довало еще несколько  взрывов,  пламя добралось до
снарядов второго танка.
     -- Пусть  Император  отведет на  небо души  погибших самцов,  -- сказал
Скуб.
     -- Пусть  он позаботится и о _наших_ душах, -- проворчал  Неджас. -- До
тех пор  пока обломки корабля не уберут с посадочной  полосы, больше ни один
корабль  не сможет  приземлиться  --  а  нам  необходима  поддержка.  Танки,
солдаты, боеприпасы, водородное топливо для двигателей...
     Уссмак  об  этом  не подумал.  Когда они мчались  по равнинам  СССР, он
считал,  что покорение Тосев-3 будет легким -- на Родине до  отбытия флота в
этом  были уверены абсолютно все. И хотя Большие Уроды  имели танки и отнюдь
не атаковали неприятеля  -- как  ожидалось --  конницей, вооруженной мечами,
храбрым самцам долго удавалось расправляться с ними без особых трудностей.
     Но с самого начала все  пошло не  так: снайпер  убил  первого командира
Уссмака, первый танк был уничтожен  во время налета -- Уссмаку  еще повезло,
что  он сам уцелел, хотя  и пришлось прыгать в радиоактивную пыль. Попав  на
госпитальный корабль, он пристрастился к имбирю.
     Во  Франции  ему  пришлось  труднее.  Местность  была  пересеченной,  у
дойчевитов оказались  танки более  высокого качества,  и  они умели  с  ними
управляться. Да и  французы вели себя враждебно. Сначала  Уссмак думал,  что
это не имеет значения, но он ошибался. Саботаж,  неожиданные военные вылазки
местного населения, бесконечные неприятности --  все это приводило к потерям
в живой силе и технике, вынуждало самцов Расы тратить силы на охрану тыловых
частей.
     А теперь новая проблема -- они попали в ловушку на острове, их отрезали
от снабжения,  а  вокруг полно Больших  Уродов -- Уссмак не  сомневался, что
даже гражданское население здесь опаснее, чем во Франции.
     --   Недосягаемый   господин,  --  сказал  Уссмак,  --  чем  глубже  мы
ввязываемся в эту  войну,  тем  чаще у  меня возникает  ощущение,  что мы ее
проиграем.
     -- Чепуха, -- заявил Неджас. -- Император отдал приказ принести  в этот
мир свет цивилизации, и мы выполним его волю.
     Уссмак  задумался  об  оптимизме,  доходящем  до  идеализма,  но   даже
возражать командиру считалось чем-то из ряда вон  выходящим, а уж за споры с
ним жестоко наказывали.
     К танку, размахивая руками, подбежал самец с изысканной раскраской.
     -- Водитель, стоп, -- приказал Неджас, и Уссмак остановил машину.
     Самец  взобрался на  броню. Уссмак  слышал, как Неджас открывает люк на
башне. Самец возбужденно кричал.
     --  Да,  сможем,  -- ответил Неджас,  --  если  у вас есть  специальное
приспособление, которое надевается на переднюю часть танка.
     Хотя Уссмак  слышал только слова  Неджаса,  он сразу понял,  о чем идет
речь: самец хотел, чтобы танк  помог столкнуть обломки корабля с  посадочной
полосы. Офицер убежал. Довольно скоро  к танку подъехал грузовик с лебедкой.
Военные инженеры принялись надевать на нос танка таран.
     Неожиданно совсем рядом эффектным  фонтаном в воздух взметнулась земля.
Один  из инженеров  закричал так громко, что Уссмак  услышал его вопль через
переговорное устройство Неджаса:
     -- Да защитит нас Император, они вновь подобрались к нам с минометом!
     Последовал новый  взрыв, ближе. Куски обшивки сыпались  на танк со всех
сторон. Военный инженер упал на землю, из раны на боку хлынула кровь. К нему
на  помощь бросился медик, и вскоре  двое самцов унесли инженера в  укрытие.
Остальные продолжали устанавливать таран.
     Уссмак не мог не восхищаться их мужеством. Он бы  ни за какие деньги не
согласился  выполнять  эту работу -- наверное, даже за большую порцию имбиря
-- на Тосев-3.
     Впрочем,  и  его   собственная  работа  сейчас  выглядела  не   слишком
привлекательно.
     * * *
     Мордехай Анелевич, сжавшись, сидел в глубоком окопчике, посреди густого
кустарника  и  надеялся,  что  здесь  ему ничего  не грозит.  Похоже, лесные
партизаны  не  учли,  как   сильно  их  атаки  разозлили  ящеров,  и  теперь
инопланетяне намеревались стереть их с лица земли.
