигаясь от пламени как можно подальше.
   Это он, тот самый малец, слова которого заполнили тишину и  направили
толпу сюда. Это ты натворил, подумал Грего. Это ты оторвал их от меня.
   Мальчишка поднял голову и узнал спасителя.
   - Грего! - воскликнул он и бросился к взрослому, обнимая ручонками за
ноги, прижимая голову к бедру. - Дядя Грего!
   Старший сын Ольгадо, Нимбо.
   - Как мы им показали! - заявил он. - За дядю Квимо!
   Повсюду трещал огонь. Грего поднял мальчишку  и,  пошатываясь,  вынес
его за линию пожара, подальше в темноту,  где  было  холодно.  Все  люди
направлялись в эту сторону, куда их спихивал огонь,  ветер,  подгонявший
пламя.  Большинство  было  как  и  Грего:  обессиленные,   перепуганные,
обожженные на пожаре или же при спасении других людей.
   Но некоторых, может даже и многих, внешний огонь  не  коснулся;  зато
они были обожжены  огнем  внутренним,  тем  самым,  который  развели  на
площади Грего и Нимбо.
   - Спалить их всех! - Голоса то тут, то там; небольшие группки, словно
маленькие водоворотики в широком потоке... только сейчас  он  уже  несет
ветви, факелы из горящего сердца леса. - За Квимо и Христа!  За  Либо  и
Пипо! Никаких деревьев! Долой деревья!
   Шатаясь, Грего выступил вперед.
   - Оставь меня, - попросил Нимбо.
   Вперед.
   - Я сам могу ходить.
   Только дело было слишком срочным. Грего не мог  останавливаться  ради
Нимбо, не мог позволить, чтобы мальчишка шел сам, не мог ожидать его, но
не мог  и  оствить  здесь.  Нельзя  же  оставить  в  горящем  лесу  сына
собственного брата. Потому-то он нес мальчика, а уже через мгновение,  с
ногами и руками, сведенными от  боли  усилий,  с  плечом,  словно  белое
солнце страдания на месте  ожога,  вышел  из  леса  на  покрытое  травой
пространство перед старыми воротами, где тропинка выбегала  из  чащи  на
встречу с дорожкой из лаборатории ксенобиологов.
   Толпа собралась в этом месте. У многих в руках  были  факелы,  но  по
какой-то причине они не приближались к двум отдельным деревьям,  стоящим
на страже: к Человеку и Корнерою. Грего протиснулся меж людьми.  Он  все
еще нес  Нимбо  на  руках.  Сердце  билось  как  сумасшедшее,  оно  было
переполнено страхом и гневом, но в  нем  теплилась  и  искорка  надежды.
Грего  уже  понимал,  почему  люди  с  факелами  остановились,  а  когда
пробрался вперед, то понял, что был прав.
   Около двух  сотен  жен  и  братьев  pequenino  собралось  возле  двух
последних отцовских деревьев. Они были маленькие, и у  них  не  было  ни
малейшего шанса, тем не менее,  поглядывали  они  вызывающе.  Они  будут
сражаться до тех пор, пока не погибнут, но не допустят,  чтобы  эти  два
дерева сгорели... Но они сгорят, если чернь того пожелает, ведь  свинксы
не смогут помешать толпе, переполненной жаждой убийства.
   Но между  поросятами  и  людьми  стоял  Миро,  настоящий  великан  по
сравнению с pequeninos. Он был безоружен, но разложил  руки,  как  будто
желая  всех  их  защитить,  а  может  быть  -   удержать.   И   хриплым,
невразумительным голосом он бросал вызов толпе.
   - Сначала убейте меня! - заявил  он.  -  Вам  нравится  убивать?  Так
убейте меня! Точно так же, как они убили Квимо! Убейте!
   - Не тебя, - ответил ему кто-то с факелом в руке. -  Но  эти  деревья
должны исчезнуть с лица земли. И  все  эти  свинтусы,  если  у  них  нет
достаточно ума, чтобы убежать.
   - Я первый, - еще раз заявил Миро. - Это мои братья. Сначала меня.
   Он говорил громко и медленно, чтобы его поняли. Толпа до сих пор  еще
пылала злостью,  по  крайней  мере  -  некоторые.  Но  многим  уже  было
достаточно, многим же вообще было стыдно, в глубинах собственных  сердец
они открывали чудовищные деяния, которые совершили нынешней ночью, когда
собственные души  они  отдали  во  владение  толпы.  Грего  до  сих  пор
чувствовал это, он до сих пор был объединен с ними. Он знал, что  сейчас
они могут склониться в ту или  иную  сторону:  распаленные  яростью  еще
способны  раздуть  последний  пожар...  но  может  перевесят  и  другие,
остывшие, или же другие, которых разогревал только лишь румянец стыда.
