корчился за колодцем, который прикрывал его лучше, чем забор Людмилу. -
Прекратите огонь! Мы свои! - крикнул он как можно громче.
   - Врете! - Обвинение сопровождалось пулеметной очередью из  соседнего
дома, во все стороны полетели искры -  часть  пуль  угодила  в  каменную
кладку колодца. Стрелявший завопил:
   - Не обманете! Вы из отряда  Толоконникова,  собираетесь  нас  отсюда
выкурить!
   - Слушай, дубина, я не имею ни малейшего  представления  о  том,  кто
такой Толоконников, - заявил Шолуденко. В ответ снова раздалось:
   - Врешь!
   Новая порция пуль засвистела в воздухе. Противники Толоконникова явно
не испытывали недостатка в боеприпасах.
   Наконец  Людмила  заметила  вспышку  выстрела.   Она   находилась   в
семидесяти или восьмидесяти метрах, слишком далеко для пистолета, но все
равно несколько раз нажала на курок, чтобы отвлечь  внимание  неприятеля
на себя и дать Шолуденко передохнуть. Затем быстро откатилась в сторону.
А в следующее мгновение пулемет полил шквальным огнем то, место, где она
только что находилась.
   Офицер НКВД тоже выстрелил,  раздался  крик,  и  пулемет  смолк.  "Не
вставай!" - мысленно приказала она  Шолуденко.  Вдруг  это  ловушка?  Он
остался лежать на месте. А через несколько минут огонь возобновился.
   Людмиле удалось найти большой камень,  за  которым  она  и  укрылась.
Чувствуя себя в относительной безопасности, она крикнула:
   - А кто такой Толоконников? Что вы не поделили?
   Если у него такие свирепые противники, значит, и  сам  он  совсем  не
прост.
   Людмила не получила никакого вразумительного ответа на  свой  вопрос,
если не считать новую пулеметную очередь и злобный вопль:
   - А ты, сука, заткнись! Предательница!
   Над головой Людмилы пронеслось несколько острых  осколков  камня,  за
которым она пряталась - их следовало  опасаться  не  меньше,  чем  самих
пуль.
   "Ситуация  явно  тупиковая.  И   сколько   же   времени   она   может
продолжаться?" - подумала Людмила.
   Невеселый ответ пришел мгновенно  -  бесконечно.  Ни  та,  ни  другая
сторона не может обойти друг друга и напасть с тыла, поскольку  укрыться
здесь негде. Они с Шолуденко отступать не имеют права. Оставалось сидеть
на месте, периодически стрелять и надеяться на удачу.
   Затем в уравнении появилась  новая  переменная.  Словно  из  пустоты,
возник какой-то человек и швырнул фанату в  окно,  из  которого  стрелял
пулемет. Через минуту  после  того,  как  она  взорвалась,  он  забрался
внутрь. Людмила услышала выстрел, а потом наступила тишина,  а  мужчина,
бросивший  гранату,  перелез  через  подоконник,  спрыгнул  на  землю  и
скрылся.
   - А этот на чьей стороне? - крикнула она Шолуденко.
   - Я же сказал, у них тут сам черт  не  разберет,  что  происходит,  -
ответил  тот.  -  Может,  на  стороне  Толоконникова,   или   на   своей
собственной. Вполне возможно, что и  на  нашей,  только  я  бы  не  стал
особенно на это рассчитывать.
   Враг Толоконникова - тот, кто выстрелил в Людмилу и Шолуденко  первым
- слишком поздно понял, что его приятеля  прикончили.  Людмила  вряд  ли
смогла бы сказать наверняка, что произошло дальше, она не все видела, но
разорвалась еще одна граната,  потом  прозвучали  выстрелы  -  винтовка,
пистолет, снова винтовка. И наступила звенящая тишина, особенно пугающая
после шума и грохота.
   - И что дальше? - спросила Людмила.
   - Подождем немного, - ответил Шолуденко. - После того, как мы открыли
огонь, тут такие странные вещи начали происходить… что-то мне не хочется
рисковать, и не просите.
   Некоторое время вокруг царила тишина,  а  потом  со  стороны  деревни
послышался неуверенный голос:
   - Ludmila, bist du da?
   Людмила удивленно потрясла головой.
   - У вас здесь знакомые? - тихо спросил Шолуденко.  -  И  они  говорят
по-немецки?
   Признаваться в таком офицеру НКВД очень опасно, но Людмила  понимала,
что у нее нет выбора.
   - Георг, ты? - спросила она тоже по-немецки.
   Если Шолуденко знает язык, что ж,  очень  хорошо.  Если  нет,  в  его
глазах она уже стала подозрительной  личностью,  и,  значит,  терять  ей
нечего.
