норму. Это означало, что их  накормят  -- без
изысков, но  почти достаточно для  того, чтобы  душа не рассталась с  телом.
После супа и хлеба желудок некоторое  время не беспокоил Нуссбойма. Вскоре в
животе снова взвоют тревожные сирены, но еще в Лодзи он научился лелеять эти
краткие моменты сытости.
     Многие  зэки  испытывали то  же  чувство. Они  сидели на парах,  ожидая
приказа погасить  лампы.  В темноте  они погружались  в глубокий мучительный
сон.  А пока  они  болтали  или  читали  пропагандистские  листовки, которые
временами раздавали лагерные уборщики (после  чего возникали новые анекдоты,
большей  частью сардонические  или  непристойные).  Многие  чинили  штаны  и
фуфайки, низко  наклонясь над  работой, чтобы  что-то  разглядеть  в тусклом
свете.
     Где-то вдали  раздался гудок паровоза, низкий и печальный. Нуссбойм его
едва расслышал. Через  несколько минут гудок повторился, на этот раз заметно
ближе.
     Антон   Михайлов  вскочил  на  ноги.  Все   с  удивлением  смотрели  на
непривычный всплеск энергии.
     -- Особые пленники! -- воскликнул зэк.
     Мгновенно весь  барак  пришел в волнение.  Многие заключенные не видели
женщин  годами,  не говоря уже о физической близости. Надежд на нее не было,
зато им могли напомнить, что они мужчины.
     Выходить  наружу в  промежутке  от ужина  до отбоя не запрещалось, хотя
из-за холодной погоды на улицу мало кто  стремился.  Теперь же десятки зэков
вышли наружу: Нуссбойм был среди них. Другие бараки тоже опустели. Охранники
кричали, пытаясь навести среди заключенных хоть какой-то порядок.
     Но у  них не очень-то  получалось.  Словно притянутые магнитом железные
опилки, люди распределились вдоль колючей проволоки, отделяющей их бараки от
новых.  Бараки были  готовы лишь  наполовину,  Нуссбойм знал об  этом  лучше
других, получалось, что это типичный пример советской неэффективности.
     -- Смотрите! --  сказал кто-то  с уважительным  вздохом.  --  Поставили
навес, чтобы бедняжки не обгорели на солнце.
     -- И поэтому привезли их ночью, -- добавил  кто-то еще. -- Ничего себе!
Что ж это такое творится?
     Спустя  несколько  минут  поезд  остановился,  проскрипев  колесами  по
рельсам. Охранники с автоматами и фонарями поспешили к столыпинским вагонам.
Когда двери открылись, то из вагонов первыми вышли охранники.
     -- Ну их к черту! -- сказал Михайлов. -- Не  хотим видеть эти уродливые
хари. Надоели уже. Где бабы?
     Охранники орали и вопили, торопя пленников, чтобы те поскорее выходили,
и это вызвало у зэков смех, охвативший всю толпу.
     -- Будьте осторожнее, дорогие, а то они пошлют вас на  фронт, там будет
хуже, -- воскликнул кто-то пронзительным фальцетом.
     В дверях одного из вагонов показалась голова. Дыхание толпы заключенных
вырвалось единым выдохом  ожидания. Затем из легких вырвался остаток воздуха
-- теперь уже от удивления. Из вагона выпрыгнул ящер. Затем еще один, и еще,
и еще.
     Давид Нуссбойм смотрел на них с не меньшей жадностью, чем на женщин. Он
говорил на  их  языке. Интересно, говорит ли на нем кто-нибудь  еще  во всем
лагере?


Глава 9

     Остолоп Дэниелс смотрел на лодку без всякого энтузиазма.
     -- Проклятье! --  с  чувством сказал он.  -- Когда нам сказали, что  не
отправят  нас  из Элджина обратно в Чикаго, я прикинул, что самое плохое уже
позади. Показывает, как чертовски много я знаю, не так ли?
     -- Вы правы, лейтенант,  -- сказал сержант Генри Малдун. --  Когда  они
говорят  об этой  операции,  похоже на  телеграмму  с  выражением  глубокого
соболезнования. Я имею в виду, что вот-вот придет такая телеграмма. Я имею в
виду, возможно, придет, если, конечно, еще посылают такие телеграммы.
     -- Хватит об этом, джентльмены, -- сказал капитан Стэн Шимански. -- Нам
доверили эту работу, и мы собираемся ее выполнить.
     -- Да, сэр, -- ответил Остолоп.
