тся обходиться без них, ящеры, разумеется  не  могли.  Но  если
ящеры превратят все население Земли в простых крестьян, заботящихся лишь
о куске хлеба, смогут ли люди когда-нибудь их победить? Анелевич  потряс
головой, совсем как лошадь, которой надоели жужжащие целый день мухи. Он
не знал, какое будущее ждет Землю.
   На какое-то  время  он  погрузился  в  монотонную  тяжелую  работу  и
бездумную пустоту. Когда он в очередной раз  поднял  голову  от  грядки,
оказалось, что солнце уже  опускается  за  горизонт,  утопая  в  тумане,
клубящемся над влажной, остывающей после жаркого дня землей.
   - И куда только подевалось  время?  -  удивленно  спросил  он  скорее
самого себя, чем кого-то еще.
   Поляк, который по-прежнему трудился неподалеку, весело рассмеялся.
   - Убежало от тебя времечко, верно? Такое иногда случается.  Начинаешь
думать, на что же, черт подери, ушел  целый  день,  а  потом  посмотришь
назад и сразу все поймешь.
   Мордехай оглянулся и увидел, что действительно много сделал за  день.
Но он родился в городе и получил хорошее образование.  Да,  крестьянская
работа очень важна и даже необходима, но он боялся, что она сведет его с
ума своим однообразием  и  скукой.  Анелевич  не  знал  радоваться,  или
горевать из-за того, что  этого  еще  не  произошло.  Пожалуй,  надо  бы
радоваться, но, с другой стороны, если человек, вроде него, в  состоянии
опуститься до уровня простого крестьянина, который может думать только о
поле и урожае, что же тогда говорить о человечестве в целом? Если  ящеры
станут навязывать людям ярмо рабства, смирятся ли жители Земли  с  таким
положением вещей?
   Он снова потряс головой. Если уж думать, так о  чем-нибудь  приятном.
Туман рассеялся, солнце село, и теперь Анелевич мог спокойно смотреть на
кроваво-красный диск.
   - Ладно, хватит, - заявил поляк. - Все равно  больше  ничего  сегодня
сделать не удастся. Пора возвращаться в город.
   - Лично я не возражаю.
   Спина  Анелевича  отчаянно   запротестовала,   когда   он   попытался
выпрямиться. Если у поляка что-то болело, он этого не показал.  Впрочем,
он проработал на земле всю жизнь, а не пару недель, как Анелевич.
   Лешно, только назывался городом, а на  самом  деле  был  чуть  больше
деревни. Там все друг друга знали, и  Мордехай  явно  привлекал  к  себе
внимание. Тем не менее, встречные поляки и евреи, завидев его на  улице,
дружелюбно с ним здоровались и  улыбались.  У  него,  вообще,  сложилось
впечатление, что обе группы сосуществовали здесь  достаточно  мирно,  по
крайней мере, лучше, чем в большинстве других городов Польши.
   Может быть, к нему так хорошо относились, потому что он  жил  в  доме
Ассишкиных. Джуда Ассишкин вот уже тридцать лет лечил местных  евреев  и
поляков, а его жена, Сара, акушерка, помогла появиться на свет  половине
населения  городка.  Если  за  тебя  поручились  Ассишкины,  значит,  ты
безупречен - так считали в Лешно.
   Евреи селились здесь, главным образом, в юго-восточной части.  Как  и
пристало человеку,  работающему  с  обеими  группами  населения,  доктор
Ассишкин жил на границе еврейского квартала. А по  соседству  стоял  дом
поляка по имени Роман Клопотовский. Вот  и  сейчас,  завидев  Анелевича,
Роман приветственно помахал ему рукой. А вместе с ним и его дочь, Зофья.
   Мордехай помахал им в  ответ,  и  лицо  Зофьи  засветилось  радостью.
Симпатичная светловолосая девушка - нет, женщина, пожалуй, ей уже больше
двадцати.
   "Интересно, почему она еще не замужем?" - подумал Анелевич.
   Зофья явно имела на него вполне определенные виды.
   Мордехай не знал, что ему делать  (точнее,  он  прекрасно  знал,  что
хочет сделать, но сомневался, что это будет правильно). Впрочем,  сейчас
он просто поднялся по ступенькам на  крыльцо,  тщательно  вытер  ноги  и
вошел в дом доктора Ассишкина.
   - Добрый вечер, дорогой гость, - сказал Ассишкин и кивнул, получилось
очень похоже на поклон.
   Широкоплечий человек  лет  шестидесяти  с  кучерявой  седой  бородой,
умными черными глазами, прячущимися за  очками  в  тонкой  металлической
оправе,  и  немного  старомодными  манерами,  словно  олицетворял  собой
ушедшие дни Российской Империи.
