ковский


     (тоже  покойный)  объяснял   мне  наездом  в  Вене,  что  Красин  и  по
философским вопросам примыкает к руководителю отзовистской группы Богданову.
     Думаю, однако,  что не электроны соединяли Красина с группой Богданова.
В основе этого  недолговечного,  впрочем, блока  была  политика.  Красин был
человеком  непосредственного   действия   и  непосредственных   результатов.
Непримиримо-революционная  и  в  то  же время  выжидательно-подготовительная
политика  была ему не по  натуре. В 1905 году  Красин помимо первостепенного
участия  в общей работе партии руководил непосредственно наиболее ударными и
боевыми  частями:  боевыми дружинами,  приобретением  оружия,  заготовлением
взрывчатых  веществ  и пр. Несмотря на  разностороннее образование и широкий
кругозор, Красин был -- в политике и  в жизни -- прежде всего  реализатором,
т. е. человеком непосредственных достижений. В этом была его сила. Но в этом
же была его ахиллесова пята. Он не хотел ни за что  мириться с  тем  фактом,
что  революция  пошла под  уклон. Долгие  годы  кропотливого собирания  сил,
политической вышколки, теоретической проработки опыта -- нет,  к этому в нем
не было призвания. Вот почему, прежде чем отойти в сторону от партии, Красин
примкнул к "левой" группировке -- в надежде на то,  что на этом пути удастся
еще, может быть,  удержать, закрепить  и поднять сползающую вниз  революцию.
Эмпириомонизм Богданова--через электроны -- Красин брал уже, так  сказать, в
придачу к попытке левореволюционного нажима на ход событий.  Из попытки этой
ничего не вышло и выйти не могло. Красин почувствовал это, несомненно, одним
из первых. Тогда он отошел в сторону77.
     В  революционере  непосредственных достижений  проснулся  первоклассный
инженер.  Насколько знаю, Красин  уже  и до 1905  года был  по этой линии на
хорошем счету. Но  на первом  месте, далеко впереди  производства и техники,
стояла для  него  революционная  борьба.  Когда  же революция  не  оправдала
надежд,  на первое место выдвинулись электротехника и промышленность вообще.
Красин  и  здесь  показал  себя  как  выдающийся  реализатор,  как   человек
исключительных достижений. Несомненно,  что крупнейшие успехи его инженерной
деятельности  давали  ему в этот  период то личное  удовлетворение, какое  в
предшествующие годы доставляла революционная борьба.
     Время меж двумя революциями прошло для Красина, как и для многих других
участников 1905  года, в  стороне от  партии.  Старые личные связи  у  него,
конечно, сохранялись, но партийные --  вряд ли. Во всяком случае,  я об этом
периоде  ничего сказать не могу. В войну  Красин,  как и  все  отошедшие  от
партии представители  поколения 1905  года, вошел патриотом.  Вместе со всей
радикальной интеллиген-


     цией он вошел в Февральскую революцию. И этот период жизни  Красина мне
совершенно неизвестен. К ленинской позиции он относился враждебно. Об этом я
мог уж лично  судить  по разговорам с ним или, вернее,  по переговорам еще в
конце  1917  года.  Не  знаю,  имел  ли  Красин между  февралем  и  октябрем
какое-либо отношение к  "Новой  жизни" Горького78. По настроениям
она, вероятно, была ему довольно близка. Октябрьский переворот он встретил с
враждебным  недоумением,  как авантюру,  заранее обреченную на провал. Он не
верил  в  способность  партии справиться  с  разрухой. К  методам коммунизма
относился  и  позже  с  ироническим  недоверием, называя  их  "универсальным
запором". Уже в первый короткий петроградский период нашей советской истории
сделана была  попытка притянуть Красина.  Владимир Ильич очень  высоко ценил
технические, организаторские и административные качества Красина и стремился
привлечь его к работе, отстранив  вопрос о политических разногласиях. Красин
не поддавался сразу79.
     -- Упирается,-- рассказывал Владимир Ильич,-- а министерская башка...
     Это выражение он  повторял в отношении  Красина  не раз:  "министерская
башка". Возможно, что выражение это  пришло ему в первый раз в голову, когда
встал вопрос об овладении Министерством торговли и промышленностью. Это было
еще в период сплошного саботажа технической интеллигенции.  Владимиру Ильичу
пришла  в голову  такая  мысль:  временно поставить  во  главе  Комиссариата
промышленности и торговли какого-либо авторитетного беспартийного инженера с
деловым именем,  которое  могло бы импонировать  спецам,  и с  революционным
прошлым,  которое  примиряло  бы  с  ним  рабочих. Владимир  Ильич  выдвигал
кандидатуру  Красина,  но сомневался, согласится ли  он,  и  потому искал  и
другие  подходящие  кандидатуры.   Я  назвал  Серебровского   как  инженера,
связанного  в  прошлом с революционным движением и занимавшего  в 1917  году
ответственные административные посты. О Серебровском Владимир Ильич  не знал
ничего.  Обе  кандидатуры  мы  решили  прежде  всего   проверить   через  ЦК
металлистов. Вот какое письмо я написал тогда по этому поводу80.
     ЦК металлистов не принял предложения, и дело закончилось назначением т.
Шляпникова наркомом торговли и промышленности.
     Около этого времени я дважды участвовал в  переговорах Владимира Ильича
с Красиным; второй раз  беседа проходила  при участии покойного  Гуковского,
которого тогда также стремились привлечь  к работе81. Красин явно
стоял  на  распутье.  Из старой  межреволюционной  колеи  он  уже был  выбит
окончательно. Новая работа уже, по-видимому, дразнила его своими гигантскими
возможностями. Пробуж-