     Невысказанный хвостик фразы  Шимански мог звучать только  так:  "...или
умереть,  выполняя". Вполне вероятная перспектива -- что неприятно  поразило
Остолопа. Понимал ли это Шимански, он не показал. Может быть, он был хорошим
актером -- а это свойство хорошего  офицера,  точно так  же, как  и хорошего
хозяина. Или,  может быть,  Шимански по-настоящему не верил  в глубине души,
что его собственное личное "я" перестанет существовать. Стэну Шимански  было
всего-навсего тридцать. Рядом  с  ним  Остолоп чувствовал  себя чуть  ли  не
королем Англии.
     Сам Остолоп приближался к шестидесяти. Близость  собственной  гибели он
чувствовал  весьма  реально.  Еще до  нашествия  ящеров  слишком многие  его
друзья, с которыми он познакомился в начале столетия и даже раньше, умерли у
него на руках от болезней сердца, от  рака или туберкулеза. Добавить к этому
набору  пули и  осколки снарядов -- и поневоле придет в голову мысль, что он
живет на взятое взаймы время.
     -- У нас будет преимущество в неожиданности, -- сказал Шимански.
     "Конечно, будет,  --  подумал Остолоп.  --  Ящеры  чертовски  удивятся,
просто обалдеют от того, какими глупыми мы можем быть".
     Вслух он ничего не сказал, чтобы не накликать беду.
     Капитан Шимански вытащил из кармана многократно сложенный лист бумаги.
     -- Посмотрим на карту, -- сказал он.
     Дэниелс и  Малдун  подошли поближе. Карта была произведением армейского
корпуса инженеров.  Остолоп узнал ее сразу: скопирована из дорожного  атласа
Рэнда Мак-Нелли, того самого, которым пользовались водители автобусов, когда
перевозили  провинциальные команды из одного  городка  в другой.  Он  и  сам
пользовался  этой  картой,  когда  водителям  случалось   заблудиться,   что
происходило с угнетающей регулярностью.
     Шимански показал:
     -- Ящеры удерживают территорию  вот  здесь, на  восточном  берегу  реки
Иллинойс. Гавана -- на  восточном берегу,  где Ложка втекает в Иллинойс,  --
ключ к  их позициям вдоль этого участка реки,  здесь они устроили лагерь для
военнопленных,  сразу  за  пределами города. Наша цель --  прорваться туда и
освободить  кое-кого. Если мы  собираемся  выиграть  эту  войну,  то  должны
разорвать их удушающие объятия на Миссисипи.
     --  Сэр,  давайте займемся  пока  нашей маленькой задачкой,  --  сказал
Остолоп. -- Если мы справимся с ней, тогда наши начальники смогут подумать о
более масштабных делах.
     Герман Малдун энергично кивнул. Через  мгновение тот же жест повторил и
Шимански.
     --  Разумно,  --  сказал он. --  Мне  обещали,  что проведут  чертовски
сильный  отвлекающий  удар,  когда  вечером мы  отравимся  работать. В  этой
поддержке  будет  использовано  нечто особое.  Хотя  мне  и не  сказали, что
именно.
     -- Поддержка с воздуха? -- нетерпеливо  спросил Малдун. -- Они не любят
сообщать о ней на тот случай, если кого-нибудь схватят и он проговорится.
     -- Я  не знаю. А  чего не знаю --  того  не  могу рассказать и  нам, --
ответил  Шимански.  --  Если вы хотите  воодушевить  ребят, валяйте.  Но  не
говорите солдатам  ничего  конкретного,  потому  что  если  на  деле  что-то
обернется не так, как вы расписывали, пострадает их моральный дух. Усвоили?
     -- Да, сэр, -- сказал Малдун.
     Остолоп молча кивнул.
     Если  не  будет  поддержки с  воздуха или  какого-то другого серьезного
отвлекающего маневра,  пострадает  не  только  моральный  дух.  Он  не  стал
говорить  об этом.  Шимански  все  еще  оставался мальчишкой, хотя и не  был
глупцом. Он мог разобраться и сам.
     --  Вопросы  есть? --  спросил  Шимански. Остолоп и  Малдун промолчали.
Капитан  снова  сложил  карту  и  сунул в  карман.  --  Тогда все.  Дождемся
наступления ночи и двинемся.
     Он встал и отправился давать указания другому отделению.
     -- У него это прозвучало так легко... -- сказал Остолоп.
     Он смотрел сквозь завесу ивовых ветвей, свисавших  до воды. Возможно --
ему хотелось в это верить,  -- они  не позволили ящерам  на  другой  стороне
Иллинойса разобраться, что здесь появились американцы.
