слями.
   - О-о, - шепнул Миро. Наконец-то и он что-то услышал.  -  Fala  mais,
escuto. Скажи что-нибудь еще, я слушаю.
   Филотические соединения. Вы связаны с Эндером. Когда  я  обращаюсь  к
нему через филотическое соединение, вы слышите. Эхо. Отражения.
   Валентина пыталась понять, как удается королеве улья обращаться к  ее
сознанию на старке. И тут же поняла, что все это происходит не так. Миро
слыхал королеву на своем родном языке; сама же Валентина не слышала слов
на старке, но на английском, который и был основой старка - американском
английском языке, который был для нее родным с детства.  Королева  вовсе
не высылала какие-либо слова.  Она  пересылала  мысль,  а  уж  их  мозги
пытались интерпретировать ее на том  языке,  который  глубже  всего  был
укоренен в памяти. Когда Валентина слыхала:  "эхо",  и  сразу  же  после
того: "отражения", это не королева улья  подыскивала  подходящее  слово.
Это разум Валентины искал слова, передающие значение.
   Связанные с ним. Как и мой народ. Но у вас  имеется  свободная  воля.
Независимые филоты. Одичавшие люди, все вы.
   - Это шутка, - шепнул Эндер. - Вовсе не осуждение.
   Валентина  была  благодарна  брату  за  эту   интерпретацию.   Образ,
появившийся в ее мыслях вместе со словом "одичавшие", представлял  собой
слона, растаптывающего человека насмерть. Это было представление еще  со
времен детства. Рассказ,  в  котором  она  впервые  встретилась  с  этим
определением. Теперь этот образ перепугал ее точно так же, как и  тогда.
Валентине  было  ненавистно  присутствие  королевы  улья  в  собственных
мыслях. Ей был ненавистен метод, с помощью которого та  призывала  давно
забытые кошмары. Все в королеве  улья  было  кошмарным.  И  вообще,  как
Валентина могла посчитать это существо раменом? Ну что, просто случилось
взимосоглашение. Как между сумасшедшими.
   И что она такого сказала? Что слышат ее лишь потому хорошо,  что  они
филотически связаны с Эндером. Валентина вспомнила, о  чем  говорили  во
время полета Миро и Джейн. Разве возможно  такое,  что  ее  филотическая
прядь спуталась с прядью Эндера, а уже через него - с королевой улья?  И
каким вообще образом могло получиться соединение Эндера и королевы?
   Мы искали его. Он был нашим врагом. Он пытался нас уничтожить. Мы  же
хотели его поработить. Как одичавшую.
   Понимание произошло неожиданно, как будто внезапно  открылась  дверь.
Не все жукеры рождались подчиненными. Они могли обладать  и  собственным
"я". Во всяком случае, что-то мешало  ими  управлять.  Поэтому  королевы
улья в ходе эволюции развили в себе способность филотически связывать их
с собой, чтобы овладеть ими ментально.
   Мы нашли его. Но привязать к себе не смогли. Слишком сильный.
   И никто и не подозревал, что грозило Эндеру. Королева  улья  считала,
что ей удастся схватить его, привязать к себе и превратить в такое же не
имеющее собственных мыслей, послушное ее воле орудие, каким  был  каждый
жукер.
   Мы расставили на него сеть. Мы нашли такое, о чем  он  тоскует,  чего
желает. Мы много размышляли. Вошли в это.  Передали  филотическое  ядро.
Связанное с ним. Только этого не хватило. Теперь ты. Ты.
   Слово молотом ударило в мыслях Валентины. Она имеет в виду меня.  Она
говорит обо мне, обо мне, мне... Она попыталась обдумать,  что  означает
это слово "мне". Я - Валентина. Королева улья имеет в виду Валентину.
   Ты была ею. Ты. Это тебя должны мы были  найти.  То,  чего  он  желал
более всего. А не ту, другую вещь.
   Валентина чувствовала, что ее  мутит.  Неужели  военные  были  правы?
Неужели возможно, будто Эндера спасло лишь жестокое  разделение  его  от
Валентины? Если бы она находилась рядом  с  Эндером,  жукеры  смогли  бы
воспользоваться ею, чтобы захватить над ним власть?
   Нет. Мы бы не смогли этого сделать. Ты тоже слишком сильна.  Мы  были
обречены. Мы уже были мертвы. Он уже не мог принадлежать нам. Но и  тебе
тоже нет. Уже нет. Мы не смогли бы над ним господствовать, но смогли  бы
сплестись с ним.
