же более мощные, чем японцы вокруг  Харбина в Маньчжурии.  Да и
зенитных орудий здесь было больше.
     Он не любил думать об этом. Он был сбит под Харбином, и его по-прежнему
охватывала  дрожь,  когда  он  вспоминал  про  японский  плен.  Говорят, что
американцы лучше  обращаются со своими пленниками, чем японцы, но Теэрц  был
не склонен доверять милости любых тосевитов.
     Вскоре он уже  осматривал горы, которые бугрились на  поверхности  этой
земной массы подобно грудным щиткам  эрути,  животных на Родине. Выше самого
высокого пика поднимались клубы дыма и пыли с поля боя.
     Он  связался   с  командиром   полетов,   чтобы   получить   координаты
первоочередных целей.
     --  Мы  достигли успеха  возле деревушки,  известной  у  тосевитов  как
Кайова.  Нападение, которое они начали  в этом месте,  провалилось, и теперь
они созрели для нашей  контратаки.  --  Самец дал  Теэрцу  координаты целей,
добавив:  --  Если  мы прорвемся здесь, то  сможем  опрокинуть  их  позиции.
Ударьте по ним посильнее, командир полета.
     -- Будет  исполнено, -- ответил Теэрц и направил истребитель в заданном
направлении.
     * * *
     Для Ранса  Ауэрбаха война  закончилась. Совсем  недавно  он  думал, что
закончился и он сам. Он даже жаждал этого, получив пулю в грудь и еще одну в
ногу. Рэйчел Хайнс пыталась вытащить его к  позициям американцев после того,
как  он был ранен.  Он вспоминал, как  попал в  самую гущу, и, если бы  мог,
изгнал бы это воспоминание навсегда.
     Тогда  ящеры,  сделав  вылазку против кавалерийского отряда, который он
возглавлял, оказались  очень  близко. Он  помнил, как ручьем  лилась кровь у
него из носа  и рта,  когда он прокаркал  Рэйчел приказ убираться прочь.  Он
понимал, что кричит впустую.
     Единственное  приятное  воспоминание  из того  страшного времени  -- ее
поцелуй в щеку. Он надеялся, что она успела уйти. Точно он  не знал -- сразу
же после этого свет для него померк.
     Следующее  воспоминание:  он --  в  Карвале,  превращенном  в развалины
артиллерийским обстрелом.  Измотанного  вида доктор посыпает  рану на  бедре
порошком сульфонала, в то  время как  ящер с  красными крестами  в раскраске
тела восхищенно наблюдает за этим обоими глазами.
     Ауэрбах  попытался поднять правую  руку, чтобы дать знать  доктору -- и
ящеру, который тоже  выглядел  доктором, -- что он жив. Еще  он  видел иглу,
воткнутую  в вену, и трубку, которая шла к бутылке с плазмой в руках молодой
женщины.
     Движение  было  едва заметным,  но  девушка  увидела  и воскликнула. Он
слишком  плохо соображал, чтобы рассмотреть лицо девушки, тем более что  оно
было прикрыто маской, но узнал ее  голос. Он потерял  Рэйчел Хайнс, но нашел
Пенни Саммерс.
     -- Вы понимаете меня? -- спросил человеческий доктор.
     Ауэрбах в ответ еле заметно кивнул.
     -- Даже если вас это удивит, вы -- военнопленный, такой же, как я. Если
бы не ящеры, вы наверняка были бы уже мертвы. Они знают об асептиках больше,
чем мы  можем узнать за всю жизнь. Думаю, вы выкарабкаетесь. Вы сможете даже
ходить -- через некоторое время.
     В данный момент о ходьбе он даже не думал -- было очень трудно дышать.
     Когда  бронированные  силы  ящеров   покинули  Карваль,   чужаки  стали
использовать город как  центр сосредоточения раненых  пленников. Очень скоро
немногих оставшихся  в  городке полуразрушенных зданий стало не  хватать для
размещения  всех  раненых.  Тогда  вокруг  начали  ставить  палатки  жуткого
оранжевого цвета, по одной на пациента.
     В такой палатке Ауэрбах находился уже несколько дней.
     Доктор теперь  нечасто посещал его. А  ящеры приходили  несколько раз в
день, так же как люди  -- медицинские работники, в том числе Пенни  Саммерс,
которая посещала его, пожалуй, чаще  остальных. Первые раза  два  он страшно
смущался  пользоваться  горшком,  но потом перестал беспокоиться об этом  --
выбора у него не было.
