а
власть  новая  еще  не  утвердилась  и,  борясь  с пассивным  сопротивлением
обществ[енного]  организма,  прибегает   к  насилиям  всякого  рода.  Вчера,
например, после  московской Думы, распустили петроградскую и назначили через
день   перевыборы,   октроировав  бонапартистские  изменения  избирательного
закона100, И сделали все это помимо "Народного  совета", в порядке декретов.
Затем, не  желая "соглашения"  с буржуазной  демократией  и социалистической
интеллигенцией,  новые правители вынуждены окружать себя карьеристами самого
гнусного  типа (уже  целый ряд  высших  чиновников разоблачен, как уголовные
типы и люди старого режима). А между  тем, наш  "бойкот" Смольного не только
нас  (особенно нас)  сделал ненавистными большевистским  массам, но  и наших
собств[енных] рабочих страшно  смущает. Многие рабочие уходят из партии. Они
говорят: "Вы были в Предпарламенте с кадетами101, а в большевистском рабочем
парламенте  не хотите быть". В  Европе,  я  боюсь, наш "абсентизм"  тоже  не
поймут. Но изменить положение я считаю возможным только в том случае, если и
наше (и эсеровское) правое  крыло  согласятся войти в  ленинский  парламент,
чтобы  там  вести  агитацию.  Может  быть,  экстренный  партийный  съезд102,
созываемый на 27-е, решится на это.  В противном случае  мы можем  оказаться
вне всяких реальных  средств воздействия на рабочие массы (на  заводах очень
часто нашим ораторам не позволяют говорить) .
     Symma  summarum,  значит, я  не  думаю,  чтоб ленинская диктатура  была
обречена  на гибель в  скором  уже  времени.  Армия  на фронте  окончательно
переходит, как  видно, к нему. Германия и Австрия фактически его признали, и
возможно, что союзники займут выжидатель[ную]  позицию. До тех  же пор, пока
армия не разочаруется в мире, добытом Лениным, может не найтись материальной
силы  для какой-либо контрреволюции.  Опаснее для  него экономический  крах,
конечно.
     Самочувствие наше, как можете догадываться, весьма плохо. Присутствуешь
при разгроме революции  и  чувствуешь себя  беспомощным  что-нибудь сделать.
Отчасти поэтому я советовал ЦК ответить  Вам советом не ехать сейчас. Имел в
виду, что Ваше присутствие в Стокгольме может еще очень понадобиться.
     Я   не   хотел  бы,   конечно,   специально   порочить  перед   Европой
большевистскую диктатуру, так  как  это могло бы  объективно  помочь  врагам
революции  и  социализма  вообще.  Но меня  угнетает  мысль,  что  немецкие,
французские и итальянские товарищи  не поймут причин нашего  "абсентизма"  в
"новой  революции".  Хотел бы  поэтому отправить  специальное  заявление для
Европы от нас, как  фракции,  примыкающей  к Цимервальду103,  с объяснением.
Однако не успел этого сделать с этой оказией. Придется следующий раз. Но Вас
попрошу ознакомить  с моими сообщениями Раковского104, который,  вероятно, и
сам чувствует как авантюристски большевики повели дело мира. Если  сможете с
чьей-либо  помощью  составить   для   "Leip[zi]g[er]   Volkzeit[un]g"105  на
основании     моего     письма     сообщение     о     позиции,      занятой
меньшевиками-интернационалистами,  буду Вам  очень  благодарен. Важно,  чтоб
левые немцы знали, что мы не сочли возможным поддержать большевиков.
     Передайте, пожалуйства, Раковскому, что его письмо о сыне Доброджана106
я получил только  теперь и что пока не  вижу способов,  какими  теперь можно
помочь  ему:  вероятно,   у  Троцк[ого]  с  румынами  нет  дипломатич[еских]
сношений. Попытаюсь поднять шум в печати.
     Привет   от  всех  наших.   Как  чувствуете  себя?  Видели,   вероятно,
Гольденб[ерга]107 и узнали от него о здешних делах. Крепко жму руку.
     Ю. Цедербаум
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
     1 декабря 1917 г.
     Дорогой Павел Борисович!
