росилась на
баранину с ножом и вилкой.
     Ее  голубые глаза загорелись, когда  она проглотила большой  кусок. Она
тоже  изменилась  после побега,  но не ушла в  себя, как  Пенни.  Теперь она
носила ту  же форму цвета  хаки, что и  Ауэрбах, только вместо  капитанского
значка на ней был один шеврон. Она стала неплохим солдатом, научилась ездить
верхом, стрелять, не слишком много болтала, и остальные кавалеристы отдавали
ей  должное тем -- и это было истинным комплиментом, -- что по большей части
относились к ней, как к мальчику.
     Она вонзила зубы в мясо, нахмурилась и  переложила  вилку в левую руку,
чтобы воспользоваться ножом.
     -- Как поживает палец? -- спросил Ауэрбах.
     Рэйчел посмотрела на свою руку.
     -- По-прежнему отсутствует,  -- доложила она и протянула руку так,  что
он  мог рассмотреть  промежуток между  средним  пальцем и  мизинцем. -- Этот
сукин сын сделал мне так больно, что я обезумела. Но думаю, что могло быть и
похуже, по-настоящему я не пострадала.
     Немногие люди, которых  знал Ауэрбах, могли бы  говорить о ранении  так
безразлично. Если бы Рэйчел родилась парнем, то была бы лучше большинства из
них.
     Ауэрбах сказал:
     --  Предположительно этот Ларссен перебегал  к ящерам  с материалом,  о
котором они вроде бы не знают. К тому же он убил двух человек. Когда  мы его
схватили,  то, что он нес, оказалось при  нем. Жаль только, что и мы понесли
потери, когда охотились за ним.
     -- Интересно, что такое он знал? -- задумалась Рэйчел Хайнс.
     Ауэрбах пожал плечами. Его солдаты неоднократно задавали тот же вопрос,
когда получили  приказ из Денвера  поймать Ларссена. Он не знал ответа и мог
делать только  очень приблизительные  предположения, которыми  не  делился с
подчиненными. Некоторое  время  назад  он возглавлял  кавалерийский  эскорт,
который  доставил  в Денвер Лесли  Гровса,  и Гровс  перевозил груз -- он не
говорил, что именно, -- с которым обращался бережней, чем со святым Граалем.
Если  это не  имело отношения к атомным бомбам, которые пару раз сбросили на
ящеров, Ауэрбах был бы очень удивлен.
     Пенни Саммерс сказала:
     -- Я потратила много времени в молитвах, чтобы все вернулись  с задания
целыми. Я делаю это каждый раз.
     -- Это  не  самое  худшее  из  дел, --  сказал Ауэрбах, --  но выходить
наружу, чтобы готовить  еду, ухаживать за ранеными или  делать еще что-то по
вашему желанию, тоже не вредно.
     С тех  пор, как  Пенни  попала в  Ламар, она  проводила  большую  часть
времени  в  маленькой меблированной  комнатке  перенаселенного  жилого дома,
размышляя и перечитывая Библию. Вытащить ее на ужин с бараниной  было своего
рода достижением.
     По крайней мере,  так он думал, пока  она не отодвинула  тарелку  и  не
сказала:
     -- Я не  люблю баранину. У  нее странный  вкус,  и она очень  жирная. В
Лакине мы ее почти не ели.
     --  Вам  надо поесть,  -- сказал ей Ауэрбах,  зная, что это  прозвучало
по-матерински. -- Просто необходимо.
     И правда: Пенни была тонкой, как прутик.
     --  Эй, это все-таки  еда,  -- сказала  Рэйчел  Хайнс. --  Я  теперь не
возражаю   даже  против  свеклы.   Я  просто  ем  все  подряд,  я  перестала
беспокоиться о диете после того, как надела форму.
     Форма  сидела  на   ней   так,  что  армейские  бюрократы,  которые  ее
разработали, могли бы только удивляться. И она вовсе не была полной. Если бы
она не относилась ко всем окружающим совершенно одинаково, то половина людей
в отряде передралась бы за  нее.  Были моменты, когда сам Ауэрбах  боролся с
соблазном. Но даже если бы она  и проявила  к  нему интерес,  это создало бы
массу проблем.
     Он снова взглянул на Пенни. За нее он тоже считал себя ответственным. А
переживал за нее даже больше. С Рэйчел -- что вы видите,  то и  есть,  он не
мог  себе представить, чтобы она что-то скрывала. Что касается Пенни, у него
возникло  ощущение, что под ее теперешним несчастьем  скрыто нечто иное.  Он
пожал плечами. Возможно, опять разыгралось воображение. И не в первый раз.
