на земле, я знал, что он никогда ее не простит. Но он хладнокровен. Он ждал так долго. Правда, он никогда не брал у нее хлеб. Это должно было ее насторожить. Ей не надо было оставаться с ним с глазу на глаз. - Теперь Боб уже не сдерживался, он рыдал в голос. - Я думаю, это она меня защищала. Потому что это я сказал в тот первый день "Убей его!". Я думаю, она добивалась, чтобы он не убивал меня.
     Сестра Карлотта постаралась убрать из своего голоса все эмоции.
     - Ты и в самом деле убежден, что Ахилл представляет для тебя опасность?
     - Да, и я рассказал вам почему, - ответил Боб после некоторого раздумья. - Я и сейчас в опасности. Он не прощает. Он мстит всегда.
     - Но ты понимаешь, Боб, что я вижу Ахилла совсем иначе, чем ты? И Хэззи, то есть Хельга, - тоже. Цивилизованным.
     Боб посмотрел на Карлотту, как на сумасшедшую.
     - Так разве слово "цивилизованный" и не означает того же? Умение ждать, чтобы получить то, что тебе нужно?
     - Значит, ты хочешь уехать из Роттердама и поступить в Боевую школу, чтобы быть подальше от Ахилла?
     Боб кивнул.
     - А как же другие дети? Ты не боишься, что им тоже может угрожать опасность от него?
     - Нет, - ответил Боб. - Он их папа.
     - Но не твой. Хотя и брал у тебя хлеб?
     - Он тискал и целовал ее, - сказал Боб. - Я видел их в доке. Она позволяла целовать себя, а потом напомнила ему, что он ей что-то обещал, и тогда я ушел. Но потом, когда понял, кинулся обратно. Наверное, меня не было очень недолго, ведь надо было пробежать всего шесть кварталов, но она была уже мертва. С одним выколотым глазом она плавала в воде и билась о стенку дока. Он способен вас поцеловать, а потом убить, если сильно ненавидит.
     Сестра Карлотта побарабанила пальцами по столу.
     - Вот так фокус! - сказала она.
     - Что это значит: "вот так фокус"?
     - Я собиралась тестировать и Ахилла. Я полагаю, что он тоже годится для Боевой школы.
     Тельце Боба напряглось.
     - Тогда не посылайте меня! Или я, или он!
     - Ты что же.., уверен... - ее голос дрогнул, - что он попытается убить тебя?
     - Попытается? - В его голосе звучало презрение. - Он никогда не пытается. Он убивает.
     Сестра Карлотта знала, что способность убивать без жалости - одно из качеств, которое высоко ценится в Боевой школе. Наличие этого качества могло сделать Ахилла еще более привлекательным, чем Боб. В школе знали, как обуздывать эту способность и направлять ее в те каналы, которые делали ее полезной.
     Однако идея "одомашнивания" уличных хулиганов принадлежала не Ахиллу. Это была идея Боба, который сам обдумал ее до тонкостей. Невероятно, что такой маленький ребенок, почти еще дитя, смог такое задумать и воплотить. Такой ребенок - редкостный приз, он куда выше того, кто обречен жить одним холодным расчетом. Одно очевидно: она не должна брать их обоих. Конечно, МКФ может взять и второго, поместить его в хорошую школу на Земле, чтобы изолировать от влияния улицы. Есть шанс, что Ахилл там цивилизуется, раз уличные законы перестанут обрекать его на необходимость творить ужасающие жестокости применительно к своим товарищам.
     Но Карлотта тут же поняла, какая чушь ей лезет в голову.
     Вовсе не жестокие законы улицы заставили Ахилла убить Недотепу. Гордыня. Каин тоже считал унижение достаточным поводом для убийства брата. А Иуда - тот вообще счел возможным сначала поцеловать, а потом обречь на смерть. Она пыталась представить себе зло механическим производным нищеты. Все дети улицы переживают и страх и голод, беспомощность и отчаяние, но далеко не все становятся расчетливыми хладнокровными убийцами.
     Если дело обстоит так, то Боб, безусловно, прав. А она не сомневается, что он говорит правду. Если допустить, что он лжет, ей придется перестать считать себя авторитетом в области детского воспитания. Подумав, она поняла, что и раньше ощущала в Ахилле что-то скользкое, что ли. Льстивость. Все, что он говорит, заранее рассчитано на создание определенного впечатления. А Боб говорит мало, говорит просто, да и разговорить его весьма трудно. Он так мал, а его ужас и горе, пережитые в этом кошмаре, совершенно искренни.
