лийский: -- Божья воля. Добро
вам за помощь, еврейский доктор.
     Поклонившись, он ушел.
     Качая головой, Русецкий вернулся к своей семье. Обстрел  начал стихать.
Прижимаясь ближе к стенам,  Мойше повел жену и сына по улицам Иерусалима. Он
не знал, чего ищет. Наверное,  выход из города, какое-нибудь укрытие --  или
краешек Стены Плача.
     Но прежде чем он нашел  хоть что-нибудь, в  нескольких сотнях  футов на
улице вспыхнула перестрелка.
     -- Это ящеры? -- воскликнула Ривка.
     -- Не  думаю,  -- ответил Мойше.  --  Скорее,  это еврейские  повстанцы
напали на англичан.
     -- Ой! -- одновременно сказали Ривка и Рейвен.
     Мойше печально склонил голову.
     Стрельба  --   из  винтовок,  автоматов,  пулеметов,  временами  хлопки
минометов  -- распространялась  во всех  направлениях словно  лесной  пожар.
Через пару минут семья Русецких уже пряталась в арке ворот, а повсюду вокруг
свистели  и  отскакивали пули.  Несколько  британских  солдат  в  касках,  в
рубашках  и шортах хаки выскочили на улицу. Один заметил Мойше и  его семью.
Он прицелился в них и закричал:
     -- Не двигайтесь или будете трупами, еврейские ублюдки!
     И только  тут Мойше вспомнил про автомат, который лежал на земле  возле
него. "Так дорого заплатить за то, чтобы  взять в руки оружие",  --  подумал
он.
     -- Возьмите автомат, -- сказал он англичанину. -- Мы сдаемся.
     Солдат громко спросил:
     -- Можно взять пленных, сэр?
     Русецкий  сначала не  понял, в  чем дело. Затем до него дошло:  если бы
солдат не получил разрешения, то застрелил бы их и побежал дальше. Мойше был
готов броситься к автомату. Если он должен погибнуть, он погибнет в бою.
     Но парень со звездочками второго лейтенанта на погонах сказал:
     -- Да, отведи их обратно в центр задержания. Если мы начнем убивать их,
эти безумцы будут уничтожать наших.
     Он говорил безмерно горько и  печально. Мойше  надеялся, что  Ривка  не
поняла его слов.
     Британский солдат подскочил и забрал автомат.
     -- Встать! -- приказал он. Когда Мойше поднялся, солдат выхватил у него
магазины. --  Руки вверх!  Если опустите руки, будете мертвыми --  ты, баба,
отродье, любой.
     Мойше повторил приказ на идиш, чтобы жена и сын все поняли.
     -- Марш! -- гаркнул англичанин.
     Они подчинились. Солдат  привел их  на бывшую рыночную площадь. Колючая
проволока и  посты с пулеметами вокруг превратили ее в лагерь для пленных. С
одной стороны находилась высокая стена,  сложенная из  больших  камней,  она
выглядела так, будто стоит на этом месте вечно. На верху стены располагалась
мечеть, золотой купол которой портила дыра, пробитая снарядом.
     Мойше понял,  что это за стена, только  когда британский солдат  загнал
его  с  семьей в  эту  большую  клетку  из колючей  проволоки.  Здесь они  и
остались. Единственными санитарными  устройствами были помойные  ведра возле
колючей проволоки. У некоторых людей  были одеяла, у большинства их не было.
Ближе  к  полудню  охранники  стали раздавать хлеб и сыр. Порции здесь  были
побольше, чем  в варшавском гетто,  но  не  намного.  Бочки  для  воды  были
снабжены обычными ковшиками. Мойше помрачнел -- здесь должны кишеть болезни.
     Он  и  его  семья  провели  две  неприятные  холодные  ночи  --  спали,
обнявшись, на холодной  голой земле. Артиллерийские снаряды  падали повсюду,
некоторые -- в опасной близости. Если бы хоть один попал внутрь огороженного
колючей  проволокой периметра, бойня получилась бы  ужасной. Утром  третьего
дня Иерусалим сотрясли сильные взрывы.
     --  Англичане отступают!  -- воскликнул кто-то  уверенным  юном. -- Они
взрывают то, что не могут унести с собой.
     Мойше не знал, был ли прав этот парень, но незадолго до  того охранники
бросили свои посты, прихватив с собой пулеметы.
     Не  прошло  и нескольких минут  после их  исчезновения, как  на площади
появились  другие вооруженные  люди: бойцы  из еврейского подполья. Пленники
хрипло поздравляли друг друга, когда товарищи освобождали их из заключения.
