олько семидесятимиллиметровых орудий, хотя я не скажу вам,
где они.
     Нье Хо-Т'инг знал, где японцы  прячут эти орудия.  Он даже собирался их
захватить, но потом решил, что  от  этого  хлопот будет  больше, чем пользы,
поскольку японцы, скорее  всего, направят их против  ящеров, а не против его
людей.
     Он сказал:
     -- Солдаты могут заменить кули и  перетаскивать семидесятимиллиметровые
орудия из одного места в  другое. Как вы  сказали, их  легко  прятать.  Но у
японской  армии  была  и  более   крупная  артиллерия.  Чешуйчатые   дьяволы
уничтожили эти большие орудия, а иначе вам все равно пришлось бы бросить их.
Но у вас должны были остаться какие-то боеприпасы к ним. Так ведь?
     Прежде  чем  ответить,  Мори  изучал его  некоторое  время.  Восточному
дьяволу еще  не исполнилось и сорока, может быть, он был  на пару лет старше
Нье.  Кожа  чуть  темнее,  черты лица  несколько резче,  чем  у китайца. Это
беспокоило  Нье  не  больше,   чем  врожденная  уверенность  Мори  в   своем
превосходстве. "Варвар", --  с  презрением подумал Нье, уверенный, что Китай
-- единственный оплот культуры и  цивилизации. Но даже  и варвар может  быть
полезен.
     -- А если и  так?  -- спросил Мори. -- Вы  хотите получить эти снаряды.
Что вы нам дадите за них?
     "Капиталист, --  подумал Нье. -- Империалист. Если ты думаешь только  о
прибыли, то не заслуживаешь даже этого". Вслух он, однако, сказал:
     -- Я могу сообщить вам имена двух людей, которых вы считаете надежными,
но на самом деле это гоминдановские шпионы.
     Мори улыбнулся: улыбка была не из приятных.
     -- На днях гоминьдан предложил мне продать имена трех коммунистов.
     -- Это меня не удивляет, -- сказал Нье. -- Мы знали, что имена японских
сторонников стали известны гоминьдану.
     -- Мерзкая война, -- сказал Мори.
     В данный момент эти двое слишком хорошо понимали друг друга. Затем Мори
спросил:
     --  И когда  вы  заключите  сделку  с  маленькими  дьяволами,  кого  вы
продадите им?
     -- Гоминьдан, конечно, -- ответил Нье Хо-Т'инг. -- Когда война с вами и
чешуйчатыми дьяволами кончится, реакционеры и контрреволюционеры  останутся.
Нам  придется  бороться  с  ними и  дальше. Они  думают, что  это они  будут
бороться с нами, но историческая диалектика показывает, что они ошибаются.
     -- Это вы ошибаетесь, если думаете, что японцы не смогут навязать Китаю
правительство по своему желанию -- если, конечно, исключить из общей картины
маленьких чешуйчатых дьяволов, --  сказал  майор  Мори. -- Сколько бы наши и
наши войска ни встречались в бою, вы всегда будете занимать второе место.
     --  А  что  станет  с  ценой  на рис?  -- спросил  Нье  с  неподдельным
замешательством.  --  Постепенно  вы устанете от побед  дорогой  ценой и  от
потерь  в областях, которые вы  считаете подчиненными, и тогда  вы уберетесь
прочь из Китая. Единственная  причина, по  которой  вы сейчас  побеждаете, в
том,  что вы стали  использовать машины иностранных дьяволов (под  ними  Нье
разумел  европейцев)  --  раньше нас.  Когда  у нас  будут  свои собственные
фабрики...
     Мори откинул голову и расхохотался -- умышленная попытка оскорбить.
     "Давай-давай,  --  подумал Нье.  --  Смейся.  В  один  прекрасный  день
революция пересечет  море  и высадится  на  ваши  острова". В  Японии  много
сельского пролетариата, эксплуатируемых рабочих, которые не могут предложить
на рынке  ничего, кроме своего труда, они  так же безлики и  взаимозаменяемы
для  крупных капиталистов, как винтики и  шестеренки. Они  -- сухой  фитиль,
горючее  для пламени классовой войны. Но -- не сейчас. В первую очередь надо
разбить ящеров.
     -- Мы договорились о цене за один такой снаряд? -- спросил Нье.
     -- Пока нет, -- ответил японец. -- Информация полезна, да, но нам также
требуется продовольствие. Посылайте нам рис, лапшу, сою, свинину или кур. За
это  мы  вам дадим  столько стопятидесятимиллиметровых снарядов,  сколько вы
можете взять, для чего бы вы их ни предназначали.