     К его  удивлению,  она  снова взяла тарелку и начала  есть, без  особой
охоты, но с такой настойчивостью, будто заправляла автомобиль. Он промолчал,
чтобы ничего не испортить.
     Рэйчел Хайнс  встряхнула головой. Она уложила волосы в короткий  пучок,
чтобы он лучше помещался под каской.
     -- Сбежать, чтобы передать наши секреты ящерам!  Я  не могу представить
этого, но это факт. И множество людей в  Лакине неплохо относились к ящерам,
как будто они были новыми членами совета графства или что-то в этом роде.
     -- Это правда!
     Лицо  Пенни  Саммерс  перекосило  выражение  свирепости  и  жестокости,
Ауэрбах не видел такого со времени прибытия в Ламар.
     -- Джо Бентли из универсального магазина, так вот он подлизывался к ним
из-за  своих товаров, и  когда  Эдна Уилер  как-то  обозвала  их  тварями  с
вытаращенными глазами, которых только на ярмарке уродов показывать, разве он
не побежал к  ним -- так быстро, как только  несли ноги? А на следующий день
их с мужем и двумя детьми вышвырнули из дома.
     -- Это так, -- кивнула Рэйчел. -- В самом деле так. А Мел Сикскиллер, я
полагаю, не выдержал, что люди  все время обзывают его полукровкой,  и  стал
рассказывать ящерам всякие сказки, и они поверили ему. А у многих потом были
неприятности. Да,  некоторые  обращались  с  ним  плохо,  но вы бы  не стали
подлизываться к ящерам из-за личной обиды.
     -- А мисс  Проктор,  учительница домашней экономики в школе? -- сказала
Пенни.  --  Как она называла ящеров? "Волна будущего",  вот так,  словно  мы
ничего не должны  делать против них -- не важно, каким образом. И потом  она
ходила и проверяла, чтобы мы чего-нибудь не натворили.
     -- Да, она проверяла, -- сказала Рэйчел. -- И...
     Они   разговаривали   еще   пять    или   десять    минут,    вспоминая
коллаборационистов маленького родного городка.
     Ауэрбах сидел молча, допивая пиво и доедая свою порцию (он  не возражал
против баранины,  но  мог  долгое время обходиться  без  свеклы),  и слушал,
слушал. Он никогда не видел Пенни Саммерс такой оживленной, ее тарелка давно
опустела -- похоже, она не замечала,  что  делает. Жалобы  на старых соседей
взбодрили ее кровь, как ничто другое.
     Мускулистая официантка подошла к ним.
     -- Хотите еще пива или просто хотите посидеть, занимая место?
     -- Благодарю, мне еще одну, -- сказал Ауэрбах.
     К  его  удивлению,  Пенни  кивнула даже  раньше, чем Рэйчел. Официантка
удалилась, затем вернулась с новыми кружками.
     -- Благодарю, Ирма, -- сказал Ауэрбах.
     Она  посмотрела на него так, будто впервые услышала слова благодарности
за хорошую работу.
     -- У вас были рейды на Лакин с того времени, как вы нас вывезли оттуда,
капитан? -- спросила Рэйчел.
     -- Да, конечно, -- ответил Ауэрбах. -- Разве вы не участвовали? Нет, не
участвовали, я вспомнил. Мы всыпали им тогда -- очистили город. Я думал, что
мы   сможем  удержать  его,  но   потом   они  бросили   против   нас  много
бронетехники... -- Он развел руками. -- Что тут можно было сделать?
     -- Она не это имела в виду, -- сказала Пенни. -- Я знаю, что именно она
имела в виду.
     Ауэрбах уставился на нее. Она действительно ожила.
     --  И что  же она  имела в виду? -- спросил  он  в  надежде  поддержать
разговор и, более того, увлечь ее в мир за пределами четырех стен, в которых
она закрылась.
     Это сработало: глаза Пенни вспыхнули.
     -- Она хочет спросить: вы свели счеты с Квислингами? -- спросила она.
     Рэйчел Хайнс кивнула, показывая, что ее подруга права.
     -- Нет, мы этого не  сделали, -- сказал Ауэрбах. -- Мы не знали, с  кем
надо  расправиться,   и   были  слишком  заняты   ящерами,  чтобы  рисковать
недовольством местных жителей, если по ошибке накажем не тех, кого надо.