     Но вместе с евреями пришли ящеры. Мойше оцепенел: вот тот, возле ворот,
это не Золрааг? И  в тот самый момент,  когда он  узнал этого ящера, Золрааг
узнал его и возбужденно зашипел:
     -- Вот кто нам нужен, -- и добавил усиливающее покашливание.
     * * *
     -- Наконец-то прогресс! -- сказал Атвар.
     Приятный  морской  бриз  овевал его.  Он  шел  вдоль  северного  берега
небольшого  треугольного полуострова,  который отделял  Египет от Палестины.
Тепло, песок, камни напоминали ему о Доме. Это была очень приятная страна --
и тем  не  менее  он  должен был  добираться сюда  на  вертолете, потому что
Большие Уроды не побеспокоились о необходимом количестве дорог.
     Рядом с ним  шел Кирел и некоторое  время  молчал:  возможно,  командир
корабля  тоже  вспоминал  о  мире,  который  он  оставил  ради  вящей  славы
Императора. Пара  покрытых  перьями  летающих  существ  пролетела мимо  двух
самцов.  У  них  не было  ничего  общего  с летающими  существами,  имеющими
кожистые крылья, с  которыми Атвар был знаком  до приезда на Тосев-3, лишний
раз напомнив ему, что это чужой мир.  Самцы и самки, которые вылупятся здесь
после  того, как  прибудет флот колонизации,  будут считать этих тосевитских
животных  вполне обычными, непримечательными. А  сам он вряд ли когда-нибудь
привыкнет к ним.
     Он не думал также, что когда-нибудь сможет привыкнуть к Большим Уродам.
Но его не покидала надежда завоевать этот мир, несмотря ни на что.
     -- Прогресс!  -- повторил  он.  -- Наиболее  важные центры  Палестины в
наших   руках,   наступление   на   Денвер   в   целом   более   или   менее
удовлетворительно... и мы теперь можем праздновать победу.
     Не ответить  означало для Кирела признаться,  что он считает  ошибочным
мнение командующего флотом. Подвергаясь  опасности  опалы,  самец намекал на
это уже несколько дней. Поэтому Кирел сказал лишь:
     -- Истинно. В этих областях мы наступаем.
     К  сожалению, ответ напомнил Атвару  о многих  других  местах, где Раса
по-прежнему  не могла  наступать: о Польше,  где создавали проблемы немцы; о
Китае, где захваченные города и дороги жались в сельской местности, словно в
море  мятежа, и где даже  контроль над  городами временами был иллюзорным; о
СССР,  где успехи на западе были  сведены на  нет советским  наступлением  в
Сибири; о центральной части Соединенных Штатов, где ракеты сделали уязвимыми
звездные корабли; об Индии, где Большие Уроды не особенно сопротивлялись, но
соглашались скорее умереть, чем подчиниться Расе.
     Он шел сюда не для того,  чтобы вспоминать о таких местах, и решительно
отодвинул их в дальний угол своей  памяти. Даже уродливые летающие существа,
напоминавшие  ему, что  он  очень  далек от Родины,  не  портили  это место,
предназначенное для отдыха, для наслаждения приличной -- более чем приличной
-- погодой и для того, чтобы заниматься чем-то очень приятным.
     И, решительно переключившись, он сказал:
     -- Наконец-то нам попались в руки этот агитатор, Мойше Русецкий, вместе
с ним  его самка и их детеныш.  Мы можем контролировать  его через  них  или
совершить акт  возмездия за многочисленные неприятности, которые он доставил
нам. Это тоже прогресс.
     -- Также истинно, благородный адмирал. -- Поколебавшись, Кирел добавил:
--  Прежде чем  наказать  его, как он того заслуживает, следует, может быть,
допросить  его, чтобы  точно узнать,  почему он  выступил против  нас,  хотя
сотрудничал с нами вначале. Несмотря на все его последующие пропагандистские
выступления, полной ясности в этом вопросе так и не наступило.
     --  Я хочу, чтобы он был  наказан,  -- сказал Атвар.  -- Измена Расе --
неискупимое преступление.
     Это было не  совсем верно, в особенности на Тосев-3. Раса  поддерживала
добрые  отношения  с Большими Уродами, которые  приняли ее  покровительство:
восстанавливать их против себя означало  создать больше проблем, чем решить.
Но  условия  на  Тосев-3  создавали двусмысленность  и  сомнения  в  великом
множестве  вопросов. Почему же именно  с  этим должно быть по-другому? Атвар
высказался за букву закона.