     На дальнем берегу реки крякали  утки. Здешние болота были  национальным
заказником.  Остолоп   предпочел  бы  бродить  с  охотничьим  ружьем  вместо
имевшегося у него сейчас автомата "томпсон".  В  свое  время здесь находился
наблюдательный пост --  на верхушке стальной башни высотой в сотню футов. Он
обеспечивал егерям прекрасный вид на браконьеров. В  эти дни  он обеспечивал
бы прекрасный  обзор ящерам,  но башня  была  взорвана  в одном из  боев  за
центральный Иллинойс.
     Солдаты  рассредоточились вдоль реки, чтобы  по  возможности не  выдать
себя, а если  уж кого-то  заметят,  то примут за обычные патрули. Остолоп  и
Малдун  собрали  людей, рассказав им то, что  сообщил Шимански. Это  не было
свежей новостью, они уже некоторое время готовились к операции. Хотя сказать
им еще  раз о  том, что предстоит  делать, тоже не помешает. Множество -- не
сосчитать -- раз Остолоп видел, как игрок втихаря  пытается нарушить правила
и  сжульничать.  Остолоп уже  давно перестал искать лучшее  в  людях и в  их
планах.
     Наступили сумерки, затем темнота. Из  воды выпрыгивали рыбы и с плеском
падали  обратно. Когда-то Остолоп побывал  в этих местах, тогда они выловили
из Иллинойса куда больше рыбы, чем из любой другой реки, кроме Колумбии. Эх,
сейчас бы в руки спиннинг или просто палку с ниткой и крючком.
     Остолоп  посмотрел на часы. Мягко светящиеся цифры  и стрелки  показали
ему: без четверти десять.
     -- Лодки, -- прошептал он. -- И тише, ради бога, или мы  станем мертвым
мясом, не успев отплыть.
     Точно в  десять по его часам он со  своим отрядом начал грести вниз  по
течению Иллинойса в сторону Гаваны. Весла, казалось, создавали страшный шум,
погружаясь в воду и выходя из нее снова, но ни один пулемет ящеров  не начал
бить по дальнему берегу реки. Остолоп вздохнул с облегчением. Он боялся, что
они попадут в ловушку прямо на старте.
     В  10.02  артиллерия, минометы  и  пулеметы открыли огонь  по Гаване  с
запада и юга.
     -- Точно вовремя, -- сказал Остолоп: перекрытый неожиданным хаосом, шум
от движения лодок беспокоил его намного меньше.
     Ящеры отреагировали быстро  -- огнем  артиллерии и  стрелковым оружием.
Дэниелс старался  определить,  перемещают  ли они  войска из лагеря, который
находился  севернее  Гаваны,  навстречу  очевидной  шумной  угрозе,  которую
создали американцы. Он  надеялся -- его это устраивало  больше, -- что так и
будет.
     Горячее   желтое   свечение    вспыхнуло   на   юго-западе   и   быстро
распространилось  в сторону  Гаваны. Остолопу хотелось ликующе завопить,  но
здравый смысл продиктовал ему сказать спокойно:
     -- Они на самом деле сделали это, парни. Они зажгли Ложку.
     --  Сколько галлонов  бензина и масла они  в нее вылили перед  тем, как
чиркнуть спичкой? -- спросил кто-то в лодке.
     -- И насколько хватило бы этого топлива для танка или самолета?
     --  Не  знаю,  --  ответил  Остолоп.  --  Я  полагаю,  раз  они  решили
использовать его против врага таким образом, они знали, что делали. И если в
результате ящеры забудут в меня стрелять, то я жаловаться не буду. А теперь,
парни, мы должны грести, как проклятые, и пересечь Иллинойс прежде, чем сюда
втечет огненная река. Не справимся, -- он шутливо хмыкнул, -- гусь сварится.
     Высокие языки  пламени,  мечущиеся по воде, уже достигли  места слияния
рек и начинали плыть по Иллинойсу. Языков пламени все прибавлялось. Ящеры не
использовали  катера  или другие плавучие средства,  поэтому  огонь  не  мог
создать для  них настоящей  опасности, но он заставлял их сосредоточиться на
Ложке и  территории  к западу от  нее -- и  отвлекал  их внимание от  лодок,
подплывающих к Гаване по Иллинойсу с севера.
     -- Давайте, гребите сильнее, вперед, вперед...
     Не договорив, Остолоп  кувырнулся  со своего сиденья  -- лодка  села на
грунт.  Он рассмеялся. Если показал себя дураком перед  подчиненными, смейся
первым. Он выскочил на берег. Грязь чмокнула под сапогами.
     -- Сделаем перерыв в гребле.
