ожидающим именно такого поворота событий.
Просторы прерий выглядели невинными, но в действительности были  нашпигованы
минами; ящерам предстояло заплатить высокую цену за попытку пересечь их.
     -- Выглядит грандиозно, ничего  не скажешь, -- заметил Брэдли.  -- Но я
беспокоюсь  о трех вещах. Хватит  ли у нас людей для  этих укреплений, чтобы
они стали максимально эффективными? Достаточно  ли у  нас боеприпасов, чтобы
заставить ящеров завопить "караул!", когда они обрушатся на нас со всем, что
есть  у  них?  И  достаточно ли у  нас продовольствия, чтобы  содержать наши
войска в укреплениях день  за днем, неделя за  неделей?  Единственный ответ,
который я могу дать на любой из этих вопросов, -- "надеюсь".
     -- Принимая во внимание, что на любой ваш вопрос -- или на все сразу --
можно  ответить  "нет",  все-таки это  лучше, чем могло бы быть,  --  сказал
Гровс.
     --  Но  все же не слишком хорошо. -- Брэдли  поскреб  подбородок, затем
повернулся к  Гровсу.  --  На  ваших  предприятиях  приняты  соответствующие
предосторожности?
     -- Да, сэр, -- ответил Гровс. Он был уверен, что Брэдли и так все знал.
-- Как только начались бомбежки Денвера и окрестностей, мы ввели  в действие
наш план дезинформации. Мы  разжигали костры возле наиболее  важных зданий и
под покровом дымовой завесы закрывали их брезентом, раскрашенным  так, что с
воздуха  они  выглядят как руины. До  настоящего времени мы не  имели прямых
попаданий, так что, похоже, наш план себя оправдал.
     -- Хорошо, -- сказал Брэдли. -- Он оправдался даже  в большей  степени.
Ваши  предприятия  --  вот  то,  ради  чего мы будем  биться  до  последнего
человека,  защищая  Денвер,  и вы  это знаете не  хуже, чем я.  О, мы  будем
сражаться  за  него  в любом случае --  видит бог, мы  не хотим, чтобы ящеры
распространили свою власть на пространстве Великой  равнины,  -- но здесь, с
учетом Металлургической лаборатории, мы не имеем права потерпеть поражение.
     -- Да,  сэр, я понимаю это, -- сказал Гровс. --  Физики рассказали мне,
что в ближайшие  две недели мы получим еще одну маленькую игрушку.  Хотелось
бы отогнать  ящеров  от Денвера  без нее, я  думаю,  но если дело  дойдет до
выбора: использовать ее или потерять город, то...
     --  Я надеялся, что вы  мне сообщите  что-то  вроде этого, генерал,  --
ответил Брэдли. -- Как вы сказали, мы сделаем все, чтобы удержать Денвер, не
обращаясь к ядерному оружию, потому что ящеры отыграются на мирном населении
Но если  дело  дойдет  до выбора  между потерей  Денвера  и возможностью его
сохранения, я знаю, что надо выбрать.
     Самолеты ящеров  визжали  в воздухе.  Зенитки  били  по ним.  Время  от
времени  они  подбивали истребитель-бомбардировщик, но слишком редко.  На их
стороне  была  лишь слепая  удача. Бомбы падали на  американские укрепления:
взрывы терзали Гровсу уши.
     --  Что  бы они  там  ни  разрушили,  понадобится  порядочно поработать
лопатами, чтобы восстановить все  снова. -- Омар Брэдли выглядел несчастным.
-- Вряд ли это честно по отношению к бедным трудягам, которые  проделали всю
эту тяжелую работу, а теперь видят, как плоды их трудов разлетаются дымом.
     -- Разрушать легче, чем строить, сэр, -- ответил Гровс.
     "Вот почему легче стать солдатом, чем инженером", -- подумал он.  Вслух
он  этого не  сказал.  Легкая  грубость в  разговоре  с  подчиненными  может
временами  подстегнуть  их работать  лучше.  Если  же  вы рассердили  своего
начальника, он может понизить вас в самый неподходящий момент.
     Гровс поджал губы и мечтательно кивнул. В определенном смысле  это тоже
было инженерным делом.
     * * *
     Людмила Горбунова  держала  руку на рукоятке  автоматического пистолета
системы Токарева.
     --  Вы используете меня неверно, -- сказала она командиру партизанского
отряда, упрямому худому поляку, который отзывался на имя Казимир.