   - Да, - ответил Георг,  по-прежнему  не  показываясь.  -  Назови  имя
генерала,  командующего  нашей  базой,  я  хочу   убедиться,   что   это
действительно ты.
   - Товарищ Феофан Карпов, полковник, - ответила Людмила. - Я  уверена,
он придет в ярость, узнав, что ты  покинул  расположение  базы  без  его
разрешения - я ведь не ошиблась, именно так и было - ты же самый  лучший
механик, что у нас есть.
   - Кажется, я начинаю понимать, -  проговорил  Шолуденко.  Значит,  он
все-таки знает немецкий. - Он ваш близкий друг?
   - Нет, - сердито заявила Людмила. - Но очень  хотел  бы  им  стать  и
потому иногда ведет себя глупо.  Порой  он  меня  ужасно  раздражает.  -
Затем, словно прочитав мысли офицера НКВД, Людмила поспешно добавила:
   - Не нужно принимать никаких мер. Георг отличный механик и  прекрасно
служит Красной армии, даже, несмотря на то, что он фашист.
   - Уважительная причина, - проговорил Шолуденко. - Если бы речь шла  о
ваших чувствах… - Он не договорил, но Людмила прекрасно поняла,  что  он
имел в виду.
   Людмила заметила какое-то движение в окне дома, где находился  второй
противник Толоконникова, с которым  разобрался  Шульц.  Через  несколько
секунд в дверях появился Георг. Он держал в руках палку с привязанной на
конце старой тряпкой. Людмила, наконец, поняла, что произошло.  Если  бы
кто-нибудь выстрелил, уловив движение  внутри  дома,  Шульц  остался  бы
внутри.
   "Да, похоже, ему довелось принять участие не в одном сражении",  -  с
невольным восхищением подумала Людмила.
   Шульц и в самом деле походил на настоящего ветерана. Он  был  одет  в
диковинную смесь русской и немецкой военной формы, хотя каска на  голове
не оставляла сомнений  в  том,  откуда  он  родом.  За  поясом  рядом  с
несколькими гранатами торчал пистолет. На плече  висела  винтовка,  а  в
руках Георг держал русский ППШ-41.
   Механик радостно  улыбнулся,  блеснув  белыми  зубами,  показавшимися
ослепительными на фоне черной бороды, делавшей его похожим на  свирепого
пирата.
   - И кто твой дружок? - спросил он Людмилу.
   Шолуденко ответил сам, назвав свое имя и отчество, но не сообщил, что
он из НКВД (Людмила удивилась бы, если бы он это открыл).
   - Ну, и что произошло?  Вы  оставили  службу,  чтобы  отправиться  на
поиски прекрасной дамы? - продолжал Шолуденко  по-немецки.  -  Полковник
вряд ли вас похвалит.
   - Да пошел он, - пожав плечами, ответил Шульц. - Это не моя армия,  и
даже не мои военно-воздушные силы, если вы понимаете, о чем я. А когда я
вернусь вместе с ней… - Он показал пальцем на Людмилу. - …старина Карпов
будет так счастлив видеть нас обоих в  целости  и  сохранности,  что  не
станет особенно возникать по поводу моей самовольной отлучки. Вы бы  его
слышали. "Мой лучший пилот не вернулся с задания. Что же теперь делать?"
- Он вдруг заговорил фальцетом,  ни  имевшим  ничего  общего  с  голосом
полковника, но все равно получилось очень смешно.
   - А как ты узнал, где меня искать? - спросила Людмила.
   - Я разбираюсь в показаниях компаса и  решил,  что  тебе  хватит  ума
достать свой и посмотреть на стрелки - если ты  будешь  в  состоянии,  -
обиженно заявил Шульц. Но в следующее мгновение его лицо прояснилось,  и
он спросил:
   - Ты хотела знать, как я догадался, по какой стрелке следует идти?  -
Он провел пальцем по носу. - Поверь мне, существуют разные способы.
   Людмила бросила взгляд на Шолуденко, который, вне  всякого  сомнения,
внимательно прислушивался к их разговору. Впрочем, он только спросил:
   - Как далеко мы от базы?
   - Около восьмидесяти километров. - Шульц посмотрел  на  Шолуденко,  а
потом  на  Людмилу  и  снова  на  офицера  НКВД,  и  лишь  после   этого
поинтересовался:
   - А кто он все-таки такой?
   - Тот человек, с которым я должна была встретиться. Вместо того чтобы
доставить на базу важную информацию, имеющуюся у  него,  я  приведу  его
самого.
