е  место.  Может  быть,  _самое_
подходящее.  А  где  взорвать  вторую  бомбу?  Пока не  понятно.  Оставалось
надеяться, что ящеры понесут максимальные потери.
     * * *
     Остолоп Дэниелс не первый раз видел, как в Чикаго идет снег. Однажды, в
1910 году -- или в 1911-м? -- во время открытия сезона. Точно он не  помнил.
Во всяком  случае  очень  давно.  Местная команда еще не  играла  на  "Ригли
Филдс", матчи тогда проходили на старом стадионе.
     Впрочем,  когда  снег  идет  в  апреле,   ты  знаешь,  что  скоро   все
переменится, и погода станет достаточно жаркой и влажной, даже для человека,
родившегося на Миссисипи. Но сейчас создавалось впечатление, что зима пришла
всерьез и надолго.
     -- Ни газового, ни  парового отопления, --  ворчал Остолоп. -- Нет даже
приличного камина. Прошлой зимой было то же самое, порядочная гадость, скажу
я вам. Слишком холодно.
     -- С вами не поспоришь, лейтенант, -- ответил сержант Малдун. -- Хорошо
еще, что ящерам это тоже не в радость.
     --  Тут ты прав.  Серьезная  причина,  чтобы полюбить  снег, но  у меня
почему-то не получается, если ты понимаешь, о чем я. -- Остолоп вздохнул. --
Моя шинель -- неплохая штука, но я бы предпочел гулять без нее.
     -- Да. -- Шинель Малдуна была не такой  новой, как у Дэниелса, и от нее
сильно несло  нафталином.  Возможно, она  хранилась  где-то  еще  со  времен
предыдущей  войны.  Однако  сержант  умел  во  всем  находить  положительную
сторону. -- У нас нет  хорошего  камина, лейтенант,  зато, видит бог,  полно
дров.
     -- Это правда, -- кивнул Дэниелс.
     Каждый второй дом  в Чикаго -- а в некоторых районах  каждый первый  --
был разрушен. И в тех местах, где  огонь не уничтожил все, что могло гореть,
сохранилось много топлива.
     Сейчас взвод располагался  в  одном из таких районов Чикаго: поблизости
не  осталось  ни  одного  целого  здания.  С  тех  пор  как  началась  зима,
американцам  удалось продвинуться вперед  на  пару  миль.  Ящеры  прекратили
наступление; теперь они только оборонялись. Людям приходилось платить кровью
за каждый отвоеванный дом. Впрочем, от холода была еще одна польза  -- запах
гниющей плоти становился менее отвратительным.
     Повторяющиеся  сражения  на  одном  и  том  же участке земли  привели к
возникновению  ландшафта,  хорошо  знакомого Дэниелсу -- и Малдуну -- еще по
Франции  1918  года.  Даже землетрясение  не приводило  к  таким  чудовищным
разрушениям,  как  бесконечные артиллерийские  обстрелы. Однако во  Франции,
стоило выбраться  из  города,  как  ты  сразу попадал  на природу.  Конечно,
развороченные взрывами поля не радовали глаз, но видеть ужасающие разрушения
в местах, где еще недавно проживало столько людей...
     -- И еще одно, -- заметил Остолоп, -- я больше не верю в привидения. --
Он  подождал,  пока  раздастся  несколько  удивленных  голосов,  после  чего
пояснил: -- Если  бы привидения  существовали,  они  бы  сейчас орали благим
матом, глядя на то, что мы сделали с Чикаго и кладбищами их  предков. Однако
я не видел ни одного возмущенного привидения -- значит, их не существует.
     Откуда-то из глубины территории открыла огонь  американская артиллерия.
Остолоп прислушался к свисту  пролетающих над головой снарядов -- ободряющие
звуки, совсем не похожие на вой бомб, обрушивающихся на твою голову. Снаряды
разрывались  примерно   в  двух   милях  южнее   развалин  дома,  в  котором
расположился взвод. Здесь грохот разрывов был  едва слышен. Остолоп состроил
гримасу. Они с сержантом Малдуном знали причину.
     -- Газ, -- проговорил сержант так, словно съел что-то тухлое.
     -- Верно. --  Именно газ  стал  одной  из главных  причин,  заставивших
ящеров  приостановить  наступление  на  Чикаго,  но  у  Дэниелса  применение
отравляющих веществ не вызывало энтузиазма. --  Мы  устроили в  Чикаго ад --
гибнут и ящеры, и  люди. Стоит  ли удивляться,  что  здесь  нет  привидений?
Полагаю, сейчас они боятся нас больше, чем мы их... -- Он почесал в затылке.