     Для верности она сказала  это  сначала  по-русски,  потом  по-немецки и
затем на том, что, по ее мнению, было польским языком.
     Он смотрел на нее злобно.
     -- Конечно, нет, -- сказал он. -- Ты по-прежнему в одежде.
     Она выхватила из кобуры пистолет.
     -- Свинья!  --  закричала  она.  --  Идиот!  Вытащи  мозги  из штанов и
послушай! -- Она ударила рукой по лбу. -- Боже мой! Если бы ящеры догадались
провести вокруг Хрубешова голую проститутку, они  заманили бы тебя и каждого
из твоих бабников в лес и там прикончили.
     Вместо того чтобы ударить ее, он сказал:
     -- Ты очень красива, когда сердишься.
     Видимо, он позаимствовал эту фразу из плохо переведенного американского
фильма. Она едва не пристрелила его на месте.  Вот что она получила,  оказав
услугу  "культурному"  генералу фон Брокдорф-Алефельдту:  банду партизан,  у
которых не  хватило ума очистить от деревьев посадочную полосу и которые  не
имели  ни   малейшего  представления,  как  использовать  квалифицированного
специалиста.
     -- Товарищ, -- сказала она, стараясь воспринимать все как  можно проще,
-- я --  пилот. И у  меня здесь нет  исправного самолета.  Если использовать
меня в качестве солдата, то я могу сделать меньше, чем в другом качестве. Вы
не знаете о каком-нибудь еще самолете, на котором я могла бы летать? Казимир
сунул руку под рубашку и почесал живот. Он был волосат,  как обезьяна. "И не
намного умнее",  --  подумала Людмила. Она не ожидала ответа и пожалела, что
не сдержалась, -- но не слишком сильно. Он все-таки ответил:
     --  Я  знаю  отряд,  который  или  имеет,  или знает,  или может добыть
какой-то  немецкий самолет. Если мы доставим вас к  ним, вы сможете  на  нем
летать?
     -- Я  не знаю, -- сказала она. -- Если он исправен,  я, наверное, смогу
летать  на нем.  Непохоже,  что вы  много  знаете. --  Через  мгновение  она
добавила: -- Об этом самолете, я имею в виду.  Какого он  типа? Где он? Он в
исправном состоянии?
     -- Я не знаю, о чем вы говорите. Я не знаю, существует ли он вообще.  А
вот где? Это  я знаю. Довольно далеко отсюда, на  северо-запад  от  Варшавы,
недалеко от места, где снова действуют нацисты. Если вы захотите отправиться
туда, это, наверное, можно организовать.
     Она задумалась: существует этот  самолет  или же  Казимир просто  хочет
отделаться  от нее? И  старается загнать  ее еще дальше от Родины. Он хотел,
чтобы  она ушла,  потому  что  была  русской.  В его  отряде  было несколько
русских,  но  они  не показались ей идеальными образцами  советских людей. С
другой  стороны,  если самолет действительно есть, она  сможет сделать с ним
что-то полезное. Здесь она убила зря слишком много времени.
     --  Хорошо, --  оживленно  сказала она, --  ладно.  Какие проводники  и
пароли понадобятся мне, чтобы добраться до этого таинственного самолета?
     -- Мне понадобится некоторое время  для подготовки, -- сказал  Казимир.
-- Ее можно ускорить, если вы...
     Он замолк: Людмила  подняла пистолет и прицелилась ему в голову. У него
хватило выдержки -- и голос его не дрогнул:
     -- С другой стороны, может, и обойдется.
     -- Хорошо, -- снова сказала Людмила и опустила пистолет.
     Она не снимала его с предохранителя, но  Казимир  об этом  не знал. Она
даже  не  особенно сердилась на него. Он  мог  не быть  "культурным",  но он
понимал слово  "нет", когда смотрел в дуло  пистолета. Некоторые  мужчины --
тут же  вспомнился Георг Шульц -- нуждаются в куда  более серьезных намеках,
чем этот.
     Возможно, пистолет, направленный в лицо, убедил Казимира, что и в самом
деле лучше быстро избавиться от  Людмилы. Два дня спустя она в сопровождении
двух провожатых --  еврея  по  имени  Аврам  и поляка по  имени Владислав --
направилась  на  северо-запад  в старой  телеге,  которую тянул старый осел.
Людмила колебалась,  не  стоит ли  ей избавиться от летного снаряжения,  но,
посмотрев,  во  что одеты  поляк  и еврей,  отказалась от  этого  намерения.
