ев.
     -- Я хочу  сделать  заказ, который намерен  получить  позже. Мне нужно,
чтобы  вы испекли пятнадцать  булочек  с черной  смородиной,  двадцать  один
пирожок с луком и много хлеба. Нет, я пока не могу сказать, сколько буханок;
уточню позднее.  Вы все  поняли?  Да,  пятнадцать булочек со  смородиной.  И
сколько я буду должен?.. Мейер, ты gonif, впрочем, ты и сам это знаешь. -- И
он повесил трубку, изобразив страшную обиду.
     Со стороны двери послышался голос:
     -- Делаешь заказы?
     --  Точно, Нуссбойм, -- ответил Мордехай, надеясь, что его голос звучит
спокойно.  -- Я  хочу как  следует отпраздновать рождение племянницы  Берты.
Ведь это тот случай, когда не следует жалеть денег, не так ли?
     Теперь ему придется пойти к Мейеру и купить все, о чем шла речь.
     В  комнату  вошел  Давид  Нуссбойм.  Он  был  на несколько  лет  старше
Анелевича и вел себя так, словно у того  лишь  одна  забота -- вытирать свой
сопливый нос. Нахмурившись, Нуссбойм заговорил с ним, как профессор с глупым
студентом.
     -- Я скажу тебе, что думаю. Ты мне лжешь -- на самом деле  ты  отправил
закодированное сообщение. И  есть  только  один  вид кода, который ты можешь
использовать, -- да и адресат не вызывает сомнений. Я уверен, что ты пошел в
услужение к Гитлеру.
     Анелевич неспешно поднялся на ноги. Он был на три или четыре сантиметра
выше, чем Нуссбойм, и воспользовался этим преимуществом, чтобы взглянуть  на
него сверху вниз.
     -- А я думаю,  -- с  угрозой проговорил он,  --  что, если ты и  дальше
будешь болтать насчет _услужения Гитлеру_, тебе придется лизать мне задницу.
     Нуссбойм потрясение уставился на  младшего товарища. Никто с ним так не
разговаривал с тех пор, как ящеры вытеснили немцев из Лодзи. За полтора года
он привык быть большой шишкой. К  тому же Нуссбойм знал, что местные  власти
его поддерживают.  В  удивлении  отступив  на шаг, он вздернул подбородок  и
ответил резко:
     -- На  твоем месте  я бы вел себя скромнее. Я тут поспрашивал  немного,
господин  Мордехай Анелевич,  --  о,  да,  мне известно  твое настоящее имя!
Кое-кто в Варшаве с удовольствием  перекинется  с тобой парой слов. Я  уж не
говорю о своих друзьях здесь, которых обманула твоя деятельность в Лодзи. Но
если ты намерен вернуть нацистов в Польшу...
     -- Не дай  бог! -- искренне воскликнул Мордехай. -- Но я не хочу, чтобы
ящеры оставались в Германии, а ты не хочешь увидеть другую сторону монеты.
     -- Я хочу смерти  Гитлера. Я хочу смерти  Гиммлера. Я хочу смерти Ганса
Франка.  Я  хочу, чтобы  все  нацистские  ублюдки  с  эсэсовскими  нашивками
отправились  на  тот  свет,  -- прокричал  Нуссбойм.  --  Только  так  можно
отомстить  за то,  что  они  сделали  с нами. Я  бы задушил  их собственными
руками, но если ими готова заняться Раса, я не возражаю.
     -- А что будет потом? -- осведомился Анелевич.
     -- А мне плевать, -- ответил Давид Нуссбойм. -- Месть нацистам для меня
важнее всего.
     -- Неужели  ты  не  понимаешь, что ошибаешься? --  с  отчаянием спросил
Мордехай.  --  Когда  ящеры расправятся с  немцами,  кто остановит  их?  Кто
помешает  им делать все, что  они пожелают? Если тебе известно мое настоящее
имя, ты должен знать, что я работал вместе с ними. Они об этом и не вспомнят
-- у ящеров одна задача: навсегда поработить человечество. Когда они говорят
"навсегда", они имеют в  виду не  тысячу лет, как безумец Гитлер.  Навсегда!
