из патрулей ящеров.
   Хуже всего, что они тоже заметили Йенса. Ящеры немедленно отклонились  от
своего маршрута, повернув в сторону дороги. Он подумал было кинуть велосипед
и броситься куда глаза глядят... Да, вернее способа получить  вдогонку  пулю
не  придумаешь.  Уж  лучше  всем  видом  изображать  из   себя   безобидного
путешественника.
   Один из ящеров махнул ему рукой. Ларсен тоже махнул в ответ, затем слез с
велосипеда и стал ждать, когда они подойдут. Чем ближе подходили ящеры,  тем
все более нелепыми и жалкими выглядели. Такое несоответствие удивило  Йенса;
вообще-то пучеглазые чудовища не должны страдать от превратностей погоды. Во
всяком случае, в сериалах про Бака Роджерса и Флэша Гордона так оно и было.
   Из всего патруля лишь двое были  одеты  в  форменную  утепленную  одежду.
Остальные  нарядились  так,  словно  побывали  на  барахолке,  где   торгуют
краденым. На них были напялены человеческие  пальто,  шарфы,  шляпы,  зимние
шаровары и ботинки. Ящеры походили на грустных маленьких бродяг. И  несмотря
на обилие одежды, они все  равно  мерзли.  Тоже  "зимние  фрицы",  только  с
чешуйчатой шкурой.
   Пришелец, что махнул Йенсу рукой, вывел  отряд  на  проезжую  часть,  где
снега было немногим меньше, чем в окрестных полях.
   - Кто вы? - спросил он по-английски у Ларсена. Жаркий  выдыхаемый  воздух
клубами плавал вокруг него.
   - Меня зовут Пит Смит, - ответил  Йенс.  Его  уже  останавливали  патрули
ящеров, но он никогда не называл своего настоящего  имени,  опасаясь:  вдруг
пришельцы каким-то образом сумели составить список физиков-ядерщиков. И даже
вымышленные имена он никогда не называл дважды.
   - Что вы делать, Пит Ссмифф? Почему быть здесь? В устах пришельца  первый
звук придуманной Ларсеном фамилии превратился в длинный шипящий,  а  двойное
"ф" на конце напоминало акцент лондонских кокни
   -  Собираюсь  навестить  моих  родственников.  Они  живут  сразу  же   за
Монтпельером, - ответил Йенс, назвав небольшой город, расположенный, судя по
карте, к западу от Фиата.
   - Вам не холодно? - спросил ящер. - Не холодно на этот... этой вещи?
   Он явно забыл слово "велосипед".
   - Конечно холодно, - ответил Ларсен. Он чувствовал, что,  если  осмелится
сказать обратное, ящеры наверняка его застрелят. Надеясь, что  голос  звучит
достаточно недовольно, Йенс продолжал:
   - Когда надо, приходится ехать на велосипеде. Бензина для машины нет.
   Сейчас эти слова с полным основанием мог бы сказать каждый. Йенс  умолчал
о том, что его лишенная жизни машина осталась в восточном Огайо.
   Пока ящеры говорили между собой, их голоса походили на  свист  и  шипение
паровых двигателей. Потом тот, кто расспрашивал Ларсена, обратился к нему:
   - Вы идти с нами. Мы спрашивать вас об другие вещи. - Он  махнул  стволом
оружия, желая убедиться, что Йенс его понял.
   - Но я не хочу! - воскликнул Ларсен.
   Сказанное было одинаково справедливым и для воображаемого Пита  Смита,  и
для него самого. Если ящеры затеют серьезный допрос,  то  быстро  обнаружат,
насколько мало он знает о своих вымышленных родственниках, живущих к  западу
от Монтпельера. Возможно, им даже удастся установить, что у него вообще  нет
родственников в тех краях. А если ящеры это установят, они, вероятнее всего,
начнут копать намного глубже и постараются узнать, кто  он  такой  на  самом
деле и почему катит на велосипеде по восточной части Индианы.