Владислав вполне мог  сойти за красноармейца,  хотя  за  спиной у  него была
немецкая винтовка  "маузер-98". А крючковатый нос  Аврама  и густая седеющая
борода  казались  совершенно  неуместными под  козырьком  каски,  похожей на
перевернутое ведро для угля, которое уже никогда не понадобится неизвестному
солдату вермахта.
     Пока  телега  тряслась по холмистой  местности  к  югу от  Люблина, она
успела заметить, насколько  обычной была  такая  смесь  предметов одежды, не
только  среди партизан, но  и у обычных граждан --  если  предположить,  что
такие еще существовали  в  Польше. Каждый второй  мужчина и  примерно каждая
третья женщина  имели при себе винтовку или автомат. С одним лишь пистолетом
Токарева у бедра Людмила чувствовала себя почти голой.
     Она  также  смогла получше  присмотреться к  ящерам: то  проезжала мимо
колонна грузовиков,  поднимая тучи  пыли, то танки калечили дорогу, делая ее
еще хуже. Случись такое в Советском Союзе, пулеметы этих танков уже давно бы
разделались с телегой и тремя вооруженными людьми  в  ней, но эти  проезжали
мимо, пугающе тихие, даже не притормаживая.
     На довольно  приличном  русском языке -- Аврам и Владислав оба говорили
на нем -- еврей сказал:
     -- Они  не знают, с ними мы или против них. Вдобавок они научились, что
не надо  разбираться в  этом. Каждый раз, когда они ошибались  и  стреляли в
людей, которые были их друзьями,  они превращали множество своих сторонников
во врагов.
     -- Почему в Польше  так много добровольных изменников  человечества? --
спросила Людмила. Эта фраза из передач московского радио сорвалась с  ее губ
автоматически,  и  только потом она  подумала,  что  ей следует  быть  более
тактичной.
     К счастью, ни Владислав, ни Аврам не рассердились. Напротив, они начали
смеяться  и  принялись   отвечать  в  один  голос.  Картинным  жестом  Аврам
предоставил слово Владиславу. Поляк пояснил:
     -- После  того как поживешь некоторое время  под нацистами и  некоторое
время под красными, то ни нацисты, ни красные большинству народа  не кажутся
хорошими.
     Теперь они совсем распоясались и оскорбили ее лично или по крайней мере
ее правительство. Она сказала:
     -- Но я помню, что говорил товарищ Сталин в своем выступлении по радио.
Единственная  причина, по  которой  Советский  Союз занял восточную половину
Польши, состояла в том, что польское государство  было внутренним банкротом,
правительство разбежалось, украинцы и белорусы в Польше -- братья советского
народа -- были оставлены на произвол судьбы. Советский Союз избавил польский
народ  от войны и дал ему  возможность  вести мирную жизнь, пока  фашистская
агрессия не наложила свою длань на всех нас.
     -- Именно так и говорилось по радио, в самом деле? -- изумился Аврам.
     Людмила    выпятила   вперед   подбородок   и   упрямо   кивнула.   Она
сосредоточилась и  приготовилась  к  изощренным,  беспощадным идеологическим
дебатам,  но  Аврам и  Владислав не были склонны  спорить. Вместо  этого они
засмеялись душераздирающим смехом, как пара свихнувшихся волков, подвывающих
на  луну. Они колотили  кулаками  по  бедрам и кончили  тем, что обняли друг
друга. Осел, которому надоело их поведение, хлопал ушами.
     --  Что  я сказала  такого забавного?  --  ледяным  тоном  осведомилась
Людмила.
     Аврам не ответил напрямую. Он задал встречный вопрос:
     -- Могу я научить вас Талмуду за несколько минут?
     Она не знала, что такое Талмуд, и на всякий случай покачала головой.
     -- Правильно. Чтобы выучить Талмуд, вы должны научиться смотреть на мир
по-новому и думать тоже по-новому --  по новой идеологии, если хотите. -- Он
снова сделал паузу. На этот раз она кивнула. Он продолжил: -- У вас уже есть
идеология, но вы настолько свыклись с ней, что даже не замечаете. Вот это-то
и забавно.
     -- Но моя идеология -- научна и правильна, -- сказала Людмила.
     Почему-то после этого у еврея и поляка начался очередной приступ смеха.
Людмила  махнула  рукой.  С  некоторыми  людьми   просто  невозможно   вести
интеллектуальную дискуссию.