Кроме  того, ящеры совсем не безумцы. Если они победят сейчас, второго шанса
у нас не будет.
     -- И все же они лучше, чем немцы, -- стоял на своем Нуссбойм.
     -- Подумай, Давид, конечно же, выбор не прост. Мы должны... -- Не меняя
выражения лица и продолжая говорить, Анелевич изо всех сил ударил  Нуссбойма
в живот.
     Он  рассчитывал  выиграть  схватку  первым  же ударом,  но не  попал  в
солнечное сплетение. Нуссбойм  застонал от боли,  но не  сложился пополам, а
бросился на  Мордехая. Они  упали на пол,  с  грохотом  опрокинув  стул,  на
котором сидел Анелевич.
     Мордехаю не раз  приходилось вступать в  бой, но  тогда у  него в руках
была винтовка и он видел врага  сквозь  прорезь прицела. А  сейчас  Нуссбойм
пытался  его  задушить.  К  тому  же  противник  оказался  сильнее,  чем  он
предполагал. В очередной раз он  убедился в  том, что далеко не все враги --
трусы и ничтожества.
     Нуссбойм попытался ударить его коленом в пах. Анелевич успел подставить
бедро.  Не слишком  благородный  прием,  но  он и  сам пытался  провести его
несколько мгновений назад.
     Они  оказались возле  стола  Мордехая,  дешевой хлипкой конструкции  из
сосны и фанеры. Мордехай собрался стукнуть  Нуссбойма головой о стол, но тот
успел подставить руку.
     Со стола упала тяжелая стеклянная  пепельница. Анелевич  и сам не знал,
зачем принес ее. Он не курил. К тому же табака в Польше практически не было.
     Сейчас она могла пригодиться. Они с Давидом Нуссбоймом потянулись к ней
одновременно, но  рука  Мордехая оказалась  длиннее. Он схватил пепельницу и
ударил  Нуссбойма  по голове. Давид  застонал, но продолжал  сопротивляться,
пришлось  стукнуть его второй  раз.  После  третьего удара  глаза  Нуссбойма
закатились, и он потерял сознание.
     Анелевич с трудом поднялся на ноги. Его  одежда порвалась в  нескольких
местах, из  носа капала кровь, а  еще  у него  было такое ощущение, будто он
только что выбрался из бетономешалки. В дверном проеме столпились люди.
     -- Он собирался донести на меня ящерам, -- прохрипел Анелевич. Нуссбойм
едва его не задушил.
     Берта Флейшман деловито кивнула.
     --  Я  боялась,  что  так и  будет.  Как  ты считаешь,  с  ним  следует
покончить?
     -- Мне бы не хотелось, --  ответил Мордехай. -- Евреи  не должны больше
умирать. Он неплохой человек, просто у него неверные представления о ящерах.
Мы сможем его отсюда убрать?
     Она вновь кивнула.
     -- Ему придется отправиться на восток. У  меня достаточно друзей  среди
коммунистов, они помогут переправить его в Россию -- там  у  него  не  будет
возможности разговаривать с ящерами.
     -- А какая судьба ждет его в России? -- спросил Анелевич. -- Его вполне
могут отправить в Сибирь.
     Он хотел  пошутить,  но  по серьезному выражению лица Берты  понял, что
такую возможность исключать нельзя. Он пожал плечами:
     -- Чему быть, того не миновать. Так у него  будет шанс уцелеть -- иначе
нам придется его прикончить.
     -- Давайте вынесем его отсюда, -- распорядилась Берта, а потом негромко
добавила:   --  Тебе  следует  исчезнуть,  Мордехай.  Далеко  не   все,  кто
симпатизирует ящерам, столь же откровенны, как Нуссбойм. Тебя могут выдать в
любой момент.