-- Черт подери, ты помнишь слова песни, которую  пел во время прошлой  войны
Ирвинг Берлин? "Оставайся в родных местах" --  да, правильно. Там еще дьявол
говорит  своему сыну, чтобы тот не  появлялся на  земле, поскольку там хуже,
чем в аду. Может быть, дьявол знал, о чем говорил?
     --  Вполне возможно, -- кивнул Малдун.  -- Но у нас нет выбора: либо мы
делаем то, что делаем, либо ящеры превратят нас в рабов.
     -- Это точно, -- согласился Дэниелс. -- Кстати, ты мне напомнил -- пора
проверить посты, вдруг ящеры придумали какую-нибудь гадость.
     -- Хорошая  мысль,  -- отозвался Малдун.  --  Между войнами  я вошел во
вкус, и мне понравилось жить на свете. Хотелось бы  продолжить это  занятие.
Но вам, лейтенант,  следует быть  поосторожнее. Ящеры  видят в темноте,  как
кошки.
     -- Да, я помню, -- вздохнул Остолоп. --  Уж  не знаю, глаза у них такие
или специальные приборы. Не имеет значения. Они видят в темноте, это факт, а
как -- не наше дело.
     Большинство  офицеров  имели  пистолеты 45-го  калибра. Остолоп  служил
сержантом  и рядовым  слишком долго, не мог привыкнуть к новому оружию и  не
расставался с пистолет-пулеметом Томпсона.
     Он немного постоял у развалин дома, в котором расположился взвод, чтобы
глаза привыкли  к царящей вокруг темноте. Дэниелс не обладал  зрением кошки,
да  и  прибора,  улучшающего  зрение, почему-то  никто  ему не  выдал.  Небо
полностью затянули тучи, единственным источником света служили тлеющие очаги
пожаров -- огромный Чикаго все еще продолжал гореть.
     Траншеи  ящеров  начинались  примерно  в  полумиле  к  югу  от  позиций
американцев. Между  ними  обе стороны расставили сторожевые посты и натянули
колючую проволоку. По  странной прихоти  судьбы вокруг  раскинулись кварталы
домов, где жили представители среднего класса. Их развалины  делали ничейную
землю еще  более  опасным  местом,  чем поля Франции  в  1918 году,  --  для
снайперов здесь был настоящий рай.
     "Как будто война  и так недостаточно плоха -- отравляющие  газы, танки,
снаряды, самолеты, пулеметы и прочее дерьмо, -- думал Остолоп. -- Но нет, ты
еще должен  опасаться  проклятых снайперов, которые  только и ждут  момента,
чтобы   всадить  тебе  в  голову  пулю,  когда  ты  снимаешь   штаны,  чтобы
облегчиться".
     Есть вещи,  которые  никогда не меняются.  Один из его  дедов воевал за
армию  северной Виргинии  во  время войны Штатов  --  он  тоже жаловался  на
снайперов.
     Обходя часовых, Остолоп шел  по маршруту, который позволял ему  большую
часть  времени оставаться  под  прикрытием стен:  он не собирался  облегчать
снайперам  жизнь. Он  разработал несколько  маршрутов  для проверки постов и
никогда не пользовался  одним  и  тем же более двух раз подряд. И  следил за
тем, чтобы  часовые тоже  принимали самые жесткие меры предосторожности. Его
усилия  не пропали зря. За последние несколько недель  ни один из его солдат
не пострадал от снайперской пули.
     -- Кто идет? -- послышался негромкий, но угрожающий оклик.
     -- Кэп Энсон, -- назвал Остолоп пароль. -- Как дела, Джейкобс?
     -- Вы, лейтенант? --  Часовой тихонько рассмеялся. -- Уж если вы берете
имена  бейсболистов  для  пароля, то почему никогда  не выбираете  Димаджио,
Фокса  или  Мела  Отта,  о которых  мы  столько слышали.  Вечно вы называете
старичков, игравших в незапамятные времена.
     Остолоп вспомнил, как  впервые  услышал  о Кэпе  Энсоне,  еще когда был
совсем  мальчишкой.  Неужели  с тех пор  прошло так много  времени? Ну, если
честно, то да.
     -- Ящерам известно о современных игроках, и они  могут вас обмануть, --
ответил он.
     -- Да, конечно, но и мы можем забыть имена  старых игроков,  -- заметил
Джейкобс. -- И тогда начнем друг в друга стрелять.
     "Неужели  я так же  разговаривал со своими  офицерами  во Франции?"  --
спросил  у  себя  Остолоп.  Если   подумать,  именно  так   и  разговаривал.
