стойных намерениях  в отношении меня,  --
ответила Людмила.
     -- Нет? -- Немецкий генерал снова улыбнулся. -- Как это разочаровывает.
     Пока  Людмила  обдумывала,  как  следует воспринять  это  высказывание,
Брокдорф-Алефельдт вернулся к деловому разговору.
     --  Мы поддерживаем  контакт  с  несколькими партизанскими  группами  в
Польше. -- Он сделал  паузу, дав ей усвоить сказанное.  -- Полагаю, я должен
заметить, что это партизанская  война  против ящеров,  а не против рейха.  В
группах  есть  немцы, поляки, евреи  --  я слышал, что  есть даже  несколько
русских.  Одна  из  таких групп, а именно под Хрубешовом, передала  нам, что
готова,  в  частности,  пустить в  ход  противотанковые  мины.  Вы  могли бы
доставить им эти мины быстрее, чем кто бы то ни было  из наших людей. Что вы
на это скажете?
     -- Я не знаю, -- ответила  Людмила. -- Я ведь вам не подчинена. А своих
самолетов у вас нет?
     --  Самолеты  --  да, несколько  штук, но ничего  похожего на "летающую
швейную машинку", на которой вы прибыли, -- сказал Брокдорф-Алефельдт.
     Людмила и прежде слышала эту немецкую кличку самолета "У-2", и всегда в
таких случаях лукавая гордость наполняла ее. Генерал продолжил:
     --  Эту  задачу  мог  бы  выполнить  мой  последний   связной  самолет,
"Физелер-Шторх", но он был сбит две недели назад. Вы ведь  знаете, как ящеры
разделываются  с  более крупными и  заметными  машинами.  Хрубешов находится
отсюда примерно  в  пятистах  километрах к югу и немного западнее. Вы можете
выполнить это задание? Могу добавить, что уничтожение танков благодаря вашей
помощи, вероятно, будет полезно как для советских вооруженных сил, так и для
вермахта.
     С тех пор как немцы оттеснили организованные  --  в отличие от партизан
-- советские вооруженные силы в  глубь России, Людмила сомневалась в этом. С
другой стороны, ситуация после  вторжения  ящеров стала довольно  зыбкой, и,
кроме того, старшего лейтенанта ВВС не информируют о развертывании войск.
     Людмила спросила:
     -- А вы сможете передать  ваш  ответ генералу Шиллу, если я не полечу с
письмом обратно?
     -- Думаю, мы сможем организовать это, -- ответил Брокдорф-Алефельдт. --
Если  это  -- единственное,  что  препятствует  вам в выполнении задания,  я
уверен, что мы решим этот вопрос.
     Людмила задумалась.
     -- Вам придется дать мне бензин для полета туда, -- наконец проговорила
она, -- и, конечно, партизаны должны будут достать бензин для возвращения. У
них он есть?
     -- Они должны  были раздобыть некоторое количество бензина,  -- ответил
немецкий генерал.  -- Кроме того, после прихода ящеров в Польше его почти не
расходуют. И конечно, после вашего возвращения мы снабдим вас топливом до
     Пскова.
     Об  этом она еще не успела спросить. Несмотря на  устрашающую фамилию и
громкие  титулы, генерал-лейтенант  граф  Вальтер фон Брокдорф-Алефельдт был
все  же джентльменом старой  школы. Это помогло  Людмиле совладать с собой и
кивнуть в знак согласия.  В дальнейшем у нее еще будет возможность подумать,
было ли это достаточно веской причиной.
     * * *
     Ричард  Петерсон был неплохим специалистом, но, насколько было известно
бригадному генералу Лесли Гровсу,  безнадежным тупицей.  Он сидел на жестком
стуле  в  кабинете  Гровса  в  Научном  центре  Денверского  университета  и
объяснял:
     --   Методики   хранения,   о   которой   вы  говорите,   сэр,   трудно
придерживаться,  если   одновременно   произойдет   увеличение  производства
плутония.
     Гровс  ударил громадным кулаком по столу.  Это  был крупный  коренастый
человек с  коротко  подстриженными рыжеватыми  волосами,  тонкими усиками  и
грубыми чертами лица, напоминавшего  морду мастиффа. От мастиффа, похоже, он
взял и неумолимую агрессивность.
     --  Что  вы говорите, Петерсон? -- угрожающе  прорычал он. -- Вы хотите
сказать,  что  мы  должны  выливать радиоактивные отходы в реку, чтобы ящеры
могли узнать, откуда они взялись? Лучше вам не продолжать эту фразу,  потому
что вы знаете, что будет потом.
