ну: -- Подобно
немецким ракетам,  она  очень  неточна  --  это оружие  скорее для ударов по
площади, чем для точечного попадания.
     --  Если  они будут запускать  их  в большом количестве,  то это уже не
имеет значения, -- взорвался Атвар. -- Немцы взорвали звездный корабль, хотя
я не верю, что их разведка поняла это:  иначе они усилили бы удары. Но таких
потерь мы никак не можем себе позволить.
     -- Так же, как не можем надеяться полностью предотвратить их, -- сказал
Кирел. --  Мы  израсходовали  последние  наши  противоракетные  средства,  а
системы ближнего боя имеют лишь ограниченные возможности по сбиванию цели.
     -- Я  слишком  болезненно  воспринимаю  эти  факты.  --  На поверхности
Тосев-3  Атвар чувствовал  себя некомфортно,  небезопасно.  Его глаза нервно
поворачивались то туда, то  сюда.  --  Я знаю, что  мы находимся на  большом
расстоянии  от ближайшего  моря, но  что будет, если Большие Уроды установят
свои  ракеты на корабли, которые они используют с такой назойливостью? Мы не
в  состоянии  потопить  их  все.  Корабль, вооруженный  ракетами,  может уже
приближаться к Египту, в то время как мы ведем этот разговор.
     --  Благородный адмирал,  это  действительно возможно,  но  мне кажется
маловероятным, -- сказал  Кирел.  -- У нас достаточно  забот для обсуждения,
чтобы придумывать новые.
     --  Тосевиты  используют ракеты. Тосевиты используют корабли.  Тосевиты
возмутительно изобретательны. Это не  кажется  мне придуманной  заботой,  --
сказал   Атвар,   добавив   усиливающее    покашливание.    --   Весь   этот
североафриканский  регион  имеет  более здоровый  для нас климат,  чем любой
другой на этой планете. Если  бы весь Тосев-3 был таким, он  был бы  гораздо
более приятным миром. Я  не хочу, чтобы наши будущие  поселения здесь были в
опасности от ударов Больших Уродов с моря.
     -- И  никакой  другой самец, благородный адмирал.  --  Кирел не  принял
подразумеваемой критики Атвара. --  Одним из  способов усилить наш  контроль
над территорией был бы  захват местности к северо-востоку от  нас, известной
под  названием  Палестины. Я  сожалею,  что  Золрааг  не  добился лояльности
местных мятежных самцов: если бы они выступили  против англичан, уменьшились
бы потребности в наших собственных ресурсах.
     -- Истинно, -- сказал Атвар, -- но лишь отчасти.  Тосевитские  союзники
легко   становятся  и  тосевитскими  врагами.  Посмотрите  на   мексиканцев;
посмотрите  на итальянцев; посмотрите  на евреев и поляков.  Неужели все эти
Большие Уроды -- евреи?
     -- Они евреи, благородный  адмирал, -- ответил Кирел. --  Как эти евреи
появляются в таких далеких друг от друга местах -- это выше моего понимания,
но это так.
     -- Это в самом деле так, и, где бы они ни появлялись, они везде создают
неприятности,  --  сказал Атвар.  --  Поскольку  евреи  в  Польше  оказались
ненадежными, я не питаю больших надежд, что  и в Палестине  мы сможем на них
положиться. Например, они не вернут Мойше Русецкого Золраагу, что заставляет
меня сомневаться  в  их добропорядочности. Однако  во  многом  они стараются
приписать свой провал групповой солидарности.
     -- Тем  не менее мы можем использовать их, хотя и не можем им доверять,
-- высказал Кирел  сентенцию,  которую  Раса использовала в отношении многих
видов Больших  Уродов после нашествия на Тосев-3. Командир корабля вздохнул.
-- Жаль, что евреи  обнаружили поисковое устройство, которое Золрааг спрятал
в комнате,  где  проходила  встреча, иначе  мы могли бы отыскать  здание,  в
котором оно было установлено, и отобрать у них Русецкого.
     --   Действительно  жаль,   учитывая,  что  устройство  было  настолько
миниатюрным,  что их грубая технология не может  даже  приблизиться к  тому,
чтобы повторить его, --  согласился  Атвар.  -- Они  должны  быть  такими же
подозрительными по  отношению  к  нам,  как  мы к ним. -- Его рот открылся в
кривой ухмылке. -- И еще у них плохое чувство юмора.
     -- Истинно  так,  благородный  адмирал,  -- сказал  Кирел.  -- То,  что
обнаруженное ими устройство привело  непосредственно к крупнейшей британской
базе в Палестине, было разочарованием.