     Они начали торговаться  о том, какое количество  продовольствия  должен
отдать  Нье за  снаряды,  и  о том, где  и как  организовать доставку. Как и
прежде,  Нье чувствовал презрение.  Во  время  Большого Похода он  постоянно
заключал мелкие сделки с кадровыми офицерами и главарями бандитов,  примерно
такие же, что  и в этот  раз. Уцелевшие остатки некогда мощной императорской
японской  армии  в Китае  опустились  до статуса  бандитов; японцы не  могли
теперь позволить себе больше, чем грабеж в сельских местностях.  И все равно
они не могли обойтись  без  того, чтобы им  не пришлось менять боеприпасы на
продовольствие.
     Нье решил, что не будет рассказывать Лю Хань подробности переговоров  с
японцем.  Ее ненависть  к ним была  личной, как и к маленьким дьяволам.  Нье
тоже  ненавидел японцев и чешуйчатых  дьяволов,  но  с  такой идеологической
чистотой, какой его женщина не могла и надеяться когда-либо достичь.  Но она
обладала воображением и  придумывала  такие  способы нанесения урона  врагам
Народно-освободительной  армии  и  коммунистической  партии,  о  которых  он
никогда и не думал.  Успех, в особенности  у тех, кто не формирует серьезную
политику,  может быть  достижим  и  в отсутствии  идеологической  чистоты --
конечно, временно.
     Майора  Мори  нельзя  было  отнести  к  искусным  торговцам,  с  какими
встречался  Нье.  Из каждых трех китайцев  двое могли бы выторговать  больше
продовольствия, чем этот  Мори.  Нье  мысленно пожал плечами. Что ж, недаром
Мори варвар и восточный дьявол. Из японцев получаются хорошие солдаты, а все
прочее -- не ахти.
     Насколько он знал, то же относилось и  к маленьким чешуйчатым дьяволам.
Они  могли  завоевывать,  но,  похоже,  не  представляли,  как  держать  под
контролем мятежную страну.  Они даже не использовали убийства  и террор, что
для  японцев  было  само  собой  разумеющимся.  Максимум  --  они  вербовали
коллаборационистов, но этого было недостаточно.
     -- Превосходно!  -- воскликнул майор  Мори, когда торги закончились. Он
шлепнул себя по животу. -- Какое-то время хорошо поедим.
     Мундир  болтался на нем,  как  мешок. Когда-то  японец,  возможно,  был
довольно упитанным человеком. Теперь нет.
     -- А  вскоре  приготовим для  маленьких дьяволов подарочек,  -- ответил
Нье.
     А  если его  идея со  снарядами  принесет успех, он постарается свалить
ответственность на гоминьдан. Лю Хань не одобрит этого: захочет,  чтобы гнев
чешуйчатых  дьяволов испытали японцы. Но, как  и  сказал Нье, в долгосрочной
перспективе гоминьдан более опасен.
     И  пока  маленькие   чешуйчатые  дьяволы  не  заподозрят   в  нападении
Народно-освободительную    армию,    переговоры    с    ними    будут   идти
беспрепятственно.   В  последнее  время  эти  переговоры   приобрели  особое
значение,  их   требуется  продолжать.  Результат  может   быть  куда  более
существенным, чем возвращение ребенка Лю Хань. Нье надеялся на это.
     Он вздохнул. Если бы у него был выбор, то Народно-освободительная армия
выгнала  бы из Китая и японцев, и чешуйчатых дьяволов. Но выбора не было. Ты
должен делать то, что обязан. И только потом, если тебе повезет, ты получишь
шанс сделать то, чего хочешь.
     Он поклонился майору Мори. Майор ответил ему тем же.
     -- Мерзкая война, -- снова сказал Нье.
     Мори кивнул.
     "Но рабочие и крестьяне победят в ней, и в Китае, и во  всем  мире", --
подумал Нье.
     Он посмотрел на японского офицера. Может быть, и  Мори владели мысли  о
победах. Что же, в таком случае  он ошибается. Диалектика Нье доказывает это
совершенно однозначно.
     * * *
     Мордехай Анелевич ступил на тротуар перед зданием на Лутомирской улице.
     --  Я  могу  иметь дело с врагами,  -- сказал  он. --  Я  справлюсь и с
нацистами, и  с ящерами,  но  эти...  Мои друзья!  --  Он  закатил  глаза  в
театральном отчаянии. -- Vay iz mir!