     -- Конечно, знаю! -- Голос Петерсона прозвучал пронзительно и резко. --
Ящеры нас немедленно взорвут, и мы перейдем в мир иной.
     -- Совершенно верно, -- сказал Гровс. --  Мне  чертовски повезло, что я
не был в Вашингтоне, когда они сбросили там свои бомбы. -- Он фыркнул -- Они
успешно  избавились в Вашингтоне от нескольких  политиканов -- странно,  но,
выходит, они  даже  помогли  нашим  военным. Но  если они  сбросят  бомбу на
Денвер,  то мы не  сможем  сделать больше ни одной  ядерной бомбы. А в таком
случае мы проиграем войну.
     --  Я это тоже знаю, -- ответил Петерсон. --  Но перерабатывающий завод
может делать ровно  столько, сколько может. Если  выжимать больше  плутония,
увеличится нагрузка на фильтры -- а если отходы проникнут сквозь фильтры, то
попадут в Южный Платт.
     -- Нам нужно получить больше плутония, -- резко  сказал Гровс. --  Если
для этого надо включить дополнительные фильтры или чистить те, которые у нас
есть,  озаботьтесь. Для этого  вы тут и  находитесь. Если вы скажете, что не
можете  справиться,  я  найду того, кто  сможет,  обещаю  вам.  У  вас  есть
преимущество  в  получении  материалов  не только  из Денвера, но и со  всей
страны. Используйте это или найдите другую работу.
     В  своих роговых очках Петерсон выглядел как  щенок, которого ни за что
пнули под ребра.
     --   Дело  не   в   материалах,  генерал.  Мы  отчаянно   нуждаемся   в
подготовленных людях. Мы...
     Гровс смотрел сердито.
     -- Я вам сказал, мне не нужны извинения. Мне нужны результаты.  Если  у
вас  недостаточно подготовленных людей, подготовьте еще. Или  же используйте
неподготовленных,  но разбейте  все ваши процедуры на детские шажки, которые
сможет  понять  любой идиот. Освоил первый шажок --  переходит к следующему.
Вышло не так -- повторил процедуру  снова. Получилось вот такое или такое --
зовет руководителя,  который быстро  разберется, что  происходит.  На  такое
обучение уйдет много времени, но вы быстрее добьетесь результатов.
     -- Но... -- начал было Петерсон.
     Гровс игнорировал  его -- демонстративно взял бумагу, самую верхнюю, из
переполненной корзины входящих. Техник рассерженно вскочил на ноги и выбежал
из  кабинета. Гровс  едва удержался  от смеха.  Ему приходилось  наблюдать и
более яростную реакцию. Он мысленно сделал пометку: повнимательнее наблюдать
за заводом по обработке плутония в течение нескольких следующих  недель. Или
Петерсон увеличит  продукцию  без выпуска радиоактивных отходов в  реку, или
этим займется кто-нибудь другой.
     Бумага, которую взял Гровс, была особенно  важной,  даже по сравнению с
остальными важными бумагами, которые -- как и все, так или иначе связанное с
атомным оружием,  --  имели высший  приоритет. Он потер подбородок. Такое не
каждый день попадалось ему на глаза.
     -- Значит, это проклятые русские хотят нашей помощи, так? -- проговорил
он.
     Он  не  особенно задумывался о русских --  ни об их политике,  ни об их
инженерных   способностях.   Правда,   они   сделали  первую  атомную  бомбу
человеческими  руками,  хотя   и   использовали   расщепляющиеся  материалы,
украденные  у ящеров. Значит, они заслуживают большего  уважения, чем всегда
казалось.
     Правда,  теперь  они  переживают трудности в  производстве  собственных
радиоактивных веществ и хотят, чтобы кто-то прибыл к ним и помог. Если бы не
ящеры, Гровс реагировал бы как  человек, обнаруживший в своем белье гремучую
змею. Но когда на сцене появляются ящеры, то беспокойство  в  первую очередь
вызывают  они  и  только  потом -- надежды дядюшки Джо  обзавестись  атомной
бомбой или, скорее, целой кучей бомб.
     Гровс  откинулся  в  своем  вращающемся  кресле.   Оно  скрипнуло.  Ему
захотелось закурить. С тем  же успехом он мог пожелать достать  луну с неба.
Он невольно произнес вслух:
     -- Как бы я хотел, чтобы  с  нами был Ларссен. Он прекрасно бы  подошел
для поездки в Москву.
