просами  философии.  Атвар  заставил  себя
обратиться к текущим проблемам:
     -- Ну, и где же капитан Страха?
     -- Благородный адмирал, я не знаю, -- ответил Диффал.
     * * *
     Йенсу  Ларссену осточертели  велосипеды.  Ему  надоело крутить  педали,
разъезжая  с  поручениями чуть ли не  по всей территории Соединенных Штатов.
Кроме того, он не сомневался, что благодарности от своих коллег не дождется.
Но больше всего  его тошнило от сосен  -- покидая Денвер, Йенс и представить
себе не мог, что так будет.
     -- Сначала проклятый  национальный  парк  Арапахо, потом  богом забытый
национальный парк Пайетта или этот  чертов национальный заповедник Нез-Перс?
-- спросил он, когда ехал по шоссе 95 в сторону Льюистона, штат Айдахо.
     Ларссен привык разговаривать  сам с собой на дороге; нередко случалось,
что за  целый  день ему не удавалось обменяться ни с кем и парой слов. И чем
больше  времени он  проводил  наедине со своим велосипедом, тем меньше хотел
общаться с другими людьми.
     Ларссен вытер рукавом пот со  лба. День выдался жарким, но он не снимал
ни рубашки  с длинными  рукавами, ни шляпы с широкими полями -- у  него была
такая  белая  кожа,  что  он  ужасно  боялся  сгореть.  Шляпа  не   защищала
покрасневшие уши, которые вдобавок постоянно шелушились.
     -- Теперь всем наплевать на то, как я выгляжу, -- заявил Йенс.
     Впрочем, он выглядел совсем неплохо: худощавый тридцатилетний викинг со
светлыми волосами и ярко-голубыми глазами.
     Над головой Ларссена с воем пролетел  самолет ящеров, направлявшийся на
запад. Ящеры захватили долину реки Змея от водопадов  Айдахо  до Близнецов и
построили воздушную базу. Создавалось  впечатление, что их интересуют только
взлетные  полосы, а  на местность вокруг  им  наплевать. Это чувство Ларссен
полностью с ними разделял. Он  проехал через несколько небольших поселков --
некоторые теперь вполне могли сойти  за города  -- и  нигде не  встретил  ни
одного маленького чешуйчатого ублюдка.
     --  Может быть,  стоит  остановиться и  поискать  их?  --  сказал Йенс,
обращаясь к деревьям.
     Он знал,  _какое известие_  приведет  ящеров  в ужас.  Лучшего  способа
отомстить Барбаре за то, что она его бросила,  и полковнику Хэксхэму,  из-за
которого он потерял жену, не найти. А  еще хорошо бы отплатить Оскару за то,
что  он помешал  ему  вернуть Барбару.  И  рассчитаться  с  Металлургической
лабораторией,  а заодно и со  всей  вонючей человеческой расой. Возможно, на
Денвер и не сбросят атомную бомбу, но с землей сровняют наверняка.
     У дороги журчал  горный  ручей. Йенс  еще раз  провел  рукавом по лбу и
решил, что заслужил передышку. Он слез с седла и аккуратно положил велосипед
у  обочины.  Вытащил из  рюкзака жестяную кружку  и  спустился  к ручью. Ему
пришлось  сосредоточиться  на  ходьбе,  ноги по  привычке норовили  жать  на
педали.
     Вода -- очевидно, растаявший снег  -- оказалась очень вкусной, но такой
холодной,  что после  первых глотков  у  него  мучительно  заболела  голова.
Ларссен  выругался,  дожидаясь,   пока  боль  пройдет.  Серо-голубая  сойка,
сидевшая на сосновой ветке, принялась его сердито отчитывать.
     --  Заткнись, -- сказал ей Йенс. -- Ты бы тоже  возмутилась, если  бы с
тобой случилось что-нибудь похожее.
     Он снял  винтовку "спрингфилд", которую носил через плечо, и огляделся.
Он никогда  не был хорошим охотником,  но если бы  олень пришел на  водопой,
Йенс мог  бы  разжиться мясом.  Сойка  продолжала сердито щебетать.  Ларссен
вскинул винтовку, но только рассмеялся. Скорее всего, он промахнется, а даже
если  и попадет... стрелять  в сойку  пулей такого калибра -- все равно  что
давить таракана наковальней. В лучшем случае останется несколько перьев.
     Он выпил  еще кружку воды. Если не появится Бэмби, на ужин у него будет
только  вяленая  говядина.  Он  выменял ее на  несколько  патронов от  своей
винтовки возле  городка с  гордым именем Кембридж; чем больше  Йенс думал  о
сделке, тем яснее ему становилось, что его облапошили.
