Ругаясь  сквозь  зубы,
Бор-Коморовский двинулся дальше, каблуки его  сапог  со  звоном  ударяли  по
мраморному полу. Русси поспешил в кабинет  Золраага:  защитника  его  народа
лучше не заставлять ждать.
   - Здравствуйте, ваше превосходительство! - произнес по-немецки Мойше.
   Теперь он мог разговаривать с ящерами достаточно легко. Несколько  недель
назад, когда нацисты  бежали,  одновременно  теснимые  изнутри  и  атакуемые
извне, первые из этих маленьких снующих  существ  показались  ему  демонами.
Мойше никогда бы не подумал, что  выберет  себе  столь  странных  союзников.
Однако частые  встречи  с  Золраагом  помогли  ему  начать  привыкать  к  их
странностям. У Мойше появилось подозрение, что для ящеров он в  частности  и
все человечество в целом казались, по меньшей мере,  столь  же  диковинными,
как и ему самому - губернатор.
   - Герр Русси, - медленно произнес Золрааг.  Его  акцент  почти  проглотил
букву "р", превратив средний слог  фамилии  Мойше  в  протяжное  шипение.  -
Надеюсь, вы хорошо поживаете?
   - Да, ваше превосходительство, благодарю вас.
   Русси тоже прошипел  и  издал  булькающий  звук,  ибо  научился  говорить
"благодарю вас" на языке Золраага. Он изо всех сил старался запоминать слова
речи ящеров, а поскольку уже  свободно  владел  идиш,  ивритом,  немецким  и
польским  языками,  изучение  нового  наречия  не  представляло   для   него
чрезмерной сложности. Мойше понял, что для Золраага существование  на  Земле
множества языков столь же диковинно, как и все остальное на этой планете.
   Тем не менее новый губернатор Варшавы усердно овладевал немецким  языком.
И хотя у  него  сохранялся  акцент  (Русси  считал,  что  отчасти  это  было
обусловлено формой языка Золраага), всякий раз, .говоря с ним,  инопланетный
правитель запоминал новые слова. Грамматика Золраага хотя и не была хорошей,
но становилась все лучше.
   - Немецкие заключенные, герр Русси... Как вы считаете,  что  нам  с  ними
делать? - спросил после приветствия Золрааг.
   -  Они  -  заключенные,  ваше  превосходительство,  и  с   ними   следует
обращаться, как с любыми другими военнопленными.
   Однажды Русси побывал в лагере, устроенном в развалинах  района  Раковец.
Он пошел туда, просто чтобы поглядеть на немцев, находящихся за  оградой  из
острых,  словно  лезвия,  тонких  металлических  полосок,   которыми   ящеры
пользовались вместо колючей проволоки. Впоследствии он  не  раз  жалел,  что
отправился туда. Вид грязных, избитых,  голодных  людей  ярко  напомнил  ему
любую из улиц гетто совсем в недавнем прошлом.
   - Не все ваши люди так думают, герр Русси. Кто здесь у вас Император?
   - Вы имеете в виду, наш правитель?
   - Ваш Император - тот, кто решает за вас, - ответил Золрааг.
   Наверное, он думает, что это очень просто. Может, у ящеров это и  просто.
Дела в населенной людьми Варшаве, и  особенно  внутри  еврейского  квартала,
обстояли  намного  сложнее.  Старая  администрация  гетто,  назначенная  еще
немцами,  продолжала  работать  по  заведенному  порядку,   распределяя   по
карточкам продовольствие. Только теперь оно поступало не от нацистов,  а  от
ящеров. Сам Русси пользовался моральным  авторитетом,  которому  был  обязан
событиям той ночи,  когда  появились  ящеры.  Но  понимание  его  авторитета
менялось  день  ото  дня,  а  иногда  -  с  каждой  новой  минутой.   Другой
авторитетной фигурой  в  гетто  был  Мордехай  Анелевич.  И  хотя  во  время
восстания против немцев пуля пробила ему левую руку,  это  не  остудило  его
пыл. Наоборот, толстая белая перевязь, похоже, придавала ему вид героя.  Его
люди гордо расхаживали по улицам еврейского квартала  с  трофейным  немецким
оружием в руках. Не менее дерзко держались они и в остальной части  Варшавы.
В случае чего за них отомстят, и люди Анелевича это знали.  Для  евреев  это
чувство было захватывающим и ударяющим в голову, словно хмель молодого вина.
