часто делал Георг Шульц (тут она задумалась --  но только  на мгновение,
--  что  же могло случиться  с  Шульцем  и Татьяной; вот уж  кто  стоил друг
друга).
     -- Да, вы были правы, Иоганнес, -- ответил другой немец.  -- Это только
показывает, что никто не может ошибаться все время.
     В ответ в темноте кто-то фыркнул.
     "Гюнтер, Иоганнес..."
     --  Скажите, вы  ведь  из экипажа  танка полковника Ягера, так ведь? --
тихо спросила Людмила. -- Он -- он тоже здесь?
     Она не изображала безразличия: они не могли не знать  об ее отношении к
Ягеру. Но тут она словно натолкнулась на невидимую стену.
     -- Нет, его здесь нет, -- сказал один из них -- ей показалось, Гюнтер.
     Он отвечал ей едва  ли  не  шепотом, словно  желая, чтобы  его слова не
распространились дальше пределов, ограниченных размахом крыльев "шторха".
     Холод пробежал по спине Людмилы.
     -- Скажите, -- попросила она, -- с ним беда? Он мертв? Это произошло до
перемирия? Скажите мне!
     -- Он не мертв -- пока, -- ответил Гюнтер  еще тише, чем прежде.  -- Он
даже не пострадал. И это произошло не в бою с ящерами. Это случилось три дня
назад.
     -- Что случилось? -- спросила Людмила.
     Гюнтер,  словно ошалелый,  молчал. Через мгновение,  когда Людмила  уже
собиралась выхватить пистолет и  выбить из Гюнтера ответ любой ценой, другой
член экипажа по имени Иоганнес сказал:
     -- Фройляйн, его арестовало СС.
     -- Боже мой! -- прошептала Людмила.  -- Почему? Что  он сделал?  Может,
это из-за меня?
     -- Будь  я  проклят, если мы знаем, -- ответил Иоганнес. --  Эта мелкая
хилая эсэсовская свинья явилась, направила на него пистолет и увела. Вонючий
чернорубашечный ублюдок -- не знаю, кем он себя считает  -- арестовал нашего
лучшего командира!
     Его сотоварищи хором забормотали ругательства в тот же адрес.
     Один из них сказал:
     -- Пошли, ребята, нам ведь надо загрузить этот самолетик боеприпасами.
     --  Должно  быть,  это  из-за  меня,  --  сказала  Людмила.  Ее  всегда
беспокоило,  не привяжется ли к  ней  НКВД  из-за Ягера, а  вместо этого его
схватила  его  же  служба безопасности.  И  это потрясло ее  своей  страшной
несправедливостью. -- И его никак нельзя освободить?
     -- У СС? -- с крайним удивлением протянул тот,  кто приглашал товарищей
заняться погрузкой боеприпасов в "шторх".
     Похоже, что нацисты наделили  своих сторожевых  псов такой же страшной,
почти сверхъестественной силой, которую русские люди приписывали НКВД.
     Но танкист по имени Гюнтер отозвался:
     -- Христос на кресте, а почему бы и нет? Думаете, Скорцени будет просто
сидеть  и  разрешит,  чтобы  что-нибудь  случилось   с  полковником  Ягером,
независимо  от того, кто его  схватил? Уверен,  что нет.  Он -- эсэсовец, но
все-таки  настоящий солдат,  а не сволочной дорожный  полицейский  в  черной
рубахе. Мы будем  последним дерьмом, если не освободим нашего полковника, мы
не заслуживаем быть танкистами. Пошли!
     Эта идея захватила его.
     Но тот осторожный снова спросил:
     -- Хорошо, мы освободим его. И что он будет делать потом?
     Несколько  секунд  все молчали. Потом Иоганнес  испустил  звук, который
можно было бы принять за приглушенный взрыв хохота. Он показал на "физлер".
     -- Мы вытащим его, сунем  в самолет, и летчица улетит с ним отсюда хоть
к  чертям собачьим. Раз у СС есть к нему дело, вряд  ли он  захочет остаться
здесь, это точно.
     Танкисты столпились возле него, пожимая руку и хлопая по плечу. Людмила
присоединилась к ним. Затем спросила:
     -- А вы при этом не подвергнетесь опасности?
     --  Подождите-ка, -- сказал Иоганнес. Он отошел в сторону от "шторха" и
громко  объявил:  -- Летчик  сказал, что в  моторе неисправность.  Мы пойдем
искать механика.
     И они ушли, растворившись в ночи.