   У него был последний шанс хотя бы частичного  искупления  собственной
вины. Поэтому-то он и вышел, с Нимбо на руках.
   - Меня тоже, - воскликнул он. - Меня тоже убейте, прежде чем подымете
руку апротив этих братьев и этих деревьев.
   - С дороги, Грего, убирайся с этим калекой!
   - Если вы их убьете, то чем будете отличаться от Поджигателя?
   Грего встал рядом с Миро.
   - С дороги! Спалим последних и покончим со всеми!
   Только в голосе этом уже не было уверенности.
   - За вашими спинами пылает пожар, - сказал им Грего. - Слишком  много
уже погибло людей и pequeninos. - Он выговаривал слова  хрипло,  дыхание
было прерывистым от ядовитого дыма в легких.  Но  его  слышали.  -  Лес,
который убил Квимо, растет далеко отсюда, и Поджигатель все так же стоит
целехонький. Сегодня  ночью  справедливость  не  восторжествовала.  Были
только убийства с резней.
   - Свинксы это свинксы!
   - Так?  А  вам  понравилось  бы,  если  бы  было  наоборот?  -  Грего
приблизился к одному из мужчин; тот выглядел усталым, похоже, что он уже
не хотел больше убивать. И Грего обратился именно к  нему,  указывая  на
говорящего от имени толпы. - Вот ты! Хотел бы ты  понести  наказание  за
то, что сделал он?
   - Нет, - буркнул спрашиваемый.
   - Если бы он кого-нибудь убил, то ты сам  посчитал  бы  справедливым,
чтобы кто-то другой пришел к тебе ночью в дом и убил твою жену и детей?
   - Нет. - Уже несколько голосов разом.
   - А почему нет? Люди это люди, так?
   -  Никаких  детей  я  не  убивал,  -  заявил  выступавший  от   имени
большинства. Теперь он пытался защищаться. "Мы" куда-то исчезло.  Теперь
он  был  всего  лишь  человеком,   человеком-одиночкой.   Толпа   таяла,
распадалась.
   - Мы сожгли материнское дерево, - объяснил Грего.
   За его спиной прозвучал  пискливый  звук,  несколько  тихих,  высоких
стонов. Для братьев и  спасшихся  жен  его  слова  стали  подтверждением
наихудших опасений. Материнское дерево сгорело.
   - Это громадное дерево посреди леса... у  него  внутри  были  все  их
дети. Все. Лес не сделал вам ничего плохого, а мы  пришли  и  прикончили
всех их детей.
   Миро сделал шаг вперед,  положил  руку  на  плече  Грего.  То  ли  он
опирался на нем? Или поддерживал?
   Миро заговорил... нет, он обратился не к Грего, к собравшимся:
   - Вы все. Возвращайтесь по домам.
   - Может быть нам следовало бы погасить пожар, - предложил  Грего.  Но
уже весь лес пылал.
   - Возвращайтесь, - повторил Миро. - И не выходите за ограду.
   Но гнев еще не остыл до конца.
   - Какое ты имеешь право нам приказывать?
   - Не выходите за ограду, - сказал Миро. - Некто иной прибудет,  чтобы
защитить pequeninos.
   - Кто? Полиция?
   Люди расхохотались, в  их  голосах  чувствовалась  злость,  поскольку
многие из них сами были полицейскими, либо  же  они  видели  полицейских
среди толпы.
   - Они уже здесь, - сказал Миро.
   Раздалось низкое жужжание, поначалу тихое, едва слышимое среди треска
огня, затем все более громкое. В поле зрения появилось  пять  глайдеров.
Они окружили  толпу,  скользя  над  самой  травой:  то  черные  на  фоне
пылающего леса, то блестящие отражением огня. Наконец они  остановились,
после чего все пять упали на траву. Только теперь люди начали  различать
темные силуэты. С каждой летающей платформы сошло по  шесть  пассажиров.
То, что люди приняли за блестящие машины, смонтированные  на  глайдерах,
оказались живыми существами, не столь крупными как обычный человек, но и
большими  по   сравнению   со   свинксами,   с   большими   головами   и
многофасеточными  глазами.  Они  не  сделали  ни   единого   угрожающего
движения, прост