еня больше всего беспокоит, что
все  это попадет  нацистам  и русским. Не смогут ли они  разобраться в  этом
лучше, чем  мы? Ведь тогда они  узнают  вещи, которых мы в Англии  не  будем
знать.
     -- Мне  тоже в голову приходила эта мысль, -- отметил Эмбри. --  Однако
ящеры должны будут бросить свое барахло здесь, если провалится их нашествие.
Я  буду очень  удивлен, если нам  не достанется  порядочное  количество этих
"скелкванков" и дисков к ним.
     -- Ты  прав, -- сказал Бэгнолл. --  Проблема, конечно, в  том, что  это
очень  похоже на  библиотеку, раскиданную  по местности  случайным  образом.
Никогда  не скажешь заранее, в какой  из книг  окажется картинка, которую ты
ищешь.
     --  Я скажу,  чего бы хотелось  мне. -- Эмбри понизил  голос: некоторые
красные и многие немцы понимали английский. -- Я хотел бы увидеть, как немцы
и русские --  не  говоря  уж о  проклятых  ящерах --  рассеяны по  местности
случайным образом. Ничто не доставит мне большего счастья.
     -- И мне тоже.
     Бэгнолл   оглядел   обвешанную  картами  комнату,   где  они  регулярно
удерживали  нацистов и  большевиков,  чтобы  те не  вцепились  друг  другу в
глотки. Читающее устройство и диски были сложены здесь еще и потому, что это
была относительно  нейтральная территория, с  которой ни  одна  из сторон не
попытается стянуть что-то для себя. Он вздохнул.
     -- Интересно, увидим ли мы снова когда-нибудь Англию? Боюсь, вряд ли.
     --  Вероятно,  ты  прав.  --  Эмбри   тоже  вздохнул.  --  Мы  обречены
состариться  и  умереть здесь --  или, скорее всего, обречены  не  дожить до
старости и вскоре умереть. Только слепой случай пока хранит нас.
     -- Слепой случаи да  еще отсутствие увлечения снайперами женского пола,
как это случилось с бедным Джоунзом, -- сказал Бэгнолл.
     Они  оба  рассмеялись,  хотя ничего забавного  в этом  не было. Бэгнолл
добавил:
     --  Вблизи  от  прекрасной Татьяны вероятность состариться  и умереть в
Пскове катастрофически возрастает.
     -- Точно! -- с чувством сказал Эмбри.
     Он  бы еще  поговорил  на  эту  тему,  но Александр Герман выбрал  этот
момент, чтобы войти в комнату. Эмбри перешел с английского на  спотыкающийся
русский.
     -- Добрый день, товарищ начальник.
     -- Привет.
     Герман  не  выглядел  начальником.  Со  своими  рыжими  усами, длинными
нечесаными космами  и  сверкающими черными  глазами  он выглядел  наполовину
бандитом, наполовину ветхозаветным пророком  (что вдруг  заставило  Бэгнолла
задуматься,   насколько  велики  отличия   между  ними).   Он  взглянул   на
воспроизводящее устройство ящеров.
     -- Чудесные штуки. --  Он сказал это  вначале по-русски, затем на идиш,
который Бэгнолл понимал лучше.
     -- Да,  это так, -- ответил  Бэгнолл  по-немецки,  который партизанский
начальник Герман также понимал.
     Бригадир подергал себя за бороду. Он задумчиво продолжил на идиш:
     -- Вы знаете, до войны я не был ни  охотником, ни кем-то в этом роде. Я
был аптекарем  здесь,  в Пскове,  и  готовил лекарства, которые приносили не
слишком много пользы.
     Бэгнолл не  знал  этого: Александр Герман мало рассказывал  о  себе. Не
отрывая глаз от воспроизводящего устройства, он продолжил:
     -- Я был мальчишкой,  когда  в Пскове появился первый самолет. Я помню,
как появилось кино,  радио, звуковое кино. Что может быть более современным,
чем звуковое кино? И вот пришли ящеры  и  показали нам,  что мы просто дети,
забавляющиеся игрушками.
     -- Эта мысль появилась у  меня уже давно, -- сказал Бэгнолл.  -- У меня
она  возникла,  когда   первый   истребитель   ящеров  пролетел  мимо  моего
"ланкастера". Тогда было хуже.
     Александр Герман снова погладил бороду.