   - Добрый вечер, - ответил Мордехай и тоже поклонился.
   Он  взрослел  в  беспокойное,  смутное  время  и  потому  не  обладал
безупречными манерами доктора. Анелевич наверняка отнесся  бы  к  ним  с
высокомерным презрением, если бы  не  видел,  что  Ассишкин  ведет  себя
совершенно искренне без малейшего намека на аффектацию.
   - Как прошел день? - спросил Анелевич у доктора.
   - Совсем неплохо, спасибо,  что  поинтересовались.  Вот  если  бы  не
нехватка медикаментов, тогда и вовсе было бы не на что жаловаться.
   - Нам всем не на что было бы жаловаться, если бы не  нехватка  самого
необходимого, - сказал Мордехай.
   Доктор поднял указательный палец вверх и заявил:
   - А вот тут  я  вынужден  с  вами  не  согласиться,  мой  юный  друг.
Неприятностей у нас даже больше чем достаточно.
   Анелевич невесело рассмеялся и кивнул, показывая, что понимает, о чем
хотел сказать доктор.
   Тут из кухни вышла Сара Ассишкина и заявила:
   - Картошки у нас тоже достаточно, по крайней  мере,  пока.  Вас  ждет
картофельный  суп,  а  уж  пойдете  вы   есть   или   останетесь   здесь
философствовать, решать вам. - Улыбка, с  которой  она  произнесла  свою
речь, полностью противоречила сердитому тону.
   Наверное, в молодости Сара Ассишкина поражала своей красотой,  она  и
сейчас оставалась очень привлекательной женщиной,  несмотря  на  седину,
слишком опущенные плечи и  лицо,  видевшее  много  горя  и  совсем  мало
радости. Она двигалась грациозно, словно танцовщица, а  ее  черная  юбка
легким водоворотом окутывала ноги при каждом шаге.
   Над кастрюлей с картофельным супом и тремя  тарелками,  стоявшими  на
столе у плиты, поднимался аппетитный пар. Прежде чем взять ложку,  Джуда
Ассишкин тихонько прошептал молитву. Соблюдая правила приличий, Анелевич
подождал, пока хозяин начнет есть, хотя его  несчастный  желудок  громко
ворчал, протестуя против  задержки.  Сам  Анелевич  уже  давно  перестал
обращаться к Богу, который, казалось, оглох и ослеп.
   Суп оказался густым, с большим количеством лука и тертого  картофеля.
Куриный  жир,  который  плавал  на  поверхности   симпатичными   желтыми
кружочками, придавал ему особый, незабываемый аромат.
   - В детстве я называл их глазками, - сказал  Анелевич  и  показал  на
кружочки.
   - Правда? - Сара, рассмеялась. - Как забавно. Наши Аарон и  Бенджамин
тоже.
   Впрочем, она тут же погрустнела. Один из  сыновей  Ассишкиных  служил
раввином в Варшаве, другой учился там же. С тех пор, как  ящеры  изгнали
из города нацистов, и гетто  перестало  существовать,  от  них  не  было
никаких известий. Скорее всего, оба погибли.
   Тарелка Мордехая опустела  практически  мгновенно.  Сара  налила  ему
добавки, но он опустошил ее с такой же головокружительной скоростью, как
и в первый раз.
   - У вас отличный аппетит, - с одобрением сказал Джуда Ассишкин.
   - Если человек пашет, как лошадь, ему и есть  нужно,  как  лошади,  -
ответил Анелевич.
   Впрочем, немцы придерживались на данный вопрос совсем других взглядов
- они заставляли евреев работать, как слонов, а кормили,  как  муравьев.
На самом  деле,  нацисты  преследовали  только  одну  цель  -  побыстрее
освободить страну от евреев.
   Ужин подходил к концу, когда раздался настойчивый стук в дверь.
   - Сара, скорей! - крикнул на идише перепуганный насмерть мужчина. - У
Ханы начались схватки, почти без перерыва. Сара Ассишкина поморщилась  и
встала из-за стола.
   - Могло быть и хуже, - сказала она. - Такое всегда случается в  самый
разгар еды. - Вопли и стук в дверь не прекращались. Сара прикрикнула  на
нарушителя спокойствия:
   - А ну-ка, перестань ломать нашу дверь, Исаак. Я уже иду. - Шум стих.
Сара повернулась к мужу и сказала:
   - Увидимся завтра.
   - Скорее всего, - ответил он. - Надеюсь,  ничего  непредвиденного  не
произойдет, и тебе не придется вызывать меня раньше. У меня есть немного
хлороформа, но когда он закончится, пополнить запас будет негде.