     Вода произвела свое обычное действие. Ларссен встал и  подошел к дереву
-- не тому, на котором  сидела  сойка. Он  расстегнул ширинку и,  сжав зубы,
помочился на ствол. Боль была уже не такой острой, как  в первые  дни, когда
он подхватил триппер. В ту пору всякий раз, когда ему приходилось  мочиться,
Йенсу  ужасно хотелось,  чтобы  у  него  отвалился член.  Но и сейчас он  не
испытывал от процесса удовольствия.
     -- Проклятая сука, -- прошипел он, застегиваясь.
     В первый  же  раз, когда он решил переспать с  чужой  женщиной, вонючая
официантка преподнесла ему подарок. Уж лучше бы он остался монахом.
     Олень так и не пришел. Как, впрочем, и медведь, но Ларссену ни в чем не
хотелось видеть хорошее. В сотый раз проклиная подлую шлюху-официантку (он с
легкостью  забыл удовольствие, которое она  ему доставила),  Йенс вернулся к
велосипеду и вытащил  из рюкзака кусок вяленого мяса. На вкус оно напоминало
хорошо просоленную кожаную подметку.
     -- Хорошо еще, что у меня есть острый нож, -- заметил Йенс вслух.
     Сойка, словно продолжая прерванный разговор, заверещала в ответ.
     --  А тебе я уже  велел заткнуться, --  напомнил  Ларссен птице, но она
обратила на него не больше внимания, чем все предыдущие его собеседники.
     Йенс проглотил мясо. В горле заскребло, и он мрачно рассмеялся.
     -- Хотел бы я  посмотреть, как проклятый мистер Сэм Игер жрет эту дрянь
своими купленными в магазине зубами.
     Чем больше он думал о случившемся, тем яснее  ему становилось, что если
Барбара могла влюбиться в _такого_ типа, то о ней и жалеть не стоит.
     Но даже убедив себя в том, что от этой женщины в любом случае следовало
избавиться, Ларссен не испытал  облегчения. Почему она  так быстро поверила,
что он погиб? И вообще его жена не имела никакого права прыгать в постель  к
сукину  сыну  Игеру,  а  уж  тем  более  --  выходить  за  него  замуж.  Про
беременность и говорить нечего...
     --  Секретность! --  оскалившись,  Ларссен  выплюнул ненавистное слово,
будто оно превратилось в грязное ругательство.
     Если бы  вонючий  полковник  Хэксхэм  разрешил  ему  отправить  Барбаре
записку,  когда  фургон  Металлургической   лаборатории  плелся  по  Великим
Равнинам, все осталось  бы на  своих  местах. Но Ларссену  пришлось устроить
настоящую забастовку, чтобы Хэксхэм позволил ему связаться с женой. А к тому
времени, когда  Барбара  получила  письмо, она  успела забеременеть и  выйти
замуж за Сэма Игера.
     В  мирное время какой-нибудь адвокат купил бы себе роскошный  "паккард"
на  гонорар,  который получил бы за участие в таком  процессе. Но  прилетели
ящеры,  и  все   пошло  к  чертям,  никого  больше  не  интересуют  тонкости
юриспруденции. Если Барбара желает остаться с мистером Искусственная Челюсть
-- значит, так тому и быть.
     -- В результате все поимели меня -- точнее, меня теперь никто не имеет,
-- пожаловался Ларссен. -- Неплохая получилась фраза, не так ли?
     Во многих отношениях он был прав. Да, его бросила жена, но этим дело не
кончилось. Он так переживал  из-за ее ухода,  что  его  прогнали из Метлаба.
Теперь, вместо того чтобы заниматься ядерной физикой, которую  он так любит,
он  вынужден играть роль Нэтти Бампо [Персонаж  Фенимора  Купера, знаменитый
следопыт].
     Если бы Йенс был склонен мириться с поражением, он бы  никогда не сумел
вернуться из Западной  Виргинии --  из Уайт-Салфер-Спрингс  -- в Чикаго.  Он
никогда  бы не  узнал, куда направилась  Металлургическая лаборатория,  и не
сумел бы первым прибыть  в Денвер (конечно, если  бы  он вел себя иначе,  то
имел бы больше шансов выиграть Барбару).
     Да,  он  должен рассчитаться  с  ящерами, которые испортили ему  жизнь.
Поэтому он  доберется до Ханфорда и выяснит, можно ли  построить там атомный
реактор, чтобы отправить их в ад. Это будет справедливо.