     давшаяся  революционная  активность  боролась в  нем  со  скептицизмом.
Красин отбивался  от ленинских атак,  преувеличенно  хмурил брови и пускал в
ход  самые ядовитые  свои словечки, так что Владимир Ильич среди серьезной и
напористой  аргументации  вдруг  останавливался,  вскидывал  в  мою  сторону
глазом, как бы  говоря:  "Каков?!" -- и  весело  хохотал над  злым и  метким
словечком  противника.   Так   впоследствии  Ленин   неоднократно  цитировал
красин-ский "универсальный запор".
     Но Красин  сопротивлялся  недолго. Человек непосредственных достижений,
он  не мог устоять перед "искушениями" большой работы, открывшейся  для  его
большой  силы. На каждом шагу он встречал тех, с кем  работал рука об руку в
эпоху первой  революции.  В  период  брест-литовских переговоров  Красин уже
полностью с нами. Поездка его в Брест  сама по себе  была  в  глазах  немцев
аргументом  в пользу  большевиков,  ибо Красина в  германских  левых  кругах
знали82. В  пестрой нашей делегации Красин был яркой фигурой и за
нашими  "табльдотами" выделялся яркой беседой,  метким  словом, великолепной
красинской шуткой.
     Дальнейшая  его  работа  протекала на  глазах у  всех,  и  о ней  можно
рассказать  в свете документов  и крупных политических  дат.  В  гражданскую
войну Красин  ушел с головой. В качестве  чрезвычайного  уполномоченного  по
снабжению Красной  Армии он принимал участие в  заседаниях Реввоенсовета и в
Серпухове и в Москве.  В эти  годы он вместе со своей партией  растворился в
гражданской войне83.
     В кое-каких  статьях, посвященных Красину после его  смерти, настоящего
Красина узнать нельзя. Прежде  всего  считается как бы  требованием хорошего
партийного  тона выкинуть из биографии Красина  те годы, когда  он стоял вне
партии,  в  стороне  от  революции,  посвящая   все  свои   силы  технике  и
производственной организации капиталистических предприятий. Худо ли это было
или хорошо, но этой большой главы из жизни Красина  вычеркнуть нельзя,-- уже
хотя бы потому, что Красин не мог бы, вернувшись в партию, внести в нее свои
исключительные технические  познания и административно-хозяйственные навыки,
если  бы в прошлом не посвятил  значительный  период своей жизни организации
капиталистических  предприятий.  У  нас  и в отношении покойника  все больше
входит  в  систему  трафарет;  своеобразная  и   отнюдь  не  привлекательная
иконография:  замолчать  одно, преувеличить  другое,  подрисовать  третье,--
чтобы  дать  возможность   умершему  революционеру  предстать  с  надлежащим
формуляром на страницах партийной  печати. Революционной партии такие приемы
совершенно не к лицу. Так бюрократизированное христианство писало свои жития
святых,  устраняя  из их  биографий  все, что связывало их  с действительной
жизнью. Красин слишком большой че-