     Оставшись  одна, Людмила подумала, не  загрузить ли часть боеприпасов в
"шторх"  своими силами.  Но потом передумала. Ведь ей могут понадобиться все
запасы  топлива, которые есть у легкой машины, и лишний вес на  борту только
уменьшит их.
     Где-то в темноте пиликал сверчок. Ожидание затягивалось.
     Рука  сама потянулась  к  ручке  "Токарева", висевшего  на поясе.  Если
начнется  перестрелка, она  сразу  же  побежит в  ту сторону. Но тишину ночи
нарушали только насекомые.
     Один из солдат, стоявший с фонарем для обозначения посадочной площадки,
обратился к ней:
     --  Аллес гут,  фройляйн?  [Все  в порядке, барышня?  (нем.)  --  Прим.
перев.]
     -- Йа, -- ответила она, -- аллеc гут. [Да... все хорошо (нем.)]
     Какая же она лгунья!
     По  земле затопали сапоги,  быстро  приближаясь... Людмила оцепенела. В
этой пропитанной запахом трав ночи она видела только движущиеся силуэты. Она
даже  не  могла сосчитать, сколько их, пока они не  приблизились. Один, два,
три, четыре... пять!
     -- Людмила!
     Что это? Это он? Голос Ягера.
     -- Да! -- по-русски ответила она, забыв о немецком.
     Что-то блеснуло. Один из танкистов, сопровождавших Ягера, несколько раз
воткнул  в землю нож --  наверное, чтобы  очистить  его, -- и затем  убрал в
ножны. Когда он заговорил, оказалось, что это Гюнтер:
     -- Увозите отсюда полковника,  летчица. Тех, кто нас видел, уже нету...
-- Он  погладил  ножны, в которых покоился его нож. -- А все остальные здесь
--  из  нашего полка.  Нас  никто  не  выдаст --  ведь  мы  сделали  то, что
следовало, и все тут.
     --  Вы  просто  сумасшедшие, и все тут,  --  сказал  Ягер  с теплотой в
голосе. Его подчиненные окружили его, пожимая руки  и обнимая его  с добрыми
пожеланиями. Это могло бы показать Людмиле, какой  он офицер, если бы она не
составила бы себе представления раньше.
     Она показала на темные очертания ящиков с патронами.
     -- Вам придется  как-то избавиться от  них, -- напомнила она танкистам.
-- Ведь я их должна была увезти.
     -- Мы побеспокоимся об этом, летчица,  -- пообещал Гюнтер. --  Обо всем
позаботимся.  Не  беспокойтесь.  Может,  мы  и  преступники,  но  не  совсем
тупоголовые.
     Остальные танкисты тихим гомоном подтвердили свое согласие.
     Людмиле хотелось верить, что немецкая дотошность распространяется  и на
преступление. Она потянула Ягера  за плечо, чтобы отделить от его товарищей,
и показала на открытую дверцу кабины "физлера".
     -- Влезай и садись на заднее сиденье, туда, где пулемет.
     --  Лучше, если бы пользоваться им  не потребовалось,  --  ответил  он,
взбираясь на крыло, чтобы войти в кабину.
     Людмила последовала за ним. Она опустила дверь  и захлопнула ее. Ткнула
в кнопку стартера. Мотор заработал. Посмотрела, как  разбегались солдаты,  и
порадовалась, что ей не пришлось никого просить крутнуть пропеллер.
     --  Ты пристегнулся? -- спросила  она Ягера. Когда он ответил "да", она
пустила  "шторх" вперед  по  полю:  ускорение  могло  выкинуть  пассажира  с
сиденья, если он не был привязан.
     Как обычно,  легкой машине потребовалась самая малость, чтобы взлететь.
После заключительного сильного удара шасси о землю "шторх" прыгнул в воздух.
Ягер наклонился в сторону, чтобы посмотреть  вниз, на  посадочную полосу. То
же самое проделала и Людмила, хотя увидеть можно было немного. Теперь, когда
они были в воздухе, люди, стоявшие внизу с фонарями, начали гасить их.
     Через плечо она спросила:
     -- С тобой все в порядке?
     -- Почти да, --  ответил он. -- Они не  успели пустить против меня свои
самые сильные средства --  не были уверены,  насколько крупным  изменником я
стал. -- Он горько  рассмеялся,  --  Гораздо  большим, чем  они  могли  себе
представить, должен тебе сказать. Куда мы летим?
     Людмила разворачивала "шторх" на восток.
