й повернул один глаз в сторону Золраага и взорвался:
     -- Выведите его отсюда!
     -- Будет исполнено,  благородный адмирал, -- сказал Золрааг.  -- Теперь
идите.  У  благородного  адмирала есть  дела,  более  важные,  чем  какой-то
незначительный Большой Урод.
     Мойше вышел. Он молчал,  пока  боевая машина,  которая  привезла его  в
штаб-квартиру  Атвара,  не тронулась  в обратный  путь  к  отелю.  Затем  он
спросил:
     -- Где взорвалась эта атомная бомба?
     Золрааг издал шипение, прозвучавшее, как шум неисправного самовара.
     -- Значит, вы узнали? Это  место -- часть  провинции Египет. У него два
названия,  по  вашему  нелепому  обычаю.  Оно   называется  Эль-Искандрия  и
Александрия Вы знаете какое-то из этих названий?
     -- Кто-то бомбил Александрию? -- воскликнул Мойше.  -- Vay iz mir! Кто?
Как? Вы, Раса, ведь держите под контролем всю страну, не так ли?
     -- Я считал, что так, -- ответил Золрааг. -- Но очевидно, что нет. Кто?
Мы не знаем. Англичане, которые мстят нам за то, что мы сделали в Австралии?
Мы не верили  -- не верим, что у них  есть оружие такого  вида. Они не могли
занять его у американцев?
     Вопрос прозвучал очень серьезно. Мойше поспешил ответить:
     -- Не представляю себе, благородный господин.
     -- Не представляете? -- спросил Золрааг. --  Вы ведь вели радиопередачи
для англичан. Мы должны расследовать это.
     По спине Мойше прошел холодок. Ящер продолжил:
     -- Может быть, это немцы, которые воюют с нами, где только могут? Мы не
знаем --  но  когда узнаем,  кто из Больших Уродов сделал  это, они заплатят
большую цену.
     Золрааг сказал и еще что-то, но тут Мойше сообразил:
     -- Австралия, благородный господин? Что произошло в Австралии?
     -- Мы разрушили там два  города,  чтобы обеспечить  наши завоевательные
действия, --  ответил с  холодным  безразличием  бывший  правитель провинции
Польша, затем вернулся к прежнему вопросу. -- Каким образом? Мы не знаем. Мы
не  засекли  ни  самолетов,  ни  ракет, ни судов,  движущихся по воде. Мы не
верим, что бомбу можно было тайно доставить по земле, -- мы обнаружили бы ее
при досмотре грузов.
     -- Ни по воде, ни по воздуху, ни  по суше? -- сказал Мойше. -- Остается
немногое. Может быть, кто-то прорыл туннель под Александрией?
     Золрааг возмутился:
     -- У вас, тосевитов, нет  технологии, чтобы выполнить такое! -- Тут ему
показалось, что Русецкий  шутит,  хотя и намеком. -- Ничего в этом забавного
нет, рабби Мойше, -- сказал он и добавил усиливающее покашливание.
     Никто  не обращался к Мойше "рабби" после того, как он покинул Варшаву.
Тогда он  думал, что ящеры явились  в ответ на его молитвы,  чтобы заставить
нацистов прекратить уничтожение евреев в гетто. Люди питали надежду на это.
     Теперь  он  увидел, что  ящеры, хотя и  не  питают особой  ненависти  к
евреям,  более   опасны   для  всего  остального   мира,  чем  нацисты.  Два
австралийских  города  были  разрушены  без  видимых причин.  И, несмотря на
знойный воздух в машине, он задрожал.
     * * *
     Генрих Ягер заглянул в моторный отсек "пантеры".
     --  Опять  прокладка  топливного  насоса?  --  проворчал  он.  --  Боже
милостивый, когда же они научатся их делать как следует?
     Гюнтер Грилльпарцер  показал  номер партии, нанесенный белой краской на
черной резиновой прокладке.
     -- Вот эта старая, сэр, -- сказал он, --  сделана,  вероятно, в  первые
два месяца после того, как началось их производство.
     Это не слишком утешило Ягера.
     -- Нам  чертовски повезло, что мотор не вспыхнул, когда  она порвалась.
Того, кто прислал ее нам, надо бы отхлестать.
     -- Ага, дать  тупому  ублюдку  лапши и  поставить  на его место кого-то
другого,  -- сказал Грилльпарцер, используя эсэсовский сленг для обозначения
пули в затылок.
     Возможно,  он перенял выражение у Отто Скорцени. Возможно, это не  было
шуткой. Ягер  знал, как обстоят  дела  на германских заводах. Когда  столько
немцев  находилось  на фронте,  для  работы на  производстве  использовались
евреи,  русские, французы  и другие рабочие-рабы,  достойные  только  одного
наказания за малейшую ошибку.