     Он прикусил губу. Да, Анелевич прекрасно понимал, что она права.  Но от
мысли,  что  снова  нужно  пускаться  в  путь,  придумывать  легенду, искать
партизанский  отряд,  ему  стало  не по себе. Он  ощутил, как в  лицо  подул
холодный ветер.
     --  Прощай,  Лодзь.  Прощай,  дом, -- пробормотал  он,  берясь за  ноги
Нуссбойма.


Глава 18

     Генрих  Ягер  чувствовал  себя  как   шарик  для  настольного  тенниса.
Возвращаясь  после очередной  миссии,  он  никогда не  знал, куда отскочит в
следующий раз: в замок Гогентюбинген, где будет помогать высоколобым людям в
очках  с  толстыми  стеклами  работать над  проектом  бомбы  из  взрывчатого
металла, или вместе с  Отто Скорцени  помчится -- сам не зная куда, -- чтобы
прищемить хвост  ящерам, или просто поведет в бой немецкие  танки  -- только
здесь он чувствовал себя на месте.
     После возвращения из Альби его вновь отправили в бронетанковый дивизион
Всякий раз, когда  в войне наступал тяжелый период,  он оказывался  в танке.
Если  ящеры  оккупируют  Германию,  все  остальное  уже  не будет  иметь  ни
малейшего значения.
     Ягер выглядывал из открытого люка своей  "пантеры". Ветер пронизывал до
костей, пробираясь даже под  толстую двустороннюю парку. Сейчас он  надел ее
белой  стороной  наружу, чтобы не  выделяться  на фоне дула и башни. Большой
белый  мощный  танк,  который  мчался на восток  из Бреслау,  напоминал  ему
могучего белого  медведя.  По сравнению  с  комбинезонами,  которые  вермахт
использовал  два  года назад в России,  парка оказалась настоящим чудом -- в
ней ему было просто _холодно_. Раньше он замерзал почти до потери сознания.
     Его стрелок, круглолицый капрал по имени Гюнтер Грилльпарцер, спросил:
     -- Там не видно ящеров, господин полковник?
     -- Нет, --  ответил  Ягер, нырнув  обратно  в башню.  -- И  скажу  тебе
правду, я рад.
     -- Конечно, -- не стал спорить Грилльпарцер, --  однако я надеялся, что
звонок проклятых  евреев имеет какое-то отношение к правде.  Похоже, ублюдки
хотели, чтобы мы понапрасну тратили топливо.
     --  Нет, они  не станут этого делать. -- "Надеюсь, что  не станут",  --
добавил Ягер про себя. После того что рейх сделал с евреями в Польше, как их
винить за желание отомстить? Но вслух он добавил: --  Командование  уверено,
что они сказали правду.
     --  Ja?  Herr  Oberst  [Да?  Господин  полковник  (нем.)],   --  сказал
Грилльпарцер,  --  но из задницы командира, когда он  сидит  в ватерклозете,
вылезают не ангелы, не так ли?
     Ягер вновь  выпрямился и  стал  смотреть вперед. Он  ничего  не ответил
капралу.  Русские и ящеры --  да  и эсэсовцы тоже -- выполняли приказы, ни о
чем не задумываясь. Вермахт старался всячески развивать инициативу солдат --
в  результате они проявляли  гораздо  меньше  уважения к  командирам. Что ж,
выигрываешь в одном -- проигрываешь в другом.
     Они въехали на вершину небольшого холма.
     --  Стой, -- крикнул  Ягер водителю, а  затем повторил приказ остальным
танкам, входившим  в его боевую  группу: вся бронетехника,  которую  удалось
собрать. -- Мы развернемся по этой линии. Всем задраить люки.
