яд  выдавал  свое  присутствие  лишь  темными  силуэтами,  бряканьем
упряжи, случайным кашлем человека или фырканьем животного. Эту территорию он
не слишком хорошо знал и  беспокоился о том,  чтобы не наткнуться  на пикеты
ящеров до того, как он выяснит, где они расположены.  Если такое произойдет,
весь его  отряд  будет  перемолот,  без малейшей пользы  делу  и ущерба  для
ящеров.
     Но двое людей, которые ехали вместе с ними, были местными фермерами. На
них  не  было  военной  формы.  Будь они в мундирах,  плен означал бы верный
расстрел  --  попади  они  в  руки  людей-врагов.  Для ящеров такие тонкости
значения не имели. Эти  фермеры,  одетые  в полукомбинезоны, знали местность
так же хорошо, как тела жен.
     Один из них, Энди Осборн, скомандовал:
     -- Здесь мы разделимся.
     Ауэрбах принял на веру, что тот знает, где находится это "здесь". Часть
отряда поехала дальше  под командованием Магрудера. Ауэрбах и Осборн  повели
остальных к Карвалю. Через некоторое время Осборн сказал:
     -- Если мы сейчас не спешимся, они нас обнаружат.
     -- Коноводы! -- вызвал Ауэрбах.
     Он набирал их по жребию перед каждым рейдом. Никто не выказывал желания
заняться этим делом, из-за которого нельзя участвовать в бою, в то время как
ваши  товарищи бьются  с ящерами.  Но это  обеспечивало  безопасность --  во
всяком  случае,  некоторую безопасность -- всему отряду. Подбирать коноводов
по жребию казалось единственно честным решением.
     -- Здесь есть пара небольших овражков, -- сказал Осборн, -- и, если нам
повезет, мы можем проскочить в тыл к ящерам, так что они даже не узнают, что
мы там, пока не откроемся сами. Мы  с этим справимся, мы можем, черт возьми,
нанести по Карвалю ощутимый удар.
     -- Да, -- сказал кто-то из темноты нетерпеливым шепотом.
     У них были миномет  и пара "базук"  с достаточным количеством маленьких
ракет.  Пытаться  подбить  танк ящеров  в темноте было  заранее  проигрышным
делом, но они  обнаружили, что  "базуки"  чертовски  здорово крушат  здания,
поскольку  те  не  были бронированы  и не могли  перемещаться по  местности.
Теперь главное -- подобраться поближе к бивуаку ящеров.
     Минометчики отправились вперед одни -- лишь с парой солдат с автоматами
"томпсон" для огневого прикрытия. Им не надо было подходить к Карвалю так же
близко, как пулеметчикам и стрелкам из "базуки".
     Ауэрбах хлопнул Осборна  по плечу, дав сигнал вести их  вниз к  оврагу,
который был ближе всего к маленькому городку. Он и остальные бойцы двигались
вперед, низко пригнувшись.
     Где-то  к  северу  послышались  выстрелы  из  стрелкового  оружия.  Они
прозвучали, как хлопушки в день  Четвертого  июля,  а осветительные  ракеты,
залившие  огнем ночное небо, вполне могли сойти за фейерверк.  Но фейерверки
обычно  сопровождаются  приветственными криками,  а  не  приглушенной бранью
солдат.
     -- Слишком рано их обнаружили, -- произнес кто-то.
     -- Теперь они будут искать нас особенно тщательно,  -- добавила  Рэйчел
Хайнс с печальной уверенностью.
     Как бы  подтверждая ее слова,  с низкого холма,  на  котором находились
пикеты ящеров, в небо взлетела осветительная ракета.
     -- Хороший знак, -- сказал Ауэрбах. --  Значит, они  не могут выследить
нас своими хитрыми штуками, поэтому и пробуют старый проверенный способ.
     Он надеялся, что не ошибся.
     Солдаты торопливо пробирались по  дну оврага вслед за  Осборном. Ракета
стала  падать,  гаснуть и  исчезла  вовсе.  На  севере  ударил  миномет. Эта
половина отряда  еще не приблизилась к Карвалю, как планировалось, но -- что
делать  --  отряд  прошел  столько,  сколько смог.  Бум! Бум!  Если  мины не
попадали  на  территорию  этого  небольшого  города, то все равно промах был
незначительным.
     Затем  Ауэрбах услышал шум  моторов машин. Звук  смещался  по периметру
Карваля.  Во рту сразу пересохло. Не всегда получалось застать спящих ящеров
врасплох.
     -- Здесь овраг кончается, -- объявил Энди Осборн.