     -- На замену идет новая? -- спросил Ягер.
     Грилльпарцер посмотрел на номер партии.
     -- Да, сэр, --  ответил он. -- Мы прилепим ее сюда, и неприятностей не,
будет -- до следующего раза.
     На  этой оптимистической  ноте  он  схватил отвертку  и  набросился  на
топливный насос.
     Вдали  со скрежетом  пронеслась стая ракет, в  сторону  позиций ящеров.
Ягер  поморщился от  жуткого шума.  Ему довелось быть слушателем сталинского
органного  концерта: Красная Армия обрабатывала вермахт  "Катюшами", еще  до
нашествия  ящеров.  Когда требуется спешно растерзать участок  земли, лучший
способ для этого -- ракеты.
     Отто Скорцени они вовсе не беспокоили.
     --  Кому-то достанется ад,  -- весело сказал он. Затем,  понизив  голос
так, чтобы  его  слышал  только Ягер, он  продолжил: -- Почти такой, как  мы
устроили в Александрии!
     -- А-а, значит, это были мы, так ведь? -- сказал Ягер так же тихо, -- а
по радио взрыв приписали не рейху.
     --  Чертово радио и не собирается  объявлять,  что  это сделал рейх, --
ответил эсэсовец.  --  Если  мы возьмем  это  на себя,  какой-то  наш  город
исчезнет с  карты. Кельн,  а может  быть, Франкфурт  или  Вена. Они  в любом
случае  могут исчезнуть, но мы  не  собираемся  хвастаться  и  провоцировать
ящеров, если можем помалкивать и таинственно улыбаться. Ты меня понимаешь?
     Возможно, он хотел изобразить  при этом  таинственную  улыбку,  но  она
получилась пошлой.
     Ягер спросил:
     -- Ты знаешь, как мы это сделали? Для меня это тайна.
     -- Вообще-то я знаю, но говорить не полагается, -- сказал Скорцени.
     Ягер поднял с земли ветку и замахнулся. Скорцени хмыкнул.
     -- Дерьмо,  я никогда не соблюдал правила. Ты  знаешь,  что такую бомбу
невозможно приспособить к самолету или ракете, так ведь?
     -- О,  да, -- согласился Ягер.  -- Помнится, я был втянут в этот проект
глубже,  чем мне хотелось  бы. Ты -- безумный  ублюдок,  и это  была  и твоя
ошибка тоже. Если бы я не участвовал в том рейде, когда ты стянул взрывчатый
металл у ящеров...
     -- То  стал бы куклой в руках Советов и, вероятно,  сейчас  был бы  уже
мертв,  -- прервал  его Скорцени.  -- Если бы тебя не сцапали  ящеры, то это
сделали бы большевики. Но на этот раз мы все сделали по-другому. Мы не стали
устанавливать ее на грузовом  судне,  как сделали, когда рванули Рим. Трудно
одурачить ящеров дважды одним и тем же способом.
     Ягер шагал, раздумывая.  Он  поскреб подбородок.  Надо  бы побриться. У
него  имелась  острая  бритва, но  скрести ею лицо без  мыла было  настоящей
пыткой. Наконец он сказал:
     -- Мы не могли  доставить ее по  суше.  Остается...  даже не  могу себе
представить.
     -- Вот и ящеры тоже! -- Скорцени злобно улыбнулся.  --  Они рвали бы на
себе волосы,  если бы имели их. Но я знаю кое-что, чего они не знают. -- Эти
слова он почти пропел, как мальчишка, насмехающийся  над своими сверстниками
во дворе школы. Он ткнул пальцем в грудь Ягеру. -- Я знаю кое-что, чего и ты
не знаешь.
     -- Все в порядке, --  сказал Ягер. -- Если не скажешь, дам тебе сапогом
в зад. Как же мы сожгли Александрийскую библиотеку?
     Намек  на классику  прошел для  Скорцени  незамеченным,  но на  главный
вопрос он ответил:
     -- Я знаю,  что у нас  есть новый тип  подводной лодки, вот что я знаю.
Будь я проклят, если знаю как, но она может проплыть в погруженном состоянии
каждый сантиметр из целых четырехсот пятидесяти километров.
     -- Боже правый! -- воскликнул Ягер с неподдельным изумлением.  --  Если
бы не нашествие ящеров, мы вымели бы  всю  Атлантику с такими лодками. -- Он
снова  почесал подбородок,  мысленно представив себе  карту восточной  части
Средиземного моря. -- Ее, должно быть, привели отсюда -- с Крита?