     -- Мы в ближайшее время не вернемся в Лакин? -- спросила Рэйчел.
     --  Насколько  я  знаю,  нет,  --  сказал   Ауэрбах.  --  У  полковника
Норденскольда могут быть и другие идеи, но он мне об этом не говорил. И если
он получит приказ откуда-то сверху...
     Он  снова развел  руками.  Командные связи  на уровне  выше полка  были
нарушены.   Местные  командиры  имели  куда  больше  самостоятельности,  чем
кто-либо мог представить себе до того, как  ящеры разнесли большинство путей
сообщения.
     -- Полковнику  надо  поговорить  с партизанами,  --  сказала Рэйчел. --
Раньше или позже, но эти ублюдки должны получить то, что им причитается.
     Она говорила ровным тоном,  как любой кавалерист: Ауэрбах и не подумал,
что  для женщины это брань, пока  не  повторил предложение  мысленно. Что ж,
Рэйчел все-таки кавалерист, так что все в порядке.
     -- Это надо сделать обязательно, -- сказала  Пенни  Саммерс,  энергично
кивая. -- Обязательно.
     -- Звучит довольно забавно --  про  американских партизан,  --  сказала
Рэйчел. --  Я  имею  в виду,  мы  ведь  видели  в кинохронике,  как  русские
прятались в лесах  до  прихода ящеров, но чтобы  что-то  подобное возникло у
нас...
     -- Для  вас  это, может быть,  и  странно,  но вы ведь из  Канзаса,  --
ответил Ауэрбах. -- А я пробирался сюда из Техаса,  а лейтенант Магрудер  --
из Виргинии. Для вас  американские  партизаны --  это что-то древнее, времен
Гражданской войны. -- Он коснулся своего рукава. -- Хорошо, что эта форма не
такая голубая, как должна быть.
     Рэйчел пожала плечами.
     --  Для  меня то, что  относится к Гражданской войне, просто история из
книг, только и всего.
     -- Но не для южан, -- сказал Ауэрбах. --  Мосби  и Форрест  для нас  --
живые люди даже теперь.
     -- Я не знаю, кто они, но верю вашим словам, -- сказала  Пенни. -- Дело
в  том,  что  если  мы можем что-то  сделать,  мы обязаны.  Может  полковник
Норденскольд связаться с партизанами?
     -- О да, -- сказал Ауэрбах, -- и вы знаете, как?
     Он  подождал, пока  она покачает  головой, затем прижал  палец к носу и
улыбнулся.
     --  Почтовые  голуби,  вот  как.  Вовсе  не  радио,  которое  могли  бы
перехватить ящеры, о голубях они и понятия не имеют.
     Он  знал,  что  говорит  лишнее,  но  надежда  увидеть   Пенни  Саммерс
оживленной и деятельной заставила его сказать чуть больше, чем следовало.
     Она спрыгнула со стула.
     -- Пойдемте и поговорим с полковником прямо сейчас.
     Все было так, словно где-то внутри у нее щелкнул выключатель и все, что
было обесточено в течение последних месяцев, сразу вернулось к жизни. На это
стоило  посмотреть.  "Женщина-дьявол!  --   подумал  Ауэрбах,  а  еще  через
мгновение: -- И к тому же штатская".
     Штаб-квартира  полковника  Мортона Норденскольда  размещалась в здании,
которое все  до  сих пор называли  "Первый Национальный Банк Ламара". Еще  в
20-х  годах  здесь  произошло внушительное  ограбление:  жители  Ламара  еще
вспоминали о нем. Правда, коренных жителей Ламара осталось немного --  город
наполняли солдаты и беженцы.
     Перед  банком не было  часовых.  Довольно  далеко от этого места стояла
пара  манекенов  из  портновской  мастерской Фельдмана,  одетых в  армейскую
форму, от касок  до  ботинок, --  они  охраняли  дом-приманку.  Командование
надеялось, что бомбардировщики ящеров  нанесут удар  по  этому  дому  вместо
настоящего штаба. Пока что налетов не было.
     Внутри здания,  где  разведка  не могла  их обнаружить,  двое настоящих
часовых вытянулись  по  стойке смирно, когда Ауэрбах  вошел в дверь вместе с
Рэйчел и Пенни.
     -- Да, сэр, вы можете видеть полковника немедленно, -- ответил один  из
них на его вопрос.
     -- Благодарю, -- сказал Ауэрбах и направился в кабинет Норденскольда.
