инксов, всех невинных людей.
   - Только если боги пожелают того, - возразила ему Цинь-цзяо.  Она  не
понимала, почему отец столь угнетен.
   Вань-му подняла голову с колен Цинь-цзяо. Ее лицо покраснело  и  было
мокрым от слез.
   - Джейн и Демосфен тоже умрут, - прошептала она.
   Цинь-цзяо схватила ее за плечо и отпихнула от себя.
   - Демосфен - изменник, - заявила она. Но Вань-му лишь  отвела  глаза.
Теперь она глядела на Хань Фей-цы. - А Джейн... Отче, ты же  сам  видел,
что она такое, насколько она опасна.
   - Она пыталась нас спасти, - сказал ей отец. - А мы отблагодарили ей,
запуская план ее уничтожения...
   Цинь-цзяо  не  могла  ни  слова  выдавить,   ни   пошевелиться;   она
вглядывалась  только   в   отца,   который   протянул   руку   и   нажал
последовательно кнопки записи и очистки экрана.
   - Джейн, - прошептал он. - Если ты меня слышишь... Прости...
   Только никакого ответа не было.
   - Да простят меня все боги. - Отец вздохнул.  -  Я  был  слаб  в  тот
момент,  когда  должен  был  проявить  силу.  И  из-за  этого  дочь  моя
бессознательно совершила зло от моего имени. - Он задрожал всем телом. -
Я должен... очиститься. - Это слово в его устах было пропитано ядом. - И
я уверен, что для этого мне не хватит целой вечности.
   Он отошел от компьютера, повернулся и вышел из комнаты. Вань-му снова
заплакала. Глупые, бессмысленные  слезы,  размышляла  Цинь-цзяо.  Пришло
время торжества. Вот только Джейн отобрала у нее триумф, и в  тот  самый
миг, когда я победила, победу отобрала она. Отобрала у меня отца. Он уже
не служит богам всем своим сердцем, хотя продолжает служить телом.
   И, тем не менее, наряду с горечью понимания этого, девушка испытала и
радость, молнией прошедшую по всему телу. Я оказалась сильнее его. Когда
пришло время испытания, это  я  служила  богам,  а  он  сломался,  упал,
подвел. Я сильнее, чем даже осмеливалась мечтать. Я достойное  орудие  в
руках богов. И кто знает, для чего мною воспользуются они теперь?

Глава 12

ВОЙНА ГРЕГО

   Это  чудо,   что   люди   сделались   достаточно   разумными,   чтобы
путешествовать между мирами.
   Собственно говоря, нет. В последнее время  я  много  об  этом  думал.
Летать в космосе они научились от вас. Эндер утверждает, что им не  были
известны физические законы, пока  ваш  первый  колонизационный  флот  не
добрался до их системы.
   Должны ли мы оставаться дома из опасения, что обучим летать в космосе
мягких, четвероногих, безволосых личинок?
   Только что ты говорила так, будто верила, что люди  и  в  самом  деле
обрели разум.
   Они явно обрели его.
   Не думаю. Мне кажется, что они наши способ притворяться, что разумны.
   Их космолеты летают. Но вот я как-то не заметила ваших, скользящих по
световым волнам пространства.
   В качестве расы мы все еще очень молоды. Но погляди на нас. И погляди
на себя. В наших видах у нас по четыре вида  существ.  Молодые,  которые
всего лишь беспомощные личинки. Партнеров, которые не обладают  разумом:
у тебя это трутни, а у нас - малые матки. Затем уже имеется много, очень
много особей достаточно разумных,  чтобы  выполнять  обычные  мануальные
операции: у нас это делают жены и братья, у тебя - работницы. И  наконец
- существа полностью разумные: мы, отцовские  деревья,  и  ты,  королева
улья. Мы - сокровищница мудрости расы, поскольку только  у  нас  имеется
достаточно времени на размышление, обдумывание. Создание идей - это наше
основное, главное занятие.
   Тем временем, люди частенько только бегают вокруг  да  около,  словно
братья и жены. Будто работницы.
   Не только работницы. Их молодые особи тоже проходят стадии личинок, и
стадии эти длятся  дольше,  чем  считают  некоторые  из  нас.  Когда  же
приходит время репродукции, все превращаются в трутней или малых  маток:
движущиеся машины, у которых всего лишь одна цель  в  жизни:  произвести
половое отношение и умереть.
   Им же кажется, что на всех стадиях они остаются рациональными.