Армия, Крайовы ненавидела их. Большая часть находящегося в руках  еврейского
ополчения оружия досталась им от ящеров.  Польской  внутренней  армии  новые
завоеватели дали гораздо меньше. Разумеется, в начале восстания поляки  были
намного лучше вооружены, чем евреи. Возможно, ящеры стремились  уравновесить
две этих группы на вновь завоеванной  территории.  Русси  допускал  и  такую
мысль.
   Возможно, Золрааг и остальные ящеры использовали евреев  и  их  страдания
при нацистском режиме в  качестве  орудия  против  остального  человечества.
Мойше слушал радио на коротких волнах, равно как и сам выступал на созданной
ящерами станции. И хотя он говорил не более чем правду, слушавшие  его  люди
отмахивались от этих сообщений как  от  очевидной  пропаганды.  Даже  жутким
картинам жизни гетто верили мало.
   Учитывая все это, Русси сказал:
   - Ваше превосходительство, вы лишь повредите себе, если будете обращаться
с немцами иначе, чем с кем-либо из других военнопленных. Люди  лишь  скажут,
что вы жестоки и безжалостны.
   - И это говорите вы, герр Русси? - Один глаз Золраага  беспокойно  глядел
на Мойше, другой сосредоточился на бумагах, разложенных по столу. - Вы  ведь
еврей! Как вы говорите: страдалец, нет, жертва тех немцев? Не  относиться  к
ним как к убийцам? Они и есть убийцы.
   - Вы спросили меня, что бы я хотел  видеть,  ваше  превосходительство,  -
ответил Русси. - Вот я вам и сказал. Месть - это такое блюдо, которое  лучше
есть горячим, чем холодным.
   Мойше пришлось несколько минут объяснять Золраагу  смысл  сказанного.  Он
поклялся себе никогда больше не пользоваться в разговоре с ящерами  образным
языком.
   Золрааг повернул к человеку оба своих глаза.  От  этого  Мойше  сделалось
почти так же неуютно, как от взгляда одного глаза губернатора,  поскольку  у
ящеров взгляд был пристальнее, чем у любого человека.
   - Раз вы так говорите, вы - Император для вашего народа? Вы решаете? ,
   - Нет, я это говорю от себя,  -  объяснил  Русси.  Мойше  знал:  если  он
солжет, то Золрааг сообразно своей натуре примет его ложь за правду. Но если
он начнет лгать, чем все закончится? Мойше не хотел доискиваться ответа.  За
несколько прошедших лет он обнаружил слишком  много  ужасного  как  в  самом
себе, так и в окружающем мире.
   - Я искренне уверен, что могу вести за собой людей, - добавил Мойше.  Это
была не ложь, скорее - преувеличение.
   Губернатор еще какое-то время внимательно глядел  на  него,  затем  отвел
глаза и стал смотреть сразу в двух направлениях.
   - Возможно, вы это делаете, герр Русси.  Возможно,  вы  ведете  за  собой
людей. И возможно, это будет хорошо. Возможно, мы скажем так: посмотрите  на
евреев, посмотрите, что с ними сделали немцы. И  посмотрите,  что  евреи  не
хотят - как это вы говорили? - мести, да, мести. Добрые  евреи,  благородные
евреи, они лучше немцев. Так?
   - Так, - бесцветным голосом  сказал  Русси.  Яснее,  чем  когда-либо,  он
увидел, что Золрааг совершенно не заботится о евреях как о евреях, они  мало
интересуют его сами по себе, лишь как жертвы нацистов. Он,  Мойше,  остается
для ящеров такой же вещью, какой был для Ганса Франка. Единственное различие
заключалось  в  том,  что  для  Золраага  он  был  скорее  полезной,  нежели
отвратительной, вещью. Несомненно, это знаменовало некоторое улучшение. Если
бы Русси побыл еще немного под правлением немецкого генерал-губернатора,  он
был бы сейчас мертвой вещью. Эта мысль все равно имела горький привкус,  как
полынь-трава.
   - Возможно, - сказал Золрааг,  -  мы  сделаем  снимок:  еврей  дает  пищу
немецкому узнику. Возможно, мы  сделаем  это,  правда,  герр  Русси?  Снимок
заставит людей думать.
   - Любого еврея,  кто  согласится  на  подобный  снимок,  остальные  евреи
возненавидят, - ответил Русси.
   Его мысли пронзило отчаяние: "Пропаганда, мы нужны им лишь для этого. Они
спасали нас ради своих собственных целей, а не  из  благородных  побуждений.
Даже не из жалости".
   Губернатор тут же подтвердил его опасения:
   - Мы помогли вам тогда, герр Русси. Вы помогаете нам сейчас. Вы должны  -
как это слово? - долг, да. Вы должны вернуть нам долг.
