шипению самца Расы.
     Затем Лидов сказал:
     -- Расскажите мне об  идеологических  мотивах вашего  восстания  против
угнетающей  аристократии,  которая  властвовала  над вами вплоть  до  начала
вашего сопротивления.
     Когда  Газзим  перевел  все  это  на  язык Расы, Уссмак  разинул  рот в
язвительном смехе.
     -- Идеология? Какая идеология? Моя башка была одурманена имбирем, члены
моего экипажа были только что убиты,  Хисслеф, не переставая, орал  на меня,
вот  я его и пристрелил. Потом одно потянуло за собой  другое.  Если бы  мне
пришлось делать это снова, я вряд ли бы пошел на убийство. Неприятностей это
принесло больше, чем выгоды.
     Большой Урод хмыкнул снова. Он сказал:
     -- Идеологический фундамент есть у всего, независимо от того, реализует
его кто-то  сознательно  или  нет.  Я поздравляю вас с  ударом,  который  вы
нанесли тем, кто эксплуатировал вас ради своих эгоистических целей.
     Уссмак  убедился,  что  Лидов  не имеет  ни  малейшего  представления о
реальности.  Все выжившие  воины флота вторжения  -- если предположить,  что
такие  будут,  что  не  вполне  очевидно,  --  ко  времени   прибытия  флота
колонизации  стали бы в завоеванном мире выдающимися, значительными самцами.
В их  распоряжении  были  бы  годы для  разработки  ресурсов  мира, и первый
звездный корабль,  нагруженный ценностями, мог  бы отправиться домой еще  до
прибытия колонистов.
     Уссмак  задумался,  сколько  незаконного имбиря оказалось  бы на  борту
этого  корабля. Даже  если бы  Большие  Уроды  и правда оказались  дикарями,
разъезжающими на животных, все равно Тосев-3 создал  бы Расе немало проблем.
При мысли об имбире Уссмаку остро захотелось его попробовать.
     Полковник Лидов сказал:
     --   Теперь  разъясните   мне  по  пунктам  идеологию  прогрессивных  и
реакционных кругов в вашей правящей иерархии.
     -- Я? -- с некоторым удивлением спросил  Уссмак.  Газ-зиму он попытался
объяснить:  --  Напомни  этому тосевиту, -- он помнил,  что  его не  следует
называть  Большим Уродом, --  что я всего лишь водитель танка и свои приказы
получал вовсе не от командующего флотом, знаешь ли.
     Газзим заговорил по-русски. Лидов выслушал и спросил иначе:
     -- Расскажите,  что  вы  вообще знаете  об этом.  Важнее идеологии  нет
ничего.
     Уссмак мог бы привести целый список вещей, более важных, чем идеология.
В данный момент этот перечень начинался бы с имбиря, о котором он только что
вспомнил. Он  подумал, почему Большого Урода так  занимает абстракция,  в то
время как существует множество по-настоящему  важных вещей, о которых  стоит
побеспокоиться.
     --  Скажи ему,  что я сожалею,  но  я не знаю, что отвечать, --  сказал
Уссмак  Газзиму. -- Я ведь никогда не был никаким командиром. Я только делал
то, что мне говорили.
     -- Это не очень хорошо, -- ответил  Газзим  после того,  как высказался
Лидов. Самец  казался обеспокоенным.  -- Он считает, что вы лжете.  Я должен
объяснить:  политическая  структура  этой  не-империи  имеет  идеологическое
основание, которое выполняет роль  центра  таким же точно образом, как у нас
Император.
     Лидов не ударил  Газзима, как прежде: очевидно,  он хотел, чтобы Уссмак
услышал это объяснение.
     Уссмак по  привычке опустил глаза  при упоминании Императора  -- хотя и
изменил ему вначале мятежом, а затем  -- сдачей базы. Но он ответил так, как
только и мог:
     --  Я не могу придумывать  поддельные идеологические расколы, если я их
не знаю.
     Газзим испустил длинный шипящий выдох,  затем  перевел  ответ самцу  из
НКВД. Лидов щелкнул выключателем возле своего кресла. Позади него загорелась
яркая лампа накаливания с рефлектором, светившая прямо в лицо Уссмака. Самец
отвернул глаза  от света. Лидов стал  щелкать другими выключателями --  свет
полился сбоку с обеих сторон.
     Допрос продолжился.
     * * *
     --  Проклятье  доброму  всемогущему Богу, --  сказал Остолоп  Дэниелс с
почтительной непочтительностью.  -- Это ведь деревня, нарежьте  и  поджарьте
меня, если это не так.
