ет с теми, кто говорит с Петрой.
     - А тому мужику, которого я двинула по яйцам, их ампутировали?
     Снова молчание. Даже без всякого следа интереса. Может, это единственный образованный человек во всей России, который не говорит на общем?
     Петре приносили еду, включался и выключался свет, но никто не приходил говорить с ней, и из комнаты ее не выпускали. Она слышала только звук тяжелых дверей, и было ясно, что ее решили наказать временным одиночным заключением за плохое поведение во время переезда.
     Петра решила не просить пощады. Просто, как только ей стало ясно, что она в изоляции, она тут же приняла это и изолировала себя еще глубже, не реагируя на людей, которые приходили и уходили. Они тоже не пытались с ней заговаривать, так что Петра жила в полном безмолвии.
     Они не понимали, насколько она самодостаточна. Насколько ее разум может показать ей больше, чем способна сама реальность. Она могла вызывать воспоминания пачками, слоями. Вспоминать разговоры дословно. И новые варианты этих разговоров, когда она говорила умные вещи, которые на самом деле придумала потом.
     Она могла даже вспомнить каждый миг битвы на Эросе. Особенно той битвы, посреди которой заснула. Как она тогда устала. Как она боролась со сном. Как разум стал настолько слабеть, что Петра начала забывать, где она, зачем и даже кто она.
     Чтобы уйти от этой бесконечно повторяющейся сцены, Петра попыталась думать о другом. О родителях, о маленьком братце. Она помнила все, что они делали и говорили после ее возвращения, но через некоторое время стали важны только воспоминания о годах до Боевой школы. Те воспоминания, что Петра подавляла девять лет как могла. Все прелести семейной жизни, которых она лишилась. Прощание, когда мама плакала, отпуская ее. Рука отца, когда он вел ее к машине. До того эта рука всегда означала защиту, безопасность, но сейчас рука отца вела ее туда, где защиты и безопасности не будет никогда. Петра знала, что она избрана, но она была всего лишь ребенком и знала, чего ждут от нее. Что она не поддастся соблазну побежать к плачущей матери, вцепиться в нее, закричать, нет, не хочу, пусть кто-нибудь другой идет в солдаты, а я хочу остаться дома, печь с мамой пирожки и сама быть мамой своим куклам. Я не хочу в космос, где меня научат убивать странных и страшных созданий - и людей тоже, которые верили мне, а я... заснула.
     Нет, остаться наедине с воспоминаниями не было для Петры так уж приятно.
     Она попыталась голодать, просто не обращая внимания на приносимую еду, даже воду, ничего не беря в рот. Она ожидала, что к ней обратятся, начнут уговаривать - не тут-то было. Пришла докторша, всадила укол в руку, а когда Петра очнулась, рука болела там, где ставили капельницу, и Петра поняла, что в голодовке толку нет.
     Сначала она не сообразила вести календарь, но после капельницы стала вести календарь на собственном теле, делая зарубки до крови ногтем на запястье. Семь дней на левом, потом на правом, а в голове надо было держать только число недель.
     Хотя Петра не стала доводить их число до трех. Она поняла, что они ее пересидят в конце концов, потому что у них есть другие похищенные, и некоторые, несомненно, пошли на сотрудничество, а раз так, то их вполне устраивает, что Петра сидит в клетке и отстает все больше и больше, так что когда она выйдет, будет последней в том, что они там делают - что бы это ни было.
     Ладно, так какая ей разница? Она ведь и так не собиралась им помогать.
     Но если она хочет искать способ освободиться, то надо, чтобы ее выпустили из комнаты и отвели туда, где она сможет заслужить достаточно доверия, чтобы вырваться.
     Доверия? От нее ожидают лжи, ожидают планов бегства. Поэтому надо быть как можно более убедительной. Очень помогло долгое одиночное заключение - все знают, что изоляция создает страшное давление на разум. Что еще поможет - они наверняка уже знают от других детей, что именно она первой не выдержала на Эросе напряжения битвы. Значит, они поверят, если сейчас она сломается.