   - У Ханы третьи роды, - успокоила мужа Сара. - Предыдущие были такими
легкими, что я могла спокойно остаться  дома.  -  Исаак  снова  принялся
колотить в дверь. - Иду! - крикнула Сара и вышла из кухни.
   - Она права, - сказал  Джуда  Анелевичу.  -  У  Ханы  бедра,  как…  -
Посчитав, что ведет себя неприлично, доктор укоризненно покачал головой.
Чтобы загладить свой промах, он предложил:
   - Не хотите сыграть в шахматы?
   - С удовольствием. Вы научите меня чему-нибудь новенькому.
   Перед войной  Анелевич  считал  себя  сильным  шахматистом.  Но  либо
разучился играть за прошедшие  четыре  года,  либо  Джуда  Ассишкин  мог
спокойно участвовать в турнирах, потому что Мордехаю только один раз  из
двенадцати удалось закончить партию в ничью.
   Сегодняшняя игра не стала исключением. Потеряв коня, он  увидел,  что
не сможет успешно защитить своего короля и положил его, чтобы  показать,
что сдается.
   - Можно было играть дальше, - сказал Ассишкин.
   - Только не против вас, - ответил  Мордехай.  -  Я  уже  ученый.  Еще
партию? Обещаю постараться.
   - Ваша очередь играть белыми, - сказал Джуда. Когда  они  расставляли
фигуры на доске, он заметил:
   - Не всякий решится играть снова после серии поражений.
   - Я у вас учусь, - ответил Анелевич. - Может быть, ко мне  постепенно
возвращается прежняя форма. Когда я наконец стану играть в полную  силу,
возможно, мне удастся доставить вам пару неприятных минут. -  Он  сделал
ход пешкой.
   В самый разгар жестокого сражения, обещавшего  закончиться  ничьей  -
Мордехай жутко гордился, что за несколько ходов  до  этого  ему  удалось
распознать хитроумную ловушку - в дверь так громко  постучали,  что  оба
подпрыгнули от неожиданности.
   - Доктор, Сара вас зовет, - крикнул Исаак. - Она  говорит,  чтобы  вы
шли немедленно.
   - Ой! -  вскричал  Джудэ,  забыв  на  мгновение  о  своих  прекрасных
манерах. Он быстро отодвинул стул и встал:
   - Боюсь, игру придется отложить. - Затем, сделав ход пешкой, сказал:
   - А вы пока подумайте, как следует поступить дальше.
   Схватив сумку с инструментами, доктор поспешил к испуганному Исааку.
   Анелевич принялся изучать доску. Ход пешкой не казался  ему  особенно
опасным. Может быть, Джуда просто хотел, чтобы он подумал… или  все-таки
что-то здесь не так. Мордехай снова посмотрел на фигуры, пожал плечами и
собрался встать, намереваясь отправиться спать.
   Анелевич  стаскивал  рубашку,   когда   услышал   рокот   двигателей,
заставивший его замереть на  месте.  Нет,  не  машины  ящеров…  Мордехай
Анелевич научился узнавать и ненавидел этот низкий гул еще в 1939  году,
когда Германия подвергла  жестокой  бомбардировке  беззащитную  Варшаву.
Однако сейчас самолеты приближались  с  востока.  Красная  армия?  После
того, как  немцы  вторглись  в  Польшу,  русские  предприняли  несколько
ответных воздушных рейдов.
   "Или нацисты опять что-то замышляют?" - подумал он.
   Анелевич знал, что  наземные  силы  немцев  продолжают  вести  боевые
действия на территории Советского Союза даже после того,  как  появились
ящеры. Неужели, Люфтваффе все еще представляет опасность?
   Он вышел на улицу. Если целью  бомбардировщиков  является  Лешно,  то
разумнее  было  остаться  в  доме.  Впрочем,  Анелевич  сомневался,  что
маленький городишко  может  кого-то  заинтересовать.  Кроме  того,  люди
предпочитали не появляться над территорией, захваченной ящерами.
   На улице он  увидел  несколько  соседей  доктора  Ассишкина,  которые
стояли, задрав головы и пытаясь рассмотреть самолеты. Но  небо  затянули
черные тучи и  увидеть  хоть  что-нибудь  не  представлялось  возможным.
Скорее всего, пилоты как раз и рассчитывали на  то,  что  плохая  погода
послужит для них надежным укрытием. И тут на  юге  возник  ослепительный
столб пламени, потом еще один, и еще.