     Теперь Ауэрбах  жалел,  что не овладел Пенни  Саммерс. Вряд  ли у  него
снова  будет  такая возможность. Он хотел вспомнить  какой-нибудь счастливый
момент  в  жизни, чтобы отогнать страх, но вспомнить-то ему было  нечего. Он
даже  не  знал, что случилось с Пенни. Последний раз он видел ее,  когда она
помогала  раненому, -- за  день до  того, как  бронированная  колонна ящеров
смела Ламар с  лица  земли. Они вывозили пострадавших --  ничего лучшего  не
смогли придумать  -- на крытых санитарных повозках, запряженных лошадьми: их
предки времен Гражданской войны были бы им  признательны за такое испытание.
Предполагалось, что  Пенни  ушла вместе  с  ними.  Он надеялся, что  это  ей
удалось, но наверняка не знал.
     --  Итак,  мальчики, -- сказал  он громко.  --  Минометчики ушли влево,
пулеметчики правее и вперед. "Базуки" -- прямо вперед. Удачи всем.
     Сам  он  пошел вперед  с  двумя  командами  стрелков  из  "базуки".  Им
понадобится вся огневая поддержка,  которая только  возможна, а винтовка М-1
за его спиной имела дальность больше, чем автомат "томпсон".
     Позади них пикеты  ящеров открыли стрельбу. Солдаты, которые прикрывали
минометчиков, вступили  в  перестрелку  с ящерами.  Затем застрочил еще один
пулемет  ящеров,  чуть  ли  не в  лицо  Ауэрбаху.  Он  не замечал вражеского
бронетранспортера, пока  едва  не попал под колеса: двигатели у ящеров  были
почти бесшумными в отличие от построенных людьми. Ране распластался в грязи,
вокруг поднимались фонтанчики пыли и камешков.
     Но  пулемет выдал  местоположение  машины, на которой был установлен. В
нее  выстрелила  "базука". Ракета вылетела  из  трубы  с  львиным  ревом. За
мчавшейся к бронированной машине ракетой тянулся хвост желтого пламени.
     -- Немедленно убирайтесь к черту! -- закричал Ауэрбах этой состоящей из
двух человек команде.
     Если  они  промахнулись,  то  враг  уже обнаружил  их по трассе  полета
ракеты.
     Они не  промахнулись. Фронтальная  броня танка ящеров и не дрогнула  бы
под  взрывчатой  головкой  снаряда "базуки",  но бронетранспортер --  другое
дело.  Из   подбитой  машины  вырвалось  пламя.  Солдаты  открыли  огонь  из
стрелкового оружия по ящерам,  едва  те показались в  аварийных люках. Через
мгновение в ночную какофонию влился дробный стук пулемета.
     -- Продолжать движение! Вперед! -- закричал Ауэрбах. -- В Карваль!
     Минометчики позади него начали  обстрел городка.  Ране увидел, что одна
из мин вызвала  пожар,  осветивший местность.  Что ж, пламя поможет уравнять
шансы.
     Он  задумал  желание  --  точь-в-точь  как  на  Рождество. Дощатые дома
Карваля один  за  другим  охватывало желтое  пламя. По тому, как они горели,
было  ясно,  что  пожар разгорелся  надолго. Пламя перекидывалось  с  одного
здания  на  другое  вдоль миниатюрной  главной улицы. В зловещем маслянистом
свете метались силуэты ящеров, казавшиеся демонами в аду.
     С расстояния более мили  от  города по целям, освещенным пожаром, начал
бить   крупнокалиберный  пулемет.  Нельзя  рассчитывать   попасть  с  такого
расстояния одной пулей  в одну  цель, но если вы посылаете множество пуль во
множество целей -- некоторые попадания  гарантированы.  Когда же бронебойная
пуля крупного калибра попадает в цель из плоти и крови, эта цель (приятное и
безобидное слово для существа, которое думает и страдает, как и вы) падает и
остается лежать.
     Ауэрбах   заулюлюкал,   как  краснокожий   индеец,   увидев   следующий
бронетранспортер  ящеров.  Теперь  обе  "базуки"  начали  беспорядочно  бить
ракетами по Карвалю. Возникли новые пожары.
     --  Операция закончена! -- закричал он, хотя  его никто не мог услышать
-- даже он сам себя. Ящеры должны  были подумать,  что на них напала бригада
броневиков, а не потрепанный кавалерийский отряд.
     Треск стрельбы скрывал  шум  приближающихся вертолетов, пока  не  стало
слишком поздно.  Ауэрбах  узнал о  них,  когда  они начали  бить ракетами по
"базукам".  Картина  снова напомнила  Четвертое  июля,  только  на  этот раз
фейерверки  двигались  неправильно  -- с воздуха  на  землю. Терзаемая земля
извергалась миниатюрными вулканами.