     Позади него один из часовых повернулся  к другому и сказал, не  слишком
понижая голос:
     -- Посмотри-ка на  этого удачливого сукина сына, разгуливает с парочкой
лучших баб в городе.
     Ауэрбах хотел было вернуться и отчитать его, затем решил: звучит не так
уж плохо -- и направился в кабинет полковника.
     * * *
     Тосевитский  детеныш  издавал   визжащие  звуки,   которые  раздражающе
действовали   на  слуховые  диафрагмы  Томалсса.  Детеныш  тянулся  к  ручке
невысокого ящика, с третьей попытки  ухватился  за  нее  и  попытался встать
прямо. Сил у него оказалось недостаточно, и он снова шлепнулся на спину.
     Томалсс с любопытством смотрел, ожидая, что будет  дальше. Иногда после
такой неудачи детеныш вопил, что раздражало даже больше, чем визг. Иногда он
находил падение забавным и издавал надоедливые звуки смеха.
     На этот раз, к удивлению Томалсса, он не издавал ни того ни другого. Он
просто  тянулся и старался сделать это снова, целеустремленно  и упорно, как
никогда раньше. Затем детеныш снова упал,  ударившись подбородком о пол.  На
этот раз он начал выть, оповещая криком мир, что ему больно.
     Его  крики раздражали  всех  самцов,  работавших неподалеку в  звездном
корабле,  кружившемся  на орбите Тосев-3. Это было плохо. Ученый боролся  за
то, чтобы оставить  детеныша и  по-прежнему изучать  его, вместо того  чтобы
возвращать  самке, из тела которой  он появился.  Ему нужны были  союзники в
этой борьбе.
     -- Замолчи, плохое существо! -- зашипел он на маленького тосевита.
     Детеныш, конечно,  не  обратил  на это  никакого  внимания и  продолжат
сотрясать воздух жутким воем. Томалсс знал, что надо делать: он наклонился и
осторожно,  чтобы  не проткнуть тонкую кожу без чешуи своими когтями, поднял
его за туловище.
     Через некоторое время тревожный шум затих. Детенышу нравился физический
контакт. Молодняк Расы, вылупившись из яйца,  убегал от всего,  что крупнее,
инстинктивно понимая, что их  могут  поймать и съесть.  В самом начале своей
жизни Большие Уроды были такими  же не  способными к движению, как некоторые
из существ, живущих  в известковых  раковинах в небольших  морях на  Родине.
Когда детеныши попадали  в  неприятности, самки,  извергнувшие  их  из  себя
(удивительный  и  ужасный  процесс),  должны  были  спасать  и защищать  их.
Поскольку такой самки не имелось, ее работа досталась Томалссу.
     Щека  детеныша потерлась  о  его  грудь.  Это  всегда  вызывало  у него
сосательный рефлекс. Детеныш  повернул  голову и прижал мягкий сырой  рот  к
коже ящера. В отличие от тосевитской самки  Томалсс  не  выделял питательной
жидкости. Понемногу детеныш стал понимать это.
     --  Неплохое существо,  --  проговорил  Томалсс и  издал  одобрительное
покашливание.
     Слюна  маленького   тосевита   разрушительно   действовала  на  краску,
покрывающую его тело.  Он  повернул  вниз  один  глаз, чтобы осмотреть себя.
Конечно, чтобы  прилично выглядеть,  ему  следует удалить это  пятно.  Он не
собирался демонстрировать экспериментально, что краска для  тела не токсична
для Больших Уродов, но так получилось.
     Он  повернул  вниз  второй  глаз и  стал  рассматривать детеныша обоими
глазами. Детеныш в свою очередь смотрел на него. Его глаза  были маленькими,
плоскими и  темными. Самец задумался, что  же  происходит в мозгу маленького
тосевита. Детеныш  никогда  не видел ни себя, ни кого-либо из  своего  рода.
Может быть,  он  думает,  что они  выглядят  так же,  как ящеры?  Это узнать
невозможно, пока не разовьются его способности к речи. Но и  его ощущения  к
этому времени тоже изменятся.
     Он  стал рассматривать абсурдно подвижный  рот, углы которого поднялись
кверху. Среди  тосевитов это  было  выражение  дружеских чувств,  значит, он
добился успеха в том,  чтобы заставить детеныша забыть о  его боли. Затем он
заметил,  что ткань, которую он обернул вокруг его середины, стала мокрой. У
тосевитов не было контроля над функциями  тела. Из расспросов следовало, что
Большие Уроды учатся  такому  контролю  целых два или  три  местных года  --
четыре или шесть по счету Томалсса. Когда он принес детеныша на стол,  чтобы
очистить и наложить новую защитную ткань, ничего хорошего он не увидел.