     --  Я собиралась  доставить  тебя  в партизанский  отряд, в  котором  я
нахожусь уже некоторое время. Думаю, что  там никто  за тобой не придет и не
отыщет,  потому что это за много километров от территории, занятой  немцами.
Разве плохо?
     --  Не годится, -- ответил он, снова  удивив ее.  -- Ты можешь  отвезти
меня в Лодзь? Если хочешь, высади меня там и лети к партизанам. Но  мне надо
обязательно попасть туда.
     -- Зачем?  -- Она  почувствовала в  своем голосе печаль. Ведь появилась
возможность наконец быть вместе, и вот... -- Что может быть столь важного  в
Лодзи?
     -- Долгая история, -- ответил Ягер и по-офицерски кратко рассказал суть
дела. И чем больше он говорил,  тем шире раскрывались глаза Людмилы. Нет, СС
арестовало его  не из-за нее,  вовсе  нет... -- И если я  не попаду в Лодзь,
Скорцени может взорвать город вместе со всеми людьми и ящерами в нем. И если
это произойдет, что  будет с  перемирием? Что станет  с  Фатерландом?  И что
будет со всем миром?
     Несколько  секунд  Людмила  не  давала  ответа.  Затем очень  тихо  она
сказала:
     -- Как бы ты себя ни называл, но ты -- не изменник.
     Она несколько увеличила высоту  полета, прежде чем совершить  вираж. На
Шкале компаса  на  приборной доске  машины побежали цифры, остановившись  на
"юго-юго-восток".
     -- В Лодзь мы отправимся вместе, -- сказала Людмила.


Глава 19

     Томалсс спал, когда открылась наружная дверь здания, где он содержался.
Резкий  щелчок  замка  внутренней  двери  заставил  его вскочить  на ноги  с
твердого пола, его глаза завертелись в разные стороны, он не мог понять, что
происходит.   Из  узкого  окна,  которое  предназначалось  для  освещения  и
проветривания места его заточения, сейчас никакой свет не проникал.
     Его  охватил страх.  До этого  Большие Уроды никогда не приходили  сюда
ночью. Как любой  самец Расы, он считал нарушение непрерывности повседневной
рутины предвещающей и  содержащей угрозой. Он счел, что именно это изменение
воспринял бы как зловещее даже тосевит.
     Дверь распахнулась. Вошел не один, а целых три Больших Урода. У каждого
в одной руке был фонарь, в котором горело какое-то пахучее масло или жир,  а
во второй -- автомат. Фонари были  примитивные -- примерно такие, какими, по
представлению  Расы,  могли обладать  жители Тосев-3. Автоматы, к сожалению,
примитивными не были.
     В тусклом мерцающем свете Томалссу потребовалось время, чтобы узнать Лю
Хань.
     -- Благородная госпожа, -- выдохнул он наконец.
     Она стояла,  глядя на  него без единого  слова. Он  уже вверил свой дух
Императорам  прошлого,  уверенный,  что они позаботятся  о  нем  лучше,  чем
властители Расы заботились о его теле, пока он был жив.
     -- Стоять! -- выкрикнула сердито Лю Хань.
     Томалсс ждал, что оружие в  ее руке изрешетит его. Но  вместо этого она
положила  автомат  на пол.  Затем  вытащила  что-то, спрятанное  на поясе ее
тканой одежды, закрывавшей ноги: это был мешок из грубой тяжелой ткани.
     Пока двое самцов держали  Томалсса под прицелом, Лю  Хань надела  мешок
ему на голову. Он стоял оцепеневший, не осмеливаясь сопротивляться.
     "Если  они  сейчас  начнут  стрелять в меня, то я не узнаю,  что оружие
начало действовать, пока пули не попадут в меня", -- подумал он.
     Лю Хань затянула мешок у него  на шее, но не слишком  туго, чтобы он не
задохнулся.
     -- Он может  видеть?  -- спросил один из самцов. Затем  он  обратился к
Томалссу: -- Ты можешь видеть, жалкий чешуйчатый дьявол?
     Томалсс действительно был жалким.
     -- Нет, благородный господин, --  правдиво ответил он. Лю Хань толкнула
его. Он едва не упал. Когда он восстановил равновесие, она положила руку ему
на спину.
     --  Вы  пойдете в  том направлении, которое  я укажу,  --  сказала  она
сначала по-китайски, а потом на  языке Расы. -- Только в том направлении. --
Она добавила усиливающее покашливание.
     -- Будет исполнено, -- выдохнул Томалсс.