   - Не иметь значение, что вы хотеть, - сказал ящер. - Вы идти с нами.  Или
оставаться.
   Он вскинул оружие, прицелившись Ларсену прямо в грудь.  Смысл  был  ясен:
если он останется здесь, то навсегда. Пришелец Заговорил на  своем  языке  -
наверное, переводил спутникам то, что сказал Йенсу. У них широко  раскрылись
рты. Ларсену уже доводилось видеть такой жест, причем довольно часто,  и  он
догадался, что это значит: ящеры смеялись над ним.
   - Я пойду, - сказал он, ибо другого выбора не оставалось.
   Ящеры выстроились по обе стороны от его велосипеда и повели Йенса в Фиат.
   Городишко растянулся вдоль Шоссе-18: несколько десятков домов, универмаг,
бензозаправочная станция компании "Эссо" (сейчас ее колонки были  похожи  на
снежные холмы) и  церковь.  Все  это  помещалось  по  одну  сторону  дороги.
Вероятно,  универмаг  был  главным  источником  существования  города.  Двое
ребятишек с криками носились по пустому шоссе, бросаясь снежками.  Они  даже
не  взглянули  на  проходящих  ящеров.  Успели  привыкнуть.   "Дети   быстро
приспосабливаются", - подумал Ларсен. Жаль, ему это не дано.
   В универмаге ящеры устроили свой штаб. Забор из  острой,  словно  бритва,
проволоки опоясывал здание, не позволяя никому подойти слишком близко. Перед
универмагом стояла небольшая сторожевая  будка.  Ларсен  не  позавидовал  бы
человеку, несущему там дежурство. А  торчащему  в  будке  пришельцу,  должно
быть, было намного холоднее.
   Когда ящеры открыли входную дверь универмага, в лицо Йенсу пахнуло жаром.
В считанные секунды он попал с мороза в пекло. Потовые железы, которые,  как
он думал, погрузились в спячку до следующего лета, неожиданно заработали.  В
шерстяной шапке, пальто и свитере Йенс чувствовал себя словно мясное блюдо в
закрытой кастрюле, только что перенесенной из ледника в  духовку.  -  Ax!  -
разом произнесли ящеры. Все как один они стащили с себя одежду и погрузились
в столь любимую ими жару. Они не возражали,  когда  Ларсен  сбросил  пальто,
шапку, а немного погодя и свитер. Но даже в рубашке и брюках ему  все  равно
было жарко. И хотя ящеры моментально разделись догола, Йенс в последний  раз
раздевался при всех  лет  в  тринадцать,  в  плавательном  бассейне.  Дальше
снимать с себя одежду он не стал.
   Пришелец, говоривший по-английски, подвел Ларсена к стулу, а сам уселся с
другой стороны стола. Потом  протянул  руку  и  нажал  кнопку  на  небольшом
аппарате, стоящем на столе. За прозрачным  окошечком  внутри  машины  что-то
завертелось. Йенс пытался понять, для чего это устройство.
   - Кто вы? - спросил ящер, словно видел его  впервые.  Йенс  повторил  имя
выдуманного Пита Смита.
   - Что вы делать? - задал новый вопрос пришелец, и  Йенс  вновь  рассказал
свою историю про мифических родственников, живущих к западу от Монтпельера.
   Ящер взял другое устройство и что-то туда  сказал.  Когда  оно  прошипело
ответ,  Ларсен  даже  подпрыгнул.  Ящер  произнес  еще   что-то.   Так   они
разговаривали с машиной в течение нескольких минут. Вначале Ларсен  подумал,
что это какой-то странного вида телефон или радиостанция. Однако чем  дольше
ящер пользовался этой  машиной,  тем  сильнее  Йенсу  казалось,  что  машина
говорит сама. Понять бы, что она говорит... Вдруг из ее недр прозвучало  его
выдуманное имя.