     Взрыв поднял Ауэрбаха, затем швырнул вниз. Что-то  мокрое потекло ему в
рот  -- кровь, определил он по  вкусу. Из носа. Интересно, не течет ли кровь
из ушей? Будь  он поближе к  месту взрыва -- или если  бы он в  этот  момент
вдыхал воздух, а не выдыхал, -- то его легкие могли бы разорваться на куски.
     Шатаясь, он поднялся на  ноги  и потряс  головой,  как  нокаутированный
боксер,   пытающийся   заставить  работать   свой  мозг.  "Базуки"  умолкли.
Крупнокалиберный  пулемет  переключился на  вертолеты. Ему  хотелось,  чтобы
пулеметная очередь  сбила  хоть  один  вертолет.  Но  вертолеты  тоже  умели
стрелять.  Он  увидел, как  ниточка  трассирующих пуль протянулась к позиции
пулемета. Пулемет замолчал.
     -- Отступаем! -- закричал Ауэрбах всем, кто мог его слышать.
     Он посмотрел вокруг в поисках радиста. Тот был неподалеку -- мертвый, с
рацией  на спине,  превращенной в  крошево. Что ж,  всякий, у кою  не хватит
разума отступить, если он потерпел поражение, не заслуживает жизни.
     Где  же  Энди Осборн?  Этот местный  мог  бы,  вероятно, проводить  его
обратно  к  оврагу  --  хотя,  если вертолеты  начнут бить  сверху, когда он
окажется  на  дне,  овраг  станет  смертельной  ловушкой,  а  не  дорогой  в
безопасность.  Ящеры  все еще продолжали  стрелять. Так что теперь ни  одной
дороги в безопасность не было вообще.
     Силуэт в ночной тьме. Ране  поднял оружие  -- и понял, что это человек.
Он  махнул в сторону северо-запада, показывая,  что пора возвращаться домой.
Солдат сказал:
     -- Да, сэр, мы уходим отсюда.
     Словно издалека он узнал голос Рэйчел Хайнс.
     Ориентируясь  по  звездам,  они шли примерно  в нужном направлении,  не
зная,   смогут  ли  найти  лошадей,  оставшихся  под  присмотром  коноводов.
Возможно, это уже было бессмысленно:  вертолеты превратят животных в собачий
корм, если доберутся туда первыми.
     Внезапно позади снова  заработал крупнокалиберный пулемет. Хотя стрелки
наверняка  погибли,  видимо, пулемет нашли другие  бойцы и начали  стрельбу.
Вероятно,  они сумели зацепить вертолеты, потому что  машины ящеров изменили
курс и повернули к пулемету.
     Новые стрелки вели себя  умнее: как  только вертолеты приблизились, они
прекратили огонь. "Нет смысла объявлять: "подстрели меня прямо здесь!"",  --
подумал Ауэрбах, спотыкаясь на ходу в темноте.
     Вертолеты  ящеров  прочесали местность вокруг  пулемета,  затем  начали
уходить. Сразу после этого солдаты снова открыли огонь.
     Они вернулись для следующего захода.  И снова, когда они сделали паузу,
пулеметчики на земле доказали, что они  еще живы. Один из вертолетов казался
поврежденным. Ауэрбах надеялся, что бронебойные пули доконают его. Но машина
осталась  в  воздухе. После  нового обстрела вертолетами  пулемет  больше не
стрелял.
     -- Сукин сын! -- с отвращением сказала  Рэйчел Хайнс.  Она ругалась как
солдат,  не замечая,  что делает  это. Затем  она  сказала совершенно другим
тоном: -- Сукин сын.
     Два вертолета-охотника мчались в их сторону.
     Он хотел спрятаться, но где можно спрятаться от летящей смерти, которая
видит в ночи? "Нигде", -- подумал он и приложил приклад М-1 к плечу. Пусть у
него  нет никаких шансов, но  что  он  сможет сделать -- он  сделает.  "Если
собираешься уйти навсегда, уходи с музыкой".
     Пулеметы обоих вертолетов заработали. На  мгновение он подумал, что они
прекрасны. Затем почувствовал  мощный  удар. И сразу  его ноги  не  захотели
больше  держать  его. Он начал падать, но не мог понять, ударился он о землю
или нет.
     * * *
     Охранник открыл дверь в тесную камеру Уссмака.
     -- Вы -- на  выход, -- сказал  он  по-русски, который Уссмаку  пришлось
учить.