     Впереди,  а  также слева  и  справа  послышалась стрельба. Он знал, что
необходимо сменить  позицию, но  любое  перемещение казалось  самым коротким
путем к гибели. Иногда лучше всего сидеть на месте и не шевелиться.
     Ящеры чувствовали себя в лесу еще хуже, чем городской еврей вроде него.
Анелевич,  сжимавший  в руках "маузер", слышал, как они  пробежали мимо  его
укрытия.  Если ящерам захочется  заглянуть в кусты, он дорого  продаст  свою
жизнь.  Если   нет  --  Мордехай   не   собирался  докладывать  им  о  своем
местонахождении. Суть партизанской войны  состояла в том,  чтобы  уцелеть  и
нанести удар на следующий день.
     Время ползло на  свинцовых ногах. Он вытащил немецкую флягу и осторожно
сделал  несколько  глотков --  воды осталось совсем немного,  и  кто  знает,
сколько  еще придется здесь просидеть.  А для поисков воды  сейчас не  самое
лучшее время.
     Затрещали кусты.
     "Sh'та yisroayl, adonai elohaynu, adonai ekhod", -- пронеслось у него в
голове: первая молитва,  которую узнает еврей,  и последняя, слетающая с его
уст  перед смертью. Впрочем,  Мордехай  решил,  что еще рано  произносить ее
вслух, лишь постарался осторожно повернуться в ту сторону,  откуда доносился
шум.  Мордехай боялся,  что  ему придется выскочить  из  окопчика  и открыть
огонь; иначе ящеры могут просто забросать его гранатами.
     -- Шмуэль? -- раздался едва слышный шепот; голос, вне всякого сомнения,
принадлежал человеку.
     --  Да. Кто  здесь?  --  Человек  говорил  слишком  тихо,  но  Мордехай
догадался. -- Иржи?
     В качестве ответа раздался тихий смех.
     --  Вы,  проклятые  евреи,  слишком умные,  -- проворчал разведчик.  --
Пойдем. Не  стоит  здесь сидеть. Рано или  поздно они тебя  найдут.  Я  ведь
сумел.
     Если Иржи говорит, что здесь опасно, значит, так  оно  и есть. Анелевич
вылез из своего укрытия.
     --  Интересно, как ты меня заметил? -- спросил он. -- Мне казалось, что
это невозможно.
     --  А  вот  как,  --  ответил разведчик. -- Я  огляделся по сторонам  и
заметил  превосходное местечко,  где мог  бы спрятаться сам. Тогда я спросил
себя,  у кого  хватит ума  воспользоваться  таким  отличным укрытием? Мне  в
голову сразу же пришло одно имя, поэтому...
     --  Наверное,  я должен  быть польщен, -- прервал его Мордехай. --  Вы,
проклятые поляки, слишком умные.
     Иржи взглянул на него и засмеялся так громко, что испугались оба.
     -- Пойдем отсюда, -- сказал поляк, успокоившись. -- Нам нужны двигаться
на восток, в том направлении, откуда они пришли. Теперь, когда большая часть
ящеров углубилась  в  лес,  мы легко  от них ускользнем.  Полагаю, они хотят
выгнать нас  на  другой  отряд,  который устроил засаду. Во  всяком  случае,
именно так нацисты боролись с партизанами.
     -- И мы  поймали немало польских ублюдков, -- послышался голос у них за
спиной; говорили на немецком.
     Оба резко обернулись. На них с усмешкой смотрел Фридрих.
     -- Поляки и евреи слишком много болтают.
     -- Потому что мы обсуждаем немцев, -- парировал Анелевич.
     Он ненавидел то, как нахально держится Фридрих. Казалось, немец считает
себя венцом творения, как .зимой 1941 года, когда ящеров не было и в помине,
а нацисты оседлали Европу и стремительно продвигались к Москве.
     Немец мрачно посмотрел на него.
     -- У тебя на все есть остроумный  ответ,  верно? -- сказал он. Анелевич
напрягся.  Еще  пара  слов,  и  кто-нибудь  здесь умрет;  а  он  умирать  не
собирался. Однако нацист  продолжал:  --  Типичный  еврей. Но в одном вы оба
правы -- пора уносить отсюда ноги. Пошли.
     И они зашагали на восток по звериной тропе, которую Мордехай никогда бы
сам не заметил. Казалось, они собираются в очередной раз напасть на врага, а
не  спасаются  от  него  бегством.  Иржи  шел  первым,  Фридрих   последним,
предоставив еврею место посередине. Мордехай так шумел, что этого хватило на
небольшой отряд.