     Он отвел взгляд от  горящей  Ложки, чтобы  глаза  привыкли  к  темноте.
Черный силуэт впереди не был  лесом -- лес вокруг давно спилили. Он взмахнул
рукой, дав людям знак следовать за ним, и направился к лагерю военнопленных,
устроенному ящерами.
     Неподалеку послышался голос сержанта Малдуна:
     -- Эй вы, глупые ублюдки, рассредоточьтесь! Хотите, чтобы вас  запросто
перестреляли?
     Лагерь  для пленных  был спроектирован для  того, чтобы  держать  людей
внутри,  а не  препятствовать постороннему проникновению.  Ничто не помешало
американцам подобраться к главным воротам, находившимся на северной стороне.
Остолоп  было  подумал, что  они так и  войдут  внутрь,  но  тут пара ящеров
открыла по ним огонь из сторожевой будки.
     Гранаты и огонь из автоматов быстро подавили сопротивление.
     --  Вперед, быстрее, -- кричал Остолоп одно  и то  же, -- если  у  этих
чешуйчатых сукиных сынов была радиосвязь, подмога заявится сразу же!
     Солдаты  с  ножницами набросились на  острую, как  бритва, проволоку  у
входных  ворот.  Заключенные,  мужчины   и  женщины,  разбуженные  стрельбой
(Остолоп надеялся, что никого из них  не задели шальные пули), столпились  у
ворот. Как только проход был готов, они хлынули наружу.
     Капитан Шимански закричал:
     -- Кто хочет присоединиться к борьбе с ящерами, идите к нам. Бог знает,
как  мы  вам  будем рады.  Остальные --  разбегайтесь,  кто  как  может.  Мы
поддерживаем связь с  партизанами, и  многие люди вокруг будут давать кров и
делиться тем, что имеют. Удачи вам всем.
     -- Благослови вас Господь, -- сказал один мужчина.
     К  нему словно эхом  присоединились многие другие. Часть людей окружала
спасителей, остальные исчезали в темноте ночи.
     С юга донеслись выстрелы, звук их быстро приближался.
     -- Развернутым строем  вперед!  --  закричал Остолоп.  --  Задержим их,
сколько сможем, чтобы люди успели уйти.
     Едва эти слова слетели с его  губ,  как  в  землю врезалось нечто вроде
большой  бомбы  и  взорвалось  прямо  перед  наступающими  ящерами.  Остолоп
заозирался: шум моторов самолета ниоткуда не доносился. С неба слышался лишь
долгий,  постепенно  затихающий   гул  рассекаемого  воздуха:  похоже,   что
взрывчатка, или что там, прилетела быстрее, чем сопровождавший его шум.
     -- Как будто американская реактивная бомба дальнего действия, -- сказал
капитан Шимански.
     Что  бы это  ни  было, но ящеры  теперь  уже не торопились вперед,  как
минуту назад.
     Вскоре взорвалась  еще  одна  реактивная бомба, на этот раз --  судя по
звуку -- в паре миль от поля боя в районе Гаваны. Эти бомбы точными никак не
назовешь, они вполне могут упасть и на своих, не только на ящеров.
     "Попробуй-ка остановить их, -- подумал Дэниелс, -- валяй, пробуй".
     Он отыскал в темноте Шимански.
     --  Сэр, думаю, самое время  убираться отсюда к черту.  Иначе многие из
нас погибнут.
     -- Возможно, вы правы, лейтенант, -- сказал командир отряда. -- Нет, вы
определенно правы. -- Он возвысил голос: -- Обратно к реке, парни!
     Взобраться в лодку,  набитую спасенными пленниками, Остолопу было очень
приятно. Но возвращение через Иллинойс стоило ему хорошего пота. Если бы над
головой  сейчас  появился, постукивая,  вертолет, на воде остались бы только
огонь  да кровь. Все понимали это,  а потому  гребцы  работали  веслами, как
бешеные, пока не добрались до западного берега реки.
     Выбравшись из  лодки и  запинаясь  на  ходу, Остолоп  мельком  подумал:
знаком ли Сэм  Игер  с этими  необыкновенными ракетами (и жив  ли  еще  Сэм,
встретятся  ли  они  когда-нибудь).  После  забавных   научно-фантастических
журналов,  которые он постоянно читал, он  должен  был  лучше понимать  этот
безумный новый мир, оказавшийся так дьявольски близко.
     -- Ни в чем нет больше никакого смысла, -- проговорил Дэниелс и занялся
размещением людей в укрытии.
