дежурных
секретарей".
     Сообщение Володичевой о том, что она ознакомила Сталина только с первой
частья  "письма"  вряд ли  соответствует действительности.  Дисциплина  была
суровая: "Мы ничего не читали и ничего друг другу не говорили, -- вспоминает
Володичева.  -- Друг друга не спрашивали. [...] Мы имели общий дневник [...]
и каждая в свою дату записывала", но: "мы его не читали".
     Секретари боялись Сталина безумно. Из интервью Бека с Володичевой:
     "-- Помните, вы рассказывали, что,  когда  Ленин начал  характеризовать
Сталина, вас потрясло одно слово, которым он характеризовал Сталина?
     -- Да, "держиморда".
     -- Это письмо по национальному вопросу?
     -- Где это было, в какой стенограмме, я не  помню.  Я просто сначала не
разобралась,  потом,  когда разобралась,  ужаснулась, ужаснувшись, перестала
печатать.
     -- И так это слово и не вошло никуда?
     -- Не вошло..."(66)
     Очевидно,  Володичева не точна.  Слово  "держиморда" "вошло"  в  статью
Ленина  ,,К вопросу о национальностях или об "автономизации"'': "Тот грузин,
который пренебрежительно  относится к этой стороне  дела [...] сам  является
грубым  великодержавным  держимордой"(67). Но психологию  времени Володичева
передает верно: не записать продиктованное Лениным Володичева посмела, а вот
напечатать в адрес Сталина слово "держиморда" не смогла.
     Даже   если   Володичева  действительно   не  сообщила   23  декабря  о
существовании еще четырех экземпляров  "завещания", Сталин  не  предполагал,
что запись Ленина от 23 декабря, принесеная ему на дом, существовала в одном
экземпляре. Материалы Ленина всегда переписывались в  пяти экземплярах: один
--  Ленину,  три  --  Крупской,  один -- в  секретариат  в  с грифом "Строго
секретно". То, что  предназначалось для "Правды", перепечатывалось, еще  раз
просматривалось  Лениным  и передавалось М.  И. Ульяновой как ответственному
секретарю  редакции.  Три экземпляра  документов  (Крупской)  запечатывались
затем в конверт(68). Сталин, конечно же, об этом знал.
     После  24 декабря Сталин предпринимает какие-то меры, благодаря которым
в  дальнейшем  в  "Дневнике"  наступает обрыв  всякий  раз, когда  диктуются
слишком невыгодные Сталину тексты. После 24  декабря  все записываемое носит
пространный, но совершенно беззубый характер. Это приводит  к  естественному
выводу,  что ряд ленинских  материалов  был уничтожен(69) или же, что записи
были сфальсифицированы задним числом.  "Сожжение"  ленинских  текстов  могло
произойти только  по указанию Сталина как генсека  партии. Предположить, что
Сталин не  интересовался  содержанием  заметок, диктуемых  Лениным  после 23
декабря, абсолютно невозможно.
     Не  отличалось поведение  второго  секретаря,  дежурившего у  Ленина  в
декабре 1922 -- январе 1923 г., Фотиевой:
     "-- Я  сама передала письмо Ленина  о  национальностях, -- сообщила она
Беку.
     -- То есть сразу после того, как он продиктовал?
     -- Да. Могу вам рассказать. Только не записывайте. [...]
     Второй раз (после разговора о яде) я обратилась к Сталину насчет письма
о национальностях, которое  продиктовал Владимир Ильич. Но тут я уже у  него
не была, а позвонила по телефону: "Товарищ Сталин, Владимир Ильич только что
закончил письмо  политического  характера, в котором обращается к съезду.  Я
считаю нужным передать его в ЦК".  Сталин ответил: "Ну, передайте Каменеву".
(Они тогда были вместе.) Я так и сделала. [...]
     -- А Сталину вы, Лидия Александровна, звонили не по поручению Владимира
Ильича?
     -- Нет, Владимир Ильич об этом не знал.
     -- Почему же вы его не спросили?
     -- Мы вообще не задавали ему вопросов. Нельзя было его волновать.
     -- Но потом информировали его?
     -- Нет. Это его взволновало бы. [...]
     -- Тогда почему же все-таки вы с ней [Крупской] не посоветовались?