     Ларссен, увы,  был мертв. Впрочем, он уже никогда  не стал  бы  прежним
после того,  как его жена ушла к  этому парню из армии -- к  Игеру,  так его
звали. Когда  возникла перспектива  переезда Металлургической  лаборатории в
Хан-форд,   штат   Вашингтон,   никто  не   захотел  прерывать   работу  для
инспекционной поездки. А Ларссен проявил себя тогда наилучшим образом.
     Но  со своими  внутренними демонами  справиться не смог. В конце концов
они  взяли  верх,  и он  застрелил  двух  людей  и  бежал  на  юг, в сторону
территории, захваченной ящерами. Если бы он  "запел" -- а Гровс  был уверен,
что  для этого  он и сбежал, --  то над Денвером расцвел бы цветок  ядерного
пламени. Но кавалеристы успели перехватить его прежде, чем он смог добраться
до врага.
     -- Так кого же все-таки послать? -- обратился Гровс к стенам кабинета.
     Проблема  состояла  в  том,  что записка, которую он  получил, мало что
говорила ему. Он не знал, какого рода неприятности у красных. Есть ли у  них
вообще  действующий реактор? Или они пытаются разделить уран-235 и уран-238?
В  записке ничего об этом не говорилось. Разбираться, что им требуется, было
не  легче, чем собрать  картинку-головоломку  из  маленьких  кусочков, когда
некоторых фрагментов нет, причем неизвестно, каких именно.
     Поскольку  это  были  русские,  следовало исходить из  того, что у  них
какие-то проблемы элементарного порядка.  У него тоже  есть такая  проблема:
посылать  ли  кого-то через полмира  в  разгар  войны без  гарантии, что  он
прибудет  на  место целым? И если послать,  то кого он  не  любит настолько,
чтобы именно его  отправить в Москву или где там русские  работают над своей
программой?
     Он вздохнул.
     -- Да, Ларссен очень подошел бы, -- сказал он.
     Увы, с  этим он  ничего  сделать  не  мог.  И никто другой,  до  самого
Страшного Суда, тоже. Гровсу было не свойственно напрасно тратить время -- в
частности, на размышления о  чем-то таком, чего он заведомо не мог  сделать.
Он понял,  что  самому  ему  решить  этот вопрос  не  по  силам  и  что надо
поговорить с учеными.
     Гровс  снова  посмотрел на  письмо.  В  обмен  на помощь США  могли  бы
получить  какие-нибудь  устройства  с базы  ящеров, которая  взбунтовалась и
сдалась советской армии.
     --  Надо  убедиться,  что  русские  не  сжульничают  и  не  расплатятся
барахлом, которое не действует или у нас уже есть, -- сказал он стенам.
     Единственно, в чем можно быть уверенным, имея  дело с русскими, так это
в том, что верить им нельзя.
     Он снова перечитал письмо. Кажется, он кое-что пропустил...
     -- Взбунтовалась база ящеров? -- проговорил он.
     Такого еще не было.  Ящеры просто  рождены,  чтобы служить в армии, они
исполнительны  и  дисциплинированны,  пусть  даже  выглядят  как  хамелеоны,
больные  манией величия. Он задумался: что  же довело их до такой крайности,
что они выступили против собственных офицеров?
     --  Проклятье! Если бы Игер и  пленные ящеры были здесь,  -- проговорил
он, -- уж я бы выкачал их до дна.
     Подстрекательство  ящеров  к  мятежу  вовсе  не входило  в его нынешние
обязанности, но его разбирало любопытство.
     С другой стороны, хорошо,  что Игера  здесь не было, когда Йене Ларссен
вернулся из Ханфорда.  Ларссен,  вероятно, прикончил  бы  его и  Барбару  из
винтовки, которую ему выдали для  поездки. Все это недоразумение с его женой
не  было следствием чьей-то  вины, но Ларссен не мог справиться с ситуацией.
Так  или  иначе,  Гровс  был уверен,  что  именно это  переполнило чашу  его
терпения.
     -- Ладно, не стоит больше беспокоиться, -- сказал он.
     Ларссен умер,  Игер  с женой  уехали в Хот-Спрингс,  штат  Арканзас,  и
пленные ящеры вместе с ними. Гровс подозревал, что Игер  продолжает работать
с ящерами. У него здорово получалось  разбирать, что они  имеют в виду и как
они  вообще  думают. Гровс знал, как  отзывались  об умственных способностях
самого  Игера:  ничего  особенного,  парень  со  странностями  -- но  весьма
способный.