   - Я знаю, но после того, через что мы прошли, нам трудно выплатить долг.
   - А на что  вы,  евреи,  годитесь  для  нас  сейчас,  герр  Русси?  Русси
вздрогнул,  словно  от  удара.  Никогда  еще  Золрааг  не  был  столь  грубо
откровенен с ним. "Прежде чем углубляться, немного измени тему",  -  подумал
он.  Эта  уловка  хорошо  служила  ему  в  медицинском  институте,  позволяя
использовать сильные стороны.
   - Ваше превосходительство, как евреи могут думать о том, чтобы дать  пищу
немцам, когда нам по-прежнему не хватает самого необходимого?
   - Вы получаете столько, сколько сейчас получают все, - ответил Золрааг.
   - Да, но до этого мы голодали. Даже то, что мы имеем теперь,  -  вряд  ли
нам всего хватает.
   Поляки с ненавистью восприняли  урезание  своих  продовольственных  норм,
чтобы помочь накормить евреев. Евреи  злились  на  поляков  за  непонимание.
Равные нормы означали, что каждый получает слишком мало.
   - При той власти, которой вы наделены, ваше превосходительство, не  могли
бы вы распорядиться о поставке в Варшаву большего количества  продовольствия
для всех? Тогда бы  нас  меньше  беспокоила  перспектива  делиться  пищей  с
немцами.
   - Откуда мы возьмем пищу, герр Русси? Здесь нет пищи,  возле  Варшавы  ее
взять негде. Там, где  идут  сражения,  нет  сельского  хозяйства.  Сражения
уничтожают сельское хозяйство. Скажите мне, где есть пища, и  я  распоряжусь
ее доставить. В  ином  случае...  -  Золрааг  весьма  по-человечески  развел
когтистыми лапами.
   Мойше знал, что только  Бог  всемогущ.  Однако  ящеры  помимо  того,  что
послужили проявлением Его воли, когда выбили  немцев  из  Варшавы  и  спасли
евреев от  явного  уничтожения,  -  помимо  этого,  они  с  такой  легкостью
справлялись со всеми трудностями, что Мойше предполагал,  что  они  обладают
безграничными  возможностями  для  решения   всех   практических   вопросов.
Оказалось, что нет,  и  это  открытие  шокировало  его.  Мойше  нерешительно
спросил:
   - А нельзя ли, скажем, доставить продовольствие из  других  частей  мира,
где вы не ведете тяжелых боев?
   Золрааг широко раскрыл  пасть.  Русси  с  неприязнью  посмотрел  на  ряды
маленьких остроконечных зубов и на беспокойный, похожий на змеиный язык.  Он
знал, что губернатор смеется над ним.
   - Мы сможем это сделать, когда вы, люди, прекратите вашу глупую  войну  и
присоединитесь к Империи. Сейчас нет. Мы сами нуждаемся во всем, что  имеем,
чтобы сражаться. Тосев-3 - этот мир - большое место. Все, что мы имеем,  нам
нужно.
   - Понимаю, - медленно сказал Русси.
   Эту новость нужно будет передать  Анелевичу.  Возможно,  боевой  командир
сумеет лучше прочувствовать ее смысл, чем он сам. Судя по  словам  Золраага,
ящерам приходится тяжелее, чем они рассчитывали.
   Действительно, мир был большим местом.  Пока  не  началась  война,  Мойше
практически не волновали события за пределами Польши.  Оглушительный  триумф
немцев показал ему глупость такой позиции. После  этого  упования  Мойше  на
отпор немцам  вначале  касались  Англии,  а  затем  находящихся  еще  дальше
Соединенных Штатов. Но когда Золрааг говорил об "этом мире", он подразумевал
существование и других миров. Это очевидно:  ящеры  явно  происходили  не  с
Земли. Сколько же миров известно пришельцам и есть  ли,  кроме  Земли  и  их
родной планеты, еще миры, населенные разумными существами?
   Получив светское образование,  необходимое  для  медика,  Русси  верил  в
учение Дарвина и наряду с ним верил в Книгу Бытия. Они нелегко  уживались  в
его  мозгу:  Дарвин  доминировал,  когда  Мойше  думал,  а  Библия  -  когда
чувствовал. В гетто к  Богу  обращались  гораздо  чаще,  ибо  казалось,  что
молитва  имеет  больше  шансов   сотворить   добро,   нежели   нечто   чисто
рациональное. И появление ящеров было воспринято как ответ на молитву.