     --  Как они  тебя  захватили?  -- спросил он Пенни.  Голос его  звучал,
словно каркающий шепот, у него едва хватило бы дыхания задуть спичку.
     Она пожала плечами.
     --  Мы занимались  эвакуацией  раненых из  Ламара,  когда  в него вошли
ящеры.  Ты ведь  знаешь, как это,  --  они не  просто  вошли  в  город,  они
буквально  прокатились  по  нему.  Они  согнали нас вместе,  как  мальчишка,
который  ловит  сетью  рыбу-солнце,  но позволили нам  заниматься уходом  за
пострадавшими -- и с тех пор я этим и занимаюсь.
     --  Хорошо,  -- сказал он, кивнув,  -- Похоже, они играют  по правилам,
очень похоже. -- Он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, затем спросил: -- А
как дела на войне?
     --  Трудно сказать, -- ответила она. -- Радио поблизости нет ни у кого,
по крайней  мере  у тех,  кого я  знаю.  Только  это я и могу  сказать. Хотя
недавно  они  доставили новую партию пленных.  Это  может означать,  что они
побеждают, так ведь?
     -- Может, да, -- сказал он.
     Ему  хотелось  кашлять,  но  он сдерживался,  пока  мог. Он  уже  успел
кашлянуть  раз  или  два и  чувствовал  себя  при  этом  так,  словно  грудь
разрывалась на куски. Когда он смог говорить снова, то спросил:.
     -- А ты знаешь, какие потери у них самих?
     Она покачала головой.
     --  Ничего  не могу сказать.  Своих  раненых они  отправляют в какое-то
другое место.
     -- А, -- сказал он  и покачал головой  --  но осторожно, потому что  от
этого натягивались стежки, скреплявшие  его в единое целое. У Бориса Карлова
в роли Франкенштейна  их,  наверное, было больше,  но не  намного. -- Будь я
проклят, если знаю,  зачем  спросил.  Похоже, пройдет немало времени, прежде
чем я смогу снова волноваться о таких делах.
     Честно  говоря,  надеяться  на  возвращение  к  активным  действиям  не
приходилось. Если  его  грудь и  ногу залечат,  он, скорее всего,  попадет в
настоящий лагерь для военнопленных и,  может быть, через много-много месяцев
начнет готовиться к побегу. Если излечится грудь, но останется больной нога,
никуда он не денется. Если нога будет здоровой, а грудь -- нет, то... что ж,
в этом случае ему в руки сунут лилию и похоронят.
     Пенни  посмотрела на него, затем посмотрела вниз, на блестящий материал
-- похожий на толстый целлофан, но гораздо более  прочный,  -- который ящеры
стлали на  землю перед тем, как ставить палатку, затем снова перевела взгляд
на него.
     -- Бьюсь об заклад, -- тихим голосом проговорила она, --  что теперь ты
уложил бы меня, если б имел возможность.
     Он рассмеялся, задохнулся, затем засмеялся снова.
     -- Если хочешь знать, я желал этого с того времени, когда ящеры бомбили
Ламар. Но посмотри  на меня.  -- У него более или  менее  действовала только
левая рука. Он подвигал ею. -- Теперь я  немного могу сделать, так что зачем
беспокоиться?
     -- Да, ты не сможешь, это так. -- Глаза Пенни загорелись. Она встала на
колени возле солдатской койки, на которой он  лежал,  и откинула  одеяло. --
Зато  я могу.  --  Она  рассмеялась,  нагибаясь к нему.  --  Если кто-нибудь
подойдет, я сделаю вид, что подаю тебе горшок.
     На мгновение  пурпурные пятна  поплыли  перед  его  глазами. Затем  все
внутри  палатки  наполнилось  светом,  таким  прозрачным  и  ярким,  что  он
казался...
     * * *
     Истребитель-бомбардировщик  ящеров  закончил  пикирование и  перешел  к
набору высоты. Омар Брэдли потер наклеенный на нос  кусочек пластыря -- пару
дней назад у генерала вскочил фурункул.
     -- Я рад, что мы дублируем команду по радио в дополнение к проводам, --
сказал он. -- Ставлю семь против двух, что бомбы и ракеты оборвут их.
     -- Мой отец всегда говорил, что нельзя биться об заклад, когда возможен
проигрыш, -- ответил Гровс. -- Он был прав.
     --  Еще как, -- согласился Брэдли. -- Вот кнопки, генерал. Одна  из них
сработает наверняка. Хотите принять честь нажать их?