Американские солдаты всегда отличались болтливостью  -- с этим не поспоришь.
Так было раньше, и с  тех пор ничего не изменилось. Стоит только  вспомнить,
как в дедовские времена называли офицеров. Он вздохнул и сказал:
     --  Сынок,  если ты  не хочешь, чтобы твои друзья  в тебя  стреляли, не
забывай пароль, вот и все дела.
     -- Да, конечно, лейтенант, но... -- Джейкобс забыл об иронии и принялся
всматриваться в темноту. -- Что там такое?
     -- Я ничего не слышал, -- ответил Дэниелс.
     Однако  его  голос прозвучал едва слышно. Уши давно  служили Остолопу и
успели состариться. А  Джейкобсу едва  исполнилось  девятнадцать. Он  больше
думал  членом, чем головой, но слух у  него  был отменный. Дэниелс убедился,
что находится в укрытии. Джейкобс указал направление, откуда доносился звук.
Остолоп ничего не видел, но встревожился.
     Дэниелс выбрал кусок штукатурки размером с кулак и взвесил его в руке.
     -- Будь готов, парень, -- выдохнул он.
     Джейкобс  приятно  удивил  его, не спросив: "К  чему?"  Лишь  поудобнее
перехватил винтовку и кивнул.
     Остолоп швырнул кусок штукатурки. Он упал футах в тридцати, ударившись,
судя по  звуку, о  кирпичную  трубу.  Со стороны  ничейной земли  застрочили
автоматы ящеров, пули ударялись в трубу.
     Джейкобс и Дэниелс открыли огонь по вспышкам.
     -- Мы  его  достали?  -- нетерпеливо спросил Джейкобс,  вставляя  новую
обойму в свой "спрингфилд".
     --  Похоже, гаду конец, -- ответил Остолоп. В ушах  все  еще звенело от
грохота  выстрелов.  --  К сожалению,  далеко не всегда удается  так  быстро
решить проблему. А теперь нужно найти для  тебя новую позицию. Мы только что
сообщили ящерам, где ты находишься.
     -- Да, лейтенант,  --  сказал  Джейкобс. -- Сам я  об этом  не подумал,
но... пожалуй, нужно срочно рвать когти.
     Дэниелс  вздохнул. Он  привык мыслить стратегически в отличие от многих
других.
     --  Нужно  соблюдать  осторожность,  --  прошептал он.  -- Если  мы  не
прикончили сукина сына, он постарается пристрелить нас. Кажется,  там должен
быть дом, -- он показал правой рукой на запад, -- до него около ста ярдов. Я
попробую  туда  сбегать.  Если  ящер  начнет  в  меня  стрелять,  постарайся
заставить его замолчать.
     -- Да, лейтенант, конечно, -- ответил Джейкобс.
     Остолопу вдруг показалось, что  солдат нарочно меняет слова  местами --
видимо, он так развлекался.
     Дэниелс пополз на животе, словно рептилия, к развалинам соседнего дома.
Часть второго этажа  уцелела, что делало здание почти уникальным -- отличный
наблюдательный пункт, пока  ящеры не сообразят, что  там  кто-то есть. Тогда
они вполне могут  запустить ракету или даже сбросить бомбу, чтобы уничтожить
дом.
     В  нескольких футах впереди кто-то быстро пробежал мимо. Остолоп застыл
на  месте,  но  оказалось,  что это всего  лишь  крыса.  Воображение  быстро
дорисовало картину -- толстый довольный зверек, вроде тех, каких он видел  в
окопах во Франции. Лучше не думать о том, чем они питаются.
     Ему  удалось благополучно добраться до соседнего здания. Ящеры так и не
открыли  стрельбу, похоже, они с Джейкобсом прикончили вражеского лазутчика.
В  доме царила тишина. Когда Остолоп начал подниматься по лестнице на второй
этаж, она слегка закачалась. Зато из окошка наверху открывался отличный вид.
     Дэниелс вернулся к Джейкобсу:
     -- Все в порядке.  Пойдем  со мной, я покажу тебе твой  новый пост.  --
После того как солдат устроился на новом месте, Остолоп сказал: -- Я объясню
твоему сменщику, где тебя найти.
     -- Ладно, хорошо, лейтенант, -- ответил Джейкобс.
     Когда Остолоп во второй  раз  приблизился к прежней позиции  Джейкобса,
ящер, устроившийся где-то на ничейной земле, выстрелил  в него. Дэниелс упал
лицом вниз, над  ним со свистом  проносились пули и с визгом  отскакивали от
кирпичных стен.