   Тут Русси вдруг подумал о том, какую роль сыграл Бог в сотворении  ящеров
и как могут выглядеть иные мыслящие виды. Если Бог сотворил их всех, то  кем
же является человек, которого Он выделил  особо?  Если  же  ящеры  и  другие
мыслящие существа не были творениями Бога, то какое  место  Он  занимает  во
Вселенной? И есть ли у Него какое-то место во  Вселенной?  Задавать  вопросы
таким образом было даже страшнее, чем ходить на встречи с Золраагом.
   - У нас имеется больше пищи, - наконец решил губернатор. - Мы  дадим  вам
больше. Возможно, скоро.
   Русси  кивнул.  Это  означало,  что  в  покое  его  не  оставят.  Золрааг
продолжал:
   - Вы узнаете, кто есть Император евреев  относительно  немецких  пленных,
герр Русси. Вы мне скажете, что думаете делать. Не ждать - должны знать.
   - Ваше превосходительство, это будет исполнено, - произнес Русси на языке
ящеров.
   Ящеры строили свои жизни по тщательно продуманным  образцам  повиновения.
"Будет исполнено" являлось самым сильным обещанием для ящеров.
   Когда  Русси  почувствовал,  что  Золраагу  больше  нечего  сказать,   он
поднялся, поклонился и приготовился уйти. Но Золрааг его задержал:
   - Пожалуйста, обождите. В Варшаве всегда  так...  не  холодно  -  как  вы
говорите - немного холодно?
   - Прохладно? - подсказал Русси.
   - Да, прохладно, именно это слово, благодарю вас. В  Варшаве  всегда  так
прохладно?
   - Чем ближе к концу года,  тем  прохладнее,  ваше  превосходительство,  -
удивившись, ответил Мойше.
   В Варшаве было лето, нежаркое, но все же лето. Он припомнил прошлую зиму,
когда почти не было никаких источников тепла - электричества,  угля  и  даже
дров. Он вспомнил, как они всей семьей залезали в постель и укрывались всем,
что было, но даже и тогда его зубы стучали,  словно  кастаньеты.  Вспомнился
Мойше и бесконечный кашель, раздававшийся из всех углов гетто, и среди  этих
звуков чуткое ухо отличало негромкое туберкулезное  покашливание  от  кашля,
вызванного пневмонией или гриппом. Еще ему  вспомнились  окоченевшие  трупы,
лежащие в снегу, и облегчение при мысли о том, что они не начнут разлагаться
прежде, чем их уберут.
   Если Золраагу августовский день кажется прохладным, как  тогда  объяснить
ящерам, что значит зима? Это невозможно. С таким же успехом можно попытаться
объяснить, что такое Талмуд, пятилетнему ребенку, причем нееврею.
   Золрааг прошипел что-то на своем языке. Русси сумел  разобрать  несколько
слов: "внутри холодильника". Затем ящер снова перешел на немецкий:
   - Благодарю вас, герр Русси, что сказали заранее, что плохого может быть.
Всего хорошего, герр Русси.
   - Всего хорошего, ваше превосходительство.
   Русси вновь поклонился. На этот раз Золрааг не стал удерживать его новыми
вопросами. В приемной сидел молодой симпатичный католический священник.  Его
блеклые глаза на мгновение стали ледяными, встретившись с глазами еврея,  но
он все же кивнул. Русси тоже кивнул в ответ: гражданскую вежливость забывать
не стоит.  Просить  поляков  возлюбить  евреев  равносильно  прошению  чуда.
Попросив об одном чуде и получив  его,  Мойше  не  собирался  докучать  Богу
просьбами.
   Резиденция Золраага находилась на юго-западе Варшавы, на Груепкой  улице,
застроенной двух - и трехэтажными зданиями  контор.  Несколько  домов,  были
разрушены снарядами, но большинство уцелело, если не считать таких  мелочей,
как дыры от пуль и выбитые  окна.  Подобное  везение  делало  квартал  почти
уникальным. Мойше думал об этом, осторожно пробираясь через осколки стекла.
   Когда немцы вторглись  в  Польшу  и  осадили  Варшаву,  удары  нацистской
артиллерии  и   нескончаемые   беспрепятственные   налеты   бомбардировщиков
Люфтваффе оставили в городе зияющие раны.  Большинство  развалин  оставались
неразобранными и по сей день: пока немцы  правили  Варшавой,  им,  наверное,
было наплевать, какой облик имеет  город.  Здания,  разрушенные  в  тридцать
девятом, уже примелькались для глаз, словно всегда  были  частью  городского
ландшафта. Однако недавно появились свежие  развалины  с  торчащими  острыми
краями. Немцы сражались словно  одержимые,  из  последних  сил  стараясь  не
пустить ящеров в Варшаву. Русси прошел мимо  сгоревшего  остова  нацистского
танка. Оттуда все еще несло трупной вонью разложившегося человеческого тела.