     Среди снегов  и  льда  белый медведь  -- самый  опасный хищник. Лисицы,
барсуки  и росомахи  уступают ему дорогу; тюлени  и северные олени спасаются
бегством. Ягер хотел -- о, как он об этом мечтал! -- чтобы к  его "пантере",
а также "тиграм" и бронетранспортерам враг относился точно так же.
     К несчастью, в  бою на открытой  местности  требовалось от пяти до двух
дюжин немецких  танков, чтобы справиться с одной машиной ящеров. Вот  почему
он не хотел вступать с танками ящеров в открытый бой. Нанести удар из засады
и отступить, вновь атаковать  с фланга, когда ящеры устремятся вперед, чтобы
занять оставленные тобой позиции, и вновь отступить  -- только так удавалось
причинить неприятелю хоть какой-то урон, не потеряв множества машин.
     Ягеру ужасно хотелось выкурить  сигарету, сигару или трубку.  Сейчас он
бы  даже  согласился на щепотку  нюхательного табака,  хотя никогда  его  не
пробовал. Он  слышал  истории о  людях, которые кончали жизнь самоубийством,
когда им  становилось нечего  курить.  Ягер не  знал, верить  ли им,  но ему
ужасно не хватало табака.
     В кармане у  него имелась небольшая  фляжка со шнапсом.  Он быстро снял
крышку и сделал глоток. Внутри разлилось  тепло  -- доктора говорят, что это
иллюзия. "К дьяволу докторов!" -- подумал Ягер.
     Что  там такое?  Он  прищурился, вглядываясь  в пелену падающего снега.
Нет,  это не  повозка,  которую тащит лошадь: предмет слишком большой,  да и
движется значительно быстрее. Затем появился еще один,  и еще.  Несмотря  на
выпитый шнапс, внутри у Ягера все заледенело. Навстречу им шли танки ящеров.
Ягер  нырнул  обратно в  башню  и  произнес два коротких  предложения,  одно
стрелку: "Евреи сказали правду", а второе заряжающему: "Бронебойный".
     Потом последовала еще одна команда, теперь уже для всей боевой группы:
     -- Не  открывать  огонь, пока они не  подойдут на расстояние в  пятьсот
метров.
     Он вновь вылез на холод и посмотрел в бинокль, чтобы получше разглядеть
противника.  К ним  приближались не  только танки,  но и  бронетранспортеры.
Хорошая   новость   и   плохая.   Немецкие   танки   в   состоянии   поджечь
бронетранспортеры, но  если  ящеры  успеют выбраться  наружу  до  того,  как
бронетранспортеры  будут  подорваны,  ситуация  резко  ухудшится.  Пехотинцы
ящеров  вооружены   противотанковыми  ракетами,  по  сравнению   с  которыми
фаустпатроны выглядят детскими игрушками.
     Немецкие  бронетанковые  войска  умели  соблюдать  огневую  дисциплину,
danken Gott dafir [Благодарение Богу за это (нем.)]. Они будут ждать, как им
приказано,  позволят  ящерам  подойти  поближе, а затем нанесут мощный удар,
перед тем как отступить. Они...
     Возможно, команда одного из "тигров", находившегося в нескольких сотнях
метров,  прослушала его  приказ. Быть может, у них  сломалась  рация. Или им
было плевать  на дисциплину. Длинное  дуло  88-го калибра  изрыгнуло  пламя,
когда до передних танков ящеров оставалось еще полтора километра.
     -- Тупоголовые свиньи! -- закричал Ягер.
     Однако "тигру" удалось попасть в бронетранспортер с первого же выстрела
-- он остановился,  из него повалил дым.  Ягер  услышал,  как экипаж "тигра"
вопит, точно пьяные  идиоты. "Наверное, -- с  горечью подумал он, -- они и в
самом деле напились".
     Он нырнул в башню.
     -- Ящеры знают, что мы здесь, -- тут же сообщил Грилльпарцер.