     Она стала плакать - это было нетрудно. У нее накопилось много настоящих слез. Но Петра отшлифовала эти эмоции, превратила плач в скулеж, долгий и непрерывный. Нос забился, но она не стала сморкаться. Из глаз лились слезы, и Петра не вытирала их. Подушка промокла от слез и соплей, но Петра ее не передвинула. Она только легла на мокрое пятно волосами и мотала головой, пока волосы не слиплись от носовой слизи, и на лице эта слизь засохла коркой. Петра старалась, чтобы плач ее не становился отчаяннее - пусть не думают, что она хочет привлечь к себе внимание. Она подумала было замолчать, когда кто-то войдет, - но решила, что не надо. Куда более убедительно будет не замечать людей.
     Это помогло. Через день такого поведения к ней зашли и сделали еще один укол. На этот раз она проснулась на больничной кровати и в окно виднелось ясное северное небо. А рядом с кроватью сидел Динк Миекер.
     - Привет, Динк!
     - Привет, Петра. Ты здорово провела этих хмырей.
     - Каждый помогает делу, чем может, - сказала она. - Кто еще?
     - Ты из одиночки вышла последней. Они собрали всю команду с Эроса. Кроме, конечно, Эндера. И Боба.
     - Он не в одиночке?
     - Нет, они не скрывали, кто еще сидит в ящике. Ты устроила себе шикарный выход.
     - А кто второй по длительности?
     - Никто не следил. Мы все вылетели на первой неделе. Ты продержалась пять.
     Значит, две с половиной недели прошло, пока Петра завела календарь.
     - Потому что я дурная.
     - Вернее сказать - упрямая.
     - Знаешь, где мы?
     - В России.
     - Я имела в виду - где в России?
     - Нам сказали, что далеко от всех границ.
     - И какая тут обстановка?
     - Очень толстые стены. Инструментов нет. Постоянное наблюдение. Даже отходы наших тел взвешивают. Я не шучу.
     - И что они заставляют нас делать?
     - Было что-то вроде Боевой школы в варианте для дебилов. Мы долго притворялись, пока наконец Муха Моло не выдержал, когда преподаватель цитировал какое-то самое глупое обобщение фон Клаузевица, и Муха продолжил цитату - абзац за абзацем, а мы все присоединились. Конечно, такой памяти, как у Мухи, ни у кого нет, но мы, в общем, дали им понять, что сами можем обучить их всем этим глупостям. Так что сейчас - просто военные игры.
     - Опять? И ты думаешь, они нам потом опять поднесут, что игры были настоящими?
     - Нет, на этот раз только планирование. Стратегия для России в войне с Туркменистаном. Россия и союз Туркменистана, Казахстана, Азербайджана и Турции. Война с США и Канадой. Война с бывшим блоком НАТО без Германии. Война с Германией. И так далее. Китай. Индия. И полные глупости - вроде войны с Бразилией и Перу, что вообще бессмысленно, но это, может быть, тесты нашей покорности или еще что-нибудь.
     - И все это за пять недель?
     - Три недели дурацких уроков и две недели военных игр. Когда мы составляем план, они, видишь ли, засовывают его в компьютер и показывают нам, как получилось. Когда-нибудь до них дойдет, что единственный способ, когда такие игры не будут потерей времени, - заставить кого-то из нас играть за противника.
     - Я так понимаю, что ты это им сказал.
     - Говорил не раз, но этих типов убедить трудно. Типичная военщина. Становится понятным, зачем надо было создавать Боевую школу. Если бы эту войну доверили взрослым, жукеры сидели бы теперь за каждым столом.
     - Но они все-таки слушают?
     - Я думаю, они все записывают, а потом проигрывают на малой скорости, чтобы понять, не общаемся ли мы телепатически.
     Петра улыбнулась.
     - Так почему ты все-таки в конце концов решила сотрудничать?
     Петра покачала головой:
     - А я не уверена, что решила.
     - Так оттуда же не выпускают, пока не проявишь искреннее желание быть хорошей послушной девочкой.
     - А я не уверена, что проявила.
     - Ладно, что бы ты там ни проявила, а ты из джиша Эндера сломалась последней.
     Прогудел резкий зуммер.
     - Время кончилось, - сказал Динк, встал, наклонился, поцеловал ее в лоб и вышел.