     Может, они  выводят  его  наружу, чтобы застрелить где-нибудь  в другом
месте. Но если так, то  почему  они  не  сказали ему? Может, для того, чтобы
насладиться  его страхом? Большие  Уроды весьма изобретательны  в  том,  как
причинить боль.
     Лю  Хань  снова подтолкнула  его,  на  этот раз менее  сильно. Он шагал
вперед,  пока она не сказала: "Теперь налево",  -- подкрепив  слова тем, что
передвинула руку по его спине в соответствующую сторону. Он повернул налево.
Почему бы нет? В той черноте, в которой он оказался, это направление было не
хуже любого другого. Чуть спустя Лю Хань сказала:
     -- Направо.
     Томалсс повернул направо.
     Он  не представлял,  где находится.  А  если  бы  и знал,  то быстро  и
безнадежно  заблудился бы. Он поворачивал налево и направо, налево и направо
десятки раз, через разные промежутки времени и в разных последовательностях.
Улицы  Пекина были очень  тихими. Он  предполагал,  что  время сейчас где-то
между полуночью и утренней зарей, но не был уверен. Наконец Лю Хань сказала:
     -- Стойте.
     Томалсс   остановился,   полный  дурных  предчувствий.  Значит,  момент
наступил? Где это? Лю Хань отвязала веревку, стягивавшую мешок, и сказала:
     -- Досчитаете до ста на своем  языке,  громко и медленно. Затем снимете
мешок. Если вы его снимете раньше, то умрете сразу же. Вы поняли?
     -- Д-да, благородная  госпожа, -- дрожащим голосом ответил Томалсс.  --
Будет исполнено. Один... два...  три... -- Он считал как можно медленнее. --
Девяносто восемь... девяносто девять... сто.
     Он поднял руки, ожидая, что пули тут же растерзают его, и сбросил мешок
резким конвульсивным движением.
     Никто не выстрелил. Его глаза, озираясь, осматривали все вокруг. Он был
один в начале одного из бесчисленных пекинских хутунов. Он швырнул мешок  на
землю.  Мягкое "шлеп!" было единственным звуком, донесшимся до  его слуховых
перепонок.  По-прежнему  настороженно он  шагнул из  хутуна  на  примыкавшую
улицу.
     К  своему удивлению,  он  узнал  ее.  Это была Нижняя Наклонная  улица,
по-китайски "Сиа Сиех Тиех". На ней находились развалины Чан Чун Су -- храма
Вечной Весны. Теперь  он знал, как добраться  до штаб-квартиры Расы в центре
Пекина. Он  не знал, позволено ли ему это,  но решил, что должен попытаться.
Нижняя Наклонная улица даже шла в нужном направлении.
     Вскоре  он  натолкнулся  на  патруль  самцов Расы. Прежде  чем опознать
своего, патруль едва не пристрелил Томалсса на том месте, где его  отпустили
тосевиты. Какая  ирония была бы в таком завершении его карьеры! Но когда  он
сказал  им,  кто  он,  они поспешили  доставить его  в тщательно укрепленную
цитадель,  которую Раса  сохранила за  собой  в том  месте,  которое  раньше
называлось Запрещенным Городом.
     Его  прибытие  стало  настолько  важным  событием, что  даже  разбудили
Ппевела.  Вскоре  помощник  администратора  по  восточному  региону  главной
континентальной массы вошел в  комнату, где  Томалсс впервые  за  много дней
наслаждался достойной пищей, и сказал:
     -- Я  рад  видеть вас снова свободным, исследователь-аналитик. Тосевиты
информировали нас вчера, что выпустят  вас,  но  они не  особенно надежны  в
своих утверждениях.
     -- Истинно, благородный господин, насколько я знаю, это очень верно, --
сказал Томалсс  с усиливающим покашливанием. --  Они не сообщили, почему они
отпускают меня? Мне они никогда ничего не объясняли. -- Не дожидаясь ответа,
он набросился на блюдо жареных червей, поставленное перед ним поварами. Хотя
черви были  высушены перед отправкой на Тосев-3 и затем  снова возвращены  в
прежний вид, на вкус они были такими же, как на Родине.
     -- По их сообщениям,  частично  в виде жеста доброй  воли и  частично в
качестве предостережения: это  так  типично для  Больших Уродов -- стараться
сделать  и то  и другое  одновременно. -- И словно в подтверждение его  слов
откуда-то издалека донеслись звуки стрельбы. -- Они говорят, что это покажет
нам,  как  они могут действовать по своей воле в этом и  других городах этой
не-империи: отпускать,  кого  захотят,  захватывать,  кого захотят, убивать,
кого  захотят.  Они  предупреждают  нас, что  борьба за  интеграцию Китая  в
Империю будет проиграна.