     -- Он обязательно будет наказан, благородный адмирал,  -- сказал Кирел,
-- но в свое время. Давайте вначале узнаем от него  все, что сможем. Мы ведь
не Большие Уроды, чтобы действовать неосмотрительно и уничтожить возможность
без  того, чтобы узнать, как  мы можем  ее использовать. Мы  будем стараться
править тосевитами в  течение будущих  тысячелетий. И  то,  что мы узнаем от
Русецкого, может дать нам ключ к тому, как делать это лучшим образом.
     -- Ах, -- сказал Атвар.  -- Теперь мои  хеморецепторы  чувствуют еще  и
запах.  Да, возможно, так и следует поступить. Как  вы  сказали, он в  наших
руках,  поэтому  наказание,  хотя  и  неизбежное, не  должно  быть проведено
поспешно. Несомненно, он должен чувствовать, что мы наказываем его по праву.
Этот  мир постоянно заставляет меня  спешить.  Я должен вспоминать  снова  и
снова, что должен сопротивляться этому.


Глава 10

     На  встречу с  нацистами Мордехай Анелевич отправился в компании взвода
евреев с автоматами и винтовками.
     По  взмаху его  руки  отряд  спрятался  за деревьями. Если  на  встрече
произойдет что-нибудь неладное,  немцы  дорого заплатят. Еще пару  лет назад
еврейские   бойцы   не   умели  так   ловко   двигаться   в   чаще.   Теперь
напрактиковались.
     Анелевич шел по тропе к поляне, где должен был встретиться с нацистами.
После  разговора с  поляком,  который  называл  себя  Тадеуш,  Анелевич  был
настроен сомневаться во  всем, что немец  собирается  сказать ему. С  другой
стороны,  он должен был бы  сомневаться в  любых  предложениях  Ягера  и без
разговора с Тадеушем.
     Как его проинструктировали, он остановился прежде, чем выйти на поляну,
и просвистел несколько первых нот из Пятой симфонии Бетховена. Он нашел, что
немцы сделали довольно забавный  выбор: эти ноты соответствовали коду  Морзе
для  буквы  "V"  --  символа победы  антифашистского  подполья до  нашествия
ящеров. Но когда  кто-то просвистел мелодию в ответ, он  двинулся дальше  по
лесной тропе и вышел на открытое пространство.
     Здесь стоял Ягер  и рядом с ним высокий широкоплечий человек  со шрамом
на лице  и блеском  в  глазах. Из-за шрама  трудно было определить выражение
лица этого крупного  мужчины:  Мордехай не мог определить, изображало ли оно
дружескую улыбку или злобную усмешку.  Немец был в гимнастерке  рядового, но
он был таким же рядовым, как Анелевич -- священником.
     Ягер сказал:
     -- Добрый день.
     И протянул руку. Мордехай пожал ее: Ягер всегда был честен по отношению
к нему. Полковник-танкист сказал:
     --  Анелевич,  это полковник  Отто Скорцени,  который  доставил  ящерам
больше неприятностей, чем любые десять человек на ваш выбор.
     Мордехай упрекнул себя за то,  что не узнал  Скорцени. Пропагандистская
машина  немцев  распространила о нем массу материалов. Если он в самом  деле
сделал хоть четверть того, что говорил  Геббельс,  он был, несомненно, живым
героем. Теперь он протянул руку и прогудел:
     -- Рад  познакомиться с  вами, Анелевич. Ягер сказал,  вы  с ним старые
друзья.
     -- Да, мы знаем друг друга, штандартенфюрер.  -- Мордехай согласился на
рукопожатие,  но  умышленно  использовал  эсэсовский  ранг  Скорцени  вместо
воинского эквивалента, который назвал Ягер. "Я знаю, кто вы".
     "Вот как?" -- высокомерно ответили глаза Скорцени.
     Вслух он сказал:
     -- Разве это не будет приятно? Неужели вы не хотите дать ящерам сапогом
по шарам, которых у них нет?
     -- Им или вам -- мне безразлично.
     Анелевич сказал это свободным непринужденным тоном.  Скорцени  произвел
на него большее впечатление, чем он того ожидал. Похоже, он не беспокоился о
том,  будет  он  жить  или умрет. Такое Мордехай видел  и раньше, но никогда
фатализм  не  сочетался  с  таким  количеством  безжалостной  энергии.  Если
Скорцени умрет, он сделает все, чтобы его сопровождала достойная компания.