     -- Конечно же, -- сказал Гровс. -- Я строю эти проклятые штуки уже черт
знает сколько времени. Теперь наступило время увидеть, каковы они в деле.
     От  одного из  запальных  устройств тянулся  изолированный  провод,  от
другого  -- нет. Толстый большой палец правой  руки Гровса опустился на одну
красную кнопку, палец левой -- на другую.
     * * *
     -- Получайте же, бесчешуйные, из протухших яиц вышедшие, тугосуставные!
-- прокричал  Теэрц, когда его  ракеты  превратили один из участков  обороны
тосевитов в полыхающую жаром печь, где плоть-мясо резалось, перепалывалось и
жарилось одновременно.
     Танки Расы  продолжали ползти вперед даже во время его атаки на Больших
Уродов. На этот раз тосевиты допустили ошибку -- начали наступление, не имея
достаточных ресурсов, а когда оно выдохлось -- недостаточно быстро перешли к
обороне. Командиры Расы, научившиеся  на Тосев-3 проворству, заставят теперь
тосевитов заплатить за это.
     В этом  секторе и зенитный  огонь был не особенно силен. Большие Уроды,
вероятно,  потеряли  большое  количество  зенитных  орудий,  когда  началась
контратака Расы. Поднимаясь выше в небо,  чтобы вернуться на базу в Канзас и
снова запастись боеприпасами, Теэрц решил, что такой легкой  боевой операции
у него  не было с времен первых  дней  завоевания,  задолго  до того, как он
попал в японский плен.
     Неожиданное,   невозможно  яркое  и   расширяющееся  сияние   заставило
мигательные  перепонки скользнуть  на  глаза в тщетной  попытке защитить их.
Истребитель накренился, задергался и закрутился в воздухе, полностью утратив
стабильность  движения  по   всем  трем  осям.  Управление   отказало  и  не
реагировало ни на какие действия Теэрца.
     -- Нет! -- закричал он. -- Во второй раз не хочу!
     Он  попытался  дотянуться  до  кнопки   катапультирования.  Истребитель
врезался в склон холма чуть раньше, чем Теэрц успел на нее нажать.
     * * *
     ...реальным.
     Пенни  Саммерс отпрянула  от  него,  потрясенная  и  задыхающаяся.  Она
глубоко вздохнула и сказала:
     -- Как ты думаешь, что это была за чертовщина?
     -- Ты тоже это видела? -- спросил Ауэрбах почти неслышным голосом.
     Его  сердце колотилось,  как у  чистокровной  лошади  в  день  дерби  в
Кентукки.
     --  Конечно же. -- Пенни снова накинула  на него  одеяло. -- Как  будто
кто-то зажег новое солнце прямо перед палаткой. -- Она посмотрела вокруг. --
Но теперь оно затухает.
     -- Да.
     Сверхъестественное  свечение  длилось  всего  несколько  секунд.  Когда
Ауэрбах увидел  его, он подумал, что сводит счеты с жизнью.  Было бы  крайне
приятно уйти вот так вот, но он радовался, что пока жив.
     -- Что это такое было?
     Прежде чем  ответить,  Пенни  вытерла подбородок  уголком одеяла, затем
сказала:
     -- Не  знаю,  что  и думать. Возможно,  какая-то  штука этих  проклятых
ящеров.
     --  Да, -- снова сказал  Ауэрбах. Он наклонил  голову набок.  На улицах
палаточного города раненых началось необыкновенное волнение. Он  слышал, как
кричали  ящеры, и  их  крики были  похожи на  шипение пара, вырывающегося из
котлов с плохо сделанными швами.
     -- Что бы там ни было, они этим явно возбуждены.
     * * *
     --  Не хотите взглянуть на это? --  тихо спросил Лесли Гровс, откидывая
голову все  дальше  назад  по мере  того, как облако, верх  которого  теперь
раздался  в стороны, подобно шляпке гриба, поднималось в небеса  все выше --
оно  уже было гораздо выше любой вершины Скалистых гор. Он покачал головой в
благоговейном  ужасе и  удивлении. Горевший  неподалеку истребитель  ящеров,
ранее  ставший  бы  поводом для  праздника, теперь не стоил внимания. --  Не
хотите ли просто посмотреть на это?
     -- Я слышал, как это выглядит, --  ответил  генерал Брэдли. -- Я был на
развалинах  Вашингтона,  так  что  знаю,  на  что  они  способны.  Но  я  не
представлял себе самого взрыва. Пока не увидишь... -- Он не стал продолжать.
Продолжения не требовалось.