     До того,  как  он опустился на поверхность  Тосев-3, и  даже до  своего
пленения Томалсс счел бы это смехотворным и нелепым. Теперь же...
     --    Они   решительны,   благородный   господин,   они    одновременно
изобретательны  и  удивительно  хорошо вооружены.  Я  боюсь,  что они  будут
создавать нам неприятности многие годы, а может быть, и несколько поколений.
     -- Так может быть, -- согласился Плевел, удивив Томалсса.
     -- Когда  я был  пленником, самка  Лю Хань заявила,  что Раса  даровала
некоторым тосевитским не-империям перемирие. Разве такое может быть?
     --  Может.  И  есть, --  сказал  Ппевел. -- Есть не-империи,  способные
производить свое собственное ядерное оружие.  Они пускают его  в ход  против
нас.  Китай  --  все его соперничающие стороны -- такого  оружия  не имеет и
исключен из перемирия. Это обижает китайцев, потому они удваивают силу своей
борьбы с нами, добиваясь, чтобы включили в перемирие и их.
     --  Значит,  Раса обращается с варварами-тосевитами  как  с равными? --
Томалсс поднял глаза к потолку с удивлением и унынием. -- Даже слыша  это из
ваших уст, благородный господин, я с трудом могу поверить в это.
     --  Тем не менее это истинно, -- ответил  Ппевел. -- Мы вели переговоры
даже  с этими китайцами, хотя и не  согласились на уступку, которой добились
другие  не-империи. Нам  придется делить власть  на этой планете до прибытия
флота колонизации. А может быть, и после тоже. Не хочу предполагать, как это
будет. Это решение адмирала, а не мое.
     У Томалсса  закружилась  голова, как будто  он проглотил  слишком много
тосевитской травы, которую многие  самцы  находили такой заманчивой. Слишком
многое изменилось,  пока он  был узником!  Ему придется  плотно  поработать,
чтобы приспособиться к тому, что постоянно беспокоит Расу. Он сказал:
     --  Тогда  нам требуется вести  еще  более масштабные  поиски понимания
самой природы Больших Уродов.
     -- Истинно, -- согласился Ппевел. --  Когда вы физически  оправитесь от
последствий своих тяжких испытаний, исследователь-аналитик, мы обеспечим вам
со  всеми  возможными  предосторожностями  нового тосевитского  детеныша,  с
которым вы сможете продолжить вашу прерванную работу.
     --  Благодарю  вас,  благородный  господин,  --  сказал Томалсс  глухим
голосом. После  того,  что  случилось с  ним, когда он  работал с  последним
детенышем -- Лю Мэй, он понял,  что работа, которая когда-то  поглощала его,
не  стоит  связанных с  ней  опасностей. -- С вашего милостивого позволения,
благородный господин, я буду вести эту работу  на борту звездного корабля, в
лаборатории, а не здесь, на поверхности Тосев-3.
     -- Это можно организовать, -- сказал Ппевел.
     -- Благодарю вас, благородный господин, -- повторил Томалсс.
     Он надеялся, что  расстояние  между поверхностью и  кораблями в космосе
защитит его от  Больших Уродов,  их дикой  мести, обусловленной  семейными и
сексуальными  особенностями. Он  надеялся на  это  --  хотя  и  без  прежней
уверенности,  характерной для него в первые дни пребывания на Тосев-3, когда
победа казалась такой быстрой и  легкой.  Он  радовался, вспоминая тогдашнюю
уверенность, и понимал, что ничего подобного больше не будет.
     * * *
     Пациенты и беженцы столпились вокруг  замысловато раскрашенного ящера с
электрическим мегафоном в руках. Ране Ауэрбах двигался медленно и  осторожно
-- только  так он и  мог  перемешаться,  --  стараясь занять по  возможности
наиболее удобное место. И  хотя передвигавшихся с такими же трудностями было
довольно много,  он  все же подобрался к оратору довольно  близко, почти  до
окружавших его вооруженных охранников.
     Он   поискал  глазами  Пенни   Саммерс  и  заметил   ее   в   толпе  на
противоположной стороне. Он помахал ей, но она его не увидела.
     Электрифицированный  мегафон издавал странные  звуки. Какой-то стоявший
вблизи   ребенок   засмеялся.  Затем  ящер  заговорил  на  довольно  сносном
английском:
     -- Теперь мы оставляем