     После прихода на Тосев-3 самцы Расы говорили это же самое и о множестве
других вещей.
     * * *
     Когда  Мордехай Анелевич покидал Лодзь  -- как некогда Варшаву,  --  он
вспомнил, что евреи, прежде многочисленные, оставались в меньшинстве. Многие
из  них  теперь  были  вооружены  и  могли  создать  свою  милицию,  которая
располагала более мощным вооружением, но они были немногочисленны.
     Поэтому  перспектива сотрудничества  с  поляками -- особенно в сельской
местности   --  заставляла   его   нервничать.   Большинство  поляков   либо
бездействовали, либо  аплодировали,  когда нацисты  загоняли  евреев в гетто
больших городов или уничтожали их в поселках и деревнях. Большинство поляков
ненавидели ящеров  не за то,  что они изгнали немцев, а за то, что вооружили
евреев, которые помогали им.
     И  теперь,  когда  в  Лодзь  пришло  сообщение  о  том,  что  польскому
крестьянину срочно требуется поговорить с ним, Мордехай  боялся, не  идет ли
он прямо  в  ловушку. Затем он задумался: кто бы мог  подготовить ее -- если
она вообще  существовала. Его скальп могли захотеть получить поляки. А также
ящеры.  А также  и немцы -- если они хотели  лишить евреев боевого лидера. И
евреи, которые больше боялись нацистов, чем ящеров, могли пожелать отомстить
тому, кто отправил Давида Нуссбойма к русским.
     Когда  пришло  предложение  встретиться,  Берта  Флейшман  разложила по
косточкам все эти возможности.
     -- Не ходи, -- убеждала она. -- Подумай, какими большими неприятностями
это нам может грозить и как немного может быть хорошего.
     Он рассмеялся. Легко  было смеяться, находясь внутри бывшего еврейского
гетто в Лодзи, среди своего народа.
     --  Мы  не  вырвались  бы  из-под  власти  нацистов,  если  бы  боялись
рисковать, -- сказал он.
     Он  переубедил ее,  и  вот  теперь он находился  здесь, где-то севернее
Лодзи, неподалеку от места, где ящеры пропустили немцев.
     И  глубоко раскаивается,  что  пошел.  Здесь,  где  на  полях  работали
исключительно поляки, каждый  бросал на чужака подозрительный взгляд. Сам он
не выглядел типичным евреем,  но  в предыдущих путешествиях он убедился, что
сойти среди них за поляка не сможет.
     --  Четвертая  грунтовая дорога  на север от  этого жалкого  городишка,
повернуть  на  запад, пятая  ферма  по левой стороне. Спросить  Тадеуша,  --
сказал он сам себе
     Он  надеялся,  что правильно  посчитал  дороги.  Вот эта узкая тропинка
считается  дорогой или  нет?  Непонятно.  Его лошадь иноходью  направилась к
пятому крестьянскому дому по левой стороне.
     Крупный здоровенный светловолосый мужик в комбинезоне накладывал вилами
свекольную ботву в кормушку для коров. Он и бровью не  повел, когда подъехал
Мордехай с немецкой  винтовкой за спиной.  Винтовка "маузер", такая же как у
Анелевича,  лежала возле коровника. Парень в  комбинезоне  при необходимости
мог бы тут же взять ее в руки. Он воткнул вилы в землю и оперся на них.
     -- Вам что-нибудь надо? -- спросил он низким голосом, настороженным, но
вежливым.
     -- Я ищу  Тадеуша, -- ответил Анелевич. -- Я должен передать ему привет
от Любомира.
     -- К  черту приветы! -- сказал поляк,  скорее всего  Тадеуш, с  громким
раскатистым смехом. -- Где те пять сотен злотых, что он мне должен?
     Анелевич соскочил с коня:  это был пароль. Он потянулся. В спине что-то
хрустнуло. Он потер поясницу со словами:
     -- Побаливает.
     -- Я не удивляюсь. Вы ехали,  как увалень, --  беззлобно сказал Тадеуш.
-- Послушайте, еврей, у вас, должно быть, множество тайных связей. Во всяком
случае  я  не  слышал  ни о  каком  другом  обрезанном,  которого мог искать
немецкий офицер.
     -- Немецкий офицер? -- на мгновение вытаращил глаза Мордехай. Затем его
голова снова заработала. -- Танкист? Полковник?
     Он не настолько доверял этому большому поляку, чтобы называть имена.