     На днях (с неделю) я  послал  Вам  с оказией громадное письмо  о  наших
здешних делах.  Надеюсь, получили его? Теперь пользуюсь новой  оказией, чтоб
написать Вам вот о чем. По моим  сведениям,  в Стокгольме сейчас должны быть
Гаазе108 и Ледебур109. Мы считаем очень важным, чтобы они были осведомлены о
том,  почему  мы  все  --  интернационалисты  --  сочли  невозможным принять
какое-либо  участие  в  осуществлении  т.  н.  "диктатуры  пролетариата".  К
сожалению, специальной декларации для  европейцев мы не успели выработать, и
я, на  всякий случай, лишь прилагаю проект нашей резолюции, внесенный в ныне
заседающий чрезвычайный съезд нашей партии. За последние дни ленинский режим
обогатился  объявлением  "вне  закона"  всей кадетской  партии (без  всякого
внешнего повода  к  тому) и первым  открытым нападением на Учр. Собр.: члены
его  (эсеры), собиравшиеся на  частные совещания  (их пока  съехалось меньше
100), разогнаны вооруженной  силой и "декретировано", что УС соберется  лишь
тогда, когда  его  членов  будет  выбрано и  съедется 400  (а  так  как  все
к[а]д[еты]   будут  арестованы,   а  челов[ек]  150  избранных  большевиков,
наверное,  намеренно  не явится, то  таков кляузно-гнусный  план  Ленина  --
пройдет еще с месяц, пока со всех отдаленных углов соберется нужный кворум).
До тех  пор, впрочем,  вероятно арестуют  и часть эсеров, так что  диктатура
может длиться ad  infinitum110. Необходимо, чтобы немецкие  товарищи поняли:
1)  что,  хотя  масса  рабочих за  Лениным, его режим  все более  становится
режимом террора  не  пролетариев, а "санкюлотов"111 --  разношерстной  массы
вооруженных солдат, "красногвардейцев"  и матросов все  более, как  было и с
французскими санкюлотами, превращающихся в пенсионеров  государства;  2) что
попытка управлять,  а  тем  более  производить коммунистические эксперименты
против   воли  громадного  большинства   крестьян  (не  менее  20  миллионов
избирателей на выборах голосовало за эсеров  умеренного толка) и против всей
массы  городской  демократии   (казенных,  общественных,  частных  служащих,
техников, либеральных профессий, народных учителей и т. п.) ни к чему, кроме
краха, привести не может; 3) что режим террора, попирания гражданских свобод
и надругательств над  Учредительным  Собранием во имя "классовой  диктатуры"
убивает в корне зачатки демократического  воспитания, приобретенного народом
за 8 месяцев, и готовит самую благодарную почву для всякого бонапартизма; 4)
что  гражданская  война  и  распад страны (Украина,  казачьи области,  Крым,
Сибирь, даже  "Башкирия" объявили свою полную автономию, а Кавказ фактически
самоуправляется)   делают  позицию  ленинцев  при  переговорах   с  немецким
правительством совершенно  беспомощной, заставляя  тем более "торо-питься" с
получением мира, что они -- во власти ими разнузданной солдатской стихии; 5)
что  нам, при  всем нежелании  играть  в руку  буржуазии, которой достанется
наследство  после  банкротства большевиков  и  при  решительном нашем отказе
образовать "блок всех честных людей" против Ленина и Ко. (к чему у некоторых
правых социалистов есть охота) приходится сейчас всю энергию концентрировать
на  обличении  и  разоблачении  ленинской  политики в  надежде,  что  лучшие
элементы внутри  идущей за ним рабочей массы, поняв, куда их ведут, образуют
ядро, способное направить курс "диктатуры"  в  другую сторону. Наш лозунг --
объединение  большинства Учредительного  Собрания  (социалистичсского) путем
соглашения  между ленинцами  и всеми остальными  на  почве  разрешения задач
мира, регулирования промышленности и аграрной реформы с отказом от террора и
социально-утопических экспериментов.
     От  немцев мы ждем,  что они, в меру  возможности, будут  мешать  своим
империалистам  использовать  безумие   внешней   политики  Троцкого,   чтобы
окончательно   наступить   на    горло   России.   Настоятельно   необходима
международная конференция.
     Скажите  при  случае  Раковскому,   что   его   письмо   к   ленинскому
правительству произвело здесь неблагоприятное  впечатление. Мы  все смеемся,
когда читаем, что он предлагает ленинцам добиться от Румынии свободы  печати
и созыва  У чр[едительного] Собр[ания]. Il est bien  qualifie  pour cela112,
наш милый Троцкий, разгоняющий здссьУчред.  Собрание  и  закрывший  по  всей
России добрую сотню социалистических газет.