   Валентина подумала о картине, представившейся ей  на  корабле.  Образ
объединенных вместе людей, семьи, связанные невидимыми волокнами,  детей
с их родителями, родителей - друг с другом  и  со  своими  родителями  и
близкими. Изменяющаяся сеть линий, связующих людей так, как соединяли их
чувства. Но теперь  тот  же  образ  представлял  ее  саму,  связанную  с
Эндером. И Эндера, связанного... с королевой улья. И королеву,  как  она
трясет яйцекладом, как дрожат слизистые нити, и на конце  одной  из  них
болтается и подпрыгивает голова Эндера...
   Она вздрогнула, пытаясь убрать этот образ из мыслей.
   Мы не управляем им. Он свободен. Он может, если захочет, убить  меня.
Я не сдержу его. Ты убьешь меня?
   На сей раз это "ты"  означало  не  Валентину;  она  чувствовала,  что
вопрос как бы удаляется от нее. И тут же,  пока  королева  улья  ожидала
ответа, Валентина восприняла чужую мысль. Эта мысль была так  похожа  на
ее собственные, что, если бы женщина не была такой  настороженной,  если
бы не  ожидала,  что  же  ответит  Эндер,  то  приняла  бы  ее  за  свою
собственную.
   Никогда, говорила эта мысль, появившаяся внутри головы. Никогда я  не
убью тебя. Я тебя люблю.
   И вместе с этой же мыслью пришел отблеск неподдельного  чувства.  Тут
же мысленный образ королевы улья очистился, лишился  всяческих  оттенков
отвращения. Теперь  она  казалась  величественной,  царственной,  просто
великолепной. Радужные надкрылья уже ни  в  коей  мере  не  походили  на
маслянистое пятно на воде; отражающийся  в  глазах  свет  превратился  в
ореол; блестящие нити, свисающие с брюшка  стали  нитями  жизни,  словно
молоко из женской груди, смешавшееся со слюной и текущее в сосущий ротик
младенца. До этого мгновения Валентина боролась  с  отвращением,  теперь
же, совершенно неожиданно, чуть ли не боготворила королеву.
   Она знала, что это мысли Эндера. И вместе  с  его  видением  королевы
улья пришло и понимание. Все время она  была  права,  когда  в  качестве
Демосфена писала столько лет тому назад. Королева улья  и  вправду  была
раменом: чуждая форма жизни, но ее можно было понять саму,  и  сама  она
тоже была способна понимать.
   Когда видение уже  начало  расплываться,  Валентина  услыхала  чей-то
всхлип. Это Пликт. Все эти проведенные рядом годы Валентина ни разу  еще
не видала, чтобы учительница проявила такую слабость.
   - Bonita, - прошептал Миро. Красивая.
   Видел ли он только лишь это? Была ли королева улья красивой? Понятно,
что контакт между Миро и Эндером должен быть слабым... но  почему  бы  и
нет? Ведь  парнишка  не  знал  его  столь  давно  и  столь  хорошо,  как
Валентина, которая провела с братом всю жизнь.
   Вот  только  если  причиной  было  лишь  то,  что  Валентина  намного
явственней, чем Миро воспринимала мысли Эндера, как можно объяснить  тот
факт, что Пликт слыхала еще больше? Возможно ли  такое,  что  за  долгие
годы изучения Эндера, когда она обожествляла,  но  практически  не  зная
этого человека, Пликт установила с ним еще более тесную связь?
   Конечно же, это так. Естественно. У Валентины была семья. У нее  были
муж и дети. Филотическое соединение с братом должно было ослабеть. В  то
же самое время Пликт никогда не  была  связана  с  кем-либо  иным  столь
сильно, чтобы этот другой мог составлять конкуренцию.  И  потому,  когда
королева улья дала возможность  филотическим  связям  передавать  мысли,
Пликт великолепно воспринимала Эндера. Ее ничего не  распыляло,  никакая
из частей ее сознания не была замкнутой.
   Ведь даже Новинья, соединенная прежде всего со своими  детьми,  разве
могла она быть полностью преданной Эндеру? Это невозможно. Даже если  бы
Эндер и начал о чем-то догадываться, для него это было бы весьма сложно.
Но, может - одновременно  -  и  притягательно?  Валентина  хорошо  знала
женщин и мужчин; она понимала, что подобного рода восхищение  становится
самой обманчивой чертой. Неужто она сама  привезла  с  собой  соперницу,
чтобы вызвать неприятности в семейной жизни Эндера?
   И еще, могут ли теперь Эндер с Пликт читать ее мысли?