     --  Я  вообще  не  была  в  подчинении у  Надежды Константиновны  и  не
спрашивала ее разрешений.
     --  Но  ведь  письмо  Ленина  ("К  вопросу  о  национальностях  или  об
"автономизации") было направлено против Сталина?
     -- Не только против него. Также и против Орджоникидзе и Дзержинского.
     -- Да, да, но главным был все-таки Сталин. И  вы передаете ему. То есть
заблаговременно вооружаете  его.  [...] Но хоть  бы посоветовались с  Марией
Ильиничной.
     --  А Мария Ильинична  вообще ничем не распоряжалась. Все предоставляла
Надежде Константиновне. [...]  Если  бы  Владимир  Ильич  был здоров, то  он
обязательно бы пригласил Сталина и поговорил бы с ним. А тут письмо заменило
разговор.
     -- Почему же об этом ничего не сказано в дневнике  дежурных секретарей?
[...]
     -- Туда мы писали вовсе не то. [...]
     -- А почему, Лидия Александровна,  в дневнике ничего не записано о том,
что  Владимир  Ильич  продиктовал  последнюю часть  "завещания", то есть  ту
часть, где говорил о Сталине?
     -- Это было секретно. Поэтому я и не занесла.
     --  Но  и предыдущие  части  тоже были секретными.  [...] А  Володичева
рассказывает,  что  и  "завещание"  ему  было известно.  Она сама,  кажется,
передавала. И Сталин сказал: "Сожгите".
     -- Володичева -- больной человек. Ничего этого не было, -- и неожиданно
нервно: -- Уходите, уходите с вашими вопросами!"(70)
     Ленин диктовал активно в период с 23  декабря по 23 января, т. е. ровно
месяц. Затем в  его работе  наступил неожиданный и  не случайный перерыв. 24
января  он дал  Фотиевой  поручение  "запросить у  Дзержинского  или Сталина
материалы  комиссии  по  грузинскому   вопросу"  и  столкнулся   с   сильным
противодействием  Сталина и  Дзержинского. Дзержинский кивал на Сталина, тот
прятался  за  решение Политбюро. Ленин  стал подозревать  Фотиеву  в двойной
игре: ,,Прежде всего по нашему  "конспиративному"  делу: я знаю, что Вы меня
обманываете".  На мои  уверения в противном  он сказал: "Я имею об этом свое
мнение"''.  В черверг,  25  января, Ленин спросил,  получены  ли  материалы.
Фотиева  ответила,  что  Дзержинский  приедет  лишь  в  субботу.  В  субботу
Дзержинский сказал, что материалы у Сталина. Фотиева послала письмо Сталину,
но того не  оказалось в  Москве. 29  января Сталин позвонил  и  сообщил, что
материлы  без Политбюро дать  не может;  начал подозревать Фотиеву в двойной
игре: спрашивал, не говорит ли она Ленину "чего-нибудь лишнего, откуда он  в
курсе  текущих  дел?"  Так, его  статья  "Как  нам  реорганизовать  рабкрин"
(законченная  23  января  и  уже прочитанная  Сталиным) "указывает,  что ему
известны  некоторые  обстоятельства". Фотиева заверила, что не говорит  и не
имеет "никаких оснований  думать, что  он в курсе дел".  30 января, узнав от
Фотиевой об отказе Сталина выдать ему материалы комиссии Дзержинского, Ленин
сказал, что будет настаивать на выдаче документов.
     1 февраля Политбюро разрешило выдать материалы Фотиевой  для Ленина, но
на  условии,  что Фотиева оставляет их у себя  для изучения (о чем просил ее
Ленин) и  доклада Ленину на  эту тему без  разрешения  Политбюро  не делает.
Иными словами, материалы Политбюро  выдало, но  доступа  к ним у Ленина нет,
так  как они  находятся у сталинской  шпионки  Фотиевой. Фотиева,  видимо по
указанию Сталина, тянет время и заявляет Ленину, что для изучения материалов
ей понадобится четыре недели(71).
     Ленин искал ответы на следующие вопросы: 1) За что старый ЦК  КП Грузии
обвинили  в уклонизме.  2) Что им  вменялось в вину как  нарушение партийной
дисциплины. 3)  За  что обвиняют  Заккрайком в  подавлении ЦК КП  Грузии. 4)
Физические  способы  подавления  ("биомеханика").  5)  Линия  ЦК  [РКП(б)] в
отсутствие  Владимира Ильича и при Владимире Ильиче.  6) Отношение комиссии.