     -- Будет исполнено, -- сказал Уссмак и вышел.
     Он  всегда  радовался, покидая  камеру,  которая  поражала  его  плохим
устройством. Если бы он был тосевитом, то не смог бы встать во весь рост или
лечь,  вытянувшись.  Поскольку тосевиты выделяли и жидкие, и твердые отходы,
солома  в  камере  вскоре стала  бы у Большого Урода  вонючей, разлагающейся
массой. Уссмак  совершал  туалет  в уголке  и  не испытывал особых неудобств
из-за отсутствия смывающего устройства.
     У охранника в одной руке был автомат, в другой -- фонарь. Фонарь светил
слабо и издавал неприятный запах, напоминавший Уссмаку о приготовлении пищи:
не  используется  ли  в  нем  какой-то продукт  животного  или растительного
происхождения  в  качестве  топлива вместо  керосина, на  котором  двигаются
тосевитские танки и летают самолеты?
     Он знал, что лучше не задавать таких  вопросов. Результатом были только
большие неприятности,  а он их и так  имел вполне достаточно. Когда охранник
вел его в камеру для допросов, Уссмак мысленно обрушивал проклятья на пустую
голову  Страхи.  "Пусть  его дух живет в  послежизни  без  Императоров",  --
подумал Уссмак. По радио бывший командир корабля с такой уверенностью вешал,
что  Большие  Уроды ведут себя  цивилизованно по отношению к самцам, которых
они взяли в плен. Что  ж, могучий когда-то командир корабля Страха не знал о
здешней жизни. К своему сожалению, Уссмак узнал все сам.
     В камере для допросов его, как обычно, ждали полковник  Лидов и Газзим.
Уссмак послал бесцветному переводчику взгляд, полный одновременно симпатии и
ненависти. Если бы не Газзим, то Большие Уроды не смогли бы  выведать у него
так много и так быстро. Он сдал базу в Сибири с намерением рассказать самцам
СССР  все, чем он мог помочь им: совершив измену, он собирался и дальше идти
по этой скользкой дорожке.
     Но  Лидов и другие самцы из  НКВД исходили из предпосылки, что он враг,
склонный к  утаиванию секретов,  а не  союзник, стремящийся раскрыть их. Чем
дольше они  относились к нему с этой  позиции, тем  ближе они были  к  тому,
чтобы превратить свою ошибку в истину.
     Может   быть,  Лидов   начинал  понимать  ошибочность  такого  подхода.
Заговорив без помощи переводчика Газзима (это он изредка делал), он сказал:
     -- Я  приветствую вас, Уссмак. Здесь на столе есть  нечто, от  чего ваш
день  пройдет,  вероятно,  более  приятно.  Он  показал  на  блюдо,   полное
коричневатого порошка.
     -- Это имбирь, высокий господин? -- спросил Уссмак.
     Он знал, что  это так и  есть:  его  хеморецепторы чувствовали наркотик
через  всю  комнату. Русские не давали ему имбиря -- он не  знал, как давно.
Казалось, что целую вечность. Он хотел спросить: "Можно попробовать?" Но чем
ближе он знакомился с самцами из НКВД, тем реже высказывал то, что приходило
ему в голову.
     Но сегодня Лидов казался общительным.
     -- Да, конечно, это имбирь, -- ответил он. -- Пробуйте, сколько хотите.
     Уссмак подумал, не пытаются ли Большие Уроды отравить  его чем-то. Нет,
глупости. Если бы  Лидов хотел дать ему другой наркотик, он бы так и сделал.
Уссмак  подошел к  столу, взял немного  порошка  в ладонь, поднес  ко  рту и
попробовал.
     Это был  не  просто  имбирь,  он был  обработан  лимоном,  что особенно
ценилось в Расе.  Язык Уссмака  высовывался  снова и  снова, пока  последняя
крошка бесценного порошка не  исчезла с  ладони.  Пряный  вкус  наполнил  не
только рот,  но и  мозг.  После  столь долгого воздержания  травка  на  него
подействовала очень  сильно.  Сердце  колотилось,  воздух  бурными  порывами
наполнял  легкие  и стремительно  покидал  их.  Он  чувствовал себя веселым,
проворным, сильным и ликующим, превосходящим тысячу таких, как Борис Лидов.
     Уголок сознания  предупреждал, что  это ощущение  -- обман, иллюзия. Он
видел самцов,  которые  не  могли  это понять и поэтому погибли, находясь  в
полной уверенности,  что  их танки  могут  делать  все,  а  их противники --
Большие Уроды -- не способны воспрепятствовать им ни в  малейшей  мере. Тот.