   Валентина чувствовала себя совершенно обнаженной, перепуганной. И как
бы отвечая ей,  как  бы  успокаивая,  к  ней  вернулся  голос  королевы,
заглушая все мысли, которые, возможно, высылал Эндер:
   Я зная, чего ты опасаешься. Только моя колония никого не убьет. Когда
мы улетим  с  Лузитании,  то  сможем  убрать  из  космолета  все  вирусы
десколады.
   Возможно, подумал Эндер.
   Наверняка мы откроем какой-то способ. Мы не будем  переносить  вирус.
Мы не должны умирать, чтобы спасти людей. Не убивай нас не убивай нас...
   Я  никогда  тебя  не  убью...  Мысль  Эндера  пришла  словно   шепот,
практически заглушенный мольбами королевы улья. Мы и так  не  смогли  бы
тебя убить, думала Валентина. Это ты сама  без  малейшего  труда  можешь
уничтожить нас. Это когда уже построишь корабли. И  создашь  оружие.  Ты
будешь готова к прилету людского флота. На сей раз им будет  командовать
не Эндер.
   Никогда. Никогда и никого мы не убьем. Никогда. Мы пообещали.
   Мир,  прозвучал  шепот  Эндера.  Мир.  Оставайся  в   мире,   тишине,
успокоении, покое. Ничего не бойся. И никого из людей.
   Не строй корабля для свинксов, подумала Валентина.  Построй  его  для
себя одной, поскольку ты сможешь  убрать  десколаду,  которую  носишь  в
себе. Но не для них.
   Мысли королевы улья неожиданно изменились. Из просящих они  сделались
суровыми, переполненными обвинением.
   Но разве они сами не имеют права на жизнь? Я обещала  им  корабль.  Я
обещала вам никогда не убивать. Неужели ты хочешь, чтобы я нарушила свое
обещание?
   Нет,  ответила  Валентина  ей.  Теперь  женщине  было   стыдно,   что
предлагала королеве такую измену. А может королева это чувствовала?  Или
же Эндер? Правильно ли она интерпретировала, какие мысли принадлежат  ей
самой, а какие исходят от кого-то другого?
   Страх... страх был ее собственным, в этом не было никаких сомнений.
   - Пожалуйста, - произнесла она вслух. - Я хочу выйти отсюда.
   - Eu tamb(m, - отозвался Миро.
   Эндер сделал шаг по направлению к королеве улья и протянул  руку.  Та
не протянула к нему какой-либо  из  своих  конечностей,  поскольку  была
занята запихиванием в дыру последней жертвы. Вместо  этого  она  подняла
надкрылье, повернула его и передвинула в сторону Эндера, пока его ладонь
не легла на черной, радужно блестящей поверхности.
   Не прикасайся! Крикнула беззвучно Валентина.  Она  пленит  тебя!  Она
желает тебя поработить!
   - Тихо! - громко заявил тот.
   Валентина не была уверена, что это ответ на  ее  мысленные  вопли,  а
может он желал что-то сказать  на  то,  что  спрашивала  у  него  только
королева. Все равно, это не важно.  Через  мгновение  Эндер  уже  сжимал
палец жукера и вел их в направлении мрачного тоннеля. На сей раз за  ним
шла Валентина, потом Миро, а Пликт шла на самом конце. Именно  потому-то
Пликт последней глянула на королеву улья; именно Пликт  подняла  руку  в
прощальном жесте.
   Всю дорогу к поверхности Валентина пыталась объяснить  себе,  что  же
произошло. Она всегда  верила,  что  если  бы  люди  умели  обмениваться
мыслями непосредственно, избегая  неоднозначности  языка,  то  понимание
было бы более полным, и ненужные конфликты исчезли бы сами собой. Но она
открыла, что язык не увеличивает различий меж людьми, а, скорее, стирает
их, смазывает. Люди живут друг с другом, хотя на самом деле  друг  друга
не понимают. Иллюзия понимания позволяет им  верить,  будто  они  похожи
гораздо сильнее, чем на самом деле. И не исключено, что  язык,  все  же,
гораздо лучшее средство общения.
   Они выползли из домика на дневной  свет.  Они  неуверенно  моргали  и
облегченно улыбались. Все.
   - Это не забава, - заявил Эндер. - Но  ты,  Вал,  уперлась  и  хотела
увидать ее немедленно.
   - Я дура,  -  согласилась  с  ним  Валентина.  -  Неужели  это  такая
новость?
   - Она была прекрасна, - шепнула Пликт.
   Миро же лежал на спине  в  зарослях  травы  капим  и  закрывал  глаза
руками.