     Берта Флейшман рассмеялась.  Она была на год  или два старше Мордехая и
внешне   настолько  бесцветна,  что   еврейское  Сопротивление  Лодзи  часто
использовало  женщину  для  сбора  информации: ее никто не замечал.  Но  вот
смехом своим, искренним и сердечным, она выделялась.
     -- Сейчас дела у нас идут неплохо. Ящеры  не смогли пройти через Лодзь,
чтобы  напасть  на  нацистов. --  Она сделала  паузу. -- Конечно,  не каждый
согласится, что это хорошо.
     -- Знаю. -- Анелевич поморщился. -- Я и сам не считаю, что это  хорошо.
Это даже хуже, чем встрять между нацистами и русскими. Кто бы ни победил, мы
все равно проиграем.
     --  Немцы выполнили  свое обещание не захватывать Лодзь, пока мы  будем
удерживать ящеров от активных действий, -- сказала Берта. -- Последнее время
они нас не бомбили.
     -- За это нужно благодарить Бога, -- сказал Анелевич.
     До войны он  не был религиозным человеком. Для нацистов это значения не
имело, они бросили его в варшавское гетто вместе со всеми. То, что он  видел
там, убедило  его, что без Бога он жить не может. Слова, вызывавшие иронию в
тридцать восьмом году, теперь звучали искренне.
     -- В данное время мы полезны им. -- Углы рта Берты Флейшман опустились.
--  Главное не меняется. Раньше мы работали на их  заводах, выпуская для них
все что угодно, а они убивали нас.
     --  Знаю. --  Мордехай топнул о мостовую.  --  Думаю, они испытали свой
ядовитый газ на евреях, прежде чем применили его против ящеров.
     Ему  не  хотелось  думать  об этом. Если бы  он  позволил  себе  лишние
размышления,  то  задумался  бы,  почему  помогает в  борьбе  против  ящеров
Гитлеру, Гиммлеру и собственным палачам.  Но, встречаясь с Бунимом и другими
ящерами, занимавшими в Лодзи ответственные посты, он не мог помогать им бить
немцев -- ибо тем самым наносил вред всему человечеству.
     -- Это нечестно, -- сказала  Берта. --  С тех пор,  как существует мир,
кто-нибудь предсказывал это?
     -- Мы  -- избранный народ, -- ответил Анелевич, пожав плечами. -- Но мы
избраны не для этого.
     --  Кстати сказать, разве не  ожидается проезд грузовой колонны  ящеров
через город  примерно через полчаса? -- спросила Берта. Поскольку именно она
добыла эту информацию,  вопрос был  риторическим.  Она улыбнулась.  -- Может
быть, пойдем и посмотрим кое-что забавное?
     Предполагалось,  что  колонна направится  на  север  по  Францисканской
улице:  ящеры, пытавшиеся  отрезать  базу  от  передовых  германских частей,
наступающих  со  всех  сторон, нуждались  в  подкреплении. Ящерам не  везло.
Любопытно, что они  будут  делать,  когда поймут, почему  им  так  не везет?
Впрочем, лучше бы любопытство осталось праздным.
     Евреи  и  поляки стекались к  перекрестку  Инфланцкой и  Францисканской
улиц, они стояли  на тротуаре,  болтали, торговались и  занимались какими-то
делами, как и в любой другой день. Эта сцена, словно пришедшая из довоенного
времени,  имела лишь одно отличие от прошлого: многие мужчины -- и некоторые
женщины  -- за спиной  или в  руках носили  винтовки.  Обман в эти дни вел к
быстрому и строгому наказанию.
     Минут за пятнадцать до проезда колонны полицейские -- евреи и поляки --
попытались очистить улицу. Анелевич смотрел на них, в особенности на евреев,
с  нескрываемым отвращением.  Евреи-полицейские  -- их  правильнее  было  бы
назвать бандитами  -- были преданы Мордехаю Хаиму  Румковскому, который стал
старостой  евреев еще  во  времена, когда  лодзинское  гетто  было  в  руках
нацистов,  и  продолжал  управлять  ими при ящерах.  Евреи-предатели, как  и
прежде, носили длинные пальто, кепи с блестящими козырьками и красно-белые с
черным повязки на рукавах, выданные еще немцами. Они раздувались от сознания
собственной значимости, но все остальные презирали их.
     Полицейские не очень-то преуспели в очистке улиц. Из  оружия у них были
только дубинки, оставшиеся с тех времен, когда в Лодзи хозяйничали  нацисты.