   Ящер повернул к Ларсену один из своих глазных бугорков.
   - Мы не иметь сведения о вас.  Пит  Смит.  -  Эти  слова  могли  означать
вынесение приговора. - Как вы объяснить это?
   - Видите ли, сэр... простите, как вас зовут?
   - Я есть  Гник,  -  представился  ящер.  -  Вы  называть  меня  верховный
начальник.
   - Хорошо, верховный начальник Гник, я полагаю, что причина, почему у  вас
нет никаких сведений обо мне, вполне  объяснима.  До  последнего  времени  я
просто жил на своей маленькой ферме и никого не беспокоил. Если бы  я  знал,
что встречусь с вами, я бы предпочел и дальше никуда не вылезать.
   Это было самое лучшее объяснение, которое в спешке смог придумать Ларсен.
Он вытер рукавом вспотевший лоб.
   - Возможно, - неопределенно заключил Гник. - Эти ваши родственники - кто,
что они есть?
   - Это сын брата моего отца и его жена.  Его  зовут  Улаф  Смит,  а  ее  -
Барбара. У них двое детей: Мартин и Джозефина.
   Называя своих воображаемых родственников  ("Какова  величина  квадратного
корня из минус одного родственника?" - пронеслось у него  в  мозгу)  именами
отца, жены,  брата  и  сестры,  Йенс  надеялся,  что  таким  образом  сумеет
запомнить, кто есть кто.
   Гник вновь обратился к машине и выслушал ее ответ.
   - Нет сведения о таких Большой Уроды, - сказал он, и Ларсен подумал,  что
все кончено. Затем ящер добавил:
   - Пока не иметь все сведения, - сказал он и сделал новый вдох. - Но скоро
заложить их в этот машина. - Гник постучал когтистым указательным пальцем по
говорящему ящику.
   - Интересно, а что это такое? - спросил Ларсен, надеясь увести  пришельца
от расспросов о несуществующих родственниках.
   И хотя Гник ростом не дотягивал ни до баскетболиста, ни до футболиста, он
был слишком умен, чтобы не распознать "обманный бросок".
   - Вы не задавать вопросы к я. Я задавать вопросы  к  вы.  -  Лица  ящеров
обычно мало что выражали, но выражение на лице Гника Ларсену не понравилось.
- Вы задавать вопросы к я, чтобы узнавать секреты Раса, да?
   "Да", - подумал Йенс, хотя признание такого рода  вряд  ли  оказалось  бы
умнейшим из его поступков. Но и дурачка из  себя  корчить  тоже  не  стоило.
Поэтому он ответил:
   - Я ничего не знаю и знать не хочу о ваших секретах.  Просто  никогда  не
видел ящик, умеющий отвечать, вот и все.
   - Да. Вы, Большой Уроды, есть при-ми-тив. Гник произнес  это  трехсложное
английское слово с видимым наслаждением.  "Наверное,  -  подумал  Ларсен,  -
специально  выучил  его,  чтобы  сбивать  спесь  с  чванливых   людей".   Но
подозрительности у ящера не поубавилось.
   - Может, вы узнать про этот вещи потом рассказать другой  подлый  Большой
Уроды?
   - Я ничего не знаю ни о каких подлых Больших Уродах,  то  есть  людях.  -
Ларсен отметил, что и у ящеров, и у людей существуют одинаково презрительные
прозвища друг для друга. - Я просто хочу повидать моих родственников, вот  и
все, - добавил он.
   - Мы узнавать об это больше. Пит Смит, - ответил Гник.  -  Сейчас  вы  не
покидать город название Фиат. Мы оставлять ваш транспортный предмет здесь. -
Он до сих пор не мог запомнить, как произносится слово "велосипед". -  Потом
задавать вы еще вопросы.