     Съезд  пока  протекает  тихо  (сегодня  1-й  день)  ,  но  кончится  ли
благополучно, трудно сказать. Благодаря  войне между Лениным  и Калединым113
не могли приехать 40 кавказцев, ехавшие во главе с Жордания к нам на помощь.
При их содействии наше левое крыло могло бы образовать прочное большинство с
"левым   центром"  Фед.Ильича  [Дана],  Череванина   и   др.   для   ведения
действительно социал-демократической политики, которая могла  бы  не сделать
нашу неизбежную борьбу  с ленинизмом частью похода всей  буржуазии и  мелкой
буржуазии против рабочего класса  (к  чему ведет фатально ленинский террор).
При отсутствии  кавказцев  такое  большинство  может  оказаться маленьким  и
непрочным,  и тогда будет продолжаться  развал партии, в  нынешних  условиях
более  опасный, чем тот откол потресовского крыла, которым дело ограничилось
бы в первом случае (они уйдут наверное к Плеханову, ибо сейчас, под влиянием
ленинского  башибузукства  настроились  черт  знает как  враждебно  к самому
рабочему классу в его нынешнем виде) .
     Жму крепко  руку. Привет  от всех наших. Дайте понять немцам,  что им в
"Leipz[iger] Volkszeitung"  следовало  бы самым сдержанным  образом писать о
ленинцах,  отнюдь  не  допуская  апологии.  Когда  перед  Европой  --  после
неизбежного  краха   --   раскроется  истинная   картина   "истинно-русской"
"диктатуры  пролетариата",  Шейдеманы114  всех  стран используют  ее,  чтобы
навеки опозорить  все "левое" в социализме. Пусть поэтому вовремя отмежуются
от всего специфически ленинского.
     А ведь,  знаете,  Пав. Бор.,  только теперь  в полной мере выявилась та
"якобинская"  природа ленинизма, которую  Вы вскрыли  в No 65 "Искры" в 1903
году!
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
     30 декабря 1917 г.
     Дорогой Павел Борисович!
     Мы получили (я и Ф. И. [Дан]) Ваши  письма, а от Раковского узнали, что
Вы  уже  приступаете к выпуску  No  1 "Echo de Russie115". Очень  хорошо!  К
сожалению, не  можем  послать Вам ни  Астрова116,  ни Семковского,  ни  Раф.
Григорьева117. Первые двое слишком нужны здесь, последний же еще в  августе,
кажется, покинул  нашу партию (вместе с  Лариным), негодуя на наше нежелание
раскалываться с оборонцами, но, в отличие от Ларина, не пошел к большевикам,
а  застрял  в  группе  "Новой жизни",  которая все еще  тщится создать  свою
"партию". В  то же  время мы вообще  потеряли  немало  сторонников (особенно
рабочих,  уходивших от  нас  в виде протеста против  нашего  сожительства  с
оборонцами). Но, кажется, уже  на днях Вы  получите подмогу:  от  нас поедет
либо Эрлих, либо Абрамович по делу созыва международной  конференции (наш ЦК
и ЦК эсеров решили все сделать, чтобы добиться у европейцев ее созыва), и он
сможет  помогать Вам в бюллетене. Относительно газеты я  распорядился, чтобы
Вам высылали ее из редакции. Получаете ли ее? Что касается денег, то ЦК ищет
способа  отправить Вам  1000 руб.  и, по-видимому, на днях  осуществит  это.
Кредитоваться  же  за  счет ЦИК  Вы  можете  спокойно:  расходы будут  здесь
покрыты.
     За время с прошлого моего письма мы имели чрезвычайный съезд. Благодаря
неявке  кавказцев  (из-за  войны на юге,  прервавшей сообщение),  съезд  был
неполным,  и мы (левое крыло) лишились поддержки компактной группы, которая,
во  главе с  Жордания,  несомненно  поддержала бы  нас во всех  существенных
вопросах. Тем не менее, хотя и имея относительное большинство  (50 из 120) ,
а  не  абсолютное  и  вынужденные  поэтому  опираться на поддержку  "центра"
(Фед[ор] Ильич  Череванин), мы добились удовлетворительных  результатов  без
существенных компромиссов. Фактически партийный аппарат перешел в наши руки,
ибо не только  крайняя правая (Потресов, Голиков и др.), но и  просто правая
(Либер, Богданов,  Багурский, 3арецкая) объявили  "бойкот"  центрам ввиду-де
"большевистского"   уклона  наших   решений.  "Большевизм"   этот,  конечно,
заключается  в том, что  мы не  считаем возможным от  большевистской анархии
апеллировать  к  реставрации  бездарного  коалиционного  режима,  а  лишь  к
демократическому   блоку;   что   мы  за  преторьянско-люмпенской   стороной
большевизма  не игнорируем его  корней  в  русском  пролетариате,  а  потому
отказываемся организовывать гражданскую войну против него и что мы отвергаем
большевистскую  "политику мира" во имя интернациональной акции  пролетариата
за  мир,  а  не  во  имя  "восстановления  согласия  с  союзниками",  т.  е.