   - Ящеры стреляют ракетами, - сказал кто-то по-польски и, обернувшись,
Анелевич увидел Зофью Клопотовскую.
   Ракеты исчезли за тучами, а  в  следующее  мгновение  раздался  такой
оглушительный взрыв, что в окнах зазвенели стекла.
   - Целый самолет, с грузом бомб, - грустно проговорил Анелевич.
   Среди туч заметалось  пламя,  которое  приближалось  к  земле,  а  не
поднималось вверх.
   - Погиб, - так же грустно прошептала Зофья.  А  еще  через  несколько
секунд подбитый самолет рухнул на землю в нескольких километрах к югу от
Лешно.
   Остальные машины с ревом устремились к своей цели. Если  бы  Анелевич
находился за штурвалом и  стал  бы  свидетелем  того,  как  погибли  его
товарищи, он, не медля ни  секунды,  развернул  бы  самолет  и  помчался
прочь, в сторону дома. Последовал новый  ракетный  залп,  еще  несколько
машин взорвалось  в  воздухе,  на  землю  огненным  каскадом  посыпались
обломки. Остальные упрямо летели на запад.
   Когда стих рев моторов, зрители поспешили разойтись по домам. Правда,
кое-кто на улице остался.
   - Наверное, я должна радоваться, что ящеры сбили немцев или русских -
уж не знаю, кто там был в самолетах, - проговорила Зофья.  -  Сейчас  мы
живем гораздо лучше, чем при большевиках или немцах.
   - Но они же пытаются превратить нас в рабов! - удивленно взглянув  на
нее, вскричал Мордехай.
   - Нацисты и большевики тоже пытались, - возразила ему Зофья. - А  вы,
евреи, не слишком раздумывали, стоит ли вам дружить с ящерами, когда они
тут объявились. Сразу запрыгнули к ним в койку.
   Анелевич  смущенно  закашлялся  -  он  не   привык,   чтобы   женщины
употребляли такие слова.
   - Нацисты не только пытались  превратить  евреев  в  рабов,  они  нас
уничтожали, - сказал он. - Нам было нечего терять, и в самом  начале  мы
не понимали, что ящерам нужны  слуги,  а  не  партнеры.  Они  собираются
сделать с целым миром то, что немцы и русские сотворили с  Польшей.  Это
не правильно, разве вы со мной не согласны?
   - Может быть, и не правильно, - проговорила Зофья. -  Но  если  ящеры
проиграют, и сюда вернутся немцы с русскими, Польша все равно  не  будет
свободной, а мы… вряд ли нас ждет что-нибудь хорошее.
   Анелевич подумал о том, как отомстят Гитлер и Сталин народу,  который
поддерживал ящеров. Ему стало не по себе, но он все равно ответил:
   - А если ящеры одержат победу, на всей Земле не останется  ни  одного
свободного народа - ни здесь, ни в Англии,  ни  в  Америке.  Они  смогут
делать все, что пожелают, с целым миром, а не только с  одной  маленькой
страной.
   Зофья задумалась, или Мордехаю только так показалось - уже  стемнело,
и он почти не видел ее лица.
   - Да, вы правы, - наконец, сказала она. - Мне трудно представить себе
мир за пределами Лешно. Я, в отличие от вас, нигде не  бывала  и  ничего
другого не видела. Вам проще думать о  нашей  огромной  Земле.  -  В  ее
голосе прозвучала грусть и, возможно, зависть.
   Мордехаю захотелось рассмеяться. Он, конечно, много путешествовал  по
Польше, но не более того. Мир за ее границами для него  также  оставался
загадочной и неизвестной землей. Но  Зофья  была  права  в  главном:  он
учился в школе, и книги помогли ему увидеть места, в которых он  никогда
не бывал, позволили шире смотреть на жизнь и ее проблемы.  А  сейчас  он
стоит и разговаривает с хорошенькой девушкой  -  не  самое  худшее,  что
когда-либо с ним случалось.
   Мордехай огляделся по сторонам и  с  удивлением  обнаружил,  что  они
остались  на  улице  одни.  Соседи  разошлись  по  домам   и   наверняка
устраиваются в своих теплых постелях, чтобы отойти ко сну. Он  подождал,
когда Зофья это заметит, пожелает ему спокойной ночи и  вернется  в  дом
отца.  Однако  она  продолжала  молча  стоять   рядом,   и   тогда   он,
исключительно ради эксперимента, потянулся и положил руку ей на плечо.
   Девушка не только его не оттолкнула, а,  наоборот,  подошла  поближе,
чтобы он мог ее обнять.
   -  Мне  было  интересно,  сколько  тебе  потребуется  времени,  чтобы
сообразить, - тихонько рассмеявшись, сказала она.