     -- ...и не услышишь, -- добавил все же Лесли Гровс.
     Они  находились в  нескольких милях  от Денвера;  никому  не  захочется
находиться слишком близко от  атомной  бомбы во  время взрыва. Но даже здесь
грохот  был таким, словно наступил конец  света. Земля буквально подпрыгнула
под ногами Гровса. Затем пронесся ветер, и все стихло.
     --  Я  надеюсь,  мы отвели  людей  достаточно  далеко,  чтобы  взрыв не
повредил им, --  сказал Брэдли. --  Трудно судить, конечно, поскольку у  нас
нет достаточного опыта применения такого оружия.
     -- Да, сэр, -- сказал Гровс. -- Что ж, мы учимся постоянно, и я ожидаю,
что к окончанию войны мы узнаем очень многое.
     -- Очень боюсь, что вы правы,  генерал, -- сказал Брэдли, нахмурившись.
--  Теперь  посмотрим,  где  и как  ответят  ящеры. Цена, которую  мы должны
заплатить за  остановку их  наступления, --  это  какой-то город, охваченный
пожаром. Молюсь, чтобы в конце концов эта сделка оказалась оправданной.
     -- И я тоже, сэр, -- ответил Гровс, -- но если мы не удержим Денвер, то
не сможем оставить за собой и остальную часть США.
     -- Я говорю себе то  же самое, -- сказал Брэдли. -- И это позволяет мне
заснуть ночью.
     Он сделал паузу. Лицо его стало таким угрюмым и строгим, что Гровс смог
легко представить себе,  как будет выглядеть Брэдли в восемьдесят  лет, если
доживет.
     --  Позволяет  мне заснуть,  --  повторил  он,  --  но не позволяет мне
оставаться спокойным.
     * * *
     Атвар  уже  привык  получать  дурные  вести  в  своем кабинете на борту
"127-го Императора  Хетто"  или  в  командном  центре  флагманского корабля.
Получать их в этой тосевитской комнате, более или менее  приспособленной для
представителей Расы, было непривычно. Мебель и электроника знакомы, но форма
окон, тосевитский  городской  пейзаж, на который он  смотрел,  сами  размеры
комнаты, напоминавшие ему, почему  Раса назвала тосевитов  Большими Уродами,
-- все кричало, что это не его мир, это чужой мир.
     -- Возле Денвера, так? -- сказал он грустным голосом и просмотрел цифры
возможных  потерь  на  экране компьютера.  Цифры были  предварительными,  но
выглядели  неприятно.   Американцы,  сражаясь  на   заранее   подготовленных
позициях, уже потеряли множество своих самцов. И вот теперь, когда он думал,
что прорыв близок...
     --  Благородный  адмирал, они  обманули  нас,  -- сказал Кирел. --  Они
повели  наступление   в  этом  секторе,  но  настолько  неудачно,  что   оно
захлебнулось, и тогда они оставили удерживать фронт совершенно недостаточные
силы. Когда  же  местный  командир  попробовал использовать то,  что счел их
грубой ошибкой, то...
     -- Это и была грубая ошибка. Несомненно, ошибка,  --  сказал  Атвар. --
Это   была  наша  ошибка.   Они  хитры,   Большие  Уроды,  полны  обмана   и
предательства. Они не просто отступили и заманили нас, они применили ядерное
оружие. Мы  должны были  предупредить  об  этом наших  самцов. Мы  этого  не
сделали. Они сделали то, что казалось очевидным, хотя и обманным тактическим
маневром, -- и снова обманули нас.
     -- Истинно так, -- сказал Кирел таким же усталым и полным боли голосом,
как  у  командующего флотом. -- Как же нам отомстить за  это?  Разрушение их
городов, похоже, не удержит их от использования ядерного оружия, которое они
изготавливают.
     -- Вы предлагаете  провести изменения в политике, командир корабля?  --
спросил Атвар.
     Это  был очень опасный вопрос, подразумевавший приказ Кирелу отказаться
от любых таких предложений.  Дело  было не в том, как адмирал  сформулировал
его. Он имел в виду нечто более серьезное.
     И потому голос Кирела звучал настороженно, когда он ответил:
     -- Благородный адмирал, может быть, нам следует  быть  более мудрыми  в
выборе  ответных  действий и уничтожать  тосевитские  воинские формирования,
противостоящие  нам  на фронтах.  Это  могло  бы  дать  больший  эффект, чем
разрушение гражданских центров, и уж наверняка не меньший.
     -- Вот это уже похоже на дело.