***

     Через полтора месяца Петра по-настоящему радовалась жизни. Тюремщики решили удовлетворить требования детей и дали наконец-то какое-то достойное оборудование. Программы давали возможность вести настоящее стратегическое планирование и тактические игры. Дали доступ к сетям, чтобы можно было изучать страны и их возможности ради реализма игры - хотя было понятно, что все сообщения цензурируются - много их было отвергнуто по различным непонятным причинам. Ребята радовались обществу друг друга, вместе тренировались и с виду казались абсолютно счастливыми и послушными своим русским командирам.
     Но Петра знала и все они знали, что каждый притворяется. Держит кое-что про себя. Допускает глупые ошибки, которые в битве дают шансы, неминуемо используемые любым умным противником. Тюремщики либо понимали это, либо нет. По крайней мере так дети чувствовали себя лучше, хотя никто не говорил об этом вслух. Но все они так поступали, и помогали друг другу, не используя эти ошибки друг друга, чтобы не выдать себя.
     Они болтали много и о многом - о презрении к своим тюремщикам, о Наземной школе, Боевой школе. Командной школе. И конечно, об Эндере. До него этим гадам было не дотянуться, и потому его вспоминали без колебаний, говорили о том, как МКФ бросит Эндера против дурацких планов, которые строит Россия. Они сами знали, что блефуют, что МКФ ничего делать не станет, и даже заявил об этом. И все же там был Эндер, последний козырь.
     Пока однажды один из учителей - бывших учителей - не сообщил им, что пропал корабль колоний с Эндером и его сестрой на борту.
     - А я даже не знал, что у него есть сестра, - сказал Горячий Супчик.
     Никто ничего не ответил, но все поняли, что это неправда. Все они знали, что у Эндера есть сестра. Но... что бы там ни задумал Горячий Супчик, они подыграют и посмотрят, куда игра выведет.
     - Что бы нам ни говорили, одно мы знаем точно, - сказал Горячий Супчик. - Виггин все еще с нами.
     И снова ребята не совсем поняли, что он хотел сказать. Но после очень короткой заминки Шен ударил себя ладонью в грудь и воскликнул:
     - Навеки в наших сердцах!
     - Да, - поддержал его Горячий Супчик. - Эндер - в наших сердцах.
     Едва заметно подчеркнув имя ?Эндер?.
     Но только что он сказал ?Виггин?.
     Перед этим он привлек внимание к тому, что все они знают: у Эндера есть сестра. Они знали и то, что у Эндера есть брат. На Эросе, когда Эндер выздоравливал после срыва, после того, как узнал, что битвы были настоящие, Мейзер Ракхейм им кое-что об Эндере рассказал. И Боб еще потом добавил, когда они сидели взаперти во время войны Лиги. Они слушали, как Боб распространялся насчет того, что значат для Эндера брат и сестра, причины, почему Эндер был рожден в дни ?закона о двухдетности? - потому что и брат и сестра были потрясающе талантливы, но брат - опасно агрессивен, а сестра слишком пассивно-послушна. Откуда Боб все это знал, он не рассказывал, но эти сведения врезались в память всем, как это бывало всегда в те десять дней после победы над жукерами, но до крушения попытки Полемарха подчинить себе МКФ.
     Так что когда Горячий Супчик сказал: ?Виггин все еще с нами?, он имел в виду не Валентину или Эндера, потому что они точно не были ?с нами?.
     Питер - так звали того брата. Питер Виггин. Горячий Супчик хотел сказать, что есть человек, возможно, такой же гениальный, как Эндер, и он все еще на Земле. Может быть, если удастся как-то с ним связаться, он встанет на сторону боевых товарищей своего брата. Может быть, найдет способ их освободить.
     Цель игры теперь была в том, что остается найти способ связи.
     Посылать электронные письма бессмысленно - меньше всего надо было показывать своим сторожам пачку писем, направленных по всем возможным вариантам сетевых имен Питера Виггина. И почему-то в этот вечер Алаи стал рассказывать сказку про джинна в бутылке, которую выбросило на берег. Все слушали с деланным интересом, но знали, что настоящий рассказ начался в самом начале, когда Алаи сказал: ?Рыбак было подумал, что в бутылке записка от какого-нибудь потерпевшего крушение, но когда он вытащил пробку, оттуда как повалил дым...? - и все уже тогда попили. Нужно послать записку в бутылке, записку с самым невинным с виду содержанием, но такую, чтобы понять ее мог только брат Эндера Питер.
     Но Петра, думая на эту тему, решила, что пока другие блестящие умы гадают, как разыскать Питера Виггина, она тем временем может попробовать альтернативный план. Питер Виггин - не единственный человек на свободе, который может помочь. Есть еще Боб. И Боб почти наверняка где-то прячется, так что у него будет куда меньше свободы действий, чем у Питера Виггина, но это не значит, что его нельзя разыскать.
     Петра думала об этом неделю в каждый свободный миг, отвергая план за планом.
     Потом она придумала одну штуку, которая может проскочить мимо цензоров.
     Текст записки она составила в уме очень тщательно, проверяя правильность слов и фраз. Потом, запомнив текст, Петра перевела каждый символ в стандартный двухбайтовый двоичный формат и запомнила код. Потом началась работа по-настоящему трудная. Все делалось в голове, потому что нельзя было довериться ни бумаге, ни даже компьютеру - монитор клавиатуры немедленно передал бы тюремщикам все, что она написала.
     Тем временем Петра нашла на каком-то японском сайте сложное черно-белое изображение дракона и сохранила его в файле. Имея в уме полностью закодированное сообщение, Петра за несколько минут переделала изображение, как ей было надо, и добавила его в подпись к каждому посылаемому письму. На это было затрачено так мало времени, что тюремщики ничего не должны были заподозрить - просто игра с картинкой. Если спросят, Петра скажет, что эту картинку приделала в память об армии Дракона в Боевой школе.
     Конечно, это уже не была просто картинка с драконом. Под ней был стишок.