     Конечно, он тоже уговаривал убить Ахилла.
     Но только потому, что тот представлял опасность для других.
     Имею ли я право судить? Разве не Христос является судьей живых и мертвых? Но разве все это легло бы на мои плечи, если бы я не смела судить?
     - Ты не хочешь побыть у меня, Боб, пока я передам результаты твоего тестирования людям, принимающим решения в отношении Боевой школы? У меня ты будешь в безопасности.
     Боб долго рассматривал свои ладони, кивнул, а затем, уронив голову на руки, громко зарыдал.

***

     Тем же утром Ахилл появился в "гнезде".
     - Не могу я жить без вас, - сказал он. - Слишком многое может пойти не так, как надо.
     Он, как всегда, сводил ребятишек на завтрак. Но ни Недотепы, ни Боба среди них не было.
     Потом в обход направился Сержант. Он прислушивался к разговорам, болтал с ребятами из других семей, пытаясь обнаружить, не случилось ли чего, нет ли чего-то, что может оказаться полезным. В окрестностях дока он услышал, что портовые грузчики разговаривают насчет трупа девочки, который утром нашли в реке. Девочка маленькая. Сержант узнал, где лежит труп в ожидании прибытия представителя властей. Он не стал прятаться, а прямо отправился туда, где находилось тело, прикрытое брезентом. Сержант даже не спросил разрешения тех, кто там уже был, а приподнял брезент и взглянул на труп.
     - Эй, ты, мальчишка, что ты делаешь!
     - Ее зовут Недотепой.
     - Ты ее знаешь? Скажи еще, что знаешь, кто ее убил!
     - Парень, которого кличут Улисс. Это он ее убил, - ответил Сержант. Потом он опустил брезент. Его поиски завершились. Ахиллу следует знать, что его страхи оправдались - Улисс выбрал наугад кого-то из семьи.
     - Теперь у нас нет иного выбора, кроме как убить его, - сказал Сержант чуть позже.
     - И без того много крови, - ответил Ахилл, - но боюсь, что ты прав.
     Кто-то из малышни плакал. Другой пискнул:
     - Недотепа накормила меня, когда я уже доходил от голода.
     - Заткнись, - сказал Сержант. - Мы теперь едим лучше, чем когда Недотепа была вожаком.
     Ахилл положил ладонь на руку Сержанта, как бы сдерживая его.
     - Недотепа старалась делать хорошо все, что должен делать вожак. И именно она ввела меня в эту семью. В определенном смысле то, что я даю вам, дар именно Недотепы.
     Все серьезно кивнули, соглашаясь.
     Кто-то спросил:
     - Ты думаешь, Улисс и Боба убил?
     - Тоже мне потеря! - фыркнул Сержант.
     - Всякая потеря в моей семье - это большая потеря, - ответил Ахилл. - Больше их быть не должно. Улисс либо уберется из города и немедленно, либо он покойник. Пусти об этом слух, Сержант. Пусть на улице все знают, что вызов брошен. Улиссу запрещено есть в любой столовке города, пока он не встретится со мной. Он сам навлек это на себя, когда решил воткнуть нож в глаз Недотепы.
     Сержант отдал честь и убежал. Он был образцовым исполнителем приказов.
     И все же на бегу он рыдал. Он плакал потому, что еще никому не успел рассказать, как именно умерла Недотепа и о том, что ее глаз превратился в кровавую дыру. Может быть, Ахилл узнал об этом еще от кого-нибудь? Может быть, слышал раньше, но не поделился ни с кем, пока Сержант не вернулся с новостями? Может быть. Все может быть. Но теперь Сержант знал истину. Улисс не поднимал руку ни на кого из них. Это сделал Ахилл. Сделал то, что с самого начала предрекал Боб. Ахилл убил Недотепу за то, что она в свое время избила его. Не простил ей этого. Убил, чтобы переложить вину на Улисса. А теперь спокойно сидит и рассуждает о том, какая Недотепа была добрая и как они ей все обязаны. Даже то, что он им дает, - дело рук Недотепы.
     Значит, Боб был прав с самого начала. Во всем. Ахилл, возможно, и хороший отец, но по натуре он киллер и никого не прощает.