     * * *
     В подвале Дуврского колледжа пыхтел работающий на угле генератор. Дэвид
Гольдфарб чувствовал дрожь во всех костях. Он мог  слышать это пыхтение,  но
только когда осознанно напрягал слух. И пока лампочки горели, радиоприемники
работали, а  радар действовал,  он  вполне  мог утверждать, что мир  остался
таким же, как до нашествия ящеров.
     Когда он произнес эту сентенцию вслух, Бэзил Раундбуш сказал:
     -- По моему смиренному понятию... -- Ха! Он был таким же смиренным, как
еврей  мог  быть  римским  папой, -- такие игры не особенно-то помогают. Как
только мы покидаем  лабораторию, реальный мир грубо подходит вплотную и дает
нам в зубы.
     -- Это очень  даже  правильно, --  сказал Гольдфарб. -- Пусть на каждом
квадратном  дюйме  острова растет пшеница, картофель  и  кормовая свекла, но
лишь небесам ведомо, как мы собираемся прокормиться.
     -- О,  несомненно. -- Усы Раундбуша  встопорщились, словно  он подул  в
них. --  Во время войны с немцами пайки и так были скучными. Теперь еще хуже
-- и  янки  не посылают необходимые  нам излишки. Я слышал,  излишков  у них
больше нет.
     Гольдфарб поворчал и кивнул. Затем  взял видеоблюдце  -- это  название,
похоже,  закрепилось  за  мерцающими  дисками,  на  которых  ящеры   хранили
изображения и звуки, -- и вставил его в  захваченную машину для проигрывания
дисков.
     -- Что на нем? -- спросил Раундбуш.
     --  Я  не  узнаю,  пока  не трону выключатель,  который  заставляет  ее
работать, -- ответил Гольдфарб. -- Думаю, что они просто бросают  в  корзину
что  попало  и  посылают  нам  сюда.  У  нас  есть  несколько  штук, которые
действительно полезны для нас, а остальные видеоблюдца мы снабжаем ярлычками
и отсылаем тем, кому они могут показаться полезными.
     -- Удивительно  неэффективный  способ  работы,  --  недовольно  заметил
Раундбуш, но поленился взглянуть, что покажет это видеоблюдце.
     Британцам их досталось  немало  во  время изгнания ящеров  с  островов.
Некоторые были  развлекательными,  другие,  казалось, содержали ведомости на
оплату или что-то  подобное, некоторые  служили эквивалентами  инструкций  к
пользованию. Эти последние были настоящим сокровищем.
     Гольдфарб  щелкнул  выключателем:  в отличие  от  ламповой электроники,
использовавшейся  человечеством, аппаратура ящеров  не требовала прогрева  в
течение  минуты  или  двух, а  начинала работать сразу. На экране  появилось
изображение танка  ящеров.  Столкнувшись с  этими  чудовищами в  реальности,
Гольдфарб относился  к ним весьма уважительно. Хотя, спрашивается, за что их
уважать?
     Пару минут  он смотрел на  возникшее изображение,  чтобы убедиться, что
это действительно руководство по  обслуживанию  танка, затем остановил его и
заставил проигрыватель выплюнуть блюдце. Сделав это, он завернул видеоблюдце
в бумагу,  на  которой  записал комментарий о  сюжете.  Он взял  еще  одно и
вставил  в  машину.  На нем  оказались  городские  сцены на домашней планете
ящеров -- но был это рассказ о путешествии или какая-то драма, Дэвид сказать
не мог.
     --  Я  слышал, некоторые  из  них  были  с  порнофильмами,  --  заметил
Раундбуш,  наблюдая,  как  Гольдфарб  достает видеоблюдце  и  записывает  на
бумаге,  которую   использовал  для  завертывания,  возможную  классификацию
сюжета.
     --   О,   небо,  кому  это  надо?  --  сказал  Гольдфарб.   --  Зрелище
совокупляющихся ящеров не доставит мне радости.
     --  Ты неверно понял, старик, -- возразил  Раундбуш. -- Я  имею  в виду
порнофильмы с  людьми.  Рассказывали,  что  в одном многое  такое  вытворяет
китайская женщина, а на еще одном она рожает ребенка.
     --  Почему  ящеров интересует это? --  сказал Гольдфарб. -- Ведь мы для
них такие уродливые, как они для нас. Бьюсь об  заклад, это  слухи, пущенные
начальством, чтобы мы тщательнее просеивали всю эту муть.
     Раундбуш рассмеялся.
     -- Я об этом не подумал. Не удивлюсь, если ты прав. Сколько этих блюдец
ты собираешься проверить на этот раз.
     --  О,  наве