продолжения  войны  до  весны  или  далее. Оборонческая оппозиция осталась в
партии, основывает новую газету, но пока не борется с  нами настолько резко,
чтобы вызвать острый конфликт. Церетели не пошел с ними, но и в ЦК отказался
войти. ЦК образовался  из  интернационалистов и "центра" (в  меньшинстве). В
редакцию  газеты избраны  Ал.  Сам.  [Мартынов]  я и  Фед[ор] Ильич;  теперь
прибавился еще Астров.  Будет выходить двухнедельный "Рабочий Интернационал"
с редакцией из Мартынова. Череванина и Ерманского.
     Пока уживаемся  без  серьезных  трений,  хотя  и приходится бороться  с
некоторыми тенденциями бывших оборонцев, которых чересчур уж слепая вражда к
большевикам заставляет иногда  уходить  в  сторону  от  политической  линии,
которую сами они признали единственно возможной. Но, в общем, есть согласие,
пока не затрагиваются  вопросы прошлого:  здесь,  как полагается, говорим на
разных языках.
     Сближает нас больше  всего  скверное  положение  всей  партии. Народные
массы  или  еще  с  большевиками,  или  уже, испытав  первые  разочарования,
пропитываются политическим  индифферентизмом. Хотя мы собрали на выборах  до
полумиллиона голосов, но  масс у  нас, кроме Кавказа, нет, а в революционное
время без масс трудно сохранять жизненную партийную организацию. Собрания не
посещаются. Деньги в  партийную кассу не поступают, газета  распространяется
мало.
     Политическое  положение  -- ужасное.  И  в области  мира,  и  в области
экономической  разрухи  дело  явно  идет  к  фиаско  большевизма,  но  много
оснований   опасаться,  что   оно  сменится  не   торжеством  демократии,  а
всесторонней  анархией. С  одной стороны, солдат[ские]  массы все  дичают, а
рабочие приводятся в  отчаяние  безработицей; с другой --  сепаратизм окраин
дошел до апогея.  При этих  условиях, по-видимому, нет никаких шансов на то,
что Учред[итель-ное] Собр[ание] явится орудием возрождения, скорее всего оно
вовсе не осуществится, ибо против него все же сила, стоящая за большевиками,
за него  же  стоит  лишь распыленная  масса  крестьян,  выбиравшая эсеров  и
способная,  пожалуй,  только "рассердиться"  на всю революцию, если  она  не
осуществит  Учр[едительного]  Собр[а-ния],  но  отнюдь  не  отвоевать  его у
большевиков.  Окраины же  не  хотят  Учр[едительного]  Собр[ания]  для  всей
России,  а  лишь  "федерального  конгресса"  из делегатов всех  национальных
Учредительн[ых]  Собраний. Для  этого  они готовы отдать  Великороссию  (яко
автономную) на съедение Ленину.
     Среди рабочих прежнего абсолютного доверия к большевикам нет и  нас уже
не ненавидят. Но до настоящего отрезвления еще далеко.
     У меня  к  Вам  просьба:  отправьте, пожалуйста,  заказным  прилагаемое
письмо118.
     Наши  все  в полном здравьи. Шлют Вам  привет. С  Новым годом,  который
все-таки,  быть может, заложит у нас основания марксистской рабочей  партии.
Крепко жму руку.
     Ю. Цедербаум
     Адрес мой прежний: Сергиевская 50, кв. 9.
ПИСЬМО Н. С. КРИСТИ
     30 декабря 1917 г., Петроград
     Мой милый друг!
     Получил   возможность   послать   письмо   с   оказией   и   спешу   ею
воспользоваться, ибо  не знаю, дошло ли до тебя недавно мною посланное через
здешнюю цензуру на Стокгольм, откуда тебе должны были переслать. Так как я в
нем  ругал большевиков,  то не  уверен, не  задержал  ли "товарищ  шпик" это
письмо. Других же оказий не было с самого переворота,  ибо на границе теперь
всех обыскивают и письма отбирают.