   Вместо ответа Шульц только фыркнул. Людмила чудом  удержалась,  чтобы
не  расхохотаться  ему  в  лицо.  Он  рассчитывал  найти  ее  в   степи,
естественно, одну, и получить несколько дней на то, чтобы соблазнить.  А
если не получится, изнасиловать. Теперь же ему оставалось только гадать,
переспала ли она с Шолуденко.
   "Не твое собачье дело, нацист поганый", - подумала Людмила.
   Весело улыбнувшись, впервые с  той  самой  минуты,  как  "кукурузник"
развалился на части, Людмила сказала:
   - Ну что, в дорогу, товарищи?
   Остаток пути до базы обещал быть исключительно интересным.

***

   Йенс Ларсен вместе с остальными физиками внимательно наблюдал за тем,
как Энрико Ферми убирал стержни автоматического регулирования кадмия  из
самой середины атомного котла, воссозданного  под  футбольным  стадионом
Денверского университета.
   - Если наши расчеты  верны,  на  сей  раз  k-фактор  будет  превышать
единицу, - тихо проговорил Ферми. - И  мы  получим  самоподдерживающуюся
цепную реакцию.
   Стоявший рядом с ним Лесли Гроувс, проворчал:
   - Мы добились бы этого несколько месяцев назад. Непременно.  Если  бы
не заявились проклятые ящеры.
   - Вы совершенно правы, генерал, - обратился к нему Ферми, хотя Гроувс
по-прежнему носил нашивки полковника. - Но теперь работа пойдет  заметно
быстрее.  Во-первых,  потому,  что  нам   удалось   украсть   у   ящеров
радиоактивное  вещество.  А  во-вторых,  мы  поняли,  что   движемся   в
правильном направлении - иными словами, создать атомное оружие можно.
   Ларсен вспомнил миф о Прометее, укравшем огонь у богов  и  подарившем
его людям.  И  о  наказании  за  преступление:  боги  навечно  приковали
Прометея к скале, приказав свирепому орлу клевать его  печень.  Йенс  не
сомневался, что всем его коллегам в разное время вспоминался этот миф.
   В  отличие  от  большинства  из  них   не   только   эксперименты   в
Металлургической  лаборатории  заставляли  Ларсена  думать  о  Прометее.
Всякий раз, когда он видел Барбару, шагающую рука об  руку  с  типом  по
имени Сэм Иджер, орел с удвоенной силой принимался терзать его печень.
   Работа стала чем-то вроде обезболивающего  средства,  хотя  до  конца
справиться с тоской Йенс не мог. Он наблюдал  за  показаниями  приборов,
слушал  нарастающий  гул,  а  потом  ровное  рычание  счетчика  Гейгера,
сообщающего  о  том,  что  в  самом  сердце  атомного  котла  постепенно
увеличивается облако нейтронов.
   - Теперь - в любой момент, - тихонько проговорил он, словно обращаясь
к самому себе.
   Ферми убрал  стержни  еще  на  несколько  сантиметров,  посмотрел  на
приборы, что-то быстро прикинул на листке бумаги.
   - Джентльмены, у меня  получается,  что  k-фактор  равняется  1.0005.
Котел производит больше нейтронов, чем поглощает.
   Кто-то  из  физиков  захлопал  в  ладоши,  несколько  человек  просто
кивнули. Случилось то, что предсказывали расчеты. И, тем не  менее,  все
понимали, что произошло важное событие.
   - Моряк из Италии открыл Новый свет, - заявил Артур Комптон.
   - Значит, теперь мы можем производить  взрывной  металл,  необходимый
для бомб, ничем не отличающихся от тех,  что  имеются  на  вооружении  у
ящеров. Я правильно вас понял, джентльмены? - спросил Гроувс.
   - Мы значительно приблизились к  решению  данной  задачи,  -  ответил
Ферми и опустил стержни назад в котел.
   На инструментальной панели рядом с ним стрелки  приборов  отклонились
влево;  счетчик  Гейгера  застрекотал  медленнее,  и  Ферми  вздохнул  с
облегчением.
   -  Складывается  впечатление,   что   мы   научились   контролировать
интенсивность реакции. Огромное достижение.
   Большинство ученых улыбались, Лео  Силард  рассмеялся,  а  у  Ларсена
возникло непреодолимое желание вытащить кадмиевые  стержни  из  котла  и
оставить их лежать до тех пор, пока радиация не  заразит  все  вокруг  -
стадион, университет, Денвер. Он  подавил  его  в  себе,  как  и  другие
опасные  для  жизни  окружающих,  но  менее   зрелищные   поползновения,
возникавшие у него в последнее время.
   Лео Силард проявил практичность другого рода.