   Они  сами  себя  обманывают.  Даже  в   наилучшем   случае   никогда,
индивидуально, они не поднимаются выше уровня физических  работников.  У
кого из  них  имеется  достаточно  времени,  чтобы  стать  по-настоящему
разумным?
   Ни у кого.
   И никогда ничего они не знают. В их краткой  жизни  не  хватает  лет,
чтобы достичь понимания чего угодно. Тем не  менее,  они  думают,  будто
понимают. С самого раннего детства они внушают себе, будто понимают мир.
Тем  временем,  на  самом  деле  имеется  в  виду,  что  имеют  какие-то
примитивнейшие предрассудки и суеверия. Когда они  созревают,  то  более
осмысленно и с  большей  охотой  изучают  словарь,  с  помощью  которого
выражают эти свои  бессмысленные  псевдознания.  И  они  еще  заставляют
других людей, чтобы те признавали их суеверия за истину. Только никакого
значения это  все  равно  не  имеет.  По  отдельности  все  человеческие
существа глупы.
   В то время, как в массе...
   А в массе - это всего лишь общество глупцов. Только вот, во всей этой
беготне, в этом делании вид,  что  они  умны,  разбрасывании  идиотских,
наполовину понятных теорий на ту или иную тему, то один,  то  другой  из
них и вправду натыкаются на какую-то идею,  которая  на  шажок  ближе  к
истине чем то, что было известно им ранее. И путем слепых проб и ошибок,
приблизительно в половине случаев, правда всплывает наверх и после этого
принимается. Но люди все так же не понимают ее. Они принимают ее  только
лишь как новый предрассудок, в который верят слепо  до  того  мгновения,
когда  какой-то  другой  идиот  придумает  и  введет  в   оборот   новое
усовершенствование.
   Так ты утверждаешь,  что  индивидуально  никто  из  них  не  является
разумным, а группы еще более глупы, чем  отдельные  представители...  Но
когда столько много глупцов занимается тем, чем  притворяются,  что  они
умны, они  достигают  тех  же  результатов,  до  которых  додумалась  бы
по-настоящему разумная раса.
   Вот именно.
   Если они такие глупые, а мы такие разумные, то  почему  у  нас  всего
лишь один улей, который развивается только лишь потому, что нас  хранило
людское существо? И почему ваш научный и  технический  прогресс  зависит
исключительно от них?
   Может быть, разум не столь важная штука, как все считают?
   А может, это мы глупцы, считая, будто  что-то  знаем.  Возможно  люди
единственные могут справляться с тем фактом, что никогда ничего знать  и
невозможно.
   Квара появилась у матери последней. Ее  привел  Садовник,  pequenino,
ассистирующий Эндеру в полевых  работах.  Наполненная  ожиданием  тишина
явно свидетельствовала о том, что Миро еще ничего не говорил. Только все
знали, равно как знала и Квара, зачем они все здесь собрались. Наверняка
будут говорить про Квимо. Эндер уже мог  добраться  на  место...  только
что. И мог сообщить Миро через передатчик, которые оба носили в ушах.
   Если бы с Квимо ничего не случилось, их никто  бы  сюда  не  вызывал.
Просто-напросто Миро сказал бы всем, что нужно.
   Потому-то они уже все знали. Квара изучала лица. Эля явно  потрясена.
Грего сердится... он всегда сердится,  раздражительный  дурак.  На  лице
Ольгадо никакого выражения, лишь  блестят  его  металлические  глаза.  И
мама. Кто смог бы прочесть эту чудовищную маску?  Боль,  это  наверняка,
как и у Эли; бешенство, такое же ищущее  выхода,  как  у  Грего,  и  еще
холодное, нечеловеческое безразличие Ольгадо. Все мы сейчас носим мамино
лицо... один из его слоев. Какая же из его частей является мною? Если бы
я смогла понять саму себя, что  бы  заметила  я  в  сгорбленном  силуэте
сидящей на стуле мамы?
   - Он умер от десколады,  -  сообщил  Миро.  -  Сегодня  утром.  Эндрю
только-только добрался туда.
   - Не произноси этого имени, - сказала мама. Голос ее звучал хрипло от
неумело скрываемого отчаяния.
   - Он погиб как мученик, - продолжил Миро. -  Погиб  именно  так,  как
того желал.
   Мама неуклюже поднялась -  впервые  до  Квары  дошло,  что  мама  уже
старенькая. Она шла, пошатываясь, пока не остановилась перед Миро. И изо
всей силы ударила его по лицу.