     Он  выкинул  Игера  из головы  так же, как только что выкинул Ларссена.
Если  русские  хотят  заплатить за информацию, которая им нужна для создания
атомной бомбы, значит, они в  ней  действительно  очень нуждаются.  С другой
стороны,  Ленин что-то  говорил о  капиталистах, которые  продают Советскому
Союзу веревку, на которой  красные их же и повесят.  Если они узнают ядерные
секреты,  разве в один прекрасный  день они не  решат использовать их против
Соединенных Штатов?
     -- Конечно, захотят -- ведь это русские, -- сказал Гровс.
     В конце  концов, если припрет, США, не  колеблясь, используют  в  своих
интересах любые знания, откуда бы они ни взялись. Таковы правила игры.
     Другой   вопрос:  насколько  обоснованны  его  опасения?  Краткосрочное
преимущество -- против  риска в отдаленном будущем. Если без ядерного оружия
русских разобьют, то беспокоиться  о них глупо.  Следует беспокоиться о том,
что сделают  с  Соединенными Штатами  русские, вооруженные ядерными бомбами,
_после_ того, как Россия разделается с ящерами.
     Насколько  ему известно  -- спасибо  Игеру  и пленным ящерам, --  ящеры
преуспели в долгосрочном планировании. Они свысока смотрели на людей, потому
что  люди, по их  меркам,  лишены  предвидения. Зато,  с точки зрения людей,
ящеры настолько заняты  изучением лесных дебрей,  что временами не замечают,
что возле двери соседа валится дерево и падает им на головы.
     -- Раньше или  позже мы узнаем, правы  они или правы  мы -- или же мы и
они ошибались, -- сказал он.
     Вопрос был не из  тех, с которыми он легко  справлялся.  Допустим, надо
что-то  построить  за  определенный срок,  вот  деньги.  Он  либо  возьмется
выполнить работу,  либо  скажет, что сделать  ее невозможно,  -- и  объяснит
почему. На то он и инженер.
     "А если вам нужна философия, -- думал он, -- то следует пойти  за нею к
философу".
     И тем  не  менее, занимаясь  нынешним проектом, он постоянно выслушивал
многочисленные пояснения  ученых. Разобравшись, как  работает бомба,  он  по
мере  сил помогал  им с технологией и методикой. Но  когда Ферми, Сциллард и
все остальные пускались в дискуссии, он всегда  пасовал, хотя  и считал себя
способным к математике. Квантовая механика была ему не по зубам.
     Так, ладно, сейчас  он должен беспокоиться  только о том, чтобы выбрать
какого-нибудь физика-неудачника и отправить его в Россию. Из всего того, что
он  делал на службе  нации, предстоящая операция вызывала у  него наименьший
энтузиазм.
     Хотя по  сравнению с беднягой,  которому придется отправиться туда, ему
не так уж и плохо.


Глава 3

     Панайотис Маврокордато,  стоявший у  борта "Наксоса",  показал точку на
берегу.
     -- Вот  она, -- сказал  он  по-немецки  с греческим акцентом. -- Святая
земля. Через пару часов мы причалим в порту Хайфы.
     Мойше Русецкий поклонился.
     -- Не обижайтесь, -- добавил он на немецком языке с гортанным иудейским
выговором, -- но я не буду сожалеть, когда сойду здесь с вашего судна.
     Маврокордато рассмеялся  и сдвинул плоскую черную  шерстяную матросскую
шапочку  на  лоб. На Мойше была такая же шапка, подаренная одним из матросов
"Наксоса". Раньше он думал, что на Средиземном море всегда солнечно и тепло,
даже  и зимой.  Солнце здесь действительно светило, но  бриз, который овевал
их, никак нельзя было назвать теплым.
     --  Во   время  войны  безопасных  мест   не  существует,   --   сказал
Маврокордато. -- Раз уж мы прошли через это, то, черт побери,  сможем пройти
почти через что угодно,  Theou thelontos [Господи  помилуй (греч.). -- Прим.
пер.].
     Он вынул янтарные четки и принялся перебирать их.
     -- Не могу с вами спорить, -- сказал Русецкий.
     Старое  ржавое  судно направлялось в Рим,  когда этот  вечный  город --
старое прозвище все-таки оказалось ошибочным -- и одновременно опорный пункт
ящеров в Италии исчез в  атомном пожаре. Немцы до сих  пор хвастались этим в
коротковолновых передачах,  несмотря на то,  что вскоре  после этого ящеры в
отместку превратили в пар Гамбург.