     Атвар вывел на экран карту боев в Соединенных Штатах. При этом с экрана
пришлось убрать данные потерь,  хотя из памяти они не исчезли. Он показал на
узкий полуостров, выступающий в море в юго-восточном регионе не-империи.
     --  Здесь! Местность Флорида нам  подойдет. Не только потому, что здесь
бои  идут  на  ограниченном  участке,  где  ядерное  оружие  будет  особенно
эффективным,  но  и  еще  потому,  что мы  одновременно отомстим  темнокожим
тосевитам, которые изменнически притворялись верными нам.
     --  Вы позволите, благородный адмирал?  --  спросил  Кирел,  подходя  к
компьютеру.
     После  разрешающего  жеста Атвара  он изменил  масштаб  карты для более
детального обзора фронтовой обстановки во Флориде.
     -- Вот здесь, между городом под названием Орландо и еще одним, меньшим,
который называется... разве город может называться "Апопка"?
     Его  рот  раскрылся от  неожиданного удивления. То  же  произошло  и  с
Атваром.   На  языке  Расы  "апопка"   означало  "создавать  дурной  запах".
Главнокомандующий наклонился вперед, чтобы изучить карту.
     -- Похоже, это именно то,  во что складываются буквы, не так  ли? И тем
не менее это подходящее место для возмездия.
     --  Истинно  так --  Кирел показал  позицию  на  карте.  --  Вот  здесь
американцы сосредоточили большое количество бронетанковых войск.
     --  Сбросим  бомбу туда,  где вы показали,  -- конечно, после того, как
наши  самцы отступят немного, но не  настолько,  чтобы это  стало  очевидно.
Может быть, мы сможем поймать тосевитов на один из их же собственных трюков.
     -- Благородный адмирал, будет исполнено, -- сказал Кирел.
     * * *
     Нье Хо-Т'инг был  доволен, что  маленькие чешуйчатые дьяволы прекратили
показывать  свои  порнографические  фильмы  о  Лю Хань. Они  не преуспели  в
разрушении  ее авторитета, и,  после того как ей вернули  дочь, уже не имело
смысла изображать ее потаскухой.
     Как бы то ни  было, но в  результате  ее  авторитет  только  вырос. Это
произошло  частично  благодаря  действиям  Нье, который разъяснил,  что  эти
фильмы  показывают  вовсе  не  характер  Лю  Хань,   а  лишь  отвратительную
эксплуатацию маленькими чешуйчатыми  дьяволами женщины,  которая оказалась в
безвыходной ситуации.
     Такое   толкование   для  жителей  Пекина  оказалось  убедительным.  На
центральный комитет, однако,  оно произвело меньшее впечатление. О, члены ЦК
соглашались с аргументами Нье, потому что они способствовали  благоприятному
течению переговоров,  и, несомненно,  считались  с Лю Хань. Но они  не могли
забыть того, что видели. Поскольку осудить ее они не могли, то с подозрением
стали относиться к Нье за связь с женщиной, делавшей такие вещи.
     -- Нечестно, -- пробормотал на ходу Нье.
     Эта жалоба осталась незамеченной в  хутуне, по которому он  шел. Вокруг
болтали женщины, вопили дети, лаяли собаки, продавцы расхваливали снадобья и
овощи,  музыканты старались  заработать  свою денежку...  Только  пулеметная
очередь  могла бы привлечь  здесь чье-то внимание. Впрочем, даже  пулеметная
очередь -- если не  слишком близко --  осталась бы незамеченной в Пекине тех
дней.
     Нье вышел на Лю Ли Чьян, улицу Фабрики Глазированных Плиток.
     Здесь  можно было приятно  провести  свободное  время -- если бы  он им
располагал, -- потому  что  здесь  процветало множество магазинов, торгующих
старыми книгами и курьезами.
     Хотя он родился в эпоху умирания Китайской Империи и в тонкостях постиг
марксистско-ленинскую   мысль,   он   по-прежнему   сохранял    уважение   к
антиквариату, хотя сам этого почти не осознавал.
     Теперь, однако,  вместо того чтобы зайти  в одну из  таких лавочек,  он
задержался возле  одного  из  уличных киноустройств,  сооруженных маленькими
дьяволами. Вместо того  чтобы со  злобой смотреть,  как  Лю  Хань  позволяет
мощному пестику  какого-то  мужчины проникать в  себя, толпа глазела на мать
всех взрывов.
     Гладкий китаец,  объяснявший  показываемое,  --  тот самый пес, который
когда-то с таким сладострастием описывал паде