     Полюбуйся зверем сам
     И отправь его друзьям.
     Это чудо из легенд
     Всем приносит happy end.

     Если спросят, она скажет, что это просто шутка. Не поверят - сотрут картинку, и придется искать иной способ.
     С этих пор Петра рассылала эту картинку с каждым письмом, в том числе к другим детям, и получала ее обратно на их ответах, так что они поняли, что она делает, и стали помогать. Выпускают ли картинку из этого здания, понять было невозможно - на первых порах. Но наконец стали приходить ответы снаружи с той же картинкой. Петра убедилась, что шифрованная записка не удалена из письма.
     Теперь вопрос был только в том, увидит ли записку Боб и посмотрит ли достаточно внимательно, чтобы понять, что здесь есть загадка, которую надо разгадывать.

4

ОПЕКА

     Кому: Graff%pilgrimage@colmin.com
     От: Chamrajnagar%Jawaharial@ifcom.gov
     Тема: Затруднение

     Вы лучше кого бы то ни было знаете, как важно сохранить независимость Флота от махинаций политиков. Именно по этой причине я отверг предложение ?Локи?. В этом случае я был не прав. Ничто так не угрожает Флоту, как перспектива господства одного государства, особенно если, как это кажется вероятным, это именно то государство, что уже проявляло намерения захватить контроль над МКФ и использовать его в своих целях.
     Боюсь, что я был с Локи излишне суров. Я не решаюсь писать ему непосредственно - на Локи можно положиться, но Бог один знает, как Демосфен может использовать официальное извинение от Полемарха. Поэтому прошу Вас поставить его в известность, что моя угроза снимается и что я желаю ему только добра.
     Я умею учиться на своих ошибках. Поскольку один из товарищей Виггина остается сейчас вне контроля агрессора, благоразумие требует, чтобы юный Дельфийски был взят под защиту. Так как Вы сейчас на Земле, а я нет, я даю Вам чрезвычайное право командования любым контингентом МКФ и распоряжения всеми необходимыми Вам ресурсами. Приказ идет по каналам уровня защиты 6 (разумеется). Я особо поручаю Вам НЕ информировать меня или кого бы то ни было о мерах, которые Вы предприняли для защиты Дельфийски или его семьи. Об этом не будет записей ни в системе МКФ, ни в системе какого-либо правительства.
     Кстати, не доверяйте никому в Гегемонии. Я всегда знал, что там гнездо карьеристов, но последние события показывают, что карьеризм там сменился явлением еще худшим: галопирующей идеологией.
     Действуйте быстро. Кажется, мы находимся на грани новой войны - а может быть, просто война Лиги не кончилась.