     В том письме я  подробно  объяснял тебе, почему  остался в  "оппозиции"
новому "социалистическому" режиму, как ты  и  предвидела, конечно. С тех пор
положение еще более определилось. Дело не только в глубокой уверенности, что
пытаться насаждать социализм в экономически и культурно  отсталой  стране --
бессмысленная утопия, но и в  органической неспособности  моей  помириться с
тем аракчеевским пониманием социализма119 и пугачевским пониманием классовой
борьбы120, которые  порождаются, конечно, самым тем фактом, что  европейский
идеал  пытаются  насадить  на азиатской почве.  Получается такой  букет, что
трудно вынести. Для меня социализм всегда был  не  отрицанием индивидуальной
свободы и индивидуальности,  а,  напротив, высшим  их воплощением, и  начало
коллективизма   представлял  себе   прямо  противоположным   "стадно-сти"  и
нивелировке.  Да  не  иначе  понимают  социализм  и  все,  воспитавшиеся  на
Марксе121    и    европейской   истории.    Здесь    же   расцветает   такой
"окопно-казарменный" квазисоциализм,  основанный на всестороннем  опрощении"
всей жизни, на  культе даже не  "мозолистого  кулака", а просто  кулака, что
чувствуешь себя как будто бы виноватым перед всяким культурным буржуа. А так
как действительность сильнее всякой идеологии, а потому под покровом "власти
пролетариата" на деле тайком распускается самое  скверное мещанство со всеми
специфически русскими  пороками  некультурности,  низкопробным  карьеризмом,
взяточничеством, паразитизмом, распущенностью, безответственностью и  проч.,
то  ужас берет  при мысли,  как надолго  в сознании  народа дискредитируется
самая  идея  социализма  и  подрывается  его собственная вера в  способность
творить своими руками свою историю. Мы идем -- через анархию -- несомненно к
какому-нибудь  цезаризму,  основанному  на  потере  всем   народом  веры   в
способность самоуправляться.
     Бросим, однако, политику. Сейчас у нас  жесточайшие морозы,  и я сильно
страдаю,  тем  более,  что уже  с месяц  не могу избавиться  от кашля;  чуть
поправишься, пройдешься при холодном ветре, и опять хуже.  Стараюсь выходить
как можно меньше и больше сижу дома, тем более,  что  меня утомляет ходьба в
тяжелейшем  полушубке  (приобрел  таковой  за  400  рублей  к  зависти  всех
приятелей, которые  говорят,  что я  в нем "импозантен": это переделанный на
штатское военный офицерский  полушубок). Увы! за  последние месяцы  я сильно
постарел  (проклятые  большевики, вероятно, виноваты:  сердце не выдерживает
самомалейшего утомления. Подниматься по лестнице для меня настоящая пытка, а
тут,  как на  грех, из-за  отсутствия  угля, все  меньше  действует  лифтов.
Вообще, с углем  несчастье:  электричество уже  горит лишь несколько часов в
сутки,  а  скоро, быть  может, совсем  погаснет.  Хорошо, что  наша квартира
отопляется дровами,  а  не паром, так что  не очень холодно. Вообще, лишений
уже немало.  Пища пока еще есть, но скоро, боимся, станут железные дороги, и
тогда может придтись  плохо. Вообще, какое-то чудо, что мы вообще  еще живем
после двух месяцев этой анархии.
     Занят сейчас я меньше  прежнего. "Искру" мы закрыли после того,  как на
съезде  овладели  "Лучом"  (бывшая "Рабочая  газета").  Центральный  комитет
теперь  в  руках  интернационалистов,  в редакции  "Луча" мы с  Мартыновым и
Астровым, и лишь  Дан в качестве  четвертого  представляет ту  часть  бывших
оборонцев,  которая  после  большевистского  переворота   примкнула  к  нам,
признав, что дальше войну вести нельзя и что с большевиками надо бороться не
во имя восстановления Керенского и коалиции, а во имя чисто демократического
правительства -- без  буржуазии. Остальные оборонцы  перешли в  оппозицию, и
часть их, вероятно, сама уйдет из партии.
     В газете  я  занят не больше 6 часов  в день, так  что  утомляюсь много
меньше прежнего. Больш