Рассматривала ли она только обвинения против  ЦК КП  Грузии или также против
Заккрайкома? Рассматривала ли она случай биомеханики? 7) Настоящее положение
(выборная комиссия, меньшевики, подавление, национальная рознь)"(72).
     Ленин  начинал бой. Но и Сталин не бездействовал. За несколько дней  до
начала трагикомедии с материалами по грузинскому вопросу, 27 января,  Сталин
от имени Политбюро и Оргбюро ЦК разослал во все губкомы  РКП закрытое письмо
по  поводу  последних ленинских  статей,  подписанное  членами  Политбюро  и
Оргбюро:   Андреевым,   Бухариным,   Дзержинским,    Калининым,   Каменевым,
Куйбышевым,  Молотовым, Рыковым, Сталиным,  Томским и Троцким.  Смысл письма
заключался в том, что Ленин болен и уже не отвечает за свои слова(73).
     Неизвестно, получил ли Ленин об этом письме информацию, или же изоляция
его,  с одной стороны, и нежелание близких волновать  -- с другой,  достигли
такой степени, что о происках Сталина ему не сообщили.  Однако не  позднее 3
февраля  Ленин получает от  Фотиевой  подтверждение того, что ним  запрещено
разговаривать:
     ,,Владимир   Ильич  вызывал   в  7  ч.  на  несколько  минут.  Спросил,
просмотрела ли  материалы. Я ответила, что только с внешней стороны и что их
оказалось не так много, как мы предполагали. Спросил, был ли  этот вопрос  в
Политбюро.  Я ответила, что  не имею права об этом говорить.  Спросил:  "Вам
запрещено говорить именно  об этом? -- "Нет, вообще я не имею права говорить
о текущих  делах". --  "Значит, это  текущее  дело?" Я  поняла,  что сделала
оплошность. Повторила, что не имею  права  говорить. Сказал: "Я знаю об этом
деле  еще  от  Дзержинского, до  моей  болезни.  Комиссия  делала  доклад  в
Политбюро?"  --  "Да,  делала,  Политбюро  в  общем  утвердило  ее  решения,
насколько я  помню". Сказал:  "Ну, я думаю,  что  Вы сделаете  Вашу  реляцию
недели через три, и тогда я обращусь с письмом"''(74).
     12 февраля  против Ленина  вводят очередные санкции по  дальнейшей  его
изоляции  и  у  него случается новый  приступ.  Фотиева делает в  "Дневнике"
запись:  "Владимиру  Ильичу  хуже.  Сильная  головная  боль. Вызвал  меня на
несколько  минут. По словам Марии  Ильиничны, его расстроили врачи  до такой
степени,  что  у  него  дрожали  губы.  Ферстер  накануне  сказал,  что  ему
категорически  запрещены газеты, свидания и политическая информация. [...] У
Владимира   Ильича   создалось  впечатление,  что  не  врачи  дают  указания
Центральному  Комитету,  а Центральный Комитет  дал инструкции  врачам"(75).
(Так и было, раз Ферстер считал, что  Ленину вредны не  работа,  а запреты).
Именно по этой причине подозрительный  Ленин все  чаще и чаще "категорически
отказывался  принимать  лекарства" и требует "освободить его от  присутствия
врачей"(76),  понимая,  что это  нанятые Сталиным люди, укорачивающие Ленину
жизнь.  Ферстера Ленин не выносил уже до  такой  степени, что тот прятался в
соседних комнатах, чтобы Ленин не видел.
     14 февраля (через  две  недели после получения материалов из Политбюро)
Фотиева записывает:
     "Владимир Ильич вызвал меня в первом часу. Голова не болит. Сказал, что
он  совершенно здоров.  Что  болезнь  его  нервная и  такова, что иногда  он
совершенно бывает  здоров, т.е. голова совершенно ясна, иногда же ему бывает
хуже.  Поэтому  с его поручениями  мы  должны  торопиться,  т.  к.  он хочет
непременно  провести кое-что  к съезду и надеется,  что сможет.  Если  же мы
затянем и  тем  загубим дело, то он  будет очень  и очень  недоволен.  [...]