     -- Да.  -- Ягер похлопал  стрелка по плечу. -- Удачи тебе.  Теперь  нам
всем она понадобится. -- Затем по  внутренней связи он обратился к водителю.
-- Внимательно слушай  мои приказы, Иоганнес. Возможно, нам придется  быстро
уносить отсюда ноги.
     -- Jawohl, Herr Oberst!
     У него  хороший экипаж, быть  может, не  такой, как во Франции -- Клаус
Майнеке  был  гениальным  стрелком!  --  но  Ягер  мог  на него  положиться.
Интересно, поможет ли это на  сей  раз?  Произошло то, чего  он больше всего
боялся. Вместо того чтобы спокойно мчаться к  Бреслау,  подставив фланги под
прицельный  огонь немецких танков, ящеры получили возможность  атаковать его
группу  в  лоб. Ни  "тигры", ни  "пантеры" не  могут пробить  лобовую  броню
вражеских  танков, даже если  произвести выстрел  в упор, не  говоря  уже  о
дистанции в тысячу пятьсот метров.
     Бронетранспортеры ящеров  между тем начали отходить назад. Ягер передал
приказ по общему каналу связи:
     --  Они   знают,   что   мы   здесь.  Pz-IV,  сосредоточьте  огонь   на
бронетранспортерах.  Мы  еще сумеем выбраться отсюда живыми, да поможет  нам
Бог!
     Или хотя бы некоторые из нас.
     Многие останутся здесь навсегда.
     Pz-IV  открыли  ураганный   огонь,   причем  они  стреляли   не  только
бронебойными,  но  и осколочно-фугасными  снарядами, чтобы  поразить ящеров,
выскакивающих  из машин.  Приказ  Ягера был  результатом холодного  расчета.
Pz-IV  обладали самыми  слабыми  пушками и самой легкой броней из всех машин
боевой   группы.   С   одной    стороны,   им   по   силам   справиться    с
бронетранспортерами, с другой -- их потеря будет наименее чувствительной.
     Ягер рассчитывал, что танки ящеров сразу же пойдут на штурм их позиций,
ведя огонь на ходу. Русские постоянно повторяли эту  ошибку, да и  с ящерами
такое  бывало много  раз.  Необдуманное  наступление позволит  "пантерам"  и
"тиграм" вести прицельную стрельбу по боковой броне вражеских танков.
     Однако ящеры научились делать  выводы из своих ошибок.  Их  экипажи уже
принимали  участие в военных действиях и знали, что может принести  успех. У
них не было необходимости идти в атаку; они могли вступить  в перестрелку  с
дальней дистанции.  Даже  с расстояния в полторы  тысячи метров попадание их
огромного снаряда  может покончить  с  немецким танком -- и  тут же  один из
Pz-IV вспыхнул, как спичка. Ягер сжал кулаки. Оставалось лишь надеяться, что
экипаж танка погиб, не успев понять, что произошло.
     К  тому  же  бронетранспортеры  ящеров были снабжены не только  легкими
пушками, но и  ракетами, установленными на специальных салазках. Эти ракеты,
как  и  те, которыми пользовалась  пехота ящеров, легко  пробивали  танковую
броню.
     -- Отступаем! -- приказал Ягер по общему каналу связи. -- Пусть они нас
преследуют.
     Двигатель его танка взревел, они покатили назад.
     -- Интересно, успеем ли мы занять новую позицию прежде,  чем они начнут
нас расстреливать? -- прокричал Грилльпарцер.
     "Интересно" -- совсем не то слово, которое употребил бы Ягер,  но он не
стал  подыскивать  другое. Проблема заключалась в том, что  танки  ящеров не
только имели  более мощные пушки и  надежную броню,  но и двигались  заметно
быстрее.  Генерал Гудериан не шутил, когда  говорил, что  двигатель танка --
такое же важное оружие, как его пушка.