   Это было невыносимо. Взрослая женщина,  бьющая  беззащитного  калеку,
это уже достаточно ужасно; но мама, бьющая Миро, который все их  детство
был защитником и спасителем... этого выдержать невозможно. Эля  и  Грего
схватились с мест и оттянули ее, снова посадили на стул.
   - Что ты делаешь! - завопила Эля. - Избиение Миро не вернет  для  нас
Квимо!
   - Это он, и этот камень у него в ухе!  -  крикнула  мама.  Она  снова
бросилась к Миро. Вопреки ее кажущейся  слабости,  ее  с  трудом  сумели
удержать. - Да что ты знаешь о том, как люди желают умирать!?
   Квара была восхищена поведением брата. Он глядел  на  мать  спокойно,
хотя щека побагровела от удара.
   - Я знаю, что смерть - это еще не самая страшная  вещь  на  свете,  -
сказал он.
   - Выйди из моего дома, - приказала мама.
   Миро поднялся.
   - Ты оплакиваешь не его, - сказал он. - Ты даже не знаешь,  каким  он
был.
   - Как ты смеешь мне говорить такое?
   - Если бы ты его любила, то не пыталась бы его задерживать, -  сказал
Миро. Голос у него был тихий, он говорил  нечетко,  и  его  было  трудно
понять. Все слушали молча. Даже мама, в укоре  тишины,  поскольку  слова
эти были ужасны. - Только ты его не любишь. Ты не умеешь  любить  людей.
Ты можешь ими только владеть. А поскольку  они  никогда  не  ведут  себя
точно так, как хотелось бы тебе, мама, то тебе всегда кажется, что  тебе
изменяют. А  поскольку  каждый,  в  конце  концов,  умирает,  ты  всегда
чувствуешь себя обманутой. Только ты обманываешь сама, мама. Используешь
нашу любовь к тебе, чтобы править нами.
   - Миро, - перебила его Эля.
   Квара узнала  этот  тон.  Они  снова  были  детьми,  и  Эля  пыталась
успокоить Миро, склонить его к тому, чтобы смягчить  его  мнение.  Квара
помнила, как Эля заговорила точно так же, когда отец избил маму, а  Миро
заявил: "Убью его. Он не переживет этой ночи". Теперь было точно  то  же
самое. Миро говорил маме ужасные вещи; в словах  его  была  убийственная
сила. Только нав этот раз Эле не удалось его удержать, потому что  слова
уже прозвучали. Яд проник в маму,  он  искал  подходящее  сердце,  чтобы
сжечь его, превратив в золу.
   - Слыхал, - рявкнул Грего. - Выматывайся отсюда.
   - Ухожу. Но я сказал одну правду.
   Грего подошел к Миро, схватил его за плечи и пихнул к двери.
   - Ты не наш, - заявил он.  -  И  ты  не  имеешь  права  что-либо  нам
говорить.
   Квара втиснулась между ними, глянула прямо в лицо Грего.
   - Если Миро не заслужил права голоса в этой семье, то  мы  уже  и  не
семья!
   - Это ты сказала, - буркнул Ольгадо.
   - Убирайся с моего пути! - рявкнул Грего.
   Кваре был знаком этот угрожающий тон, она слыхала его тысячи раз.  Но
теперь, стоя так близко, чувствуя на лице его дыхание, она  поняла,  что
Грего просто не владеет собой. Что известие о смерти Квимо потрясло  его
до глубины души и в это мгновение он просто ненормален.
   - Я не стою у тебя на пути,  -  ответила  она.  -  Ну,  валяй.  Ударь
женщину. Сбей на землю калеку. Ведь это лежит в твоей натуре. Ты по сути
своей разрушитель. Мне стыдно, что я принадлежу к одному с  тобой  виду,
не говоря уже о том, что мы из одной семьи.
   Только лишь замолчав, она поняла, что, видимо, зашла слишком  далеко.
За многие годы стычек с братом впервые она достала его  до  живого.  То,
что рисовалось на лице Грего, порождало истинный ужас.
   Но он не ударил ее. Обошел ее, обошел Миро и встал в дверях, опираясь
на фрамугу и напрягая мышцы, как бы желая распихнуть стены. А может  это
он хватался за стенки, думая, что они способны его удержать.
   - Я не позволю тебе вывести меня из равновесия, - заявил он.  -  И  я
знаю, кто мой враг.
   А после этого выбежал за дверь, в темноту.
   Через мгновение за ним отправился и Миро. Не сказав ни слова.
   Эля тоже направилась к двери.
   - Не знаю, мама, - сказала она, - какие лживые измышления ты для себя
повторяешь. Но ни Эндер, ни кто-либо другой нашей семьи не разрушал. Это
сделала только ты.