     -- Подготовьтесь  сойти на  берег  с семьей  сразу же,  как  только  мы
причалим, -- предупредил Маврокордато. -- Вы ведь единственный груз, который
мы доставили в  этом рейсе, и как только англичане расплатятся с нами за то,
что доставили вас в  целости  и сохранности, мы тут  же  повернем обратно  в
Тарсус на всех парах.
     Он топнул ногой по палубе. "Наксос" знавал и лучшие времена.
     -- У нас не так уж много вещей, чтобы беспокоиться о сборах, -- ответил
Мойше. -- Если только Рейвен не будет торчать в машинном отделении, мы будем
готовы по первому слову.
     -- Какой хороший у вас мальчик, -- ответил греческий капитан.
     Похоже, по понятиям Маврокордато,  хороший -- это мальчик, способный на
всевозможные проказы. Мойше в этом  отношении был более умеренным.  Впрочем,
Рейвен -- как  и  вся семья -- прошел  через  такое,  что грех жаловаться на
мальчика.
     Он отправился в каюту, которую делил с Рейвеном  и  женой Ривкой, чтобы
убедиться,  не подведет  ли он Маврокордато. Скудные  пожитки  уже почти все
увязаны.  Ривка удерживала Рейвена  на месте тем, что читала польские сказки
из книги, которая каким-то чудом уцелела  на пути из Варшавы в Лондон,  а из
Лондона --  почти  до  самой Святой Земли. Если Рейвену  читали  или  же  он
углублялся  в книгу  сам,  он  успокаивался. Все остальное время в маленьком
мальчике, казалось,  работал  вечный  двигатель.  Мойше казалось, что  более
подходящего места для вечного двигателя и не найти.
     Ривка положила книгу и вопросительно посмотрела на мужа.
     -- Мы причалим через пару часов, -- сказал он.
     На  Ривке  держалась  вся семья,  и  Мойше  был достаточно умен,  чтобы
понимать это.
     -- Я  не хочу сходить с "Наксоса",  -- сказал  Рейвен, -- мне  нравится
здесь. Я хочу стать матросом, когда вырасту.
     -- Не  глупи, -- сказала ему Ривка,  -- мы направляемся в Палестину,  в
Святую  Землю. Ты понимаешь? В течение сотен и сотен  лет  здесь было  очень
мало  евреев,  и  вот  теперь  мы  возвращаемся.  Мы  даже можем  попасть  в
Иерусалим. "На следующий год --  в Иерусалиме" --  желают друг другу  люди в
святые дни. А мы попадем туда на самом деле, ты это понимаешь?
     Рейвен  кивнул, широко раскрыв глаза. Несмотря на тяготы переездов, они
сумели объяснить ему,  что  значит быть  евреем и какое чудо стоит за словом
"Иерусалим". Для Мойше  это слово было волшебным. Он и не  представлял себе,
что его долгое путешествие закончится в Палестине, пусть даже  его  привезли
сюда, чтобы помочь англичанам, которым нет дела до его религии.
     Ривка продолжила чтение. Мойше прошел на нос судна и стал рассматривать
приближающуюся Хайфу. Город начинался от самого  моря, поднимаясь по склонам
горы Кармель. Даже зимой, в холода средиземноморское солнце  светило гораздо
ярче, чем он привык видеть в Варшаве и в Лондоне. Большинство домов, которые
он  видел,  были  ярко-белыми, в  этом  пронзительном  солнечном  свете  они
сверкали, словно облитые серебром.
     Между домами виднелись группы  невысоких густых деревьев с серо-зеленой
листвой.  Таких  он  раньше   никогда   не  видел.  Когда   подошел  капитан
Маврокордато, он спросил его, что это за деревья.
     -- Разве вы не знаете олив? -- воскликнул он.
     -- В Польше не растут оливы, -- извиняющимся тоном  ответил Мойше, -- и
в Англии тоже.
     Гавань тем временем приближалась.  На пирсе было  много людей в длинных
одеждах -- в белых или в ярких полосатых -- и  с платками на головах. Арабы,
спустя мгновение понял Мойше. Неизмеримо далекая от всего,  с чем  он вырос,
реальность обрушилась на него, словно удар дубины.
     На других людях была более привычная одежда: мешковатые штаны, рубахи с
длинными  рукавами,  иногда пальто;  вместо  арабских  платков -- кепки  или
поношенные шляпы