     -- Правильно, вы ведь  летчик.  --  Его смех обнажил испорченные зубы и
пустоты  на  месте выпавших. -- Очень  часто я  забываю об  этом. Вы и  ваши
товарищи,  --  он  кивнул на  Эмбри, имея  в виду и Джоунза, -- делали такую
хорошую работу,  поддерживая  в нас и нацистах большую злость на ящеров, чем
друг на друга, что мне кажется, что именно затем вы и прибыли в Псков.
     -- Временами  и нам так кажется,  -- сказал Бэгнолл. Эмбри сочувственно
кивнул.
     -- Вы никогда не пытались поступить в советские ВВС? -- спросил Герман.
Прежде  чем кто-то из англичан смог ответить, он ответил на свой вопрос сам:
-- Нет, конечно нет. Единственные наши самолеты -- это "кукурузники",  а для
иностранных   специалистов   эти   небольшие   простые  машины  интереса  не
представляют.
     -- Думаю, нет, -- сказал Бэгнолл и вздохнул.
     Эти  бипланы выглядели  так,  будто  летали сами по себе,  будто их мог
чинить любой, кто имеет отвертку и разводной ключ.
     Александр  Герман рассматривал  его  в упор.  Немало  русских и  немцев
изучающе рассматривали  его  с тех пор, как он попал в Псков.  В большинстве
случаев он прекрасно понимал,  что они при этом думают: "Как бы использовать
этого парня для моих целей?" У всех это было настолько очевидно, что он даже
не  расстраивался. Но  читать по  лицу  партизанского командира было  не так
легко.
     Наконец Александр Герман сказал:
     -- Если  вы не можете использовать вашу подготовку против ящеров здесь,
вы  неплохо  сделаете,  если  используете  ее  где-то  в  другом  месте. Это
возможно.
     И снова он не стал ожидать ответа. Почесывая голову и бормоча про себя,
он вышел из комнаты. Бэгнолл и Эмбри посмотрели ему вслед.
     -- Ты не считаешь, что он имел в виду возможность вернуть нас обратно в
Англию,  а? --  спросил Эмбри шепотом,  словно боясь высказать  такую  мысль
вслух.
     --  Сомневаюсь, -- ответил Бэгнолл, --  он, скорее, думает, не может ли
он сделать из нас пару сталинских соколов. Даже  это не так уж плохо -- хоть
какая-то перемена. Что же до остального... -- Он покачал головой. -- Даже не
смею думать.
     -- Интересно, что там сейчас осталось от родины, -- проговорил Эмбри.
     Бэгнолл  тоже  задумался  над  этим.  Теперь  он знал,  что  не  сможет
избавиться от этих  мыслей -- не  думать о том,  есть ли  в действительности
путь домой. Нет смысла думать  над  тем, что,  как вы знаете, невозможно. Но
если мысль  пришла,  значит,  надежда вышла  из  своего  убежища. Она  может
обмануть его ожидания, но она его никогда не покинет.
     * * *
     Тосевитский детеныш  снова  вылез из коробки,  и только всевидящие духи
Императоров  прошлого знали, когда он заберется  в следующую. Даже со своими
поворачивающимися   глазами  Томалсс   все   чаще   испытывал  трудности   в
отслеживании детеныша, когда тот принимался ползать по полу лаборатории.
     Он удивлялся, как самки  Больших  Уродов, у которых поле зрения гораздо
более  ограничено, чем у него, справлялись с тем, чтобы уберечь детенышей от
беды.
     Многие не справлялись.  Он  знал это. Даже в их наиболее технологически
развитых  не-империях  Большие  Уроды теряли  огромное количество  детенышей
из-за  болезней и несчастных случаев. В  менее развитых областях Тосев-3  от
одной трети до  половины всех детенышей, которые вышли из тел самок, умирали
в течение одного медленного оборота планеты вокруг звезды.
     Детеныш пополз к двери в коридор. У Томалсса от удивления открылся рот.
     -- Нет, тебе нельзя выходить наружу, теперь нельзя, -- сказал он.
     Словно поняв его, детеныш стал издавать неприятные  звуки,  которыми он
выражал  усталость  или  раздражение.  Томалсс   велел  технику  подготовить
проволочную  сетку, которую  он мог  помещать  в дверном проеме, прикрепив к
обоим  косякам.  У детеныша  не  было достаточно  сил,  чтобы  стянуть  вниз
проволоку,  или  достаточно  ума,  чтобы  отвинтить  крепления.  На время он
становился узником.
     -- И у тебя  не  будет  риска  быть  уничтоженным,  если  заползешь  на
территорию Тессрека, -- сказал ему Томалсс.
     Это могло  показаться забавным, но на  деле ничего  забавного не  было.