     -- Подходящее  время  они  выбрали,  чтобы  ненадолго  отозвать  нас  с
передовой,  не так ли,  сэр? -- сказал сержант Герман Малдун. -- Они никогда
не держали нас в окопах так долго на протяжении всей Великой войны -- ничего
похожего на то, что было в Чикаго, даже приблизительно.
     -- Нет,  --  сказал Остолоп. -- Они  могли позволить себе дурачиться во
Франции. Мы должны были стоять на месте,  сдерживать напор ящеров и кидать в
бой все, что только могли наскрести.
     -- Я бы не назвал Элджин деревней.
     Иллюстрируя  свои  слова,  капитан   Стэн  Шимански  показал  рукой  на
фабричные  здания,  которые  составляли сеть  улиц города. Впрочем,  фабрики
здесь были когда-то. Теперь остались руины, торчащие обломками и зазубринами
в  серое небо. Все  они были варварски разбомблены. Некоторые превратились в
холмы из  битого  кирпича  и осколков  камня.  У других сохранились  стены и
трубы. Что бы  здесь  прежде  ни  выпускалось, больше  этого  уже не  будет.
Семиэтажная башня  завода  по производству  часов  "Элджин", которая служила
наблюдательным пунктом, теперь едва возвышалась над остальными развалинами.
     Остолоп показал на запад -- за реку Фокс.
     -- Вон там сельская местность просто чудесна, сэр, -- сказал он. -- Все
время  перед  глазами только дома и небоскребы, а  такого я  не видел долгое
время. Это по-настоящему приятно, если вы меня спросите.
     -- Это не что иное, лейтенант,  как поле  для проклятых супертанков, --
сказал Шимански не  терпящим  возражений  тоном. -- С тех  пор как  у ящеров
появились эти проклятые супертанки, которых у нас нет, я не  разделяю вашего
энтузиазма относительно ровной местности.
     -- Да, сэр, -- ответил Дэниелс.
     Конечно, Шимански был  прав. Просто  молодые люди,  родившиеся  в  этом
столетии,  иначе смотрели на мир. Черт возьми, когда  Шимански  еще  писал в
штанишки. Остолоп  уже готовился подняться на корабль, перевозивший войска в
Европу.
     Но как бы ни молод был капитан, он хладнокровно оценивал ситуацию. Поля
вдоль реки  были прекрасной местностью для танков,  а  у ящеров были хорошие
танки, так что к черту весь этот ландшафт. Когда Остолоп смотрел на поля, он
думал  о том, что когда-нибудь  здесь  не будет войны, и о том,  урожай чего
можно получить  с такой земли и в этом климате, и как  велик  он может быть.
Шимански это не волновало.
     -- Куда они отправляют нас, сэр? -- спросил Малдун.
     -- В место рядом с  Фонтанным сквером, недалеко от  часового завода, --
ответил  Шимански. --  Мы направляемся в  отель,  который  не был расколочен
вдребезги: трехэтажное здание красного кирпича -- вон там, -- показал он.
     -- Фонтанный сквер? Да, я бывал там. --  Сержант Малдун хмыкнул.  -- Он
треугольный, и фонтана там никакого нет. Просто приятное место.
     -- Предложите мне выбрать между отелем и  местами,  где мы находились в
Чикаго, и я назову целую кучу прекрасных мест, -- сказал Остолоп. -- Приятно
улечься, не беспокоясь, что снайпер засечет тебя, пока ты спишь, и отстрелит
твою голову, а ты даже не будешь знать, что этот ублюдок был там.
     -- Аминь, -- энергично произнес Малдун. -- Сторона, которая...
     Он  посмотрел на  капитана Шимански  и  решил  не  продолжать.  Остолоп
задумался, что бы это означало. Ему хотелось отправиться к Фонтанному скверу
самому и осмотреться.
     Шимански  не заметил неловкого молчания Малдуна, Он по-прежнему смотрел
на запад.
     -- Неважно, что ящеры делают  и какие виды оружия используют, все равно
им   будет  непросто   форсировать  реку,  --  заметил   он.  --  Мы  хорошо
замаскировались  и окопались. И  как  бы они ни били нас  с воздуха,  мы все
равно будем бить их  танки. Если они захотят  захватить это место, то должны
попытаться ударить по нам с флангов.
     -- Да, сэр, -- снова сказал Малдун.