   - У меня в кабинете есть бутылка хорошего виски, -  заявил  он.  -  Я
считаю, нам нужно отметить успех.
   Его предложение получило единогласную  поддержку.  Йенс  потащился  в
здание Научного центра вслед за остальными. Виски  и  вправду  оказалось
отличным; оно наполнило его рот едва уловимым ароматом дыма и  проложило
приятный теплый след прямо в желудок. Только вот чувствовать себя  лучше
Ларсен не стал, а ведь именно  с  этой  целью  люди  начали  производить
виски.
   Силард поднял бутылку и посмотрел  на  свет  -  на  донышке  осталось
чуть-чуть  жидкости  цвета  сияющей  меди.  Йенс  протянул  свой  стакан
(точнее,  стомиллилитровую  лабораторную  колбу,  в  которой,   как   он
надеялся, никогда не держали ничего радиоактивного).
   - Да, ты заработал добавку, - сказал Силард  и  вылил  остатки  виски
Йенсу. - Ты проделал такую огромную работу с котлом…
   Йенс  быстро  опорожнил  стакан…  и  тут  же  вспомнил,  что  еще  не
завтракал. И что ему нечего праздновать.  Да,  он  неплохо  справился  с
решением своих задач, но зато его жизнь разрушена.
   - Классная выпивка, - сказал один из инженеров,  работавших  под  его
началом. - Теперь нужно пойти и кого-нибудь трахнуть.
   Ларсен поставил колбу на полку и выскользнул из переполненного людьми
кабинета. Он прекрасно  понимал,  что  слезы,  навернувшиеся  на  глаза,
вызваны виски, но все равно чувствовал себя униженным. Неделю  назад  он
подцепил какую-то  шлюху  в  Денвере.  Тогда  Ларсен  пропустил  не  два
стаканчика, как теперь, а напился  почти  до  потери  сознания.  У  него
ничего не получилось с той девицей. Она повела  себя  благородно,  и  от
этого ему стало еще хуже. Йенс сомневался,  что  решится  на  повторение
эксперимента в ближайшем будущем. Одна неудача - очень  плохо.  Но  две…
Зачем жить на свете?
   Вот с такими невеселыми мыслями он спускался вниз по лестнице,  чтобы
забрать свой велосипед. Оскар стоял на посту  рядом.  Увидев  Йенса,  он
молча кивнул.
   - Назад, в общежитие? - спросил он.
   - Угу, - сквозь стиснутые зубы промычал Йенс.
   Он ненавидел свою армейскую койку, ненавидел базу, ненавидел то,  что
ему  приходится  возвращаться   туда,   ненавидел   полковника   Хэксема
непреодолимой и всепоглощающей ненавистью, которая зрела с каждым днем и
становилась похожей на выдержанное бургундское вино  -  чем  дольше  оно
хранится, тем ярче букет. Иногда Ларсену  хотелось  засунуть  полковника
Хэксема вместо контрольного стержня  прямо  в  атомный  котел.  Если  бы
только он обладал теми же свойствами, что и кадмий…
   И  вот  в  довершение  всех  неприятностей  Ларсен  увидел   Барбару,
возвращавшуюся домой, в квартиру, которую выделили им с  Сэмом  Иджером.
Иногда Барбара просто не замечала Йенса; ему ни разу не пришло в голову,
что виной тому его собственное поведение. Впрочем, она всегда  старалась
соблюдать приличия и потому вежливо ему кивнула и даже немного замедлила
шаг.
   Ларсен двинулся в ее сторону. Оскар никогда от  него  не  отставал  -
теперь у всех физиков  имелся  собственный  телохранитель  -  но  сейчас
сообразил, что подходить слишком близко не стоит. Слабеющий голос разума
предупредил Йенса, что  ничего  хорошего  из  разговора  с  Барбарой  не
выйдет, но виски оказалось сильнее и заставило голос разума замолчать.
   - Привет, дорогая, - поздоровался Ларсен.
   - Привет, - ответила Барбара.  То,  что  она  произнесла  всего  одно
слово, страшно возмутило Ларсена. - Как дела?
   - Как обычно, - ответил он. -  Ничего  хорошего.  Я  хочу,  чтобы  ты
вернулась.
   - Йенс, мы обсуждали это уже сотни раз, - устало проговорила Барбара.
- У нас ничего не получится. Возможно, сразу, как только  я  приехала  в
Денвер, мы могли бы… Но сейчас, нет. Слишком поздно.
   - Какого черта, я тебя не понимаю! - Йенс разозлился еще сильнее.
   Глаза Барбары сузились, и она сделала шаг назад.  Вместо  того  чтобы
ответить на его вопрос, она сказала:
   - Ты пьян.