     -- Но после того как я с ними  покончу, я расквитаюсь со всеми  людьми,
которые отравили мне жизнь, -- тихо  проговорил  Йенс. -- Вот увидите, так и
будет.
     Он поднялся с камня, на  котором сидел, вскочил на  велосипед и покатил
дальше на север.
     * * *
     Людмила  Горбунова видела  с  близкого  расстояния  множество  бомбовых
воронок.  Однако  она  и  представить  себе  не  могла,  что  под крылом  ее
маленького У-2 возникнет нечто столь огромное.
     Выжженная земля  простиралась на километр, может быть, больше. В центре
почва  превратилась в субстанцию, напоминающую стекло, --  в  ней отражалось
ослепительное  солнце. А  дальше деревья,  дома -- практически  все лежало в
руинах.  Казалось,  на  землю  в нескольких километрах к  северо-востоку  от
Калуги сошел сам Господь.
     Людмила не верила в Бога  -- во всяком случае, разумом. Дитя революции,
она  родилась  в  Киеве во  время  гражданской войны. Но  иногда, в  моменты
наибольшего  напряжения,  она непроизвольно использовала реакционные обороты
речи
     -- Мы еще не успели  построить настоящий социализм,  --  напомнила себе
Людмила. -- Даже после нападения фашистов  только следующее поколение  могло
бы рассчитывать, что ему доведется жить в обществе  всеобщей справедливости.
А теперь...
     Ветер  унес  ее слова прочь.  Признав  собственное  несовершенство, она
спокойно согласилась с тем, что только  вмешательство свыше могло остановить
наступление ящеров на Москву.
     Она возвращалась  после налета  на позиции неприятеля, когда  произошел
взрыв. Сначала  Людмила подумала, что ящеры сбросили на Советский Союз такую
же  бомбу,  которая разрушила  Берлин  и  Вашингтон.  Далеко  не  сразу  она
сообразила, что ее собственная страна сумела нанести врагу такой же страшный
удар.
     "Кукурузник" пролетел над сгоревшими каркасами  трех танков  ящеров. Их
пушки согнулись, словно были сделаны из воска, а не стали. Мысль о том,  что
Советский  Союз  так  страшно  отомстил  захватчикам,  наполнила  ее  сердце
ликованием.
     Чтобы дать выход чувствам, Людмила выпустила по мертвым  танкам очередь
из  пулеметов. Самолет задрожал  от отдачи.  У-2  до войны использовали  для
обучения молодых  пилотов, но  потом оказалось, что  он  очень  эффективен в
атаке на бреющем полете -- как против немцев, так и против ящеров. Двигатели
"кукурузника"  работали  практически  бесшумно  -- немцы  даже  называли его
"летающей швейной машинкой", -- а на небольшой высоте заметить У-2 непросто.
Оказалось, что скорость -- еще не самое главное.
     -- Я до сих пор жива, -- заметила Людмила.
     И снова воздушные  потоки унесли ее слова  прочь. Ящеры  сбивали лучшие
самолеты русских так, словно заранее знали об их приближении. И они на самом
деле _знали_. У инопланетян имелась такая электроника, о которой в Советском
Союзе и мечтать никто не мог.
     Людмила  похлопала  по матерчатой  поверхности фюзеляжа. Она  училась в
летной школе, когда началась  война, и успела чудом бежать из Киева, до того
как город захватили  немцы.  Вот  тогда она и  стала пилотом Красной  Армии.
Людмила  мечтала  летать на  бомбардировщиках  или  истребителях.  Когда  ее
отправили  в  эскадрилью "кукурузников",  она ужасно  расстроилась:  Людмила
училась летать на У-2, чтобы водить более мощные и эффективные машины.
     Но, как часто  бывает в жизни, время  изменило ее  взгляды.  Она  снова
погладила фюзеляж У-2. Маленький самолетик служил ей верой и правдой.
     -- Добрый старый упрямец, -- сказала она.
     Подлетая к Калуге, Людмила снова постаралась  сосредоточиться. Ящеры до
сих  пор  удерживали  город, хотя  после  взрыва  бомбы  больше не  пытались
продвинуться на  север.  Людмила  прекрасно  понимала,  что ее  неуязвимость
является следствием удачи  -- и осторожности. Стоит забыть об  осторожности,
удача немедленно тебя покинет.
     Далеко впереди она заметила два  вражеских танка,  стоящих в поле возле
стога  сена. Может быть, один  из  них сломался, а другой остановился рядом,
чтобы помочь? В любом случае они представляли собой весьма заманчивую  цель.