     "Тигр", находившийся в  пятистах метрах  к северу, всего  за  несколько
мгновений  до того, как скрыться под защитой соснового  леса, получил прямое
попадание.   Башня  вспыхнула,  словно  дьявол  прикурил  сигару,   в   небо
взметнулись оранжевое пламя и темный дым  -- пятеро человек  экипажа сгорели
заживо.
     Грилльпарцер сумел  сделать удачный  выстрел  в один из  танков ящеров,
однако броня выдержала удар. Ягер увидел огненный след, который оставляла за
собой пущенная пехотинцем-ящером ракета, -- через мгновение загорелся Pz-FV.
Один за другим открылись люки,  экипаж успел выскочить наружу. Двоим удалось
добежать до леса -- остальных скосил автоматный огонь.
     В наушниках Ягера слышались крики:
     -- Они обходят нас с фланга, Herr Oberst!
     -- Два вражеских танка прорвали линию обороны! Если они зайдут  к нам в
тыл, мы покойники!
     -- Нельзя ли вызвать подкрепление, господин полковник?
     Если  ты  командуешь  боевой  группой,   не   следует  рассчитывать  на
подкрепление: такие  соединения  формируются из последних  резервов.  Однако
люди  Ягера  были  правы: если  ящеры зайдут в  тыл,  им  конец.  У него  не
оставалось другого выбора.
     -- Отступаем,  --  приказал  он по общему каналу  связи.  -- Мы  займем
оборону только в окрестностях Бреслау.
     Три линии обороны  окружали город, стоящий  на берегу Одера. Если ящеры
не сумеют  их преодолеть,  Бреслау сможет  сопротивляться еще долго  --  как
Чикаго в Соединенных Штатах. Хотя  у Ягера имелись дальние  родственники  по
другую  сторону Атлантики,  он придерживался  не слишком высокого мнения  об
американских солдатах  --  Первая мировая  война  не  смогла поколебать  его
уверенность. Однако оборона Чикаго заставила его  задуматься -- возможно, он
ошибался. Впрочем,  Чикаго  далеко.  А до  Бреслау  осталось всего несколько
километров  пути. В  городе множество  мостов, и если  успеть  их  взорвать,
ящерам будет непросто форсировать Одер. Тут только Ягер понял: он не  верит,
что вермахт  сумеет удержать Бреслау.  Но если они не остановят врага здесь,
тогда где они сумеют одержать победу?
     * * *
     -- Итак, вы меня понимаете, генерал Гровс... -- начал Йенс Ларссен.
     Прежде чем он успел продолжить, Гровс посмотрел на него, словно толстый
старый бульдог, готовый зарычать на чужака.
     -- Я понимаю, профессор, что со мной говорит человек, который ничего не
хочет слушать. Мы не намерены собирать вещи  и переезжать  в Ханфорд -- все.
Меня  тошнит  от вашего нытья. Солдат, заткнись  и исполняй  свой долг.  Вам
ясно?
     -- О  да,  я все понял, вы...  -- Ларссен  захлопнул рот, чувствуя, как
алая  пелена  ярости застилает  ему взор. "Ты проклятый, свиноголовый  сукин
сын".
     Дальше  его  мысленные проклятия стали еще более изобретательными. Хотя
ему никогда не  приходилось видеть взрыва  атомной бомбы, вспышка внутри его
мозга показалась Ларссену почти столь же яркой.
     -- Вам  платят деньги вовсе  не за  то, чтобы меня любить, -- продолжал
Гровс. -- Вы должны  выполнять приказы. Возвращайтесь к работе. -- Начальник
Металлургической лаборатории поднял руку. --  Нет,  считайте,  что сегодня у
вас выходной. Поезжайте  в  Лоури,  отдохните  и  обдумайте  ситуацию.  А  с
завтрашнего дня, надеюсь, вы начнете работать в полную силу. Вы все поняли?
     -- Да, понял, -