     Местность понижалась в  сторону долины Вислы.  Высокий  песчаный берег,
прорезанный множеством оврагов, зарос ивами, ветви которых свисали до воды.
     -- Весной сюда приходят влюбленные, -- заметил Владислав.
     Людмила подозрительно глянула на него, но он умолк, так  что, вероятно,
это не следовало понимать как предложение.
     Некоторые здания вокруг  рыночной  площади были  большими и,  вероятно,
довольно  интересными,  когда  были  целыми,  но  месяцы  боев  оставили  от
большинства  из  них  обугленные руины. Синагога  выглядела  ненамного лучше
других  развалин,  но  в  нее  входили и  выходили  евреи. Другие  евреи  --
вооруженная охрана -- стояли снаружи.
     Людмила заметила, что Аврам взглянул на Владислава, ожидая реакции. Тот
промолчал. Людмила не могла понять,  порадовало это еврейского партизана или
рассердило. Польская политика была слишком сложной для нее, чтобы попять.
     Паром, перевозивший телегу через Вислу, выпустил целое облако угольного
дыма. Местность здесь  была такой ровной,  что напомнила Людмиле бесконечные
равнины  вокруг Киева.  Домики  с  соломенными  крышами,  с  подсолнухами  и
мальвами вокруг вполне могли стоять и у нее на родине.
     В этот вечер они  остановились на ночлег в  крестьянском  доме у пруда.
Людмила  не удивилась  тому, что они выбрали  именно этот дом. Во-первых, он
расположился у воды, во-вторых, он был  окружен старыми  заросшими воронками
от  бомб -- немцы,  видимо, использовали его  для  учебного бомбометания, --
причем  некоторые   воронки,   наиболее   глубокие,  постепенно  наполнялись
грунтовыми водами, превращаясь в пруды.
     Никто не спросил их имен  и не назвал себя. Людмила поняла: то, чего не
знаешь, не сможешь  и  рассказать.  Супружеская  пара  средних лет,  которой
принадлежало  хозяйство,  с  целой   кучей  детей  напомнила  ей  "кулаков",
зажиточных крестьян, которые в Советском Союзе  сопротивлялись присоединению
к славному равноправному колхозному движению и не желали расстаться со своей
собственностью, а поэтому исчезли с лица земли, когда она была еще ребенком.
Польша  такого уравнивания  еще  не видела.  Хозяйка дома,  полная  приятная
женщина с  ярким платком  на  голове, похожая  на  русскую бабушку,  сварила
большой  горшок  борща:  свекольный  суп  со сметаной,  который --  исключая
добавку  тмина -- вполне мог  принадлежать  русской кухне Еще  она подала на
стол тушеную капусту,  картошку и пряную  домашнюю  колбасу, которую Людмила
нашла восхитительной, но к которой Аврам даже не прикоснулся.
     -- Еврей, -- сказала женщина мужу, когда Аврам не слышал.
     Они  помогали партизанам, но это не означало,  что  они любили  их всех
подряд.
     После ужина Аврам и  Владислав отправились спать  в  коровник.  Людмиле
достался диван в горнице,  честь,  которую  она без сожаления отклонила  бы,
потому что диван  был короткий, узкий и жесткий. Она металась, крутилась и в
течение этой мучительной ночи пару раз едва не свалилась на пол.
     На следующий день, до заката, они пересекли реку  Пилица, приток Вислы,
по  восстановленному деревянному мосту и прибыли  в город Варка. Владислав с
энтузиазмом восклицал:
     -- Здесь делают самое лучшее пиво в Польше!
     Неудивительно, что  воздух  был  пропитан ореховым  ароматом  солода  и
хмеля.
     --  В  Варке родился Пулаский  [Казимеж Пулаский  -- один из соратников
Тадеуша   Костюшко  и   Августа   Беньовского,  активный   деятель  Польской
конфедерации,  участник американской  революции и  войны  за  независимость.
Генерал, национальный герой США. -- Прим. ред.].
     -- А кто это такой -- Пулаский? -- спросила Людмила.
     Владислав испустил долгий покорный выдох.
     -- Вас немногому  учат в большевистской школе, так ведь? -- Увидев, как
она  взъерошилась,  он рассказал:  --  Это  был польский  дворянин,  который
пытался  не дать пруссакам, австрийцам и вам,  русским, нарезать нашу страну
на куски. Не смог. -- Он  снова вздохнул. --  В таких делах мы всегда терпим
неудачу.  Потом он отправился в  Америку и  помогал  там Соединенным  Штатам
бороться  с  Англией.  Там  его,  беднягу, и  убили.  Он был  совсем молодым
человеком.