     -- Ах ты,  подлый маленький ублюдок, -- пробормотал Остолоп, нажимая на
курок, чтобы дать понять ящеру, что он все еще здесь.
     Противник принялся стрелять  в ответ. Несколько  минут они обменивались
длинными очередями, а потом Остолоп отступил; ящер, наверное, тоже.
     "Ладно, ящер,  -- подумал Дэниелс.  --  Летом  ты имел  преимущество. А
теперь,  когда  наступили холода,  мы вышвырнем  твою чешуйчатую задницу  из
Чикаго. Подожди и сам увидишь".
     * * *
     Тосевитский птенец перекатился по полу лаборатории,  которая стала  его
домом с тех самых пор, как  Томалсс начал о нем заботиться. Прошло некоторое
время, и детеныш перекатился снова, а потом еще раз. И все три  раза в одном
направлении. Томалсс  пришел  к  выводу, что он начинает понимать, что такое
_направление_.
     Его  ужасно  интересовал  любой прогресс, поскольку  маленькое существо
развивалось  очень  медленно. По стандартам Расы птенцы тосевитов  вообще не
должны были превращаться в Больших Уродов, оказавшихся  удивительно опасными
противниками. Если бы детеныши тосевитов оказались в изоляции от тех, кто за
ними ухаживает, ни  один  из  них  не выжил  бы. У  Расы сохранилось  немало
историй о диких  птенцах, вылупившихся из  яиц,  о которых забыли, и успешно
доживших  до взрослого  возраста,  -- многие  такие  рассказы  имели  вполне
достоверные подтверждения. Среди тосевитов аналогичных историй он  почти  не
встречал, и они больше походили на легенды, чем на факты.
     Что-то зашуршало -- маленькое существо взяло в руку кусочек  целлофана,
случайно оказавшегося на полу. Томалсс быстро наклонился и вытащил мусор изо
рта тосевита.
     -- Это несъедобно, -- сказал он  строгим голосом -- во всяком случае он
надеялся, что голос прозвучал строго.
     Детеныш рассмеялся. Все, что попадало ему в руки, он засовывал в рот, и
Томалссу приходилось постоянно за ним следить.
     "Просто  удивительно, почему  все Большие  Уроды  не  отравились  и  не
задохнулись", -- не уставал повторять Томалсс.
     Он взял птенца на руки -- опять весь мокрый.
     Томалсс отнес его на стол, где лежали куски ткани, впитывающие (хотя бы
частично) влагу. Детеныш довольно залопотал. Иногда  Томалссу  казалось, что
эти звуки напоминают щелканье и шипение языка Расы. Конечно, если  бы птенец
находился среди Больших Уродов,  он бы издавал совсем другие  звуки. Похоже,
тосевиты обладают лингвистическими способностями.
     После  того как Томалсс закончил мыть  птенца,  тот  принялся  издавать
воющие  звуки, означавшие,  что он хочет  есть. Томалсс дал ему пососать  из
бутылочки, а потом принялся ходить взад и вперед,  держа детеныша  на руках.
Маленькое  существо   безуспешно   сражалось  со   сном.   Наконец   Томалсс
удовлетворенно вздохнул и положил птенца на мягкую подстилку, где тот спал.
     -- Хвала Императору, -- пробормотал Томалсс, поскольку  птенец при этом
не проснулся.
     С тех пор как он начал  ухаживать за  маленьким тосевитом, Томалсс стал
измерять свое свободное время  его  сном. Даже в  тех случаях, когда Томалсс
покидал  лабораторию, он всегда  носил на поясе  монитор.  Если Большой Урод
начинал кричать,  ему приходилось срочно  возвращаться  и успокаивать его. К
сожалению, никто не мог заменить Томалсса -- только он обладал  необходимыми
умениями.
     Не успел он на несколько шагов удалиться от подстилки, на которой лежал
птенец, как другой психолог, самец  по имени  Тессрек,  постучал когтями  по
дверной ручке, показывая, что хочет войти. Томалсс  разрешил, и  Тессрек тут
же спросил:
     --  Как сегодня  обходится  с  тобой  юный  тосевит,  _мать_?  -- И  он
приоткрыл рот, показывая, что шутит.
     Томалссу его шутка смешной не показалась. Он уже много раз слышал ее от
своих коллег.  Многие  из них, как и Тессрек,  заимствовали слово "мать"  из
того  тосевитского языка,  который знали лучше.  Получалось, что  Томалсс не
просто  самец, который несет яйца, но  еще и тот,  у кого вылупился  Большой
Урод.
     -- У существа все в порядке, спасибо. Оно становится более  подвижным и
разумным.