     Голова Тадеуша закачалась вверх и вниз, при этом его  густая золотистая
борода то открывала, то закрывала верхнюю латунную застежку комбинезона.
     -- Именно  такой, --  сказал он. -- Он сам хотел встретиться с вами, но
тогда он бы спалился.
     --  Спалился...  Попался  ящерам?  --   спросил  Мордехай,  по-прежнему
стараясь понять, о чем идет речь.
     Теперь голова Тадеуша стала качаться из стороны в сторону.
     --  Не  думаю. О нем расспрашивал какой-то  другой  вонючий  нацист. --
Поляк плюнул на землю. -- Черт с ними со всеми, так я скажу.
     -- Послать их всех  к черту легко, но мы должны иметь дело с некоторыми
из них, хотя --  видит бог --  я не желал бы этого, --  сказал  Анелевич.  С
севера  и с востока  донесся гул артиллерийской канонады. Мордехай показал в
ту сторону. -- Слышите? Это немцы, вероятно, бьют  по железной дороге или по
лодзинскому шоссе.  У  ящеров трудности с доставкой военных грузов,  они уже
черт знает сколько времени не могут вырваться с  ними из города -- и к этому
приложили руку мы.
     Тадеуш  кивнул.  Его  поразительно  яркие  голубые  глаза,   затененные
бесформенной шапкой из почти бесцветной ткани,  были весьма проницательными.
Мордехай подумал: был ли он крестьянином  до  войны?  Нет, скорее кем-нибудь
вроде  армейского  майора.  Во  время германской оккупации  польские офицеры
должны  были   проявлять   недюжинную  изобретательность,   чтобы  сделаться
невидимыми.
     Его подозрения усилились, когда Тадеуш сказал:
     --  Не  только  у ящеров  будут  трудности  с доставкой военных грузов.
Начнут голодать и ваши люди.
     --  Это так, -- заметил Мордехай. -- Приверженцы  Румковского  заметили
это  --  он  собирает  все  запасы, предвидя тяжелые времена. Ублюдок  будет
лизать сапоги любому, кто стоит над ним, но  он умеет чуять  опасность, надо
отдать должное этому старому пачкуну.
     Тадеуш без труда понял в польской речи пару слов на идиш.
     -- Не худшая для человека способность, -- заметил он.
     --  Да  уж,  --  неохотно  ответил  Анелевич. Он  постарался  повернуть
разговор к прежней теме.  -- Как вы думаете, кто этот нацист? Если бы я знал
больше, то  попробовал бы сообразить,  почему этот  офицер-танкист  пытается
предупредить меня. Что вы знаете?
     "Что вы согласитесь сказать мне?" Если Тадеуш  был  польским офицером и
аристократом,  который так низко  пал,  то вполне возможно, что он в  полной
мере  чувствует  презрение к  евреям. С  другой  стороны, если  он настоящий
крестьянин, он  может быть даже  более склонным к  простой,  но более  явной
ненависти, струящейся в его жилах. И тем не менее, если это в самом деле так
и было, прежде  всего  он  не  передал бы послание  Ягера. Мордехай  не  мог
позволить своему укоренившемуся недоверию к полякам проявиться вновь.
     Тадеуш почесал бороду, прежде чем ответить.
     -- Имейте  в виду, я  узнал это  через четвертые или даже пятые руки. Я
сам не знаю, насколько можно этому доверять.
     -- Да, да, --  нетерпеливо ответил Анелевич. --  Просто расскажите мне,
что вы узнали, а я постараюсь связать все обрывки в единое целое. Этот немец
вряд ли мог приспособить полевой телефон, чтобы позвонить прямо в Лодзь, так
ведь?
     --  Иногда  случаются  довольно  странные  вещи,  --  сказал  Тадеуш, и
Мордехай кивнул в  ответ  на это, вспомнив телефонные звонки из-за  пределов
города. -- Ладно, вот все, что мне сказали. То, что должно произойти -- я не
знаю, что именно, -- произойдет в Лодзи и коснется это вас, евреев. Говорят,
там прислали одного необыкновенного эсэсовца с множеством зарубок на оружии,
чтобы выполнить эту работу.
     --  Это самая  безумная  вещь, какую  я когда-либо  слышал,  --  сказал
Мордехай. -- Мы сейчас  не воюем с  нацистами, хуже того  -- мы помогаем им,
спаси нас бог. Ящеры оказались не в состоянии устроить контратаку  из Лодзи,
и это не потому, что они не пытались.
     Вначале ему показалось, что Тадеуш смотрит презрительно, и только потом
он понял, что во взгляде поляка сквозила жалость.