     -- Терпеть не могу партизан, -- заявил  Фридрих и  негромко рассмеялся.
-- Впрочем, охотиться за вами, ублюдками, тоже было не слишком приятно.
     --  Охотятся  за _нами_  ублюдками,  --  поправил  его Мордехай. --  Не
забывай, на чьей ты стороне.
     Иногда полезно иметь бывшего врага в  качестве  союзника. Анелевич имел
лишь теоретическое представление о том, как действовали охотники, а  Фридрих
сам участвовал в облавах. И если бы не Фридрих...
     Иржи неожиданно зашипел:
     -- Стойте. Мы вышли к дороге.
     Мордехай  остановился. Он не слышал за спиной шагов  Фридриха,  значит,
немец тоже застыл на месте.
     -- Все тихо. Будем перебираться на ту сторону по одному.
     Анелевич старался  двигаться  как  можно тише. Как и следовало ожидать,
Фридрих  не отставал. Иржи осторожно выглянул из-за куста,  а  затем  быстро
перебежал через грязную  дорогу  и  спрятался в  кустах  на  противоположной
стороне.  Мордехай  подождал  несколько  секунд,  чтобы  убедиться,  что все
спокойно,  а  затем  последовал за  поляком.  Иржи умудрился  проделать  все
практически  бесшумно, но когда в кустарник  вломился Мордехай, ветви громко
затрещали. Анелевич разозлился  на  себя  еще  больше,  увидев,  как Фридрих
легко, словно тень, скользнул под соседний куст.
     Иржи быстро нашел продолжение звериной тропы и вновь зашагал на восток.
Обернувшись, он сказал:
     -- Необходимо подальше уйти от места боя. Я не знаю, но...
     --  Ты тоже  почувствовал,  да?  -- спросил Фридрих.  --  Словно кто-то
прошел  по  твоей  могиле?  Уж  не  знаю, в чем  тут дело,  но  мне  это  не
понравилось. А что скажешь ты, Шмуэль?
     -- А я ничего не почувствовал, -- признался Анелевич.
     Здесь  он не доверял  своим инстинктам.  В гетто он обладал обостренным
чувством опасности. А в лесу ощущал себя совершенно чужим.
     -- Что-то... -- пробормотал Иржи.
     И тут началась стрельба.
     Ящеры затаились впереди  и чуть  в стороне. После  первого же  выстрела
Мордехай бросился на землю. Впереди послышался стон -- Иржи был ранен.
     Раздался многократно усиленный голос ящера, говорившего на  польском  с
сильным акцентом.
     -- Мы  видели,  как  вы  пересекли дорогу.  Вам  не спастись. Сейчас мы
прекратим огонь, чтобы вы могли сдаться. В противном случае вы умрете.
     Стрельба  прекратилась.  Однако  они  слышали,  что  сзади приближаются
ящеры.  Сверху  раздался  шум  вертолета, пару  раз  он даже  промелькнул  в
просвете между листьями.
     Анелевич прикинул их шансы. Ящеры не знают, кто он такой. Значит, им не
известно,  какой информацией он  располагает. Он положил "маузер" на  землю,
встал на ноги и поднял руки над головой.
     В пяти или десяти метрах у него за  спиной  Фридрих сделал то же самое.
Немец криво улыбнулся.
     -- Может быть, удастся сбежать?
     -- Да, было бы неплохо, -- согласился Анелевич.
     Ему не раз удавалось организовать побеги для  других людей  (интересно,
что сейчас делает Мойше  Русецки), да и сам  он умудрился сбежать из Варшавы
из-под самого носа  ящеров. Впрочем, удастся ли  ему выбраться из  тюремного
лагеря, уже другой вопрос.
     Несколько ящеров  с автоматами в руках  подошли  к нему  и Фридриху. Он
стоял неподвижно, чтобы не спугнуть ящеров, которые могли случайно нажать на
курок. Один из них сделал выразительное движение -- _сюда_.
     -- Пошел! -- сказал он на плохом польском.
     Анелевич и Фридрих побрели прочь под дулами автоматов.
     * * *
     Ранс  Ауэрбах и  его  отряд  въезжали в  Ламар,  штат  Колорадо,  после
очередного рейда в захваченный ящерами Канзас. На  спинах нескольких лошадей
были  привязаны тела  погибших товарищей:  когда воюешь с  ящерами, ничто не
дается даром. Но отряд выполнил поставленную задачу.
     Ауэрбах повернулся к Биллу Магрудеру.
     -- Старина Джо Селиг больше не будет флиртовать с ящерами.