     Начальство не считало, что ящеры в ближайшее время попытаются захватить
Элджин,  в  противном  случае  оно  бы  не   отправило  отряд  на   отдых  и
восстановление сил. Конечно, начальство не  всегда бывает право, но в данный
момент  не  свистят пули и не  стреляют  пушки. Почти мирная  обстановка,  а
потому люди нервничали.
     --  Идемте, лейтенант, -- сказал  Малдун.  -- Я покажу, где этот отель,
и...
     Он  снова замолчал,  он решил не  продолжать.  Какого черта он надеется
найти  на  Фонтанной площади?  Магазин,  набитый  сигаретами "Лаки  Страйк"?
Тайник, полный выпивки, которая не была бы дрянным виски или самогоном?
     Для среднезападного заводского города Элджин мог быть довольно приятным
местом. Взорванные  заводы  не составляли  отдельного района, как во  многих
других  городах.  Вместо этого они  были  рассеяны среди  красивых  домов --
красивых до  того,  как  война  пришла сюда с огнем  и  мечом.  Некоторые не
пострадавшие   от   бомбежки   или   пожара   дома   по-прежнему   выглядели
привлекательно.
     Фонтанный  сквер  тоже  не очень  пострадал, может  быть, потому, что в
городе  не  было  ни  одного  достаточно  высокого  здания,  чтобы  привлечь
бомбардировщики ящеров. Один бог знал, почему он так назывался, поскольку --
как сказал Малдун -- он не был сквером, тем более с фонтанами. По-настоящему
живыми  выглядели только  действующий  салун,  который  приветствовал солдат
открытыми  дверями,  и пара настоящих  военных полицейских за  этими дверями
(чтобы отдых и восстановление сил проходили в не слишком буйной форме).
     Что же Малдун имел в виду? Явно не  салун; капитан Шимански  никогда не
возражал против выпивки.
     Затем   Остолоп   заметил   очередь   из   парней,  одетых   в  грязную
серо-оливковую  одежду,  растянувшихся вдоль узкой аллеи.  Он видел --  черт
возьми, он и стоял в таких очередях во Франции.
     -- Очередь в публичный дом, -- сказал он.
     -- Наверное, вы правы, -- согласился Малдун, широко улыбнувшись. -- Это
не  значит, что мне  хочется  добыть еще  и  травки,  которой,  помнится,  я
баловался во Франции,  но,  черт возьми, это  не значит,  что  я мертвый.  Я
рассчитываю, что после того, как мы  устроим ребят в отеле, может быть, вы и
я...  --  Он  заколебался.  -- Может быть, у  них  есть специальный  дом для
офицеров. У французов такие были.
     --  Да,  я знаю.  Я  помню, -- сказал Остолоп.  --  Но сомневаюсь. Черт
возьми,  я  и  не  думал,  что  они  организуют   такой  дом.   В  девятьсот
восемнадцатом священники прокляли бы их.
     -- Времена изменились, лейтенант, -- сказал Малдун.
     -- Да, и в  разные стороны, -- согласился Дэниелс. --  Я  сам  думал об
этом не так давно.
     Отряд капитана Шимански  был не  единственным  из размещавшихся в отеле
"Джиффорд". Между  кроватями  на полу были разложены матрасы  и  кучи одеял,
чтобы вместить как  можно  больше людей. Что ж, прекрасно, если только ящеры
не попадут сюда прямой наводкой. Если это произойдет, "Джиффорд" превратится
в огромную гробницу.
     Когда  все  организационные  вопросы  были  решены,  Остолоп  и  Малдун
выскользнули наружу и снова  направились к Фонтанному скверу. Малдун  искоса
посмотрел на Дэниелса.
     -- Вас не беспокоит, что эти взбудораженные ребятишки будут смотреть на
вас, пока вы  будете стоять в очереди  вместе с  ними, лейтенант? --  лукаво
спросил он. -- В конце концов, вы ведь теперь офицер.
     -- Нет,  черт  возьми,  --  ответил  Остолоп.  -- Они  никак  не смогут
определить, есть у меня шары или нет.
     Малдун  посмотрел  на  него,  затем  отвернулся. Он  хотел  было ткнуть
Остолопа в ребра локтем, но  передумал --  даже  в очереди  в  публичный дом
офицер остается офицером.
     Очередь  непрерывно   двигалась.  Остолоп  прикинул,  что  проститутки,
сколько  бы их  ни было, должны  пропускать солдат как  можно  скорее, чтобы
побольше заработать и хоть немножко отдыхать в перерывах между клиентами.