     -- Я могу назвать  две причины, почему нацисты делают то,  что  делают.
Во-первых, вы --  евреи,  и во-вторых,  вы еще раз  евреи.  Вы ведь знаете о
Треблинке? -- Не дожидаясь ответа Анелевича. он закончил: -- Их не беспокоит
то, что вы делаете, их беспокоит то, что вы существуете.
     -- Что ж, я не стану спорить, -- ответил Анелевич. На поясе у него была
польская армейская фляжка. Он отцепил ее с пояса, отвинтил пробку и протянул
Тадеушу. -- Вот, смойте вкус этих слов с вашего языка.
     Кадык поляка  задвигался, он сделал несколько больших глотков. "Shikker
iz  ein goy", -- пронеслось в голове Мордехая:  иноверец --  это пьяница. Но
Тадеуш остановился до того, как фляжка опустела, и вернул ее хозяину.
     -- Худшее яблочное  бренди,  которое я  когда-либо  пил. -- Он похлопал
себя  по  животу: звук получился таким,  словно  кто-то колотил  по  толстой
твердой доске. -- Впрочем, даже и худшее лучше, чем никакое.
     Мордехай глотнул  из  фляжки.  Самогон  обжег  пищевод  и  взорвался  в
желудке, как снаряд.
     -- Да, одним перегаром от него можно смывать краску, не так ли? Но пока
он  действует, вы  получаете то, что надо. -- Он почувствовал, как  запылала
его кожа,  сердце  забилось чаще. -- Ну, и что же я должен делать, если этот
эсэсовец появится в городе? Пристрелить его на месте? Не самая плохая идея.
     Тадеуш слегка окосел. Он  принял порядочную  дозу на пустой желудок  и,
возможно,  не сразу  понял, насколько крепким было зелье.  С людьми, которые
много пьют, иногда такое случается: привыкнув пить  крепкие напитки, они  не
сразу замечают действие очень крепких. Брови поляка сдвинулись вместе, когда
он попытался собраться с мыслями.
     --  Так,  что  же  еще  говорил  ваш  нацистский  приятель...  -- вслух
задумался он.
     -- Он мне не приятель, -- с негодованием сказал Анелевич.
     Возможно, он  был  несправедлив. Если бы Ягер не считал, что между ними
что-то есть, он  не стал бы посылать  сообщение в  Лодзь, даже в  искаженном
виде. Анелевич  должен  с уважением отнестись к его  поступку, что бы он  ни
думал о мундире, который носит Ягер. Он  сделал еще один осторожный глоток и
подождал, пока  мозги  Тадеуша  снова  придут  в  рабочее  состояние.  Через
некоторое время так и произошло.
     -- Теперь  я вспомнил, -- сказал поляк,  просветлев лицом. -- Правда, я
не  знаю, насколько этому можно верить. Как я уже сказал -- это прошло через
множество ртов, прежде чем дошло до меня. -- Он громко и отчетливо икнул. --
Только Бог, Святая Дева и все святые знают, каким путем оно добиралось.
     --  Ну?  --  сказал  Мордехай,  понукая  Тадеуша двигаться  вперед,  не
отклоняясь в сторону.
     -- Ладно, ладно. -- Поляк сделал отталкивающий  жест. -- Если по дороге
ничего не переврали, я должен сказать  следующее: когда вы встретитесь с ним
в  следующий раз, не верьте  ни единому слову, потому  что он  должен  будет
солгать.
     -- Он  послал  мне сообщение, что будет лгать?  -- Анелевич  почесал  в
затылке. -- Что бы это означало?
     -- Слава богу, это не моя проблема, -- ответил Тадеуш.
     Мордехай  посмотрел на него, повернулся, вскочил на лошадь и, не говоря
больше ни слова, поехал в сторону Лодзи.


Глава 8

     Лесли Гровс  не помнил, когда  в  последний  раз  он был  так далеко от
Металлургической лаборатории. Поразмышляв,  он сообразил,  что не разлучен с
лабораторией  с  того дня, когда  принял груз плутония, украденный вначале у
ящеров, а затем у немцев -- на корабле британских королевских военно-морских
сил "Морская нимфа". С тех пор он постоянно жил, дышал, ел и  спал с атомным
оружием.
     И вот теперь он находился здесь, далеко к востоку от Денвера, за многие
мили от забот о чистоте графита  и поперечном сечении  поглотителя нейтронов
(когда  он изучал физику в колледже,  никто даже и не  слышал о нейтронах) и
еще о том, чтобы  не выпустить радиоактивный  пар  в атмосферу.  Если  ящеры
засекут радиацию, второго шанса  уже не  будет --  и Соединенные Штаты почти
наверняка проиграют войну.