     И Недотепа тоже все знала. Ее предупредил Боб, и она знала. Но ведь она сама выбрала им Ахилла в папы. Выбрала и умерла из-за этого. Она - как Иисус, о котором им говорила Хельга во время завтраков. Она умерла за свой народ. А Ахилл... он как Бог. Заставляет людей платить за грехи, независимо от того, что именно они совершили.
     Значит, надо быть ближе к Богу, причем с той его стороны, где он добр.
     Я останусь с Ахиллом. Буду почитать отца своего, это уж точно, и тогда я останусь живым, пока не вырасту и не начну жить самостоятельно.
     А что до Боба, то он умен, но не так умен, чтобы остаться в живых. Но если ты не выживаешь, тогда тебе так и надо - станешь мертвяком и вся недолга.
     К тому времени, когда Сержант свернул за первый угол, чтобы начать распускать слух, что Ахилл наложил табу на кормление Улисса в столовках города, он уже не плакал. Речь шла о выживании. И хотя Сержант знал, что Улисс никого не убивал, он понимал, что для безопасности семьи надо, чтобы Улисс умер.
     Смерть Недотепы была поводом потребовать от всех остальных отцов семей, чтобы они отошли в сторону и дали Ахиллу возможность разделаться с Улиссом. Когда это произойдет, Ахилл станет лидером среди отцов семей Роттердама. А Сержант - его правой рукой, потому что знает тайну Ахилла, но скрывает ее от всех, ибо благодаря этому и сам Сержант, и их семья, и все беспризорники Роттердама получат для себя лучшую жизнь.

4. ПАМЯТЬ

     - Я ошиблась насчет первого. Его тесты достаточно хороши, что характер не подходит для Боевой школы.
     - Из тех тестов, которые вы мне показывали, этого не следует.
     - Он очень умен. Он выдает нужные ответы, но в них просвечивает ложь.
     - И каким же тестом вы воспользовались, чтобы установить это?
     - Он совершил убийство.
     - Да, это плохо. А как насчет второго? Как вы полагаете, что мне делать с таким малышом? Когда выуживаешь такую рыбешку, то правильнее бросать ее обратно в реку.
     - Учите его. Кормите. Он подрастет.
     - Мне кажется, у него нет даже имени?
     - Нет есть.
     - Боб? Это не имя. Скорее чья-то шутка.
     - Все будет иначе, когда он подрастет.
     - Ладно, держите его у себя, пока ему не стукнет пять.
     Сделайте для него все что сможете, а потом покажете мне результаты.
     - Мне надо искать детей. Других.
     - Нет, сестра Карлотта, не надо. За все годы поисков - это самая важная ваша находка. А время такое, что сейчас мы уже не можем терять его на новые поиски. Доведите этого кандидата до ума, и с точки зрения МКФ, вы сделаете жизненно важное дело.
     - Вы пугаете меня, говоря, что времени не осталось?
     - Не понял. Христиане уже несколько тысячелетий ждут конца света.
     - Но он же не наступает.
     - Вот и ладно, пусть будет так и дальше.

***

     Сначала Боба интересовала только пища. Еды было много.
     Сперва он съедал все, что перед ним ставили на стол. Он ел до тех пор, пока не наедался до отвала. Это было чудесное слово" значения которого он до сих пор просто не мог представить.
     Он ел до тех пор, пока в животе уже не оставалось места. Он ел так часто и так много, что на горшок ходил не только ежедневно, но и по два раза в день. Он со смехом сказал сестре Карлотте:
     - Я только и делаю, что ем и...
     - Точно так же ведут себя и все лесные зверюшки, - ответила она Бобу. - А теперь тебе надо учиться отрабатывать свой хлеб.
     Конечно, она уже занималась с ним, занималась ежедневно, чтением и арифметикой, стараясь "поднять его уровень", хотя никогда не говорила, что она подразумевает под этим. Она отвела ему время для рисования, а иногда бывали и такие уроки, когда Боб просто сидел и старался вспомнить малейшие детали своего прошлого. Особенно сестру Карлотту заинтересовало "место, где было чисто". Но у памяти были свои пределы. Боб тогда был слишком мал, а его словарный запас слишком ограничен. Казалось, покров тайны не приоткрыть. Боб помнил, как перебирался через ограждение своей кроватки и падал на пол. В то время он еще плохо ходил. Ползать было лучше, но ему нравилось ходить, как это делали взрослые.