   Мордехай разозлился и  чуть  не  ответил  что-нибудь  резкое,  но,  к
счастью, ему в голову пришла другая, более разумная идея. Он прижал ее к
себе; Зофья подняла голову, она явно ждала продолжения.
   - Куда можно пойти? - шепотом спросил Мордехай.
   - Доктор не взял свою машину, верно? - также шепотом ответила  Зофья.
Ассишкину принадлежал старенький "Фиат", один из нескольких автомобилей,
имевшихся в городке. - Нет, конечно же, не  взял,  -  ответила  на  свой
собственный вопрос Зофья. - Достать  бензин  в  наше  время  невозможно.
Значит, она стоит за домом. Нужно только не шуметь.
   Задняя дверь "Фиата" громко заскрипела,  когда  Мордехай  открыл  ее,
пропуская вперед Зофью, которая еле слышно фыркнула.  Анелевич  забрался
внутрь вслед за ней. Было ужасно тесно  и  неудобно,  но  им  все  равно
удалось снять друг с друга одежду. Рука Мордехая  соскользнула  с  груди
Зофьи и уверенно направилась вниз, к бедрам, замерла между ног.
   Она тоже не  теряла  времени  зря,  дотронулась  до  него,  удивленно
помедлила  несколько  секунд,  снова  фыркнула  и  проговорила,   словно
напоминая себе собой:
   - Ах, да, ты же еврей. Он у вас другой.
   Мордехай, разумеется, не сомневался, что Зофья давно не  девушка,  но
все равно издал неопределенный вопросительный звук.
   - Мой жених, его звали Чеслав, ушел сражаться с немцами,  -  пояснила
Зофья. - И не вернулся.
   - О, извини.
   Мордехай  пожалел,  что  не  сдержался  и  выказал  свое   удивление.
Опасаясь,  не  испортил  ли  он  Зофье  настроение,  Анелевич  снова  ее
поцеловал и понял, что она не обиделась. Она вздохнула и легла на  спину
на узком сидении машины - насколько это, вообще, было возможно. Мордехай
забрался сверху.
   - Зофья, - прошептал он, проникая в нее.
   В ответ она обняла его еще крепче.
   Когда Мордехай смог снова видеть окружающий мир, он заметил, что окна
машины,  которые  Ассишкин  всегда  держал  закрытыми,  чтобы  туда   не
забрались насекомые, запотели. Он весело рассмеялся.
   - Что такое?  -  спросила  Зофья,  которая  натягивала  через  голову
кофточку.
   Когда Мордехай объяснил ей, что произошло, она спокойно ответила:
   - А ты чего ожидал?
   Анелевич тоже быстро оделся, что оказалось еще более  трудным  делом,
чем раздеться, но он справился. Затем, тихонько  открыв  дверцу  машины,
они выскользнули на улицу. Некоторое время они  просто  стояли  и  молча
смотрели друг на друга. Как часто бывает в подобных ситуациях,  Мордехай
подумал:
   Интересно, куда заведет нас эта первая ночь?
   - Возвращайся-ка домой, - сказал он. - Отец уже наверняка тебя ищет.
   На самом деле, он опасался, что Роман Клопотовский догадывается, куда
подевалась дочь, но решил вслух этого не говорить.
   Зофья встала на цыпочки и поцеловала Мордехая в щеку.
   - За то, что беспокоишься обо мне, и тебе не все равно, как отнесется
к моему исчезновению отец, - заявила она и поцеловала его еще раз.  -  И
за все остальное.
   Анелевич прижал ее к себе.
   - Если бы я не устал на проклятом поле…
   Зофья так громко расхохоталась, что Анелевич испуганно оглянулся.
   -  Мужчины  такие  хвастуны.  Все  хорошо.  У  нас  будут  и   другие
возможности.
   Значит, она осталась довольна.  Мордехаю  показалось,  что  он  вырос
сразу на несколько сантиметров.
   - Надеюсь, - ответил он.
   - Конечно, надеешься. Мужчины всегда на это рассчитывают, - беззлобно
проговорила Зофья и снова рассмеялась.  -  Не  знаю,  зачем  вы,  евреи,
добровольно причиняете себе боль, чтобы быть другими. Когда  он  внутри,
не чувствуется никакой разницы.
   - Правда? Ну, тут я ничего не могу поделать, -  ответил  Анелевич.  -
Мне жаль, что твой Чеслав погиб. Слишком много людей, поляков и  евреев,
не вернулось с войны.
   - Я знаю. - Зофья покачала головой. - Видит Бог, это  правда.  Прошло
много времени… три с полови