Разгонять ими людей с винтовками было непросто. Анелевич знал, что еврейская
полиция просила у ящеров оружие. Но все, что существовало до прихода ящеров,
было для  них неприкосновенно, словно Тора:  ничего не менять, ни во  что не
вмешиваться. Полиции пришлось обходиться без огнестрельного оружия.
     Старый  еврей, управлявший  телегой,  груженной  столами, поставленными
друг на друга по четыре и пять штук, попытался пересечь Францисканскую улицу
по  Инфланцкой,  в   то  время  как  поляк,  водитель  грузовика,  ехал   по
Францисканской  с  грузом  пустых молочных бидонов. Поляк попытался  снизить
скорость, но, похоже, у него были не в порядке тормоза. Грузовик  врезался в
телегу старого еврея.
     Грохот, который поднялся после столкновения, был громче, чем шум самого
столкновения. Задний борт грузовика был  не очень хорошо  закрыт, и молочные
бидоны  посыпались  на мостовую и  раскатились  в стороны.  Как  мог  видеть
Мордехай, столы на телеге тоже  не были  закреплены  и повалились на  землю.
Некоторые поломались.
     Могло  показаться  чудом, но возница  телеги  не пострадал. Удивительно
проворно для старика он  соскочил со своего сиденья  и побежал к  грузовику,
выкрикивая ругательства на идиш.
     -- Заткнись,  проклятый  жид!  --  отвечал поляк  на  родном  языке. --
Вонючий старый христоубийца, напрасно тратишь нервы на крик.
     -- Я ору из-за твоего отца, пусть даже твоя мать и не знает, кто он, --
парировал еврей.
     Поляк выскочил из кабины и набросился на еврея. Через мгновение они уже
катались по земле. Народ сбегался к  месту ссоры. Здесь  и там люди нападали
друг на друга и начинали новые стычки.
     Полицейские  --  и  евреи,  и  поляки  --  яростно  свистели,  стараясь
разогнать толпу. Некоторые  были втянуты в кулачную драку. Мордехай Анелевич
и Берта Флейшман с интересом наблюдали за расширяющимся хаосом.
     В  этот  хаос  и  въехала  колонна  ящеров.  Некоторые  грузовики  были
инопланетного производства, другие -- человеческие, конфискованные. Грузовик
ящеров начал  сигналить -- звук был  такой, как если бы ведро воды вылили на
раскаленную докрасна железную плиту. Загудели и другие машины, шум получался
поистине устрашающий.
     Никто на улице не обратил на него ни малейшего внимания.
     -- Какая  жалость, -- сказал Мордехай.  -- Похоже, что  у ящеров  опять
задержка.
     -- Это ужасно, --  сказала Берта таким же торжественным  тоном. Они оба
засмеялись. Берта продолжила тихим голосом.  -- Сработало даже лучше, чем мы
ожидали.
     -- Пожалуй, -- согласился Анелевич. -- Ицхак и Болеслав оба заслуживают
тех статуэток, которые американцы каждый год дают своим лучшим киноактерам.
     Карие глаза Берты Флейшман заморгали.
     -- Они не смогли бы сыграть  лучше, если бы репетировали несколько лет,
не  так ли? Остальные наши люди --  да и люди из Армии Крайовой, -- отметила
она, -- тоже действуют прекрасно.
     -- Да, в  этой толпе большинство людей или наши, или из польской армии,
-- сказал  Мордехай. --  А в противном  случае мы получили бы настоящий бунт
вместо спектакля.
     -- Я рада, что никто не снял со спины винтовку и не пустил ее в ход, --
сказала Берта. -- Ведь не все знали, что это игра.
     -- Твоя правда, -- сказал Анелевич. -- И полиция, и водители грузовиков
ящеров  тоже  этого не  сделали. --  Он  показал  в  конец  длинной  колонны
застрявших  автомобилей.  --  О,  смотри.  Некоторые   как  будто  стараются
повернуть и использовать другую дорогу, чтобы выехать из города.
     Берта заслонила глаза рукой, чтобы лучше видеть.
     -- Да, это так. Но, похоже, у них еще будут неприятности. Я вот думаю о
тех, кто все это затеял.  Кто бы он ни был, он сумел спешно вывести на улицу
большое количество людей.
     --  Это определенно так.  -- И Мордехай улыбнулся ей.  Она ответила ему
улыбкой. Пусть она и не красавица, но ему нравилось, как она выглядит, когда
радуется, как в этот раз. -- Я думаю, эти  несчастные грузовики еще долго не
смогут никуда уехать.
     -- Боюсь, что ты прав. -- Берта театрально вздохнула. -- Какая жалость!