     Он  тоже  изучал  Анелевича,  явно  стараясь   приучить  его  к  своему
присутствию.  Мордехай не  отводил  взгляда.  Если  бы  эсэсовец  попробовал
сделать что-то дурное, то пожалел бы. Но вместо этого он рассмеялся.
     -- Все в порядке, еврей, перейдем к делу. У меня есть маленькая игрушка
для ящеров, и мне нужна некоторая помощь,  чтобы доставить  ее прямо в центр
Лодзи, где от нее будет больше всего пользы.
     --  Звучит интересно, --  сказал Мордехай. -- Что же  это  за  игрушка?
Расскажите мне о ней.
     Скорцени прижал пальцем нос сбоку и подмигнул.
     --  Это чертовски  большая имбирная  бомба,  вот  что  это.  Не  просто
порошкообразное снадобье, как  вы подумали, а аэрозоль, который заполнит все
сразу на большой площади и будет держать ящеров в отравленном состоянии, так
что  они не смогут опомниться длительное время.  -- Он  наклонился  вперед и
продолжил,  понизив  голос.  --  Мы  пробовали  его  на  пленных  ящерах,  и
действовал он потрясающе. Вытряхивал им мозги.
     -- Впечатляюще, -- ответил Анелевич.
     "Если, конечно,  он говорит правду.  Но говорит  ли? Если  ты --  мышь,
пустишь ты в  свою норку  кота, который несет сыр?" Но лгал Скорцени или  не
лгал, он  этого, по крайней мере, ничем не  показывал. Если  же по  странной
случайности он говорил правду, то имбирная бомба действительно может вызвать
хаос.  Мордехай легко  представил себе,  как  ящеры бьются  друг  с  другом,
одурманенные имбирем настолько, что  не в состоянии рассуждать здраво или же
вообще утратили способность думать.
     Ему  хотелось верить Скорцени.  Если  бы  не  туманное  предостережение
Ягера, он вполне мог поверить. Что-то в этом эсэсовце заставляло собеседника
подчиняться его  желаниям.  Анелевич  и  сам в  определенной степени обладал
таким даром и умел обнаруживать его в других -- а Скорцени превосходил его и
в том, и в другом.
     Анелевич   решил  несколько  обострить   разговор,  чтобы  понять,  что
скрывается за псевдоискренним фасадом.
     --  Какого черта  я должен  верить  вам? --  спросил он. -- Разве СС не
приносит евреям одни только беды?
     -- СС приносит беды любым врагам рейха.
     В голосе Скорцени прозвучала гордость. По-своему он был --  или казался
--  честным.  Анелевич  не  понял,  что  предпочтительнее  для  него  -- эта
честность или же лицемерие, к которому он был готов. Скорцени продолжил:
     --  Кто теперь  самый опасный  враг  рейха?  Вы, жиды?  --  Он  покачал
головой. -- Конечно, нет. Опаснее всего ящеры. О них мы беспокоимся в первую
очередь, а уж потом -- обо всем прочем дерьме.
     До  нашествия ящеров самым опасным врагом рейха был Советский Союз. Это
не  удержало  нацистов  от  создания в Польше лагерей  смерти,  стоивших  им
средств, которые можно было использовать для борьбы с большевиками.
     Анелевич сказал:
     --  Ну хорошо, предположим, вы изгоните ящеров из Лодзи и Варшавы.  Что
тогда будет с нами, евреями?
     Скорцени развел своими большими руками и пожал плечами.
     -- Я не занимаюсь политикой. Я только убиваю людей. -- Удивительно, его
улыбка  осталась обезоруживающей даже после того, как он произнес эти слова.
-- Вы  не хотите быть с нами, а мы не хотим, чтобы вы были с нами, так  что,
может быть, мы вышлем вас куда-нибудь. Кто знает? Может быть, на Мадагаскар:
была такая идея перед нашествием ящеров, но  мы тогда не владели  морями. --
Его кривая улыбка стала злобной. -- А может быть, даже  и в Палестину.  Черт
его знает -- как я обычно говорю.
     Он был  многословен. Он  был  убедителен. Своими  рассуждениями он  все
больше пугал.
     -- Зачем использовать эту штуку в Лодзи? -- спросил Мордехай. -- Почему
не на фронте?
     -- По двум причинам, -- отвечал Скорцени. -- Во-первых, в  тылу в одном
месте  сконцентрировано гораздо больше  врагов.  А во-вторых, у  большинства
ящеров  на фронте имеются  защитные  средства против газовых  атак,  которые
могут уберечь и  от  имбиря. -- Он хмыкнул. -- Имбирь -- это  газовая война,
газ счастья, но все равно газ.