   Ларсену захотелось крикнуть: "Вы не можете этого сделать!" Он уже  открыл
рот, но, спохватившись, тут же закрыл. Гник обладал здесь  всей  властью.  И
если пока он с безразличием отнесся к легенде Йенса, это еще не значит,  что
он не сможет проверить и легенду, и самого Йенса,  чтобы  получить  картину,
более соответствующую его пониманию.  Поэтому  меньше  всего  сейчас  стоило
волноваться из-за потери велосипеда.
   Нет, стоило. Вместе  с  велосипедом  Йенс  терял  драгоценное  время.  На
сколько затянется его странствие по заснеженным дорогам Индианы? Долго ли он
сумеет протопать, прежде чем его задержит  другой  патруль  ящеров  и  опять
начнет задавать вопросы, на которые придется выдумывать ответы?
   Недолго, и это самое страшное. Ларсен хотел  было  спросить  у  Гника,  в
какой части Индианы пролегает граница между людьми и  ящерами,  но  посчитал
это неразумным. Насколько ему было известно, пришельцы к настоящему  моменту
захватили весь штат. А если даже  и  нет,  Гник  почти  наверняка  w  станет
отвечать и непременно сделается еще подозрительнее.
   И все же Йенсу нужно было хоть как-то выразить свой протест, если  он  не
хотел потерять уважение к себе.
   - Мне кажется, вам не следует отбирать у меня велосипед,  ведь  я  ничего
плохого вам не сделал.
   - Это вы говорить, я это не знать, - ответил Гник. -  Сейчас  вы  одевать
ваши теплый предметы. Мы вести вас туда, где  содержатся  остальной  Большой
Уроды.
   Одевание в духоте универмага и выход на улицу напомнили Йенсу о том,  как
он выскакивал из парилки в снег, когда мальчишкой ходил с дедом в  баню.  Не
хватало лишь отца,  хлеставшего  его  березовым  веником.  Ящерам  выход  на
морозный воздух бодрости не прибавлял. Они сразу коченели.
   Пришельцы повели Йенса  к  церкви.  Снаружи  стояли  часовые.  Когда  они
отперли дверь, он почувствовал, что температура внутри более  приемлема  для
людей. Йенс также понял, что  Гник  использовал  церковь  в  качестве  места
предварительного заключения для тех, кого задержали в Фиате или близ него.
   Сидящие на скамьях люди повернулись, желая получше разглядеть Ларсена,  и
оживленно загалдели:
   - Смотрите, еще один бедолага! За что они его сцапали? Эй, новенький,  за
что тебя загребли?
   - Осставасса сдессь, - приказал один из охранников. У него был  настолько
чудовищный акцент, что Йенс с трудом понял эти слова.
   Затем охранник покинул церковь.  Пока  дверь  закрывалась,  Ларсен  успел
увидеть, как он вместе с напарником вприпрыжку бегут к универмагу, в  пекло,
считавшееся у них нормальной температурой.
   - Так за что же тебя все-таки загребли, а, новичок? - вновь спросила одна
из женщин.
   Это была разбитная крашеная блондинка почти  одного  с  Йенсом  возраста.
Наверное, ее можно было бы назвать хорошенькой,  если  бы  не  всклокоченные
волосы (у самого основания они сохраняли свой естественный  темный  цвет)  и
порядком заношенная одежда.
   Остальные  обитатели  церкви  имели  столь  же  неряшливый   вид.   Лица,
повернутые к Ларсену, были преимущественно чистыми, но тяжелый запах,  почти
как в хлеву, говорил о том, что  никто  из  них  давно  не  мылся.  Йенс  не
сомневался, что и от него самого пахнет не лучше. Он тоже почти  забыл,  как
выглядит мыло. Зимой мытье  без  горячей  воды  скорее  грозило  воспалением
легких.
   - Привет, - поздоровался Йенс. - Ума не приложу, за  что  меня  загребли.