   Валентина глянула на него и внезапно представила  мужчину,  каким  он
был когда-то, тело, которым он  обладал  тогда.  Лежа  в  траве,  он  не
дергался, молча, ему не приходилось заикаться. Ничего удивительного, что
вторая девушка  ксенолог  в  него  влюбилась.  Оуанда.  Трагедией  стало
открытие, что ее отец  -  это,  одновременно,  и  его  отец.  Вот  самое
паршивое, что открылось тридцать лет назад Эндер говорил  о  мертвом  на
Лузитании. Вот мужчина,  которого  Оуанда  потеряла.  И  сам  Миро  тоже
утратил мужчину, которым тогда был сам. И ничего удивительного,  что  он
рискнул жизнью, проходя через  ограждение,  чтобы  помочь  свинксам.  Он
потерял любимую и посчитал, что  теперь  жизнь  не  имеет  ни  малейшего
значения. Вот только жаль было, что после всего этого  он  не  умер.  Он
продолжал жить, сломленный физически и духовно.
   Но вот почему, глядя сейчас на него, она обо всем этом думает? Почему
все это показалось ей столь реальным?
   Может быть, потому, что как раз в этот момент  он  сам  так  думал  о
себе? Или же она  воспринимала  его  собственное  видение  себя  самого?
Неужели какая-то связь между их разумами сохранилась?
   - Эндер, - спросила Валентина, - что произошло там, внизу?
   - Все прошло гораздо лучше, чем я ожидал, - ответил тот.
   - Что именно?
   - Контакт между нами.
   - Ты ожидал этого?
   - Желал. - Эндер уселся в кабине, болтая ногами в  высокой  траве.  -
Сегодня она была переполнена эмоциями, ведь правда?
   - Эмоциями? Мне не с чем сравнивать.
   - Временами она такая вся интеллектуальная...  разговаривать  с  ней,
это как бы размышлять о высшей математике. А сегодня... ну как  ребенок.
Понятно, что я никогда не был с ней рядом, когда  она  откладывала  яйца
будущих королев. Но  мне  кажется,  что  она  сказала  нам  больше,  чем
собиралась.
   - Ты считаешь, что она несерьезно относилась к тому, что обещала?
   - Нет. К обещаниям она всегда относится серьезно. Она не умеет лгать.
   - Так что же ты имеешь в виду?
   - Я говорил о соединении между нами. Как  меня  пытались  поработить.
Вот это по-настоящему важно. На какой-то  миг  она  взбесилась,  считая,
будто ты и была тем самым  давно  разыскиваемым  звеном.  Ты  понимаешь,
чтобы это для них значило? Тогда они не погибли бы. Им даже  удалось  бы
использовать меня для соглашения с правительством людей. Делить  с  нами
галактику. Какой шанс потерян!
   - Но ты бы тогда был... словно жукер. Ты был бы их рабом.
   - Наверняка. Мне бы лично это не нравилось. Но все те жизни,  которые
были бы спасены... Ведь я же был солдатом, правда?  Если  смерть  одного
солдата может сохранить миллиарды жизней...
   - Но ведь это бы не удалось. У тебя независимая воля.
   -  Это  факт,  -  согласился  Эндер.  -  Во  всяком  случае,  слишком
независимая, чтобы королеве улья  удалось  ее  поработить.  И  ты  тоже.
Весьма утешительно, правда?
   - В данный момент я не  чувствую  себя  особо  довольной,  -  заявила
Валентина. - Там, внизу, ты был в моих  мыслях.  И  королева  улья...  Я
чувствую себя изнасилованной...
   Эндер даже удивился.
   - А мне так не кажется.
   - Но знаешь, и не только это. Еще я испытываю радость. И  страх.  Она
такая... такая огромная в моих мыслях. Как будто я  пытаюсь  замкнуть  в
них кого-то, кто гораздо больше, чем я сама.
   - Ну, наверно, - согласился с ней Эндер. Затем он повернулся к Пликт.
- Тебе тоже так казалось?
   Впервые Валентина заметила,  как  Пликт  всматривается  в  Эндера:  с
широко раскрытыми глазами, вся дрожа. Но она молчала.
   - Даже так сильно? - хихикнул Эндер, выпрыгнул из кабины и подошел  к
Миро.
   Неужели он так ничего и не заметил. Пликт уже и раньше  была  к  нему
неравнодушна. Теперь же она услыхала его и в собственных мыслях, и этого
было последней каплей. Королева улья упоминала о  порабощении  одичавших
работниц. Возможно ли  так,  что  и  Пликт  была  "порабощена"  Эндером?