     Руками он хватался за всякие предметы и за стены и уже неплохо держался на двух ногах, а ползал лишь тогда, когда надо было пересечь открытое пространство.
     - Вероятно, тебе тогда было восемь или девять месяцев, - сказала сестра Карлотта. - У большинства детей память глубже не простирается.
     - Я помню, что все беспокоились. Потому-то я и вылез из кровати. Всем детям угрожала опасность.
     - Всем детям?
     - Таким же малышам, как и я. И взрослым людям тоже.
     Некоторые из взрослых входили к нам, смотрели на нас и начинали плакать.
     - Почему?
     - Беда была, вот и все. Я чувствовал, что приближается беда, знал, что с нами, с теми, кто лежит в кроватках, произойдет что-то очень плохое. Поэтому я выбрался из кровати.
     Но я не был первым. Не знаю, что случилось с остальными.
     Я слышал, как кричат взрослые, как они огорчены, увидев пустые кроватки. Я спрятался. Меня не нашли. Может быть, они спасли остальных, может - нет. Все, что я увидел, когда вылез, - это пустые кроватки и темная комната, на двери которой висела светящаяся табличка с надписью "выход".
     - Ты уже умел читать? - Голос сестры Карлотты звучав скептически.
     - Когда я научился читать, я вспомнил, что уже видел такую надпись, - ответил Боб. - Это были первые увиденные мной буквы, я не мог их забыть.
     - Значит, ты был один, кроватки пусты, комната темная?
     - Взрослые вернулись. Я слышал, как они говорят. Однако большей части слов не понимал. Снова спрятался. В следующий раз, когда вылез, в комнатах не было даже кроватей.
     Вместо них стояли столы и шкафы. Офис. Нет, тогда я не знал, что такое офис, но теперь знаю и понимаю, во что превратились те комнаты. Люди приходили туда днем и работали.
     Сначала их было мало, но мое убежище оказалось плохим, особенно в часы, когда эти люди работали. Кроме того, мне очень хотелось есть.
     - Где же ты прятался?
     - Так вы же знаете где, правда?
     - Знала бы, не спрашивала.
     - Вы же видели, как я действовал, когда вы показали мне туалет?
     - Ты спрятался в туалете?
     - Да, в водяном бачке, что стоял у стенки. Было очень трудно поднять крышку. И внутри тоже неуютно. Я не знал, к чему это все. Но люди стали пользоваться туалетом, уровень воды падал и поднимался, какие-то железные детали двигались и пугали меня. Кроме того, я уже говорил, что хотел есть. Воды для питья - хоть отбавляй, но ведь мне самому приходилось туда писать. Моя пеленка промокла и свалилась с меня. Я был совсем голый.
     - Боб, ты понимаешь, что ты говоришь? Ты утверждаешь, что все это происходило с тобой, когда тебе и года еще не было?
     - Это вы говорите, сколько мне было, а не я, - ответил Боб. - Я тогда о годах ничего не знал. Вы сказали: вспоминай. Чем больше я рассказываю, тем больше вспоминаю. Но если вы мне не верите...
     - Я только... Нет, я тебе верю. Но кто были эти другие дети? Что за место, где ты жил, - "место, где чисто"? Кем были эти взрослые? Почему они куда-то унесли детей? Ясно, что там происходило что-то противозаконное.
     - Возможно, - сказал Боб. - Я очень обрадовался, когда вылез из бачка.
     - Ты был гол, как ты только что сказал. И ты" ушел оттуда сам?
     - Нет, меня нашли. Я вышел из туалета, и какой-то взрослый меня нашел.
     - И что случилось?
     - Он взял меня домой. Вот откуда у меня появилась одежда. То, что я тогда называл одеждой.
     - Ты уже говорил?
     - Немного.
     - И этот взрослый отнес тебя к себе домой и купил тебе одежду?
     - Я думаю, это был сторож. Теперь я уже кое-что знаю о профессиях и думаю, что он был сторожем. Работал по ночам, а мундира охранника у него не было.
     - И что же случилось дальше?