     --  Сэр,  мы  сделали  хорошее  дело,  --  ответил  Магрудер.  Его лицо
почернело от сажи; он был в числе тех, кто поджигал конюшню Селига. Магрудер
прищурился и  сплюнул на середину дороги. -- Проклятый коллаборационист. Вот
уж не думал, что когда-нибудь увижу таких ублюдков в Соединенных Штатах.
     --  И я  тоже, -- хмуро отозвался  Ауэрбах. -- Наверное,  негодяи вроде
Селига  есть  повсюду. Не  хочется  это  признавать,  но отрицать  очевидное
невозможно.
     Рядом с  главной  улицей  возле перекрестка с  Санта-Фе  стоял памятник
Мадонне Трейл, посвященный матерям  пионеров. Жаль, что  у  некоторых из них
вместо внуков оказались подлые змеи.
     Над  головами пролетел голубь, направлявшийся к  зданию окружного суда.
Ауэрбах заметил  на его левой лапе алюминиевую трубочку.  Настроение немного
улучшилось.
     --  Посмотрим,  что  ящеры  придумают,  чтобы  помешать  нам передавать
новости таким способом, -- сказал он.
     Магрудер не заметил птицу, но сообразил, что имел в виду капитан.
     --  Почтовые голуби? -- спросил он, а когда Ауэрбах  кивнул,  подхватил
тему: --  Да,  до  тех  пор,  пока  мы  пользуемся  идеями,  почерпнутыми  в
девятнадцатом веке, ящеры ни о чем не догадаются. Главная проблема состоит в
том, что, как только  мы обращаемся к современным методам ведения войны, они
нас легко побеждают.
     --  Да  уж,  --  печально  согласился  Ауэрбах.  --  А  если  мы  будем
пользоваться устройствами девятнадцатого века, а они -- двадцатого,  нам  их
никогда  не  победить,  если  только мы не станем гораздо  умнее. -- У  него
начала  зарождаться  новая  идея,  но она исчезла  прежде, чем он  успел  ее
осмыслить.
     До войны Ламар  был городом  средних размеров: его население составляло
около четырех тысяч человек. В  отличие от многих других городов  сейчас  он
заметно  увеличился.  Многие горожане погибли  или  бежали,  но на их  место
пришли солдаты, поскольку здесь располагался форпост борьбы с ящерами. Город
постоянно находился  в руках американцев, и сюда стекались беженцы  с других
восточных территорий.
     Армейский  штаб  размещался  в помещении  Первого  национального банка,
расположенного неподалеку от здания суда (впрочем, в Ламаре все было рядом).
Ауэрбах распустил солдат, чтобы они занялись лошадьми, а сам  пошел доложить
о результатах операции.
     Полковник Мортон Норденскольд выслушал его и одобрительно кивнул.
     -- Хорошая работа, -- сказал он. -- Предатели должны знать, что их ждет
расплата.
     Вероятно, Норденскольд родился где-то на  Среднем Западе:  в его голосе
слышался явный скандинавский акцент.
     -- Да, сэр. -- Ауэрбах ощутил, как его техасский говор стал слышнее  --
обычная  реакция на  северный акцент.  --  Какие будут  приказания для моего
отряда, сэр?
     -- Обычные,  -- ответил  Норденскольд.  --  Наблюдение, патрулирование,
рейды. Учитывая наше положение, что еще нам остается?
     -- Согласен с  вами, сэр, --  сказал Ауэрбах.  --  Кстати, сэр,  что мы
будем  делать,  если ящеры  двинутся  на танках  на  запад, как  они сделали
прошлой зимой в  Канзасе? Я  горжусь своей  принадлежностью  к кавалерии  --
поймите  меня  правильно,  -- но против  танков лошадей  можно  использовать
только один раз. Да и людей, вероятно, тоже.
     --  Я знаю. --  Норденскольд носил  маленькие, аккуратные седые усы  --
слишком маленькие и аккуратные, чтобы они распушились,  когда он вздыхал. --
Капитан,  мы  сделаем все,  что будет в  наших  силах:  попытаемся  измотать
противника, при первом удобном случае будем переходить в контратаки... -- Он
вновь  вздохнул. -- Если отбросить в  сторону армейскую болтовню, многие  из
нас погибнут, пытаясь сдержать ящеров. У вас есть еще вопросы, Ауэрбах?
     -- Нет, сэр, -- ответил Ране.  Норденскольд оказался более  откровенным
человеком, чем он ожидал.
     Ситуация оставалась тяжелой, и надежды на то, что в ближайшее время она
улучшится, не  было. Ауэрбах и сам  это прекрасно понимал, но услышать такое
от непосредственного начальства равносильно хорошему удару в зубы.