     -- Какое безобразие, -- сказал он, добавив сочувственное покашливание.
     Детеныш завизжал, затем  издал звук, который был похож на сочувственное
покашливание. Он имитировал звуки, которые издавал Томалсс, все чаще и чаще,
не  только сочувственные  и вопросительные покашливания, но  временами целые
слова.  Иногда  ученый думал,  что детеныш издает  эти  звуки преднамеренно.
Тосевиты делают это, часто подолгу -- в этом никакого сомнения.
     Когда детеныш стал чист, сух и доволен, он посадил его обратно  на пол.
Он бросил испачканную  ткань в воздухонепроницаемое пластиковое ведро, чтобы
предотвратить  распространение  аммиачной  вони,  затем полил  очистительной
пеной  свои  руки.  Он  находил,  что  жидкие выделения  тосевитов  особенно
отвратительны  --  представители  Расы  извергали  аккуратные  чистые  сухие
комочки.
     Детеныш  встал  на  четыре  конечности  и  снова  пополз к  ящикам. Его
передвижение на  четырех было  гораздо более уверенным, чем раньше: еще пару
дней назад он был способен только пятиться. Детеныш попытался выпрямиться --
и тут же снова упал.
     Раздался звон коммуникатора,  призывая к вниманию. Томалсс  поспешил на
зов.   Экран   засветился,   появилось    изображение   Плевела,   помощника
администратора восточного региона главной континентальной массы.
     --  Я приветствую вас,  господин,  -- сказал  Томалсс, стараясь  скрыть
нервозность.
     --  Я приветствую вас, исследователь-аналитик, -- ответил Ппевел. --  Я
полагаю,  что тосевитский  детеныш,  судьба  которого  теперь обсуждается  с
китайской стороной, известной под названием "Народно-освободительная армия",
по-прежнему здоров?
     -- Да, господин, -- сказал Томалсс.
     Он повернул один глаз от экрана, стараясь увидеть детеныша, но не смог.
Это обеспокоило его. Маленькое  существо стало гораздо более  подвижным, чем
прежде,  и  это  означало,  что  у  него  гораздо  больше  шансов  попасть в
неприятность... Из-за этого он пропустил часть слов Ппевела.
     -- Извините, господин.
     Ппевел слегка повернул глаза кверху, что означало раздражение.
     -- Я сказал, вы готовы отдать детеныша по первому требованию?
     -- Высокорожденный господин, конечно,  я готов,  но я протестую, потому
что  эта  уступка  не  только  не  нужна,  но  и разрушит  исследовательскую
программу,  необходимую  для  успешного  управления  этим  миром  после  его
завоевания и усмирения.
     Томалсс снова посмотрел по сторонам в поисках детеныша и по-прежнему не
обнаружил его.  И  испытал  чуть  ли не  облегчение.  Как он  может  вернуть
детеныша китайцам, если даже не знает, куда он делся?
     -- Определенного решения по этому вопросу пока не принято, если это вас
беспокоит, -- сказал  администратор. --  Когда оно будет принято, то быстрое
исполнение будет обязательным.
     -- При необходимости все может быть сделано быстро, -- ответил Томалсс,
надеясь,  что  облегчение  в  его голосе  не будет  заметно.  --  Я  понимаю
маниакальную настойчивость,  которую проявляют Большие Уроды,  настаивая  на
быстроте исполнения.
     -- Если  вы  понимаете  это,  то  имеете  преимущество над большинством
самцов Расы, -- сказал  Ппевел. -- Тосевиты прошли тысячелетия  технического
развития за  относительно  небольшое  количество лет.  Я  слышал бесконечные
рассуждения о  причинах:  необычная география, извращенные  и  отталкивающие
сексуальные привычки, распространенные у Больших Уродов...
     --   Последний   тезис  является   центральным  в  моих  исследованиях,
высокочтимый  господин,  --   отвечал  Томалсс.   --   Тосевиты  определенно
отличаются  в своих привычках от нас, а также от жителей Работева и Халесса.
Моя гипотеза  состоит в  том, что  постоянное сексуальное  напряжение,  если
использовать неточное определение, подобно огню, постоянно подогревающему их
и стимулирующему к изобретательности в других областях.
     --  Я  видел  и слышал столько гипотез, что не стоит их  запоминать, --
сказал  Ппевел.  --   Когда   я  найду   такую,  которая  будет  п