Большой палец Людмилы скользнул к гашетке пулеметов.
     В  следующее мгновение Людмила резко  повернула штурвал, и ее самолетик
сменил  курс.  Нет,  это  вовсе  не стог сена --  рядом с  танками пряталась
зенитная установка ящеров.
     Людмила направила свой самолет к  базе. Впрочем, вряд ли  можно назвать
таким  громким словом  кусок относительно ровного поля с вырытыми неподалеку
землянками для пилотов  и техников.  В нескольких  сотнях  метров находилась
фальшивая взлетная полоса с  фальшивыми самолетами.  Изредка оттуда посылали
радиосигналы.  Ящеры несколько  раз бомбили "аэродром". Советская маскировка
работала.
     Когда Людмила подлетала к посадочной  полосе, человек, который ничем не
отличался от обычного крестьянина, снял шляпу и помахал левой рукой. Людмила
откорректировала курс, слегка повернув на север.
     "Кукурузник" несколько раз  подпрыгнул на неровной  посадочной полосе и
остановился.  Легкая  машина   не  нуждалась   в  длинном   тормозном  пути.
"Кукурузник" замирал  на месте  практически сразу после того, как его колеса
касались земли. Техники, словно муравьи, мигом выскочили из своих  укрытий и
поспешили к самолету. Пропеллер еще крутился, а они уже были рядом.
     --  Вылезай  быстрее! --  крикнул  кто-то из  них,  хотя  Людмила и без
приглашения успела выбраться на крыло.
     Не  прошло  и  нескольких  минут после приземления,  как У-2  вкатили в
специальную  траншею  и накрыли маскировочными  сетями  --  с  воздуха никто
никогда не догадается, что здесь стоит самолет.
     Людмила тоже  нырнула под маскировочную сеть и помогла рабочим наземной
команды. Пилотам Красной Армии часто приходилось  самим возиться с техникой,
поскольку   хороших  специалистов  не  хватало.  Впрочем,   на  базе  имелся
прекрасный  механик  -- лучших Людмиле встречать  еще не приходилось. Тем не
менее она всегда участвовала в подготовке У-2  к очередной операции --  ведь
речь шла о ее жизни.
     -- Здравствуйте, товарищ пилот, -- приветствовал ее механик.
     Акцент  выдавал в нем немца.  Высокий, стройный,  с рыжей бородой  и не
сходящей с лица усмешкой -- казалось, он ничего не принимает всерьез.
     -- Здравствуй, -- коротко ответила Людмила.
     Георг Шульц -- настоящий гений с отверткой, но  ведь еще совсем недавно
он  был стрелком немецкого  танка. Потом, во время боев на  Украине, он стал
механиком  эскадрильи. Получить  это место ему  помогла  Людмила, которая по
чистой случайности познакомилась  с  ним  и его командиром  Генрихом Ягером.
Теперь Людмила часто сомневалась, правильно ли тогда поступила.
     -- Ну, как прошел полет? -- спросил он, переходя на немецкий.
     Раньше  Людмила  плохо  знала немецкий, но благодаря общению с Ягером и
Шульцем стала говорить намного лучше.
     -- Нормально, -- ответила Людмила.
     Она  отвернулась  к своему "кукурузнику", чтобы  не  видеть,  как глаза
Шульца  обшаривают ее  тело, словно она забыла надеть свой  плотный  кожаный
комбинезон. Несколько раз он давал волю рукам.  Людмила твердо говорила  ему
"нет", но у нее создалось впечатление,  что именно это слово Шульц по-русски
не  понимает. Впрочем, она не  сомневалась,  что  и  слово  nein он  тоже не
поймет.
     Может быть,  ее  равнодушие  наконец  его  проняло --  во всяком случае
следующий вопрос Шульца относился к делу:
     -- Ты пролетала  над воронкой большой бомбы,  которую  недавно взорвали
русские?
     --  Aber  naturlich,   --  ответила   Людмила.  --  Это  очень  удобное
направление: я точно знаю, что там меня не поджидают зенитки ящеров.
     Шульц выпятил грудь.
     -- Я и  майор Ягер -- теперь полковник Ягер -- участвовали в нападении,
в результате  которого был захвачен редкий  металл. Я подозреваю, что именно
из него ваши ученые сделали бомбу.
     --  В  самом  деле?  --  Людмиле  хотелось, чтобы  ее  слова прозвучали
холодно, но голос дрогнул.