     Анелевич повернулся к Генриху Ягеру.
     --  А что  вы  думаете об  этом?  Она  будет действовать?  Если бы  вам
потребовалось, вы применили бы ее?
     На лице  Ягера  ничего не  отражалось.  Впрочем, Мордехай  помнил,  оно
вообще мало что показывало. Он  уже почти пожалел  о том,  что сделал, -- он
задал  самый  жгучий  в  данный  момент  вопрос  своему  другу и союзнику  в
вермахте. Ягер кашлянул и заговорил:
     -- Я  участвовал в стольких операциях с полковником Скорцени, что все и
не упомню.
     Скорцени  громко  расхохотался.  Не   обращая  на  это  внимания,  Ягер
продолжил:
     -- И я никогда  не  видел, чтобы он  потерпел неудачу после  того,  как
поставил  перед  собой цель. Если  он говорит,  что это сработает,  то лучше
прислушаться к нему.
     -- О, я слушаю, -- сказал Анелевич. Он снова обратился к Отто Скорцени.
-- Итак, герр штандартенфюрер, что вы будете делать, если я скажу, что мы не
хотим иметь  ничего общего с  этим? Вы все равно попытаетесь доставить ее  в
Лодзь?
     --  Абер  натюрлих!  [Ну   естественно!  (нем.)  --  Прим.  перев.]  --
Австрийский  акцент  Скорцени придавал его  голосу аристократическую  нотку,
уместную скорее для жителя Вены конца прошлого столетия, чем для нацистского
головореза. -- Мы так легко от своих  планов не отказываемся Мы это сделаем,
с вами или без вас. С вашим участием, может быть, будет проще, и вы,  евреи,
заслужите  нашу благодарность. А  поскольку мы собираемся  выиграть войну  и
править в Польше, мое предложение не кажется вам неплохой идеей?
     "Вперед. Сотрудничайте с нами".  Скорцени  говорил  напрямую.  Мордехай
удивился, если бы обнаружил в нем утонченность. Он вздохнул.
     -- Раз уж вы все представили таким образом, то...
     Скорцени хлопнул его по спине, и достаточно сильно -- тот покачнулся.
     -- Ха! Я знал, что вы -- умный еврей. Я...
     Шум в лесу заставил его прерваться. Анелевич быстро сообразил, что это.
     -- Значит, на нашу встречу вы захватили с собой друзей? Они должны были
устранить меня?
     -- Я  же сказал, что вы -- умный еврей, не так ли? -- ответил Скорцени.
-- Как скоро мы начнем? Я не люблю ждать попусту.
     --  Дайте  мне  вернуться в  Лодзь  и подготовиться  к  доставке  нашей
небольшой  поклажи,  --  сказал  Мордехай.   --  Я  знаю,  как  связаться  с
полковником Ягером, а он, вероятно, знает, как войти в контакт с вами.
     -- Вероятно, да, -- сухо подтвердил Ягер.
     -- Уже неплохо,  --  сказал Скорцени, --  только  не тяните черт  знает
сколько,  это все, что я  хочу вам сказать. Помните, с вами или без вас, это
произойдет. И ящеры еще пожалеют о дне, когда выползли из своих яиц.
     -- Вы вскоре услышите обо мне, -- пообещал Мордехай.
     Он не хотел,  чтобы Скорцени делал все один, что бы он там ни замышлял.
Эсэсовец способен  достичь успеха. Он  действительно сможет доставить ящерам
неприятности, но Анелевич  не стал бы биться об заклад, что и евреи при этом
не пострадают.
     Он громко свистнул,  давая знак своим людям направиться вперед в Лодзь,
кивнул  Ягеру и Скорцени и покинул поляну. В течение всего пути он был очень
задумчив.
     --  Насколько  все-таки  мы доверяем  немцам?  --  задал  он  вопрос  в
помещении пожарной команды  на  Лутомирской  улице.  -- Насколько  мы  можем
доверять немцам, в особенности после того, как один из них предупредил нас о
том, чтобы мы не доверяли?
     -- Timeo Danaos et donas  ferentes [Бойтесь  данайцев, дары  приносящих
(лат.). -- Прим. ред.], -- ответила Берта Флейшман.
     Мордехай  кивнул: он получил светское образование, и латынь  успела ему
надоесть. Для тех,  кто не знал Вергилия, Берта Флейшман перевела:  "Я боюсь
греков, даже приносящих подарки".
     -- Это точно, -- сказал Соломон Грувер.
     Этот   пожарный   с   резкими   черта