   И она исчезла.
   Ольгадо поднялся и без слова вышел. Кваре ужасно хотелось дать ему по
морде. Тогда ему пришлось бы хоть что-то сказать. Ты все зарегистрировал
своими компьютерными глазищами, Ольгадо? Запечатлел в  памяти  образ  за
образом? Тебе нечем хвалиться. У меня имеется всего лишь мозговая ткань,
чтобы записать эту чудненькую ночку в истории семейства Рибейра, но могу
поспорить, что мои воспоминания такие же четкие, как и твои.
   Мама поглядела на Квару. Ее лицо было мокрым от слез. Квара пыталась,
только вот никак не могла вспомнить... Видала ли она  хоть  когда-нибудь
маму плачущей?
   - Значит, осталась только ты.
   - Я? - удивилась Квара. - Ведь это именно ты запретила мне  доступ  в
лабораторию. Помнишь? Это ты отрезала меня от работы  всей  моей  жизни.
Так что не ожидай, что теперь я стану тебе приятельницей.
   После чего вышла, как и все остальные. Через ночь она шла оживленная.
Оправданная. Пускай старая ведьма подумает, пускай  убедится,  насколько
это приятно испытывать то, что я сама чувствовала из-за нее.
   Минут же через пять, когда Квара почти что добралась до ограды, когда
жар правой мести чуть приостыл, до нее начало доходить, что  именно  она
наделала. Что наделали все остальные. Они оставили маму одну.  Позволили
ей поверить, что она потеряла не только Квимо, но и всю  семью.  А  ведь
это ужасно. Мама просто не заслужила этого.
   Квара развернулась чуть ли не на пятке и помчалась  в  сторону  дома.
Она уже была в дверях, когда из глубины дома в салон вошла Эля.
   - Ее нет, - сообщила она.
   - Nossa Senhora, - вскрикнула Квара. - Я  сказала  ей  такие  ужасные
вещи...
   - Как и все мы.
   - Ведь она так нуждалась в нас. Квимо погиб, а мы  сумели  лишь...  -
Когда она ударила Миро, то...
   Изумленная до глубины души, Квара со слезами упала на грудь к сестре.
Неужели я до сих пор ребенок? Ну да, ребенок, все мы дети, и одна только
Эля может всех нас утешить.
   - Эля, неужели только Квимо удерживал всех нас вместе? Неужто,  когда
он ушел, мы перестали быть одной семьей?
   - Не знаю.
   - И что теперь?
   Вместо ответа Эля схватила  ее  за  руку  и  вывела  из  дома.  Квара
спросила, куда они идут, но Эля молчала. Она только сжимала ее пальцы  и
тянула за собой. Квара шла, не сопротивляясь. Она не знала, что  делать,
и, идя за сестрой, чувствовала себя даже как-то безопасней. Поначалу  ей
казалось, что они разыскивают маму... но  нет.  Эля  не  направлялась  в
сторону лабораторий или какого-то иного возможного места. Цель  их  пути
изумил Квару даже еще сильнее.
   Они стояли  перед  часовней,  построенной  посреди  городка  жителями
Милагре. Часовня Густо и Циды, их  дедушки  и  бабушки,  людей,  которые
первыми открыли способ удержать десколаду и спасти человеческую  колонию
на Лузитании. И  хотя  им  удалось  открыть  средства,  спасающие  жизни
зараженных, сами они  умерли.  Болезнь  вошла  уже  в  слишком  развитую
стадию, чтобы новые лекарства могли спасти их самих.
   Люди почитали их, построили эту часовню, и называли их Os  Venerados,
еще даже перед официальным объявлением их святыми. Теперь же,  когда  от
канонизации их отелял всего лишь шаг, им можно было уже молиться.
   Квара с изумлением поняла, что Эля пришла сюда именно  за  этим.  Она
опустилась на колени перед часовней,  и  хоть  Квара  и  не  была  столь
верующей, она последовала примеру сестры.
   - Дедушка, бабушка, молитесь за нас.  Помолитесь  и  за  душу  нашего
брата Эстеваньо. За души всех нас. Пускай Христос простит всем нам.
   К этой молитве Квара присоединилась всем сердцем.
   - Защитите вашу дочь и нашу мать, защитите ее от... от ее отчаяния  и
злости. Сделайте так, чтобы она поняла, что  мы  ее  любим,  что  вы  ее
любите, что... что Господь любит ее, если это и вправду так.  Молю  вас,
попросите  у  Бога,  чтобы  он  полюбил  ее  и  не  позволил   совершить
какое-нибудь безумие.