Томалсс, как большинство  самцов  Расы, не  видел особой  пользы  в  Больших
Уродах.  Но  Тессрек ощущал ядовитую ненависть к ним, особенно к детенышу --
из-за его воплей, из-за его запахов и просто из-за  его существования.  Если
детеныш  снова  окажется  на  его  территории,  то  Томалсс  может  получить
замечание.  Томалсс  не  хотел,  чтобы  это  случилось  --  и  помешало  его
исследованию.
     Детеныш  ничего этого не знал. Детеныш не знал ничего ни  о чем: в этом
была его проблема.  Схватившись  за проволоку, он встал прямо и  выглянул  в
коридор. Он продолжал издавать слабые  ноющие  звуки. Томалсс  знал, что они
означают: "Я хочу выйти".
     -- Нет, -- сказал он.
     Ноющие звуки стали громче:  слово  "нет" детеныш понимал, хотя обычно и
игнорировал его. Он ныл еще некоторое время, затем добавил нечто, похожее на
сочувственное покашливание: "Я в самом деле хочу выйти наружу".
     -- Нет, -- снова сказал Томалсс.
     Детеныш перешел от нытья  к  крикам. Он кричал, когда ему не давали то,
чего он хотел. Когда он кричал, исследователи со всего коридора объединялись
в ненависти к нему и к Томалссу.
     Он подошел и взял его на руки.
     -- Мне жаль, -- солгал  он, утаскивая детеныша от двери.  Он отвлек его
мячиком, который взял из  комнаты  для  упражнений. --  Смотри,  видишь? Эта
глупая штучка прыгает.
     Детеныш   смотрел   с   очевидным   удивлением.  Томалсс   почувствовал
облегчение. Теперь его нелегко было отвлекать: он помнил, что он делал и что
хотел делать.
     Но  мячик показался  интересным.  Когда он  перестал  прыгать,  детеныш
подполз  к  нему, схватил и поднес  ко рту.  Томалсс был уверен, что детеныш
сделает это,  и заранее  вымыл мяч.  Он  знал,  что детеныш  тянет в рот все
подряд, и научился не давать ему  в руки предметы настолько малые, чтобы они
могли проникнуть внутрь него. Совать руку в маленький скользкий ротик, чтобы
вытащить посторонний  предмет, было для него  не самым приятным делом, а ему
пришлось проделать это не раз.
     Коммуникатор пронзительно  заверещал.  Прежде чем  подойти  для ответа,
Томалсс  быстро осмотрел место, где сидел тосевит, убеждаясь, что поблизости
нет ничего  такого, что он мог бы  проглотить. Удовлетворившись осмотром, он
нажал кнопку.
     С экрана на него смотрело лицо Ппевела.
     -- Благородный господин, -- сказал он, включая видео.
     --  Я  приветствую  вас,  психолог,  --  сказал  Ппевел.  --  Я  должен
предупредить  вас,  что  существует  повышенная  вероятность,  что  от   вас
потребуется  вернуть   тосевитского   детеныша,  на   котором  вы  проводите
исследование, самке Больших Уродов, из  тела  которой  он  вышел. Будьте  не
просто  готовы  к  этой  необходимости:  рассматривайте  ее  как  реальность
ближайшего времени.
     -- Будет исполнено, -- сказал Томалсс: в конце концов,  он  был  самцом
Расы. Хотя  он  и повиновался, но почувствовал упадок духа.  Он  поступил не
лучшим образом, когда спросил: -- Благородный господин, что привело к такому
поспешному решению?
     Ппевел  тихо зашипел: "поспешный" было запрещенным словом для Расы.  Но
ответил он вполне спокойно:
     --  Самка, из тела  которой  вышел  этот  детеныш, получила  повышенный
статус   в  Народно-освободительной  армии,  в  тосевитской   группе  Китая,
ответственной за  большую  часть партизанской  активности против нас  в этой
области. Таким  образом, умилостивить ее -- задача повышенного приоритета по
сравнению с прошлым временем.
     -- Я... понял, -- медленно ответил Томалсс.
     Он задумался, но тосевитский детеныш начал хныкать. Он уже долгое время
находился  вне поля  зрения  Томалсса. Изо  всех сил  стараясь  не  обращать
внимания на визжащее существо, он сосредоточился на разговоре.
     -- Если статус этой самки в  незаконной  организации понизится,  тогда,
благородный господин,  давление  на нас также, в свою очередь, уменьшится --
разве это не верно?