Думаю, они и сами не знают. Меня засек один из их патрулей, когда я ехал  на
велосипеде, и потащил сюда для расспросов. Теперь ящеры почему-то  не  хотят
меня выпускать.
   - Поди пойми этих маленьких придурков, - ответила блондинка.
   Губы она не красила (может, просто помада  кончилась),  зато,  как  будто
желая компенсировать одно другим, почти докрасна нарумянила щеки.
   Слова блондинки вызвали у "прихожан поневоле" поток брани.
   - Я давил бы им костлявые шеи  до  тех  пор,  пока  их  жуткие  глаза  не
повылезают наружу, - сказал мужчина с кудлатой рыжей бородой.
   - Засадить бы их в клетку и кормить мухами, - предложила другая  женщина,
худая, смуглая и седовласая.
   - Я бы даже не возражал, если бы наши шарахнули сюда бомбой и оставили от
нас мокрое место, но уж зато и от  ящеров  -  тоже,  -  прибавил  коренастый
парень с багровым лицом. - Эти чешуйчатые сукины сыны даже не разрешают  нам
выйти, чтобы раздобыть сигарет.
   Ларсен сам мучился от  вынужденного  никотинового  воздержания.  Но  этот
"краснокожий" говорил так, словно готов  был  простить  ящерам  что  угодно,
вплоть до уничтожения Вашингтона, если бы ему дали закурить.  Это  заставило
Йенса поморщиться.
   Он сообщил, что его зовут Пит Смит, и в ответ услышал целую  кучу  других
имен. Йенс не слишком хорошо умел связывать в памяти лица с именами. Поэтому
ему понадобилось какое-то время, чтобы  запомнить,  кого  здесь  как  зовут.
Седую женщину звали Мэри, крашеную блондинку - Сэл; рыжебородый мужчина  был
Гордоном, а парень с багровым лицом - Родни. Если уж  называть  всех,  здесь
были еще и Фрэд, Луэлла, Морт, Рон и Алоизий с Генриеттой.
   - Свободных скамеек пока хватает, - сказал Родни.  -  Чувствуй  себя  как
дома.
   Оглядевшись, Ларсен увидел, что люди соорудили себе гнезда из той одежды,
какая у них была. Спать на жесткой скамье, завернувшись в пальто, -  это  не
очень-то напоминает домашний уют, но что ему остается делать?
   - Где здесь мужской туалет? - спросил Йенс. Все засмеялись.
   - Такой штуки здесь нет, - хихикнула Сэл, -  как,  впрочем,  и  комнатки,
чтобы попудрить носик. И водопровода тоже, понимаешь? Вместо этого у  нас...
как ты их называешь?
   - Отхожие ведра, - подсказал Алоизий. На нем была одежда фермера. Судя по
обыденному тону, он был хорошо знаком с подобным атрибутом сельской жизни,
   Ведра находились в закутке позади двери,  остававшейся  прочно  запертой.
Ларсен сделал все,  что  ему  требовалось,  и  поспешил  как  можно  быстрее
выбраться оттуда.
   - Мой отец вырос с сортиром на два очка, - сказал он. - Никогда не думал,
что мне придется снова с этим столкнуться.
   - Уж лучше бы это был сортир на два очка, - возразил Алоизий. - Там  хоть
сидишь на заднице, а не на корточках, как над этими ведрами.
   - А чем у вас...то  есть  у  нас...  занимаются,  чтобы  убить  время?  -
поинтересовался Йенс.
   - Как правило мы промываем кости ящерам, - проворно ответила  Сэл,  и  ее
слова потонули в громких и грубых возгласах одобрения. - А можно  выдумывать
небылицы, - добавила Сэл, стрельнув  в  него  глазами.  -  Я  вот  могу  так
завраться насчет своего успеха в Голливуде, что сама почти верю.
   Йенсу показалось, что в ее словах больше тоски, чем кокетства. Сколько же
ее здесь держат?