кто не убил себя в результате такой глупости, научился наслаждаться имбирем,
не становясь его рабом.
     Но  воспоминание  пришло   тяжело,  в   середине   веселья,  вызванного
наркотиком.  Небольшой  рот  Бориса  Лидова  растянулся,  изображая  символ,
который тосевиты используют, чтобы показать дружеские чувства.
     -- Продолжайте, -- сказал он. -- Пробуйте еще.
     Уссмака  не требовалось приглашать  дважды. Самое  худшее в имбире было
то, что, когда его действие заканчивалось, наступала  черная трясина уныния.
Спасение   было  одно  --  попробовать  еще  раз.  Обычно  одной   дозой  не
ограничивались. Но  на этом блюде  имбиря было достаточно, чтобы  самец  был
счастлив довольно долгое время. Уссмак радостно прильнул снова.
     Газзим повернул один глаз в сторону с порошкообразным имбирем, а второй
-- к Борису  Лидову. Каждая линия его тощего тела выдавала жуткую жажду,  но
он  не делал ни малейшего движения  к блюду. Уссмак видел  страстное желание
самца. Газзим  явно  опустился до самых  глубин. Если он  боялся  попытаться
попробовать, значит, Советы делали с ним поистине страшные вещи.
     Уссмак был привычен к подавляющему эффекту, который имбирь  оказывал на
него. Но он не  пробовал его уже долгое время, к тому  же только что получил
двойную   дозу  сильного  снадобья.  Наркотик  оказался  сильнее,   чем  его
способность сдерживать себя.
     --  Давайте  дадим этому  бедному  дохлому самцу  что-нибудь,  чтобы он
ненадолго почувствовал себя счастливым, -- сказал он и сунул блюдо с имбирем
прямо под нос Газзима.
     -- Нет! -- сердито закричат по-русски Борис Лидов.
     --  Я не смею,  -- прошептал  Газзим,  но  язык оказался проворнее.  Он
засновал между  блюдом  и зубами, снова,  снова  и  снова, как  бы  стараясь
наверстать потерянное время.
     -- Нет,  говорю вам, -- снова сказал Лидов на  этот  раз на языке Расы,
добавив покашливание, чтобы подчеркнуть значение своих слов.
     Ни Уссмак, ни Газзим не обратили на него ни малейшего внимания, и тогда
он шагнул  вперед и  выбил  блюдо из  рук  Уссмака. Оно разбилось  об пол, и
коричневатое облако имбиря повисло в воздухе.
     Газзим набросился на самца из НКВД, вцепившись в него зубами и когтями.
Лидов издал булькающий крик и рванулся прочь, истекая кровью. Он поднял одну
руку, чтобы защитить лицо, другой  схватился  за пистолет, который  висел  у
него на поясе.
     Уссмак прыгнул  на него, навалившись на правую  руку. Большой  Урод был
ужасно  силен,  но  мягкая  без  чешуи  кожа  делала  его  уязвимым:  Уссмак
почувствовал,  что  его когти глубоко погрузились в  плоть тосевита.  Газзим
словно  ополоумел. Его челюсти терзали горло Лидова, словно он  хотел съесть
тосевита. Запах рассыпанного  имбиря соединился с едким ароматом тосевитской
крови. Это сочетание довело Уссмака почти до животного состояния.
     Крики Лидова становились слабее, его рука выпустила рукоятку пистолета.
Уссмак вытащил оружие из кобуры. Оно казалось тяжелым и неудобным.
     Дверь  в  камеру  допросов открылась.  Уссмак ждал,  что это произойдет
гораздо  раньше,   но   Большие  Уроды   слишком   примитивны,  чтобы  иметь
телевизионные  камеры для  надзора над  такими местами. Газзим  вскрикнул  и
бросился  на  охранника,  который остановился  в дверях.  Кровь текла  с его
когтей и морды. Даже вооруженный, Уссмак не захотел бы сражаться с ним, даже
подбодренный наркотиком и не совсем в своем уме, как в этот момент.
     -- Боже мой! -- закричал тосевит.  Но  он очень быстро сориентировался:
вскинув  автомат,  он  выпустил  короткую  очередь,  прежде  чем Газзим смог
наброситься  на  него.  Самец  Расы,  извиваясь,  ударился об  пол.  Он  был
наверняка мертв, но его тело пока не понимало этого.
     Уссмак попытался выстрелить  в охранника. Несмотря на то что не смог бы
убежать  из  этой тюрьмы,  он все  же был солдатом и  имел  в руках  оружие.
Единственная  проблема состояла  в  том,  что  он не  мог  заставить  оружие
стрелять. Оно и