     Она  уже давно  убедилась в  том, что Шульц имеет  обыкновение говорить
правду  и никогда ее не  приукрашивает.  Его прямота не раз смущала Людмилу:
как ему удалось  не попасть  в гестапо?  Любой русский,  который позволил бы
себе _так_ распустить  язык, давно очутился бы в лагере. Или его объявили бы
врагом народа и немедленно казнили. Людмила чувствовала, что Шульц не лжет.
     -- В самом  деле, --  подтвердил механик.  --  Если  бы  не немцы,  вам
никогда  не удалось  бы  сделать  такую  бомбу.  Людмиле  ужасно  захотелось
отвесить ему пощечину.
     -- Я сильно сомневаюсь, что  и вы, _немцы_, -- она произнесла последнее
слово по-русски, -- сумели бы создать бомбу, не получив  своей доли металла.
Однако мы свою бомбу взорвали -- а где же _ваша_?
     Георг Шульц густо покраснел. Людмила усмехнулась. Нацисты  считали себя
венцом  творения,  а  своих  славянских  соседей -- недоумками,  которые  не
способны  создать  бомбу  из  взрывчатого   металла.   Людмила   с  огромным
удовольствием напомнила Шульцу, как сильно нацисты ошиблись.
     -- Давай посмотрим на самолет, -- пробормотал Шульц.
     Людмила не стала с ним спорить -- следовало заняться делом. Как механик
Шульц приносил огромную пользу Красной Армии, и она могла на время забыть  о
его нацистских убеждениях,  а заодно и свинских приставаниях. Многие русские
вели  себя ничуть  не лучше -- Никифор Шолуденко, к примеру.  Как только она
закончит заниматься своим У-2, офицер НКВД ее обязательно допросит.
     Шульц крякнул, осматривая  пятицилиндровый  двигатель Швецова.  Людмила
уже знала, что это означает: механик чем-то недоволен.
     -- Что-то не так? -- спросила она.
     --  Ослабла  одна  из пружин  топливного насоса, -- ответил он. -- Вот,
сама посмотри.
     Людмила  послушно посмотрела. Так  и  есть, пружина потеряла упругость.
Она с уважением покачала головой. Немец вникал во все и обладал маниакальным
стремлением  к порядку. Людмила не могла представить себе русского механика,
который стал бы обращать внимание на работающий узел машины.
     -- У нас есть запасные пружины? -- спросила Людмила.
     -- Кажется, да,  а если нет, я сниму с самолета, который  не летает  по
какой-нибудь другой причине, -- ответил Шульц.
     Людмила кивнула -- так часто делали.
     -- Ладно. Валяй.
     Шульц удивленно на нее посмотрел.
     -- Я  еще  не  все успел проверить, --  сказал он. --  За  кого ты меня
принимаешь -- за  халтурщика русского? Если я нашел одну неполадку, из этого
не следует, что остальное в полном порядке. -- Через  несколько мгновений он
снова недовольно крякнул и ткнул во внутренности двигателя. -- Вот, смотри.
     Людмила была сантиметров на двадцать ниже своего  механика,  поэтому ей
пришлось  встать  на  цыпочки,  чтобы  заглянуть  внутрь   двигателя.  Шульц
повернулся  и быстро поцеловал  ее  в щеку. И тут  же  с  довольной  улыбкой
отступил  на  пару  шагов.  На  этот  раз он вел себя почти  как джентльмен.
Людмила покачала головой и вздохнула:
     -- Тебе не следовало так поступать.
     -- Почему? Может быть, однажды  мне улыбнется удача, --  ответил он без
всякого смущения. -- Ведь майору Ягеру повезло.
     Людмиле  оставалось  надеяться, что под маскировочной сетью  достаточно
темно  и  Шульц не  заметит,  как она  покраснела. Она чувствовала, что щеки
стали пунцовыми.  Да, у них с Ягером  завязался  короткий  роман, когда  она
летала с Молотовым  в Берхтесгаден. Ягер  попал туда же -- Гитлер вручал ему
медаль за доставку взрывчатого металла в Германию.
     -- Майор -- настоящий джентльмен, -- заявила Людмила. -- А ты... -- Она
окончательно смутилась.
     В бесклассовом обществе,  которое  строил Советский Союз, не  следовало
говорить  или  даже  думать  о   джентльменах,  а   тем  более  отдавать  им
предпочтение.
     -- Возможно, -- сказал Шульц. -- Но я здесь, а он -- нет.
     Людмила зарычала от ярости. Шульц расхохотался.  Больше всего  на свете
Людмиле  хотелось оказаться как можно  дальше от  него. Она