     У  Людмилы  сложилось  мнение   об  этом  Пуласком  как  о  реакционном
приверженце  коррумпированного  польского  феодального   режима.  Но  помощь
революционному движению в Соединенных Штатах была, несомненно, прогрессивным
действием. Это удивительное сочетание лишило  ее ниши, в которую можно  было
бы поместить  Пулаского, и вызвало  какое-то неопределенное ощущение.  Такое
случилось уже во второй раз с тех пор, как она покинула СССР. И оба  раза ее
взгляды на мир оказывались не вполне адекватными.
     "Несомненно,  взгляд на  мир  по Талмуду  должен  быть  еще  хуже",  --
подумала она.
     Она заметила,  что  уже некоторое  время подсознательно прислушивается:
тихий далекий гул с севера и запада.
     -- Это не может быть гром! -- воскликнула она.
     День был прекрасный,  яркий и солнечный, лишь  несколько пушистых белых
облачков медленно плыли с запада на восток.
     -- Гром особого рода, -- ответил Аврам, -- особого рода. Это артиллерия
ящеров бьет по нацистам, а  может быть, немецкая артиллерия бьет  по ящерам.
Там, куда мы едем, легче уже не будет.
     -- Я поняла  одно, -- сказала Людмила,  -- куда  бы вы ни шли, легче не
будет нигде.
     Аврам дернул себя за бороду.
     -- Если вы это знаете, то, видимо, в конце концов, большевистские школы
не так уж и плохи.
     * * *
     -- Итак, послушайте, люди, что мы собираемся  делать,  -- произнес Ране
Ауэрбах в холодном мраке ночи, стоявшей над Колорадо. -- Сейчас мы находимся
где-то между Карвалем и Панкин-Центром.
     Пара кавалеристов возле него тихо хмыкнула. Он сделал то же самое.
     --  Да, вот такие названия давали в этой  местности. До  захода  солнца
разведчики обнаружили посты ящеров к северу и западу от  Карваля.  Теперь мы
хотим заставить  их думать, что нас  гораздо больше, чем на самом деле. Если
мы сделаем это, мы замедлим их наступление на Денвер в этом направлении.
     --  Да,  но, капитан  Ауэрбах, ведь между  ними и Панкин-Центром, кроме
нас,  никого  нет,  -- сказала  Рэйчел Хайнс.  В  темноте она  видела только
силуэты своих товарищей. -- И нас ведь осталось совсем немного.
     -- Это знаете вы, и это знаю я, -- сказал Ауэрбах. -- И пока об этом не
знают ящеры, все прекрасно.
     Его отряд -- или то, что от него осталось, плюс  разный сброд и ошметки
других уничтоженных подразделений, присоединившиеся к нему, -- ответил тихим
смехом. Он добился своего:  поднял  моральный дух. В действительности ничего
забавного не было. Ящеры, рассчитывая на своего рода блицкриг, достигли куда
большего, чем  нацисты.  В самом начале наступления они  размазали  Ламар  с
воздуха,  затем  продрались,  черт  подери, почти  через половину  Колорадо,
сметая на  своем пути  любые помехи. И будь оно все  проклято,  если Ауэрбах
знал,  как  остановить  их,  прежде  чем  они  ударят  по укреплениям  перед
Денвером. Но он получил приказ попытаться и должен его выполнить.
     Очень  возможно, что в этой попытке он и погибнет. Что ж, это часть его
работы.
     Лейтенант Билл Магрудер сказал:
     -- Помните, мальчики  и девочки, у ящеров есть штуки, которые позволяют
им  видеть  в  темноте,  как  кошкам,  -- когда  они  пожелают.  Прячьтесь в
укрытиях,  одна группа  стреляет, чтобы  они могли  определить ее позицию, а
другая группа старается напасть на них с другого  направления. Они  не ведут
честную  игру.  Они и близко не знакомы  с честной игрой. Если мы собираемся
побить их, мы тоже должны играть в грязные игры.
     Кавалерия вообще не  собиралась их бить. Любой из его кавалеристов, кто
не понимал этого, был глупцом. Правда, при неожиданных налетах и немедленных
отступлениях они порой могли добиться чего-то путного.
     -- По коням, -- сказал Ауэрбах и направился к своей лошади.
     Отр