Качая головой, Русси удивлялся, сколько немцев и  здесь/и  в  других  местах
проявили  столько  мужества  ради  такой  недостойной  цели.  Бог   преподал
человечеству урок, какого оно  не  получало,  по  меньшей  мере,  со  времен
ассирийцев, однако смысл этого урока оставался неясным.
   До еврейского квартала нужно  было  пройти  еще  километра  два.  Длинное
пальто Русси не было застегнуто, но, следуя  мимо  развалин  стены,  которая
когда-то огораживала границы бывшего гетто, он  почувствовал,  что  вспотел.
"Если Золрааг считает нынешнюю погоду прохладной,  дадим  ему  подождать  до
января", - подумал Мойше.
   - Реббе  Мойше!  -  Какой-то  торговец,  кативший  тележку  с  турнепсом,
остановился и приподнял матерчатую шапочку.
   - Реббе Мойше! - улыбнулась хорошенькая девочка лет тринадцати. Она  была
немножко бледной, но огонек голода уже не светился в ее глазах.
   - Реббе Мойше!
   Приветствия нравились Русси и напоминали о том, что он стал здесь  важной
персоной. Он степенно ответил на каждое из них. "Был бы сейчас жив каждый из
поздоровавшихся, - подумал Мойше, - если бы не пришли ящеры? И если  да,  то
сколько бы им еще удалось протянуть? Интересно, а  сколько  бы  я  сам  смог
протянуть? Я решил помочь ящерам, надеясь, что они помогут моему народу. Они
помогли, и мы были спасены. И что я получил за  это?  Только  клеймо  лжеца,
предателя и ренегата?"
   Мойше  попытался  сказать  себе,  что  ему  все  равно,  ведь   признание
варшавских евреев, тех, кто знает правду,  значит  несравненно  больше,  чем
мнение остального мира. Это одновременно было и правильно, и  не  правильно.
Подвернись шанс, и он  предпочел  бы  сотрудничать  с  любыми  людьми  -  за
исключением немцев, - сражаясь против  пришельцев  из  другого  мира.  Перед
лицом нацистов ящеры  казались  выгодной  сделкой.  Они  действительно  были
выгодной сделкой. И все же Мойше иногда приходило в голову, что лучше бы  он
ее не заключал.
   Эти мысли мигом улетучились,  когда  Русси  завернул  за  угол  и  увидел
Мордехая Анелевича.  Молодой  командир  еврейских  бойцов  шел  в  окружении
нескольких своих людей. Все они были вооружены и одеты  в  поношенную  смесь
военной формы и гражданской одежды, которую Русси  доводилось  видеть  и  на
других бойцах. У самого Анелевича оружия не было. Хотя он был одет  в  такую
же рвань, как и  его  соратники,  уверенная  поступь  и  дистанция,  которую
держали вокруг него, говорили о значимости этого человека.
   - Добрый день, реббе Мойше! Как прошла встреча с губернатором ящеров?
   - Довольно неплохо, - ответил Русси. - Правда, он пожаловался, что погода
для него слишком прохладная.
   - Неужели? - удивился  Анелевич.  -  Через  несколько  месяцев  он  будет
жаловаться сильнее, это факт. Что еще он говорил?
   - Похоже, что надеяться на скорое увеличение норм продовольствия  нам  не
приходится. Передо мной у Золраага был Бор-Коморовский. Его не особо  радует
даже то, сколько продуктов мы получаем теперь.
   - Скверно, - снова произнес Анелевич. - Однако об этом стоило  узнать,  и
удивляться тут нечему. А что Его Ящерово Величество изволило сказать  насчет
нацистских сволочей, которые не смогли бежать достаточно  быстро,  когда  их
вышвыривали отсюда? Он уже решил, что намерен с ними сделать?
   - Он спрашивал меня, что я думаю по этому поводу, - сказал Русси.
   - И каков был ваш ответ?
   Прежде чем ответить, Русси глубоко вздохнул:
   - Я сказал ему, что, если бы решение зависело от меня, я бы  обращался  с
ними как с обычными военнопленными. - Услышав эти  слова,  почти  все  бойцы
буквально зарычали.
   Не обращая на них внимания, Мойше продолжа