   - У меня есть карты, - сказал Гордон. - Но играть в покер  без  настоящих
денег - чушь собачья. Я тут три или четыре раза выигрывал миллион  долларов,
а потом все опять спускал из-за пары паршивых семерок.
   - У нас найдутся четверо для бриджа?  -  Ларсен  был  страстный  любитель
сыграть в бридж. - Чтобы получать  удовольствие  от  этой  игры,  деньги  не
нужны.
   - Я умею играть, - признался Гордон.  -  Хотя,  по-моему,  покер  все  же
лучше.
   Двое других людей заявили, что тоже не прочь перекинуться  в  бридж;  все
сели за стол. Поначалу  Йенс  испытывал  самозабвение,  какое  только  может
испытывать узник. Учеба и работа никогда не оставляли  ему  столько  времени
для карт, сколько хотелось бы.  Сейчас  же  он  мог  играть  в  свое  полное
удовольствие и не испытывать угрызений совести. Однако  другие  заключенные,
не  разбирающиеся  в  тонкостях  бриджа,  выглядели  такими  угрюмыми,   что
энтузиазм Йенса быстро пропал. Да и  по-честному  ли  это,  когда  несколько
человек развлекаются, а остальные не могут принять в этом участие?
   Церковная  дверь  отворилась.  На  пороге  появилась  высокая   худощавая
женщина. Ее  волосы  были  стянуты  в  тугой  узел,  а  лицо  неодобрительно
сморщено. Женщина поставила коробку с консервами.
   - Вот ваш ужин, - сказала она, словно отстригала ножницами каждое слово.
   Не дожидаясь ответа, женщина вышла и с шумом захлопнула за собой дверь.
   - Что ее так грызет? - спросил. Йенс.
   - Это ты верно подметил, грызет, - презрительно мотнула  головой  Сэл.  -
Она говорит, что мы объедаем тех, кто живет в этом  жалком  городишке  и  не
имеет ни крыши, ни очага. Как будто мы просили загонять нас сюда!
   - Обрати внимание, мы жрем консервы, - добавил  Родни,  и  его  лицо  еще
сильнее побагровело от гнева.
   - Вокруг города  сплошные  фермы,  но  всю  хорошую  и  свежую  пищу  они
приберегают для себя. Мы оттуда  не  получили  ни  крошки,  уж  можешь  быть
уверен.
   Ложек на всех не хватило. Местная  женщина  либо  не  заметила,  либо  не
пожелала обращать внимание, что в церкви стало одним человеком больше.  Йенс
ел чужой ложкой, вымытой в холодной воде и вытертой  о  брючину.  И  хотя  с
гигиеническими    церемониями    он    расстался,    еще    когда    покинул
Уайт-Салфер-Спрингс, это было что-то новое.
   Поглощая безвкусную говяжью тушенку, он с беспокойством думал о том,  что
нынче едят в Чикаго. Вполне естественно,  с  еще  большим  беспокойством  он
вспоминал о Барбаре.  Население  Фиата  насчитывало  сотни  две  человек,  и
окрестные фермы могли их прокормить. В Чикаго было три миллиона  жителей,  и
город находился на осадном положении.
   "Зря я согласился  отправиться  в  Вашингтон",  -  подумал  Йенс.  Ему-то
казалось, что это он рискует сильнее, а  не  оставшаяся  дома  жена.  Как  и
большинство американцев моложе  девяноста  лет,  Йенс  считал  войну  чем-то
таким, что обрушивается на головы несчастных людей где-то в далеких странах.
Он никогда всерьез не задумывался, что война может  прийти  и  поселиться  у
него под боком.
   Пока Йенс опорожнял консервную банку, произошло нечто странное. В церковь
поспешно вбежал один  из  ящеров  и  вперился  глазами  в  коробку  с  едой,
принесенную угрюмой женщиной. Пришелец с  явным  недовольств