     --  В  теории  --  да,  -- ответил Ппевел. --  Как вы можете  надеяться
совместить  теорию  с  практикой  в  этом  частном случае, для  меня  трудно
постижимо. Наше  влияние  на  любую тосевитскую группу,  даже на ту, которая
внешне  благожелательно относится  к  нам,  более  ограничено,  чем  нам  бы
хотелось; наше  влияние  на тех, кто  находится в активной оппозиции к  нам,
ради любых практических целей, равно нулю, исключая военные меры
     Конечно, он  был  прав. Большие Уроды  склонны верить,  что  когда  они
чего-то хотят, это непременно осуществится, потому что им этого хочется Расы
подобные заблуждения касались  в меньшей  степени "И тем не  менее, -- думал
Томалсс,  -- должен быть выход" Все шло бы не так,  если бы самка Лю Хань не
имела контакта с Расой, прежде чем родить этого детеныша. Маленькое существо
было  задумано  на звездном корабле, находившемся на орбите, а его мать была
частью  основы  начального  изучения  Расой  странной  природы   тосевитской
сексуальности и поведения при спаривании. И тут рот Томалсса открылся.
     --  Вы смеетесь надо мной, психолог? -- спросил Ппевел  тихим и опасным
голосом.
     -- Ни в коем случае, благородный господин, -- поспешно ответил Томалсс.
-- Однако мне кажется, что я придумал способ понизить статус самки Лю  Хань.
В  случае  успеха,  как  вы  сказали,  это  понизит  ее  ранг  и  престиж  в
Народно-освободительной  армии  и  позволит продолжить  мою жизненно  важную
исследовательскую программу.
     -- Я убежден в том, что вы смещаете приоритеты, -- сказал Ппевел.
     И поскольку это было правдой, Томалсс не ответил. Ппевел продолжил:
     --  Я запретил обсуждать военные действия или убийство самки.  Любой из
этих тактических приемов, даже  в случае успеха, скорее повысит, чем понизит
ее   статус.   Некоторые  самцы  приобрели   привычку  небрежных   тосевитов
подчиняться только тем приказам, которые им нравятся. Вы были бы чрезвычайно
неразумны, психолог, если бы оказались среди них в данном конкретном случае.
     --  Все  будет  исполнено,  как  вы   сказали,  во  всех  подробностях,
благородный господин, -- пообещал Томалсс. -- Я  не предлагаю насильственных
планов против Больших Уродов. Я планирую понизить ее статус путем насмешек и
унижений.
     --  Если это может быть  сделано, попытайтесь,  -- сказал Ппевел. -- Но
заставить Больших Уродов даже заметить, что они унижены, трудное дело.
     --  Не во всех случаях, благородный господин,  -- сказал Томалсс. -- Не
во всех случаях.
     Он попрощался, проверил детеныша -- который, на  удивление, не попал ни
в какую неприятность -- и затем отправился работать на  компьютере. Он знал,
где искать последовательность данных, которые он вспомнил.
     * * *
     Нье  Хо-Т'инг повернул к югу  от Чан Мьен Та  на улицу, которая вела от
западных ворот в китайский деловой центр  Пекина,  и дальше --  на Ниу  Шье.
Район, центром которого была Коровья  улица, населяли мусульмане. Нье был не
очень высокого  мнения о мусульманах: их  устаревшая  вера  заслоняла от них
истину  диалектики.  Но  в  борьбе  против   маленьких  чешуйчатых  дьяволов
идеологией можно было на время поступиться.
     Он отнюдь не выглядел истощенным, что заставляло владельцев антикварных
лавок, стоявших в дверях своих заведений, окликать его и активно размахивать
руками,   когда  он   проходил  мимо.  Девять   из  каждого  десятка  людей,
занимающихся этим  ремеслом, были  мусульманами.  Вид  барахла, которым  они
торговали,  подкреплял   мнение   большинства   китайцев   о   мусульманском
меньшинстве: их честность не всегда безупречна.
     Дальше по Ниу Шье, на восточной стороне улицы, находилась самая большая
мечеть  в Пекине. Сотни,  может  быть,  тысячи  верующих ежедневно  молились
здесь. Кади,  которые руководили  молитвой, имели  под рукой большую  группу
рекрутов, которые  могли бы сослужить добрую службу  Народно-освободительной
армии -- если бы согласились.
     Вокруг собралась большая толпа мужчин...
     -- Нет, они не внутри мечети, они перед нею, -- громко проговорил Нье.
     Он  заинтересовался,  что  там  происходит,  и поспешил подойти,  чтобы
разобраться.