     Он прикинул,  есть ли  внутри военная полиция. Ее не оказалось. Значит,
заведение не вполне официальное и полиция смотрит на него сквозь пальцы. Это
его не беспокоило. Поднявшись на первую ступеньку  лестницы, которая  вела к
девочкам, он заметил, что вниз никто не сходит.
     Значит,  есть другой выход. Он  покивал. Было это заведение официальным
или нет, действовало оно эффективно.
     Наверху  сидела  крепкая женщина  с  кассой  -- и кольтом сорок  пятого
калибра, вероятно, для защиты от попыток перераспределения платы за грех.
     -- Пятьдесят долларов, -- сказала она Остолопу.
     Он  слышал,  как  она  говорила  это уже  с десяток  раз,  с  абсолютно
одинаковой интонацией: наверное, она могла поставить рекорд.
     Он  порылся  в  заднем  кармане  и  отсчитал из пачки нужное количество
зеленых. Как у большинства  парней, у него было много денег. Когда  сидишь в
окопах на фронте, тратить особенно не на что.
     Крупный   светловолосый  солдат,  которому  на  вид  не  исполнилось  и
семнадцати,  вышел  из  двери  в  коридоре и уверенно  направился  к  задней
лестнице.
     -- Идите, -- сказала мадам Остолопу. -- Номер четыре, ясно? Там  сейчас
Сьюзи.
     "Во всяком случае, я теперь знаю, в чьей луже мне предстоит плюхаться",
-- подумал Остолоп,  направляясь к двери.  Парнишка не выглядел венерическим
больным, но что  это доказывает? Немногое,  и кто  может знать,  кто был  до
него, или еще раньше, или позавчера?
     На двери была тусклая табличка с  цифрой  4. Дэниелс  постучал.  Внутри
послышался женский смех.
     -- Входите, -- сказала женщина. -- Дверь ведь не заперта.
     -- Сьюзи? -- спросил Остолоп, входя в комнату.
     Женщина,  прикрытая потертым атласным  платком, сидела на краю кровати.
Ей было около  тридцати,  у  нее  были  короткие каштановые  волосы  и густо
подведенные глаза, но некрашеные губы. Она выглядела усталой и невеселой, но
не   слишком   смущенной.   Остолоп   почувствовал   облегчение:   некоторые
проститутки, с  которыми он встречался, так ненавидели мужчин, что он не мог
понять, зачем они ложатся с ними.
     Она  оценивающе посмотрела на клиента,  пока тот разглядывал ее.  Через
пару секунд она кивнула и попробовала улыбнуться.
     -- Привет, пупсик, --  сказала она вполне дружелюбно. -- Знаешь, только
один из четверых или пятерых дает себе труд назвать меня по имени. Ты готов?
-- Она показала на таз и кусок мыла. -- Не стоит вначале помыть?
     Это был вежливый приказ, но все-таки приказ. Остолоп не возражал. Сьюзи
не делала различий -- что он, что Адам. Пока он приводил себя в порядок, она
скинула с плеч платок. Под ним у нее не было ничего. Она не была красавицей,
но выглядела неплохо. Пока Остолоп вытирался и снимал  остальную одежду, она
легла спиной на узкий матрас.
     Стоны,  которые  она издавала,  когда  он  совокуплялся с ней,  звучали
фальшиво,  а  это  означало,  что  подобные  тонкости  хороши,  только  если
исполнены  профессионально. Она чертовски хорошо работала  бедрами,  но лишь
затем,  естественно, чтобы  заставить его  поторопиться. Он  бы и так быстро
кончил,  даже если  бы она  лежала, как дохлая рыба,  -- по  причине долгого
воздержания.
     Закончив,  он скатился с нее,  встал и снова отправился  к тазу и мылу,
чтобы помыться. Попутно он помочился в горшок возле кровати.
     "Промыть трубу", -- подумал он.
     -- Не упускаешь  шанса, пупсик? -- сказала Сьюзи. Это могло  прозвучать
враждебно, но нет -- скорее, она одобряла его.
     -- Не везде, однако, -- ответил он, потянувшись к нижнему белью.
     Если бы он не упускал  выпадающие  шансы, то  прежде всего не пришел бы
сюда, к ней. И платить сверх оговоренного он не собирался.
     Сьюзи села. Ее груди с большими  бледными сосками затряслись, когда она
потянулась к платку.
     -- Эта  Рита,  там, снаружи, дешевая сука,  она  себе забирает  большую
часть того, что вы  заплатили, -- сказала она расчетливо-привычную фразу. --
Еще двадцать меня бы вполне устроило.