     На лице Скорцени мелькнула забавная смесь уважения и разочарования.
     -- А  ты ведь неглупый  парень, а? Да,  от  Крита до Александрии  можно
проплыть под водой -- если знаешь, что назад не вернешься.
     -- M-м, вот как... -- Ягеру потребовалось подумать еще. -- Всей команде
нельзя сказать -- могла взбунтоваться. Но можно  найти человека, на которого
можно положиться.  И тогда он нажмет кнопку, или щелкнет  выключателем,  или
сделает что-то еще, что требуется для взрыва.
     И он  снял свою черную  форменную  фуражку  в знак уважения к  смелости
этого человека.
     --  Должно быть, все сделали как  надо, -- согласился Скорцени. -- Одна
только тонкость -- он так и не узнал, что его погубило.
     Ягер вспомнил об  огненном шаре, который он видел к востоку от Бреслау,
том  самом,  который  остановил наступление  ящеров  на город. Он  попытался
представить себя в середине этого огненного шара.
     --  Ты прав,  --  сказал  он.  -- Это  все равно, что швырнуть человека
внутрь Солнца.
     -- Наверняка так и было, -- сказал эсэсовец.
     Он  шел рядом с Ягером,  бессмысленно  насвистывая  сквозь  зубы. Через
несколько шагов он спросил -- самым будничным тоном:
     --  Как  там  твой еврейский приятель  из Лодзи,  сообщает  что-нибудь?
Радуются они тому, что получили от меня?
     -- Ни слова  от них  я  не  слышал, --  правдиво ответил  Ягер. -- Я не
удивлюсь, если после  товара,  который ты  попробовал им  сбыть,  они вообще
перестанут доверять  немцам.  -- Он подумал, что  выбрал для  газовой  бомбы
прекрасный эвфемизм. Надо будет использовать его и в  будущем. -- Они до сих
пор не позволяют ящерам использовать Лодзь в качестве опорного пункта против
нас, несмотря ни на что.
     --  Как  сентиментально,  --  сказал Скорцени  с  тонкой  сардонической
усмешкой.  Он ткнул Ягера в спину так, что тот  едва не  ударился  головой в
ствол березы. -- Но очень скоро это потеряет всякое значение.
     -- Потеряет?  --  По  спине  Ягера побежали  мурашки.  Значит, Скорцени
что-то слышал. -- Они собираются приказать нам захватить  город?  Не уверен,
что мы сможем сделать  это. Даже если  удастся, в  уличных боях наша техника
станет мишенью.
     Скорцени  расхохотался,  он  хохотал  громко и долго.  С березы донесся
негодующий крик белки.
     -- Нет, они не собираются совать ваш стержень в колбасную машину, Ягер,
--  сказал он.  --  Как я  это понимаю. Если  мы смогли  преподнести подарок
ящерам в Александрии, сможем осчастливить и евреев в Лодзи.
     Ягер был лютеранином. Он  пожалел,  что не католик.  Ему очень хотелось
перекреститься. Ошибиться в том, на что намекал Скорцени, было невозможно.
     --  Как  вы  доставите  ее  в  Лодзь?  --  спросил  он  с  неподдельным
удивлением. -- Евреи  больше  никогда  не  доверятся  вам -- нам всем. Могут
предупредить и поляков. Боже, если только они узнают, что будет в этой вашей
бомбе, они могут предупредить и ящеров.
     -- К черту  ящеров. К черту поляков.  К черту и евреев тоже,  -- сказал
Скорцени.  -- На этот  раз я  не  воспользуюсь ничьей  помощью.  Когда  груз
прибудет сюда, я доставлю его лично.
     * * *
     --  Вы должны  работать,  --  сказал Давид Нуссбойм на  языке ящеров  и
добавил усиливающее покашливание. -- Если вы не будете работать,  они уморят
вас голодом или просто убьют.
     И, как бы подчеркивая его  слова, Барак-3  окружили люди  с автоматами.
Представитель ящеров, самец по имени Уссмак, ответил:
     -- И что же? При том, как нас кормят, работа невозможно трудна. В любом
случае мы умрем от голода. Если нас убьют быстро, все кончится сразу же. Наш
дух присоединится к духам ушедших Императоров, и мы будем покоиться  в мире.
-- Он опустил глаза.
     То же проделали и остальные ящеры, присутствовавшие при разговоре.