     ловек и  слишком  большой  революционер, чтобы нуждаться после смерти в
чьей-либо  снисходительной скидке.  Если  профессор-анатом, преданный  своей
науке,  завещает  предать  свой  труп студентам  для исследования, то каждый
серьезный  революционер  может  и  должен  претендовать  на  то,  чтобы  его
биография, поскольку  ею  будут заниматься после  его смерти,  передана была
молодым поколениям без фальши и без прикрас, как, разумеется, и без клеветы.
В  биографии  Красина  личное воплощение  нашел  большой  период  в развитии
революционной  России.  Воспитательная  задача  совсем   не  в   том,  чтобы
изображать больших  покойников сплошными  партийными праведничками,  кое-где
подмалевывая,  а кое-где и  прямо  подделывая.  Задача в том, чтобы сблизить
новое поколение  с нашим свежим прошлым не  только через общие  исторические
схемы, а и через живые образы. Красин ведь совсем  не  исключение,  а только
лучший,    наиболее    даровитый   представитель    очень   широкой   группы
интеллигентов-большевиков первого  призыва, которых  привлекла  в большевизм
его   революционная  ударность,  которые  рассчитывали  на  непосредственные
достижения,  а затем, после  эпохи  первых  двух Дум,  все больше  и  больше
отходили  от  революции,  находя применение  своим  силам  в разных областях
хозяйственной,  культурной,  литературной  работы  легальной  третьеиюньской
России.  Эти   элементы,  представляющие  собою   определенную  историческую
формацию, играют и сейчас крупную роль. Среди них не найти,  однако, никого,
равного Красину по общему размаху личности, по блеску дарований. Уважение  к
памяти Красина, с одной стороны, к истории партии -- с другой требуют, чтобы
в партийном билете Красина не делалось  задним числом подчисток и поправок в
духе казенного благочиния. Пусть Красин войдет в историю партии таким, каким
жил и бо-ролся.
     17 декабря 1926 года


     ТОМСКИЙ
     Томский  (его действительная  фамилия  была  Ефремов)  был, несомненно,
самым  выдающимся  рабочим,  которого  выдвинула  большевистская  партия,  а
пожалуй,  и русская  революция  в  целом.  Маленького  роста,  худощавый,  с
морщинистым  лицом,  он  казался  хилым и  тщедушным.  На  самом  деле  годы
каторжных работ и  всяких других  испытаний обнаружили  в  нем огромную силу
физического и нравственного  сопротивления. В  течение ряда лет он стоял  во
главе советских профессиональных союзов, знал массу и умел говорить с ней на
ее языке. Приспособление к  отсталым  слоям  рабочих приводило его время  от
времени  в  столкновение  с  руководством  партии, в  частности, с  Лениным.
Томский  тут обнаруживал  каждый  раз  самостоятельность и упорство.  Партия
поправляла  его. Ворча  и огрызаясь, он подчинялся. Почти на всем протяжении
нашего   сотрудничества,  то  есть  с  мая  1917  года,  Томский   был  моим
противником.  Отношения  наши   в  первый   период  нередко  обострялись  до
враждебности.  Во всяком случае, я к Томскому  всегда относился с уважением,
ценя в нем характер и едкий, саркастический  ум. Причиной  наших расхождений
были оппортунистические  тенденции  Томского,  которые,  хоть  и в  неравной
степени, характерны для всех деятелей профессионального движения. Немудрено:
в  отличие от партии, им приходится  иметь дело не с авангардом только,  а с
более широкими отсталыми слоями.  В борьбе  против левой оппозиции Томский в
течение пяти с лишним лет шел рука об  руку  со Сталиным. Но и в этот период
они  представляли  две  глубоко  различные социальные  тенденции: Сталин  --
бюрократию рабочей аристократии, Томский -- широкие массы трудящихся, хотя и
не  их  авангард.  После  того,  как   Томский  помог   Сталину   разгромить
революционный  авангард,  бюрократия  разгромила  профессиональные  союзы  и
политически  ликвидировала  Томского.  Он  был снят  со своего традиционного
поста, который  обеспечивал ему большой авторитет и неоспоримое политическое
влияние. Назначенный на пост начальника государственного издательства,