     --  Эту  песенку  я  уже  слышал,  --  сказал  Остолоп,  и  проститутка
рассмеялась, нимало не смутившись.
     Он все-таки дал ей десять  баксов, хотя и  в самом деле хорошо знал эту
песенку:  она была почти хорошенькой и гораздо более дружелюбной, чем стоило
ждать от конвейера. Она улыбнулась и спрятала банкноту под матрац.
     Остолоп  уже взялся за ручку, когда  снаружи начался жуткий крик. Орали
мужчины. Разобрать можно было только слово: "Нет!"
     -- Что за чертовщина там происходит? -- спросил  Остолоп: вопрос не был
риторическим, шум не напоминал драку.
     Сквозь крики пробивался звук плача женщины, у которой разбилось сердце.
     -- Боже мой! -- тихо ахнула Сьюзи.
     Остолоп  повернулся  к ней. Она  перекрестилась.  Словно объясняя,  она
продолжила:
     -- Это  Рита. Не думала,  что Рита может заплакать, даже если  у нее на
глазах перебить всю ее семью.
     Раздались  удары  кулаков, но  не  в дверь, а в  стену. Остолоп вышел в
коридор. Солдаты плакали  не стыдясь,  их слезы оставляли бороздки на грязи,
покрывающей лица. Возле кассы сидела Рита, опустив голову на руки.
     -- Что за черт? -- повторил Остолоп.
     Мадам подняла на него глаза. Ее лицо было опустошенным и старым.
     -- Он умер, -- сказала она. --  Кто-то только что принес весть,  что он
умер.
     Таким голосом она могла бы  говорить о  своем отце.  Но в  таком случае
никто  из  солдат  не  обратил бы внимания.  Все они  забежали  сюда  быстро
перепихнуться, как Остолоп.
     -- Так кто же умер? -- спросил он.
     -- Президент, -- ответила Рита. Какой-то капрал добавил:
     -- ФДР.
     Остолопа  словно ударили в живот. Мгновение он  стоял с разинутым ртом,
как вытащенный из воды карась. Затем, охваченный беспомощностью и ужасом, он
зарыдал, как все остальные.
     * * *
     -- Иосиф Виссарионович, нет причин думать, что изменение  политического
руководства   в   Соединенных   Штатах   обязательно   вызовет  изменения  в
американской  политике  или в  продолжении  войны против ящеров,  --  сказал
Вячеслав Молотов.
     --  Непременно.   --  Иосиф  Сталин  произнес   это  слово   неприятным
насмешливым  монотонным голосом. -- Какой причудливый способ сказать, что вы
не  имеете ни  малейшего представления  о  том, что  случится  в  будущем  в
Соединенных Штатах.
     Молотов сделал пометку в блокноте, который держал на коленях. Он всегда
создавал  для  Сталина видимость заметок. На самом деле  он  выигрывал время
подумать. Беда в  том, что генеральный  секретарь был прав. Человек, который
должен был заменить Франклина Д. Рузвельта,  Генри Уоллес, погиб при ядерном
ударе ящеров по Сиэтлу.  В Комиссариате иностранных дел,  однако, достаточно
хорошо знали Корделла Халла, нового президента Соединенных Штатов.
     Нарком иностранных дел изложил то, что было известно:
     --  Как  государственный  секретарь Халл постоянно  поддерживал  усилия
Рузвельта по оживлению угнетающей структуры американского монополистического
капитализма,  по  усилению  торговых  связей   с  Латинской  Америкой  и  по
финансовой  реформе.  Он  также  поддерживал  президента  в  противодействии
фашизму и в ведении войны сначала против гитлеровцев, а затем против ящеров.
Как  я  уже  сказал,  думаю,  можно предположить,  что он  будет  продолжать
проводить политику, начатую предшественником.
     -- Если вы хотите, чтобы кто-нибудь продолжал проводить политику, то вы
нанимаете клерка, -- сказал Сталин  с  некоторой  долей пренебрежения.  -- Я
хочу знать, какую политику выберет Халл?
     --  Только события  покажут  нам  это,  --  ответил  Молотов,  неохотно
признавая  перед  Сталиным свою  неосведомленность,  но  опасаясь  высказать
неверное предположение,  которое генеральный секретарь запомнит. По привычке
он скрыл негодование, вызванное напоминанием Сталина о том, что сам он всего
лишь высокопоставленный клерк.
     Сталин  сделал паузу,  чтобы  разжечь  трубку. Пару  минут  он дымил  в
молчании.  Вонь  от  махорки,  дешевого  грубого русского табака,  наполн