   Квара никогда не слыхала, чтобы кто-либо молился таким  вот  образом.
Всегда это были молитвы, выученные на память или напечатанные в  книжке.
Вовсе не этот потоп слов. Но ведь и сами Ос Венерадос  тоже  не  простые
святые или блаженные. Они были нашими дедушкой и бабушкой, хотя сами  мы
их и не знали.
   - Передайте Господу, что хватит уже этого, -  продолжала  Эля.  -  Мы
обязаны найти какой-нибудь выход. Pequeninos убивают людей. Приближается
флот, чтобы нас уничтожить. Десколада  пытается  убить  нас.  Дедушка  и
бабушка, укажите нам выход, а если его  не  существует,  пускай  Господь
откроет его для нас. Ведь дольше это продолжаться уже не может.
   Тишина. Эля с Кварой с трудом переводили дыхание.
   - Em nome do Pai e do Filho e do Espirito Santo6, - закончила Эля.  -
Аминь.
   - Аминь, - шепнула Квара.
   И тогда Эля обняла сестру, после чего они обе зарыдали в тишине ночи.
***

   Валентина была удивлена  тем,  что  на  встрече  присутствуют  только
бургомистр и епископ. Что она сама здесь делает? Ведь у нее нет  никакой
власти, она не выполняет никакой функции.
   Бургомистр Ковано Зельйезо пододвинул ей стул. Вся  мебель  в  личных
апартаментах епископа была элегантной, но вот стулья должны  были  быть,
на первый взгляд, неудобными. Сидение такое короткое, что для того чтобы
просто усесться, человеку приходилось прижимать ягодицы к  спинке.  Сама
же спинка, прямая как тычка, совершенно не учитывала формы людской спины
и была такой высокой, что заставляла наклонять  голову.  Если  кому-либо
приходилось садиться на этом стуле, ему  необходимо  было  склониться  и
опереть руки на коленях.
   Может  так  все  это  и   задумано,   подумала   Валентина.   Стулья,
заставляющие ее склоняться в присутствии Господа.
   Но, может,  идея  еще  даже  более  тонкая.  Эти  стулья  были  столь
неудобными, что человеку мечталось  о  менее  физическом  существовании.
Стулья наказывали тело, чтобы человек возжелал жизни духовной.
   - Складывается  впечатление,  что  ты  удивлена,  -  заметил  епископ
Перегрино.
   -  Я  догадываюсь,  зачем  господа  созвали  подобное  совещание,   -
парировала его слова Валентина. - Должна ли я писать протокол?
   - Какая покорность, -  вздохнул  епископ.  -  Но  мне  известны  твои
сочинения, дочь моя. Мы бы согрешили глупостью,  если  бы  не  попросили
совета в трудной ситуации.
   - Советом я поделюсь, - заверила его Валентина. - Только сама я особо
больших надежд не питаю. Бургомистр Ковано сразу же перешел к делу.
   - У нас масса долгосрочных проблем, - заявил он. - Только  вот  шансы
на их разрешение у нас ничтожны, если мы не справимся с самыми срочными.
Вчера вечером в доме Рибейра имело место нечто, что можно именовать  как
ссора...
   - Ну почему это самые наилучшие умы собрались  в  самом  нестабильном
семействе? - вздохнул Перегрино.
   - Они вовсе не  самая  нестабильная  семья,  ваше  преосвященство,  -
запротестовала Валентина. Просто-напросто, это такая  семья,  внутренние
сотрясения  в  которой   вызывают   больше   всего   замешательства   на
поверхности. В других семьях случаются гораздо более ужасные  ссоры,  но
вы не обращаете на них внимания, поскольку это не имеет особого значения
для колонии.
   Епископ с умной миной покивал головой, только Валентина  подозревала,
что на самом деле он внутри кипит от злости. Она поправила его с  самого
начала, причем - по такой мелочи. Только сама  она  знала,  что  это  не
мелочь. Если епископ с  бургомистром  признают,  что  семейство  Рибейра
менее стабильно, чем на самом деле, они могут утратить  доверие  к  Эле,
Миро или Новинье. Но все они были совершенно необходимы, если  Лузитании
суждено  выжить  в  наступающих  кризисах.  Кстати  говоря,  даже  самые
незрелые, Квара и Грего, тоже могут оказаться нужными. Они уже  потеряли
Квимо, по-видимому, самого  наилучшего  из  них  всех.  Так  что  нельзя
отбрасывать оставшихся. Но