     Томский  стал тенью самого себя. Как и другим членам  правой  оппозиции
(Рыков, Бухарин),  Томскому  не раз приходилось "каяться".  Он выполнял этот
обряд с большим достоинством, чем другие. Правящая клика не ошибалась, когда
в   нотах  покаяния  слышала   сдержанную   ненависть.   В   государственном
издательстве  Томский  был со всех  сторон  окружен  тщательно  подобранными
врагами.  Не   только  его  помощники,  но  и  его  личные  секретари  были,
несомненно, агентами  ГПУ. Во  время так  называемых  чисток  партии  ячейка
государственного издательства, по инструкции сверху, периодически подвергала
Томского  политическому выслушиванию и выстукиванию.  Этот крепкий  и гордый
пролетарий пережил немало горьких и унизительных часов.  Но  спасения ему не
было: как  инородное  тело  он  должен  был быть  в конце  концов низвергнут
бонапартистской  бюрократией. Подсудимые процесса  шестнадцати  назвали  имя
Томского  рядом с именами Рыкова  и Бухарина, как лиц, причастных к террору.
Прежде  чем  дело  дошло  до  судебного  следствия,  ячейка государственного
издательства взяла  Томского в  оборот. Всякого  рода  карьеристы, старые  и
молодые проходимцы, присоединившиеся к революции  после того, как  она стала
платить  хорошее  жалованье,   задавали  Томскому  наглые  и  оскорбительные
вопросы, не давали ему передышки, требуя новых и новых признаний, покаяний и
доносов. Пытка продолжалась несколько  часов. Ее продолжение было перенесено
на  новое заседание.  В  промежутке  между этими  двумя заседаниями  Томский
пустил себе  пулю  в лоб. Успел ли  он написать  предсмертное  письмо? Я  не
допускаю  мысли, что  он  сошел  со  сцены без попытки  объяснения.  Где это
письмо? Дойдет ли оно до нас? Не перехвачено ли оно ГПУ?  На эти  вопросы  у
меня нет ответа. За девять  лет  до того, А.  А.  Иоффе, известный советский
дипломат, мой старый друг,  также  покончил с  собой, не  выдержав  двойного
натиска  болезни  и  бюрократии.  Оставленное  им  предсмертное письмо  было
перехвачено ГПУ. Но в  те  дни оппозиция  в одной Москве насчитывала  тысячи
авторитетных и смелых борцов. Нам удалось вырвать  из рук ГПУ если не письмо
Иоффе, то,  по  крайней  мере,  копию его. Сейчас в Москве  никто не посмеет
поставить  вопрос  о предсмертном письме Томского... Его самоубийство спасло
Рыкова  и  Бухарина.  Прокурор поспешил  заявить,  что для  привлечения их к
ответственности  нет  данных. В  этом случае  официально было  признано, что
покаяния  подсудимых заключали в себе ложный донос. Но если Зиновьев мог, по
требованию  ГПУ,  ' возвести ложные обвинения на Рыкова, Бухарина и Томского
-- своих старых друзей и соратников, то чего стоят вообще все его признания.
     [Осень 1936 года]


     ПРИЛОЖЕНИЯ
ИЗ РЕЧИ ТОМСКОГО
НА ПУТИЛОВСКОМ ЗАВОДЕ
20 ЯНВАРЯ 1926 г.
     Какие были разногласия  и как они нарастали, с чего они начались? Я  на
этом остановлюсь, но не буду слишком глубоко входить в историю. Они начались
после  того,  как  мы плечо с  плечом дрались против  Троцкого.  Троцкий был
побежден идейно, он был разбит. Сущность его идей была ясна для всей партии.
После  этого  встал  вопрос  об  организационных  выводах. Вы знаете,  какую
страстность вносят в вопрос об организационных  выводах, но мы,  большевики,
знаем, что резолюция может руководить массой только через людей. Поэтому для
проведения той или иной резолюции или идеи требуются соответствующие люди  в
соответствующей   расстановке.  Из  каждого   политического  спора  вытекают
определенные  организационные выводы. Этому нас  учил Ильич.  Каковы  должны
были быть по отношению к Троцкому организационные выводы и о чем шел спор? В
Ленинграде наши товарищи слишком круто хотели  завернуть винт. Говорили, что
Троцкий должен быть удален из ЦК, а  порой проговаривались,  что  он  должен
быть выгнан из партии. Мы говорили, что организационные выводы нужно сделать
так, чтобы у  беспартийной крестьянской, рабочей  массы не создалось  такого
впечатления,  что только  для  того,  чтобы  придавить к  земле,  у  нас был
принципиальный  спор  и разногласия.  Конечно,  после спора  Троцкий не  мог
оставаться  председателем  РВС. Мы  это знали. Надо ли было выгонять его  из
партии? Большинство считало,  что  не нужно, а меньшинство рассматривало это
как мягкотелость и жалость к  Троцкому. Нас в  этом упрекали. Но большинство
-- это большинство, и  проголосованное  решение надо проводить в жизнь. Были
различные  споры  по  этому  вопросу. Последний  спор свелся к  тому,  чтобы
вывести  Троцкого немедленно  из Политбюро  или до  съезда не  трогать его в
партийном  отношении.  Вот  как  шел  спор. Большинство  решило  не  трогать
Троцкого, оставить его в Политбюро.
     Оглянемся назад на этот спор. Правы мы или не правы? Правы. Ибо это шел
спор не только о том, что делать