     Сколько дней нужно просидеть взаперти в окружении охранников, чтобы начать чувствовать себя пленником? Боб не страдал клаустрофобией в Боевой школе и даже на Эросе, где низкие потолки жукеровских туннелей качались над головой, как автомобиль на козлах. Он страдал ею здесь, запертый со своей семьей, мечась по четырехкомнатной квартире. Не мечась даже - у него было такое чувство, будто он мечется, а на самом деле он сидел спокойно, пытаясь придумать, как вернуть себе контроль над собственной жизнью.
     Быть под чужой защитой само по себе достаточно плохо - Боб никогда этого не любил, хотя такое уже случалось, когда Недотепа защищала его на улицах Роттердама, когда сестра Карлотта спасла его от верной смерти, подобрав на улице и отправив в Боевую школу. Но в те оба раза Боб сам мог что-то сделать и проследить, чтобы все шло как надо. Сейчас было не так. Он точно знал, что что-то пойдет как не надо, и сделать ничего не мог.
     Солдаты, охранявшие квартиру и окрестности дома, были отличные и верные ребята, и в этом у Боба не было причин сомневаться. Они его не предадут - наверное.
     Чиновники, которые держат в тайне место его нахождения... нет, это точно будет честный недосмотр, а не сознательное предательство, когда его адрес станет известен его врагам.
     А сам Боб может пока только сидеть и ждать, прикованный к месту собственными защитниками. Они были той паутиной, которая держит его связанным в ожидании паука. И ничего, совсем ничего Боб не мог сделать, чтобы изменить положение. Если бы Греция вела войну, Боба с Николаем приставили бы к работе - составлять планы, вырабатывать стратегию. А когда речь заходила о режиме безопасности, их считали просто детьми, которых надо защищать и о которых надо заботиться. Если бы Боб стал объяснять, что лучший способ его защитить - это выпустить его отсюда, предоставив полностью самому себе на улицах большого города, где он, безымянный и безликий, мог бы затеряться и уйти от всех опасностей, - толку бы не было. Потому что они видели всего лишь ребенка, и ничего кроме. А кто станет слушать ребенка?
     О детях должны заботиться взрослые.
     Те самые, у которых не хватит сил этих детей защитить.
     Бобу хотелось выбить окно и выскочить наружу.
     Но он сидел тихо. Читал книги. Входил в сети под своими многочисленными именами и бродил там, выискивая клочки информации, просочившиеся из военных систем всех стран, надеясь найти что-нибудь, что наведет на следы Петры, Мухи Моло, Влада и Дампера. Какую-то страну, чуть больше проявляющую самодовольства, потому что держит на руках козыри. Или страну, которая стала действовать более осторожно и методично, потому что за ее стратегией появились мозги.
     Но это было бесполезно, и Боб знал, что так он ничего не найдет. Настоящая информация в сети не попадет, пока не станет слишком поздно. Кто-то ее знает. Факты, которые нужны Бобу, чтобы найти своих друзей, есть на десятках сайтов. Боб это знал, знал, потому что так всегда бывает, и потом историки будут на тысячах страниц удивляться: как это никто не сложил два и два? Как это никто не заметил? А вот так. Те, кто владел информацией, не знали, чем владеют, а те, кто мог бы это понять, заперты в квартире на заброшенном курорте, куда и туристы уже не хотят ездить.
     А хуже всего, что даже мать с отцом стали его нервировать. После детства без семьи лучшее, что с Бобом в жизни случилось - это когда сестра Карлотта нашла его биологических родителей. Война закончилась, дети разъехались по своим семьям, и Бо