   Йенс не стал объяснять ей, что праздновал победу вместе с  остальными
учеными.
   - Ну, предположим, я выпил, - заявил он. - А что, святой мистер Иджер
и капли в рот не берет?
   В тот самый момент, когда Ларсен произнес эти слова,  он  понял,  что
делать этого не следовало. Впрочем, легче ему не стало. На одно короткое
мгновение Барбара замерла на месте.
   - До свидания. Еще увидимся, - сказала она и пошла прочь.
   - Барбара, ты должна меня выслушать! - схватив ее за руку,  выкрикнул
Ларсен.
   - Отпусти меня! - сердито потребовала Барбара и попыталась вырваться,
но Йенс держал ее крепко.
   И тут, словно по мановению палочки злого волшебника, появился Оскар и
встал между Йенсом и Барбарой.
   - Сэр, леди попросила ее отпустить, - напомнил он и  высвободил  руку
Барбары из цепких пальцев Ларсена.
   Вид у него был  достаточно  суровый,  и  Йенс  понял,  что  в  случае
необходимости Оскар без колебаний применит силу.
   В трезвом состоянии он бы никогда  не  решился  броситься  на  своего
охранника, но виски лишило его способности здраво мыслить. Видит Бог, он
и сам крепкий парень… а Барбара, черт подери, все-таки его жена, не  так
ли?
   Оскар отбил его кулак  и  врезал  ему  в  солнечное  сплетение.  Йенс
сложился пополам и  без  особого  успеха  попытался  сделать  вдох.  Его
вырвало. Падая на  колени,  Йенс  прекрасно  понимал,  что  Оскар  точно
рассчитал силу удара. С такими ручищами он мог без проблем разорвать ему
селезенку.
   - Вы в порядке, мэм? - спросил Оскар у Барбары.
   - Да, - ответила она и через минуту добавила:
   - Большое спасибо. Нам  всем  непросто,  но  Йенсу  досталось  больше
других. Я все понимаю, и мне  очень  жаль,  что  так  получилось.  Но  я
сделала то, что считала нужным. - У нее чуть-чуть дрогнул голос,  и  она
спросила:
   - Вы не сильно его ударили, правда?
   - Нет, мэм, не беспокойтесь. Через пару минут он  придет  в  себя.  А
вам, пожалуй, лучше пойти домой.
   Йенс по-прежнему не сводил глаз с тротуара у себя под ногами. Но  все
равно слышал быстро удаляющиеся шаги Барбары. Оскар совершенно спокойно,
словно  ничего  особенного  не  произошло,  одним  уверенным   движением
поставил его на ноги.
   - Давайте, я стряхну с вас пыль, сэр,  -  сказал  он  и  потянулся  к
Ларсену.
   Тот сердито оттолкнул его руку и с трудом выдохнул:
   - Да пошел ты… / Ларсен был готов умереть прямо  здесь,  на  тротуаре
возле здания Научного центра. Впрочем, он не сомневался, что минуты  его
сочтены - ведь он по-прежнему задыхался.
   - Слушаюсь, сэр, - так же спокойно, ответил Оскар.
   И тут,  наконец,  Ларсен  немного  пришел  в  себя  и  сумел  сделать
настоящий полноценный вдох. Оскар удовлетворенно кивнул.
   - Ну вот, все снова в порядке, сэр. Хорошо.  Садитесь  на  велосипед,
нам пора ехать  в  общежитие.  А  завтра  утром  попросите  себе  нового
телохранителя.
   - С удовольствием, - сказал Йенс уже намного  увереннее  и  громче  -
легкие снова заработали, как полагается.
   - Прошу прощения, сэр,  но  я  полностью  разделяю  ваши  чувства,  -
ответил Оскар.
   Йенс сердито что-то проворчал и направился к своему велосипеду; Оскар
от него не отставал. Ларсен помчался прочь от университета, Оскар  -  за
ним. Йенс уже давно понял,  что  отделаться  от  охранника  не  удастся.
Впрочем, он и не пытался - просто хотел поскорее избавиться  от  ярости,
которая его пожирала.
   Из-под колес  во  все  стороны  брызнули  мелкие  камешки,  когда  он
повернул направо, выехал на Аламеда, и помчался  в  сторону  Лоури-Филд.
Меньше всего на свете ему хотелось оказаться сейчас в армейской  казарме
в Лоури-Филд. Но больше идти некуда. Надо же где-то спать.
   На какое-то короткое  мгновение  Йенса  охватило  такое  удивительное
равнодушие, что ему стало совершенно все равно, где он  будет  ночевать.