     - Тогда я впервые узнал, что есть вещи законные, а есть - незаконные. Для него взять к себе ребенка было делом противозаконным. Я слышал, как он кричал той женщине насчет меня, многого не понял, но под конец он сдался, проиграл, а она выиграла, так что мне пришлось уйти, что я и сделал.
     - Он просто выбросил тебя на улицу?
     - Нет, я сам ушел. Теперь я думаю, что он хотел меня к кому-то устроить, но я испугался и ушел от него, чтобы он не успел этого сделать. Но я уже не был ни гол, ни голоден.
     Сторож был хороший. Я надеюсь, у него не было больших неприятностей после моего ухода.
     - Вот тогда-то ты и стал жить на улице?
     - Вроде бы так. Сначала мне повезло: я нашел два места, где меня подкармливали. Но каждый раз другие мальчишки - постарше - узнавали об этом, являлись туда, вопили и клянчили, так что люди или переставали меня кормить, или большие мальчишки начинали меня пинать и отнимали всю еду. Я очень боялся. Однажды один мальчишка так разозлился, увидев, что я ем, что засунул мне в горло палку, заставив выблевать все съеденное прямо на мостовую. Он попытался было съесть это, но не смог, его тоже вырвало. Это было самое страшное время. Я все время прятался. Прятался. Все время.
     - И голодал?
     - И наблюдал. Ел что-то. Иногда. Я ведь не умер.
     - Верно, не умер.
     - Но я видел многих умерших. Очень много мертвых детей. Больших и маленьких. И все время думал: а нет ли среди них тех - из "места, где было чисто"?
     - Ты узнал кого-нибудь?
     - Нет. Не было похожих на тех, кто жил в "месте, где было чисто". Но все умерли от голода.
     - Боб, спасибо, что ты мне это рассказал.
     - Вы же спросили.
     - Ты понимаешь, что ты - такой малыш - не мог протянуть в таких условиях целых три года?
     - Я полагаю... Это значит, что я умер?
     - Я только... Я хотела сказать, что, должно быть, Бог хранил тебя.
     - Ага! Возможно. Но почему же он не позаботился о других погибших детях?
     - Он прижал их к своему сердцу и возлюбил.
     - А чего ж он тогда меня не возлюбил?
     - Нет, он любит тебя тоже. Он...
     - Потому что если он так тщательно следил за мной, он же должен был бы посылать мне хоть чуточку чего-то поесть время от времени?
     - Он привел меня к тебе. Наверное, у него на тебя большие планы. Ты о них можешь и не знать, но Бог помог тебе выжить, значит, он ждет от тебя чего-то большого.
     Разговор на отвлеченные темы, видимо, утомил Боба. Сестра Карлотта выглядела такой счастливой, когда говорила о Боге, а он пока вообще ничего о Боге не знал, даже не знал, кто это такой. Похоже было, что она приписывает Богу каждое хорошее событие, но когда ей попадается что-то плохое, тогда она или вообще не вспоминает о Боге; либо находит объяснение, согласно которому это плохое в конце концов оборачивается хорошим. Бобу же, насколько он мог судить, казалось, что умершие дети предпочли бы остаться живыми - при условии, что будут питаться получше. И уж если Бог их так любит и к тому же может осуществлять все свои желания, то почему бы ему не сотворить немного больше пищи для этих малышей?
     А если ему захотелось видеть их мертвыми, то почему он не уморил их быстрее, почему, на худой конец, дал им вообще возможность родиться? К чему было им переносить все эти муки, к чему думать о том, как и чем продлить себе жизнь, раз он все равно собирался вскоре вобрать их в свое сердце? Бобу представлялось, что во всем этом нет никакого смысла. Чем больше сестра Карлотта старалась объяснить этот смысл, тем меньше он его понимал. Потому как если кто-то берется отвечать за все, он обязательно должен быть справедлив, а ежели он несправедлив, то почему сестра Карлотта так радуется тому, что он за все отвечает и всем руководит?
     Но когда Боб попытался высказать свои мысли сестре Карлотте, она жутко расстроилась и стала еще больше говорить о Боге, пользуясь словами, которых Боб вообще не понимал, а потому и решил: пусть она говорит сколько угодно, спорить с ней бесполезно.
     А вот читать было интересно. И считать тоже. Это он любил. Получив бумагу и карандаш, он писал, что хотел. Это было увлекательное занятие.
     И еще карты. Сначала сестра Карлотта картам Боба не обучала, но на стенах несколько шт