Возможно ли так, что она утратила собственную душу в его душе?
   Абсурд. Исключено. Будем надеяться на Бога, что так не случилось.
   - Пошли, Миро, - бросил Эндер.
   Миро позволил, чтобы ему помогли подняться. А потом все  вернулись  к
машине и направились в сторону Милагре.

***

   Миро заявил, что не собирается принимать участия  в  мессе.  Эндер  с
Новиньей пошли без него. Но как только они исчезли из  виду,  он  понял,
что дома высидеть тоже не может. Ему до сих  пор  казалось,  что  кто-то
скрывается за самой границей взгляда,  что  из  тени  за  ним  наблюдает
маленькая фигурка: покрытая гладким,  твердым  панцирем,  всего  лишь  с
двумя, похожими на клещи, пальцами на тонких конечностях... конечностях,
которые можно откусить  и  бросить  на  землю  словно  сухие  ветки  для
розжига. Вчерашний визит у королевы улья произвел на него гораздо  более
сильное впечатление, чем он сам считал возможным.
   Но ведь я же ксенолог, напомнил он сам себе. Ты  всю  жизнь  посвятил
контактам  с  чужими.  Ты  стоял,  когда  Эндер  кроил   подобное   телу
млекопитающего тело Человека, и  даже  не  дрожал.  Возможно,  иногда  я
излишне  сильно  идентифицирую  себя  с  объектом  исследования.  Но  он
впоследствии не преследует меня в кошмарах, я не вижу их в каждом темном
углу.
   И все же, он стоял здесь, перед дверью дома матери. Хотя на  покрытых
травой полях, в ярком солнце воскресного утра не было ни клочка тени,  в
которой мог бы таиться жукер.
   Или же так кажется только мне одному?
   Королева улья вовсе  не  насекомое.  Она  и  ее  работницы  такие  же
теплокровные, как и свинксы. Они дышат и потеют  точно  так  же,  как  и
млекопитающие.  Возможно,  они  несут  в  себе   структурные   отражения
эволюционной  связи  с  насекомыми,  точно  так  же,  как  в  нас  самих
проявляется подобие с лемурами, землеройками или крысами. Но они создали
прозрачную и красивую цивилизацию. А  точнее  -  красивую  и  никому  не
видную, темную. Я обязан глядеть на них точно так  же,  как  Эндер  -  с
уважением, восхищением и чувством признания.
   Тем временем, я едва выдержал.
   Нет ни малейшего сомнения, что королева улья - это рамен,  она  может
нас понять и терпеть. Вся проблема заключается в том,  смогу  ли  я  сам
понимать ее и терпеть. А ведь я вовсе не  исключение.  Эндер  был  прав,
скрывая информацию о королеве улья от жителей  Лузитании.  Если  бы  они
хоть раз увидали то, что видел я, если бы они заметили  хотя  бы  одного
жукера - тот час же началась бы паника. Ужас каждого из  них  подпитывал
бы страхом остальных, вплоть до... вплоть до  того,  что  бы  произошло.
Чего-то страшного. Чего-то чудовищного.
   А может это мы сами являемся варельсе. Возможно, ксеноцид  встроен  в
нашу психику, как ни у какого иного вида. Возможно, что наиболее  лучшим
выходом ради морального добра человечества было бы то,  чтобы  десколада
вырвалась на свободу, захватила все человеческие планеты и  стерла  всех
нас бесследно. А вдруг десколада - это Господен ответ на все наши грехи.
   Миро заметил, что уже  добрался  до  самых  дверей  собора,  открытых
настежь в утреннюю прохладу. Служба  еще  не  дошла  до  евхаристии.  Он
вошел, волоча ноги,  и  занял  место  сзади.  У  него  не  было  желания
принимать Христа  сейчас.  Просто-напросто,  он  стосковался  по  другим
людям, по одному только их виду. Миро опустился на колено, перекрестился
и так и остался в  этой  позиции,  придерживаясь  за  спинку  лавки.  Он
опустил голову. Он, возможно, и молился бы, только в Pai Nosso4 не  было
ничего такого, что могло бы преодолеть страх. Хлеб наш насущный дай  нам
днесь? Отпусти наши прегрешения? Да приидет царствие твое, яко  в  небе,
так и на земле? Было бы здорово. Царство Божие,  где  бы  лев  мог  жить
рядом с агнцем.
   И тогда-то  в  голову  ему  пришел  образ  видений  святого  Стефана:
Христос, сидящий одесную Бога Отца. Только вот сл