     Они с Мордехаем снова рассмеялись.
     * * *
     Конечно, ящеры  были, мягко говоря, не великанами. Но даже среди ящеров
Страха  был  коротышкой:  рослый девятилетний мальчик мог смотреть  на  него
свысока. Впрочем, среди  ящеров, как  и среди  людей,  рост не влиял на силу
личности.  Каждый раз, когда Сэм Игер начинал разговор с  бывшим  командиром
корабля  "106-й Император Йоуэр", через  пару минут он  забывал, что  Страха
ростом ему по пояс.
     --  Не сдавшись сразу, вы,  Большие Уроды,  создали Атвару,  адмиралу с
тухлыми мозгами, проблему, которую  он  не  в состоянии  решить,  --  заявил
Страха. --  В свое время  я убеждал его  нанести  серию  ударов против  вас,
ударов настолько сильных,  чтобы  у  вас  не  было  иного  выбора, кроме как
подчиниться Расе. Прислушался он ко мне? Нет!
     Усиливающее покашливание Страхи было шедевром грубости.
     -- Почему же он не сделал этого? -- спросил Игер. -- Я всегда удивлялся
этому. Похоже,  что Раса ни разу не решилась усилить давление больше, чем на
один  шаг  за  раз. Это позволило нам -- как бы  это  сказать?  --  пожалуй,
подойдет слово "адаптироваться".
     --  Истинно  так,  --  подтвердил  Страха,  снова  добавив  усиливающее
покашливание.  --  Главная  вещь, которой  мы не понимали  в  течение  более
долгого,  чем следовало,  времени,  это то, как быстро вы,  тосевиты, умеете
приспосабливаться.  Этот  дурак  Атвар  продолжал  рассматривать   кампанию,
которую  мы вели против  вас, как  войну  с варварами  доиндустриальной эры.
Именно  к этому мы и готовились.  Но  даже его глаза  не  могли игнорировать
действительность. Он считал,  что следует приложить большие усилия, чем было
запланировано,  но всегда старался свести увеличения к минимуму, то есть как
можно  меньше  менять  план,  которого  мы  придерживались,  высаживаясь  на
Тосев-3.
     --  Большинство  ящеров   такие  же,  так   ведь?   --   Сэм   произнес
пренебрежительное название Расы таким же будничным тоном,  какой использовал
Страха, произнося кличку, присвоенную Расой человечеству. -- Вы  не очень-то
стремитесь к изменениям, правда?
     -- Конечно,  нет,  --  сказал  Страха  -- для  ящера  он  был  поистине
радикалом.  --  Когда вы  находитесь в  хорошей ситуации, то зачем  --  если
только  у вас  есть  разум  --  вы будете изменять ее?  Наверняка она станет
только  хуже.  Изменениями  нужно управлять очень осторожно, или  вы  можете
разрушить целое общество.
     Сэм улыбнулся ему.
     -- И как же тогда вы относитесь к нам?
     --  Наши ученые  потратят  тысячи  лет, стараясь понять нас, -- отвечал
Страха. --  Если бы мы не прибыли сюда, вы могли бы уничтожить самих себя  в
относительно короткий период. Помимо прочего, вы уже работаете над созданием
своего  собственного  атомного оружия, и с ним  вы беспрепятственно сделаете
эту планету необитаемой. Почти жаль, если это у вас не получится.
     -- Большое спасибо, -- сказал Игер. -- Мы вас тоже очень любим.
     Он  добавил  усиливающий  кашель,  хотя  и  не  был  уверен,  можно  ли
использовать его для придания словам сардонического оттенка.
     Рот Страхи открылся от удивления: возможно, он понял  иронию -- а может
быть, бывший командир корабля смеялся над тем, как Сэм исказил его язык.
     Затем Страха сказал:
     -- Как большинство самцов Расы, Атвар  -- минималист. А вот вы, Большие
Уроды,  -- максималисты. В долгосрочном плане, как  я указывал,  это  может,
вероятно,  оказаться  катастрофическим для  вашего  вида.  Я  не  могу  себе
представить, чтобы вы,  тосевиты,  построили Империю,  стабильную в  течение
сотни тысяч лет. Сможете?
     -- Нет, -- заметил Сэм.
     Годы, которые  имел в  виду  Страха,  составляли лишь  половину земного
эквивалента, но тем не менее пятьдесят тысяч лет назад люди жили в пещерах и
имели дело с мамонтами  и саблезубыми тиграми. Игер не мог представить себе,
что  произойдет  хотя  бы через пятьде