     Нуссбойм видел, как ящеры  в Лодзи вели себя аналогично, говоря о своем
суверене.  Они  верили  в  дух  ушедших  Императоров  так же  страстно,  как
ультраортодоксальные  евреи  верят  в  Бога  или  истинные коммунисты  --  в
диктатуру  пролетариата.  Они  были  правы  и  в  отношении  пайка,  который
получали. Не это беспокоило Нуссбойма. Если он  не заставит ящеров работать,
его  снова отправят  изготавливать деревянные детали, от чего  он избавился,
когда  прибыли  ящеры.  Паек,  который получали лесорубы-люди,  тоже  вел  к
голодной смерти.
     --  Что  могут  сделать администраторы лагеря,  чтобы  вы вернулись  на
работу? -- спросил он Уссмака.
     Он  был готов  давать самые невероятные обещания. Согласятся  ли с ними
люди  из НКВД, управлявшие  лагерем,  это другой вопрос. Но как только ящеры
втянутся в работу, они уже не остановятся.
     Почти все ящеры были  наивны и доверчивы по человеческим меркам. Уссмак
доказал, что он к таким не относится.
     -- Они могут уйти. Они  могут  умереть, -- ответил Уссмак,  оставив рот
открытым в определенно сардонической улыбке.
     --  Бригада Фссеффела  работает,  как приказано,  --  сказал  Нуссбойм,
пробуя  другой  вариант  уговаривания,  --  они   выполняют  нормы  по  всем
профессиям.
     Он не знал,  так ли это  на самом  деле,  но Уссмак не  мог  проверить:
контакты  между  его  бараком  и  тем,  который  возглавлял  Фссеффел,  были
прекращены, как только самцы начали забастовку.
     -- Из-за того,  что Фссеффел --  дурак, не думайте, что  и я  такой, --
ответил  Уссмак. -- Мы не будем работать  до смерти, мы  не будем умирать от
голода.  Пока  мы  не  поверим, что  мы не будем слишком  много работать или
недоедать, мы ничего делать не будем.
     Нуссбойм глянул наружу, на охранников НКВД.
     --  Они  могут  прийти  сюда,  вытащить  нескольких  из  вас  наружу  и
расстрелять, -- предостерег он.
     -- Да, они могут, -- согласился  Уссмак. -- Но  от самцов, которых  они
расстреляют, работы они не получат.
     И он снова рассмеялся.
     -- Я передам ваши слова коменданту; -- сказал Нуссбойм.
     Он хотел предостеречь их, но не думал, что они произведут на него такое
впечатление.  Ящеры, как ему казалось,  чувствовали большую горечь от своего
положения, чем любой из самцов Расы, которых Нуссбойм встречал в Польше. Там
он был почти человеческим существом. В Польше, конечно, пленные были у Расы.
Пленных самцов там не было.
     Уссмак уклонился от ответа, и Нуссбойм вышел из барака.
     -- Удалось? -- спросил по-русски кто-то из охранников.
     Он  покачал  головой.  Ему  не  понравилось   мрачное  выражение   лица
охранника.  Ему  не  нравилось  также  возвращаться  к  использованию  смеси
польского,  русского  и  идиш  для  общения  с  товарищами-людьми. Временами
добиться понимания на языке ящеров было легче.
     Охранниками,  которые  окружили  барак,  командовал  унылый капитан  по
фамилии Марченко.
     --  Товарищ капитан, мне нужно поговорить с  полковником  Скрябиным, --
сказал Нуссбойм.
     -- Может, тебе и нужно. --  У Марченко был особый акцент -- украинский,
как думал Нуссбойм, из-за этого  его было труднее понимать,  чем большинство
русских. -- Но нужно ли ему говорить с тобой?
     У него это считалось остротой.
     Через мгновение, оставаясь таким же мрачным, он кивнул.
     -- Ладно, иди обратно в старый лагерь.
     Административные службы лагеря помещались в зданиях, лучше  построенных
и  отапливаемых и  не  таких переполненных, как  бараки зэков, хотя половина
работавших здесь были зэками -- клерки, посыльные и  тому подобное. Это была
гораздо более легкая работа, чем  рубить сосны и березы. Заключенные глазели
на   Нуссбойма,   бросая  взгляды   наполовину   заговорщицкие,   наполовину
подозрительные. Вообще говоря, он был одним из них,  но в то же время точный
статус  его  оставался неясным  и мог  оказаться  достаточно высоким,  чтобы
вызвать их  возмущение.  Быстрота, с которой он получил  доступ к  Скрябину,
вызвала разговоры в канцелярии.
     -- Какие новости, Нуссбойм? -- спросил полковник НКВД.
     Нуссбойм  был  не  такой  большой фигурой, чтобы этот  живой коротышка,
полковник Скрябин, обращался к нему по имени-отчеству.