     с  Троцким.  Это  шел спор о  том,  как должно руководящее  большинство
руководить партией,  с какими методами оно должно подходить  к оппозиции,  в
том числе и к теперешней, будущей. Вот о чем спор шел.  Нужно ли человека за
его  ошибку  отсечь,  постараться  его  рядом  толчков  вышибить из  партии,
отрезать; поступить ли  по-евангельски: рука твоя  загноилась -- отруби  ее;
или  иначе:  ошибки  не  замазывать,  ошибки вскрывать,  ошибки  разъяснять,
идейной пощады не давать. А  работников, особенно  выдающихся, которых у нас
мало,  нужно для  партии  беречь.  И этот  спор сказался  в  речи Сталина на
Московской конференции.  Он был выражен в том,  что Сталин  сказал: "У нас в
упряжке бегут семь  лошадей. Одна вдруг брыкаться, лягаться  начала... Стоит
ли ее выпрячь, или нужно  ее  постегать, а  заставить запряжкой бежать?" Это
была правильная, картинно выраженная  мысль,  потому  если  каждой  лошадке,
которая забрыкается, переламывать хребет,  то  в конце концов поедешь  не на
лошадке, а на одном дышле. А на нем далеко  не уедешь (смех). Вот как вопрос
стоял.
     В вопросе о разногласиях  с Троцким  мы считаем  (я думаю, теперь можно
задним числом и  всем согласиться), что правы были мы, большинство.  Никакой
бы  особенно роковой  ошибки со стороны меньшинства не было бы, если  бы  не
стали  эту ошибку  возводить  в  квадрат.  В  ответ  на  это  из  Ленинграда
посыпались   летучие  словечки.  То  мимоходом  руководитель  той  или  иной
ленинградской организации об-ронится  словечком  вроде того,  что необходима
решительная борьба не только с троцкизмом, но и с полутроцкизмом, то другой.
Нас  это  заинтересовало -- где же полутроцкисты? (Троцкизм --  понятно.) На
это отвечали: возможно, что такой существует. Что касается полутроцкизма, то
мы сказали: если не можете указать, где он,-- не  пускайте летучих слов. Для
чего вам это нужно?  Мы  понимаем многое с  намеков и понимаем, что в данном
случае  стали, обидевшись, что остались по вопросу о  Троцком в меньшинстве,
подводить стали  здесь идейный фундамент. И другие летучие  словечки,  вроде
того,  что мы  --  стопроцентные большевики. Мы на это отвечаем: бросьте все
словечки о стопроцентных большевиках. Был один стопроцентный большевик, да и
тот умер, а остальные -- так, около ста да поблизости, не дошли, так 84, 92,
96 процентов (аплодисменты).


ИЗ РЕЧИ ГЛЕБОВА-АВИЛОВА84
НА ПУТИЛОВСКОМ ЗАВОДЕ
20 ЯНВАРЯ 1926 г.
     Товарищи, тов. Томский и  многие другие, которых мне приходится слушать
в  последнее время  на  наших заводах, прежде  всего начинают с того,  будто
ленинградцы больше всего настаивали на том, чтобы выжить Троцкого из партии.
Я заверяю, что это  было не так. Я  могу  сказать  только одно, что не  мог