     Впрочем, Томалсс прекрасно понимал:  тосевитскому птенцу еще далеко  до
того, на что способен птенец Расы в тот момент, когда раскалывается скорлупа
яйца.
     Однако  насмешка  коллеги над птенцом  была  равносильна  неуважению  к
научным трудам  Томалсса,  и  он приготовился защищать свою работу  изо всех
сил.
     Теперь рот Тессрека приоткрылся иначе -- он демонстрировал отвращение.
     -- Какое вонючее маленькое существо, -- заметил Тессрек.
     --  Ну,  ты  исчерпал  все  свои  комплименты?  -- холодно  осведомился
Томалсс.
     Они с Тессреком имели одинаковый ранг, что усложняло дело: поскольку ни
один из них не должен был  демонстрировать формальное уважение, им  никак не
удавалось скрыть взаимную неприязнь. Томалсс продолжил:
     --  Мои  хеморецепторы   не  воспринимают  никакого  сильного   запаха.
Возможно, я  просто  привык.  -- Не  совсем правда, но Томалсс не  собирался
откровенничать с Тессреком.
     -- Вероятно, все дело в том, что ты  вынужден проводить столько времени
рядом  с  маленьким  тосевитом, --  ответил  Тессрек.  --  И  это  притупило
восприятие твоих хеморецепторов -- или даже уничтожило их.
     -- Вполне возможно, -- не стал спорить Томалсс. -- Пожалуй,  ты прав, я
провожу  здесь слишком много времени. Мне даже не удается  систематизировать
собранные данные.  -- Он обратил оба глазных бугорка на Тессрека. -- Кстати,
ты мог бы отлично подойти на роль моего помощника.
     -- Я? -- Тессрек даже отпрянул назад. -- С какой стати? Должно быть, ты
сошел с ума.
     -- Вовсе  нет,  коллега. Разве не  ты занимался  изучением тосевитского
самца Бобби Фьоре, чьи  совокупления с  тосе-витской самкой, доставленной на
наш корабль в исследовательских целях, и привели к появлению этого птенца? У
тебя есть -- как говорят Большие Уроды? -- да, семейная связь, именно так.
     -- У  меня  нет никаких  связей  с  уродливым  маленьким  существом! --
сердито ответил  Тессрек.  --  Тосевитский  птенец  -- твоя проблема  и твоя
ответственность. И  в случае  необходимости  я  готов  повторить свои  слова
высокому начальству. Прощай. -- И он быстро вышел из лаборатории.
     У  него  за спиной Томалсс  широко открыл рот  --  иногда у  шуток тоже
бывают зубы. Он сделал свое предложение, чтобы заставить чесаться у Тессрека
место под чешуей, до которого никак не добраться. Но сейчас  после некоторых
размышлений Томалсс понял, что это очень даже неплохая мысль. Ему необходима
помощь  в  работе  с тосевитским  птенцом,  и  Тессрек  -- самая  подходящая
кандидатура на роль его заместителя.
     Продолжая смеяться, он взял телефон и связался со старшим психологом.


Глава 17

     Сэм Игер ходил взад и вперед по вестибюлю  военного госпиталя. Умеют ли
местные врачи принимать роды? Большинство пациентов госпиталя  -- мужчины...
Откуда у  врачей необходимый опыт?  Возможно, медики  принимали роды у своих
жен? Только на это и оставалось надеяться.
     Из  операционной  донесся сдавленный  крик. Игер  так сжал кулаки,  что
ногти вонзились  в ладони, прикусил губу  и  ощутил во рту  солоноватый вкус
крови. Это кричала Барбара, изо всех сил стараясь вытолкнуть ребенка в  мир.
Ему ужасно хотелось быть рядом с ней, взять за  руку, сказать, что все будет
хорошо. (Пожалуйста, Господи,  пусть все будет хорошо!) С другой стороны, он
знал, что либо расстанется с завтраком,  либо упадет в обморок, если увидит,
как мучается его жена.
     Он начал ходить еще  быстрее, сожалея, что  у него нет  сигареты, чтобы
хоть немного  успокоиться и занять  руки. В южной  части Миссури ему удалось
выкурить несколько трубок, там выращивали табак. Но как только он узнал, что
Барбара  должна со дня  на  день  родить, он тут же  вернулся в Хот-Спрингс.
Роберт Годдард отпустил его -- теперь Сэм перед ним в долгу.
     Барбара вновь закричала, теперь  уже громче. Мужчина не должен слышать,
как мучается его жена. Но что ему оставалось делать -- в операционную его не
пускали, а достать где-нибудь бутылку виски и напиться... Нет, он не мог так
поступит