     С  другой  стороны, Скрябин  понимал  по-польски,  и это означало,  что
Нуссбойму не придется изъясняться с ним на уродливом местном жаргоне.
     -- Товарищ  полковник, ящеры  продолжают  упорствовать,  --  сказал  он
по-польски.  Поскольку Скрябин назвал его по фамилии, то и он не мог сказать
полковнику: "Глеб Николаевич".  -- Могу я  высказать свое мнение, почему так
обстоит дело?
     -- Валяй, -- сказал Скрябин.
     Нуссбойм не знал, насколько умен полковник. Проницателен -- это да, вне
всякого  сомнения.  Но  в какой  степени настоящая интеллигентность является
основой для живости ума -- это вопрос другой. Теперь он откинулся на  спинку
своего кресла, сцепил  пальцы рук и изобразил  перед Нуссбоймом внимание  --
или его видимость.
     -- Их причины, я думаю, исключительно религиозные  и иррациональные, --
сказал Нуссбойм, -- и поэтому они относятся к ним глубоко  и искренне. -- Он
рассказал  о почитании Императоров, охватывающем  всю Расу, закончив так: --
Они  могут пожелать  принести себя в жертву, чтобы  присоединиться к ушедшим
Императорам.
     Скрябин закрыл глаза на некоторое время. Нуссбойм подумал, слушал ли он
его вообще  и не захрапит ли  он  в  следующий  момент. Затем Скрябин вдруг,
рассмеялся, поразив его.
     -- Ошибаешься, -- сказал он. -- Мы сможем заставить их работать, причем
с легкостью.
     -- Извините, товарищ полковник, но я не понимаю как.
     Нуссбойм  не любил  проявлять свою некомпетентность.  НКВД  вполне  мог
предположить, что если он не знает чего-то одного, то может не знать слишком
многого, и  в дальнейшем лучше  обойтись без  его услуг.  Он знал, что такое
бывало.
     Но полковник Скрябин казался удивленным, а не рассерженным.
     -- Ты,  вероятно, слишком наивный.  Возможно,  ты  просто  невежествен.
Любой увидит твою слепоту. Вот что ты скажешь этому Уссмаку, который думает,
что  мы  не  сможем  убедить его делать  то, что требуют рабочие и крестьяне
Советского Союза...
     Он дал подробные инструкции, затем спросил:
     -- Теперь ты понял?
     -- Да, -- сказал Нуссбойм с уважением, невольным, но  реальным. Скрябин
был очень проницательным или действительно умным.
     -- Теперь немедленно отправляйся туда и покажи  этому  ящеру, что он не
может  противопоставить свою волю исторической диалектике, ведущей Советский
Союз к победе.
     -- Я  иду,  товарищ полковник,  -- сказал  Нуссбойм. У  него было  свое
мнение  об  исторической  диалектике, но полковник Скрябин его не спрашивал.
Если повезет, и не спросит.
     Капитан Марченко сердито посмотрел на вернувшегося  Нуссбойма. Его  это
не расстроило: Марченко  смотрел на него сердито  всегда. Нуссбойм  вошел  в
барак, наполненный бастующими ящерами.
     -- Если вы не приступите к работе, некоторые  из вас будут расстреляны,
-- предупредил он, -- полковник Скрябин суров и решителен.
     --  Мы  не  боимся, --  сказал  Уссмак.  -- Если  вы убьете  нас,  духи
Императоров прошлого будут охранять нас.
     -- В самом деле? -- спросил Давид Нуссбойм. -- Полковник Скрябин сказал
мне, что  многие  из вас -- мятежники,  которые убили собственных  офицеров.
Даже  те,  кто  в этом  не участвовал,  наверняка  передавали  секреты  Расы
Советскому Союзу. Почему Императоры захотят иметь дело с вашим духом?
     Жуткая тишина воцарилась в мятежном бараке. Затем ящеры тихими голосами
заговорили между  собой, большей частью слишком  быстро, чтобы Нуссбойм смог
понять. Но общий смысл он уловил: что-то такое, о чем каждый ящер мог думать
про  себя, но  никогда не осмеливался обсуждать это вслух. Он отдал Скрябину
должное: тот прекрасно понял, как работает разум чужаков.
     Наконец Уссмак сказал:
     -- Вы, Большие Уроды, идете  прямо к убивающему выстрелу, не так  ли? Я
не покинул Империю, в том числе и духом, но  Императоры могут покинуть меня.
Это  верно.  Смею  ли  я  использовать  шанс  выяснить  это?  Смеем   ли  мы
использоват