     Но  были и другие  возможности проиграть  войну  -- и без  атомных бомб
ящеров,  которые могут  свалиться ему  на голову.  Вот  почему он  находился
здесь.
     -- Вроде отпуска, -- пробормотал он.
     -- Мне неприятно говорить  вам, но если вы хотите в отпуск, генерал, то
вы подписали контракт, неправильно  поняв  его, --  сказал генерал-лейтенант
Омар Брэдли.
     Улыбка на длинном лошадином лице превращала упрек в шутку: он знал, что
Гровс в одиночку делает работу целого взвода.
     -- Да, сэр,  -- ответил  Гровс.  --  Знаете,  то, что вы  мне показали,
произвело  на  меня  потрясающее впечатление. Надеюсь, оно покажется  ящерам
таким же беспощадным, как это кажется нам.
     -- Вам, мне и всем Соединенным Штатам, -- ответил Брэдли. -- Если ящеры
разгромят  эти  заводы  и  захватят Денвер,  у  нас у  всех будет  множество
неприятностей. Если они  подойдут  настолько,  что смогут открыть  по  вашим
предприятиям артиллерийский огонь, мы огребем еще большие неприятности. Наша
работа  состоит  в  том, чтобы  не допустить  этого, израсходовав  как можно
меньше жизней. Жители Денвера повидали уже достаточно.
     -- Да, сэр, -- снова сказал Гровс. -- Еще в сорок первом году я видел в
кинохронике,  как женщины,  дети и старики шагают  из  Москвы  с лопатами на
плечах,  чтобы  рыть противотанковые  рвы  и  окопы и задержать  наступление
нацистов. Я  никогда  не  думал, что такое  может однажды случиться здесь, в
Штатах.
     -- И я тоже. Никто так не думал, -- сказал Брэдли.
     Он  казался несговорчивым  и  изнуренным, это  впечатление  усиливалось
миссурийской гнусавой речью и  тем, что вместо обычного  офицерского личного
оружия  он  имел  при себе  винтовку М-1. Он был  метким стрелком, еще с тех
времен, когда ходил на  охоту с отцом,  и никому не  давал  забыть об  этом.
Доходили  слухи,   что   он   успешно   использовал  свою   М-1   в   первом
контрнаступлении против ящеров в конце 1942 года.
     -- Мы сделали тогда больше, чем Красная Армия, -- сказал Брэдли. --  Мы
не просто месили грязь. Линия Мажино в подметки не годится нашей работе. Эта
глубокая защитная  зона,  примерно  такая,  как линия Гинденбурга  в прошлой
войне. --  Он снова  сделал паузу, на  этот  раз чтобы откашляться. -- Не то
чтобы  я  сам видел линию Гинденбурга,  но,  черт  возьми,  я  тщательнейшим
образом изучил отчеты.
     -- Да, сэр, -- сказал Гровс в третий  раз. Он слышал, что  Брэдли очень
переживает из-за того, что не был  "там" во время  Первой мировой  войны. Он
поднялся на  парапет и посмотрел вокруг. --  Несомненно, ящеры разобьют себе
морду, если попрут против этого.
     Голос Брэдли прозвучал сурово.
     --  Не "если", а гораздо хуже -- "когда".  Мы не сможем  остановить  их
неподалеку   от  наших  укреплений.   Ламар  потребовалось  эвакуировать  на
следующий день, вы знаете?
     -- Да, я слышал об этом, -- сказал Гровс: холодок прошел по его  спине.
-- Но, глядя на  все  это,  я  чувствую себя  лучше, чем  в момент получения
сообщения.
     Было сделано все возможное по превращению  прерии в настоящую  защитную
территорию. Окопы и глубокие широкие противотанковые рвы охватывали Денвер к
востоку   па   целые   мили.   Широкие   полосы  колючей   проволоки   могли
воспрепятствовать пехоте ящеров, но не броне.
     Огневые точки защищали бетонные колпаки. В некоторых из  них находились
пулеметы, другие предназначались под "базуки".
     Вместе  с  противотанковыми  рвами  высокие  бетонные  зубья и  крепкие
стальные столбы предназначались для того, чтобы направить бронированные силы
ящеров в  сторону  позиций  ракетчиков. Если бы  танк попытался  форсировать
препятствия, вместо того чтобы обойти их, он подставил бы более слабую броню
на  днище противотанковым орудиям,