     -- Тогда вы свободны, -- сказал полковник.
     На его столе скопилось множество бумаг, часть  из них были донесениями,
написанными на оборотной  стороне  банковских  бланков.  Как  только Ауэрбах
вышел из кабинета, Норденскольд занялся ими.
     Лишенный  электрического освещения зал Первого национального банка, где
когда-то  обслуживали  клиентов, выглядел довольно мрачно. Ране  прищурился,
выйдя  на  яркий солнечный  свет.  Затем  он  коснулся  указательным пальцем
козырька своей фуражки, приветствуя Пенни Саммерс.
     -- Здравствуйте, мисс Пенни. Как поживаете?
     -- Со мной все в порядке, -- равнодушно проговорила Пенни Саммерс.
     Она вела  себя  так с тех  самых пор, как Ауэрбах привез ее в Ламар  из
Лакина. Она ни на что не обращала внимания, и он ее понимал: когда у тебя на
глазах  твоего отца превращают в кровавое месиво, ты надолго теряешь интерес
к жизни.
     -- Вы очень мило выглядите, -- галантно заметил он.
     Она и в самом деле была хорошенькой,  но Ауэрбах слегка погрешил против
истины. На лице Пенни Саммерс застыла печать боли, к  тому же, как  и у всех
обитателей  Ламара,  оно не отличалось  особой  чистотой.  Кроме  того,  она
по-прежнему ходила в комбинезоне, в котором Ауэрбах увидел ее впервые, когда
во  время  рейда  в  Лакин  Пенни с  отцом  решили присоединиться  к  отряду
кавалерии. Из-под комбинезона  виднелась мужская  рубашка,  давно пережившая
свои лучшие годы -- может быть, даже десятилетия, -- она была велика девушке
на несколько размеров.
     Пенни пожала плечами,  но вовсе не потому, что не поверила капитану, --
просто ей было все равно.
     -- Люди, у которых вы живете, вас не обижают? -- спросил Ауэрбах.
     -- Наверное, -- равнодушно ответила она, и он начал терять надежду, что
она  хоть к чему-нибудь проявит интерес.  Однако  Пенни немного оживилась  и
добавила: -- Мистер Перди попытался ко мне приставать, когда я  раздевалась,
чтобы лечь спать,  но я сказала ему, что я ваша  подружка и вы  оторвете ему
голову, если он от меня не отстанет.
     -- Пожалуй, мне следует оторвать ему голову в любом случае, -- прорычал
Ауэрбах; у него имелись вполне определенные и  жесткие представления о  том,
что  можно делать, а что -- нет.  Пользоваться слабостью тех, кому ты должен
помогать, -- категорически нельзя.
     -- Я предупредила, что расскажу его жене, -- продолжала Пенни.
     В  ее  голосе  появилось  нечто,  напоминающее  иронию.  Уверенности  у
Ауэрбаха  не  было,  но он  в первый  раз  заметил  у  Пенни  хоть  какое-то
проявление  юмора  с  тех  пор,  как погиб  ее  отец.  Он  решил рискнуть  и
рассмеялся.
     -- Хорошая мысль,  --  заметил он. --  А почему  вы упомянули про меня?
Конечно, я не против того, чтобы это было правдой, но...
     -- Потому что мистер Перди знает, что я приехала сюда с вами, к тому же
вы моложе и в два раза больше, -- ответила Пенни Саммерс.
     Если она и заметила какой-то особый смысл в замечании капитана, то виду
не подала.
     Ауэрбах вздохнул. Ему хотелось что-нибудь сделать для девушки, но он не
знал, как  ей  помочь.  Когда  он попрощался с ней, Пенни кивнула в ответ  и
зашагала дальше. Капитан  сомневался, что  она шла  куда-то  с  определенной
целью,   наверное,  просто  гуляла  по  городу.  Возможно,   семейка   Перди
действовала ей на нервы.
     Он  свернул на перекрестке и направился  к конюшням (как забавно, что в
городах вновь  появились конюшни; их все позакрывали  еще  до его рождения).
Надо было проведать лошадь: если ты не заботишься о своем коне больше, чем о
себе, значит, тебе нечего делать в кавалерии.
     Послышался чей-то напевный голос:
     -- Привет, капитан Ранс, сэр!
     Ауэрбах резко  обернулся. Только  один  человек  называл его  капитаном
Рансом. Для  своих солдат он  был капитаном  Ауэрбахом. Друзья называли  его
просто Ране -- впрочем, люди, которых он считал своими друзьями,  находились
далеко от Ламара, да  и вообще от Колора