     Он увидел, что чешуйчатые дьяволы  установили на улице  одну  из  своих
машин, которая  могла создавать трехмерное изображение в воздухе.  Временами
они  пытались вести с помощью  таких машин свою  пропаганду. Нье  никогда не
беспокоился  о  том,  чтобы  помешать  им:  насколько  он  знал,  пропаганда
чешуйчатых дьяволов была до того  смехотворно слабой, что  только  усиливала
отчуждение их от народа.
     Но  теперь они предприняли что-то новенькое.  Изображение,  плавающее в
воздухе над  машиной, вообще не  было  пропагандой в обычном понимании этого
слова.  Это была просто порнография: китайская женщина прелюбодействовала  с
мужчиной, который был  слишком волосат и  имел слишком большой нос, чтобы не
признать в нем иностранца.
     Нье  Хо-Т'инг  перешел  Коровью улицу,  направляясь  поближе.  Сам  Нье
отличался  строгостью  нравов  и  подумал, что  маленькие  дьяволы  надеются
спровоцировать  аудиторию на проявление  низменных  инстинктов. Шоу, которое
они устроили здесь, было отвратительным и явно бессмысленным.
     Когда  Нье приблизился  к машине, иностранный  дьявол, который до этого
наклонился, чтобы подергать сосок  женщины  своим языком, поднял голову. Нье
резко остановился,  и  рабочий с ведрами  на коромысле через плечо  едва  не
наткнулся на него и сердито закричал. Нье игнорировал крики парня: он  узнал
иностранного дьявола. Это был Бобби Фьоре -- отец ребенка Лю Хань.
     Когда женщина, бедра которой сжали  бока Бобби Фьоре,  повернула лицо в
сторону Нье, он увидел,  что  это  Лю Хань. Он закусил  губу. Ее  лицо  было
расслаблено  похотью. Изображение сопровождалось  звуком.  Он слышал  легкие
вздохи удовольствия, словно сам держал ее в руках.
     На картине  Лю Хань стонала. Бобби Фьоре хрипел, как  свинья под ножом.
Оба  они блестели от пота. Китаец -- послушная собачка  маленьких чешуйчатых
дьяволов -- комментировал звуки экстаза, объясняя толпе:
     -- Здесь мы видим знаменитую народную революционерку Лю Хань, когда она
отдыхает между  убийствами. Разве вы  не гордитесь,  что  у  вас есть  такая
личность, объявляющая, что  представляет вас? Разве вы не надеетесь, что она
получит все, чего хочет?
     -- Э-э, -- сказал  один из зрителей, -- я  думаю, она получает все, что
хочет. Этот иностранный дьявол, он -- как осел.
     Все,  кто  слышал его, рассмеялись  --  включая  и  Нье Хо-Т'инга, хотя
усилия, понадобившиеся, чтобы растянуть губы и издать горлом соответствующие
звуки, заставили его страдать, словно с него ножами сдирали кожу.
     Машина начала показывать  новый  фильм о Лю  Хань -- на этот раз уже  с
другим мужчиной.
     --  Вот  это и есть настоящий  коммунизм, -- сказал комментатор.  -- От
каждого по способности, каждому по его потребности.
     Толпа бездельников и на это отреагировала гоготом. И снова Нье Хо-Т'инг
заставил себя присоединиться к окружающим. Первым правилом было не выглядеть
подозрительным. Смеясь, он пришел к выводу,  что комментатор был,  вероятно,
гоминдановцем:  чтобы использовать марксистскую риторику в пародийной форме,
надо быть  с ней знакомым. Он запомнил этого  человека,  чтобы  впоследствии
убить, если удастся.
     Постояв пару минут,  Нье вошел в мечеть. Он искал  человека по имени Су
Шун-Чин  и  обнаружил  его  подметающим пол. Это говорило  об искренности  и
посвящении  себя   долгу.  Если   бы  Су   Шун-Чин  занимался   своим  делом
исключительно  ради прибыли, то неприятную часть  работы  приказал бы делать
подчиненному.
     Он посмотрел на Нье без особой радости.
     --  Как вы  можете ожидать, что мы будем работать  с людьми, которые не
только безбожны,  но еще и ставят грязных девок в  положение властителей? --
строго спросил он. -- Чешуйчатые дьяволы готовы издеваться над вами.
     Нье не  упомянул, что они с Лю  Хань были  любовниками. Вместо этого он
сказал:
     -- Бедная  женщина  была  схвачена  маленькими  чешуйчат