Говорил опять  по трем пунктам своих поручений. Особенно подробно  по  тому,
который  его  всех  больше  волнует,  т.е.  по  грузинскому вопросу.  Просил
торопиться. Дал некоторые указания".
     Эти указания также касались грузинского дела:
     "Намекнуть Сольцу,  что он  [Ленин] на стороне обиженного.  Дать понять
кому-либо из обиженных, что он на их стороне. 3 момента:  1. Нельзя драться.
2. Нужны уступки. 3. Нельзя сравнивать большое государство с маленьким. Знал
ли Сталин? Почему не реагировал? Название "уклонисты" за уклон к шовинизму и
меньшевизму  доказывает  этот   самый  уклон  у  великодержавников.  Собрать
Владимиру Ильичу печатные материалы"(77).
     Понятно, что  в тот же день вся эта информация была сообщена Сталину, и
он предпринимает против Ленина новые шаги, о которых, мы не знаем. Очевидно,
что в  период  с 15  февраля по 5 марта Ленин  был  трудоспособен, так как 2
марта закончил статью "Лучше меньше, да лучше". Но записей с 15 февраля по 4
марта в "Дневнике дежурных секретарей"  нет. Правда, о событиях с 15 февраля
мы кое-что знаем из воспоминаний Фотиевой:
     ,,Сольц,  будучи   членом   Президиума   ЦКК,  рассматривал  заявление,
поступившее от сторонников ЦК  КП  Грузии старого  состава на чинимые против
них притеснения. 16 февраля в связи с  поручением Владимира Ильича я послала
записку Сольцу с просьбой выдать мне  все материалы,  касающиеся грузинского
конфликта. Сохранилась следующая моя запись: "Вчера т. Сольц сказал мне, что
товарищ  из ЦК  КП Грузии привез ему  материалы о  всяческих  притеснениях в
отношении грузин  (сторонников  старого  ЦК  КПГ). Что  касается "инцидента"
(имеется в  виду оскорбление, нанесенное товарищем Орджоникидзе  Кабахидзе),
то  в ЦКК было  заявление  потерпевшего, но оно пропало. На  мой вопрос "Как
пропало?" -- Сольц  ответил: "Да так, пропало". Но  это все равно, так как в
ЦКК  имеется  объективное  изложение  инцидента Рыковым,  который  при  этом
присутствовал"''(78).
     Так что намеки  Ленина сталинскому ставленнику Сольцу положения  Ленина
не  облегчили.  Из  лаконичной  записи от  25  февраля мы узнаем,  что Ленин
работоспособен и чувствует себя хорошо: утром  Ленин "читал и разговаривал о
делах...  Вечером читал и диктовал больше часа"(79).  (Что же  он  диктовал?
Сколько страниц текста?) Наконец, мы  знаем, что  3  марта Сталин наконец-то
разрешил   Фотиевой   выдать   Ленину  заключение   по  материалам  комиссии
Дзержинского: "Ленин получает докладную записку и заключение Л. А. Фотиевой,
М. И. Гляссер и Н. П. Горбунова о материалах комиссии Политбюро ЦК РКП(б) по
"грузинскому  вопросу"э(80).  Значит, Ленин  работоспособен и в период  с 25
февраля по 3 марта.
     Что же происходило в эти дни и почему упрямо молчит "Дневник"?  С 21 по
24  февраля  в Москве работал пленум ЦК  РКП(б).  Видимо, это было одной  из
причин  отсутствия записей:  Ленин интересовался работой  пленума,  так  как
"пленум  рассмотрел тезисы  по  национальному  и  организационному вопросам,
постановил не  публиковать  их до  предварительного ознакомления с  ними  (с
разрешения врачей) В. И. Ленина, и  если Владимир Ильич потребует пересмотра
тезисов, то созвать экстренный пленум. Пленум признал целесообразным создать
на  съезде секцию по  национальному вопросу с привлечением всех делегатов из
национальных республик  и областей  и с приглашением  до  20  коммунистов не
делегатов съезда" (так  записано в  "Биографической хронике В. И. Ленина, т.
12, с. 585).
     Что  же  произошло?  Откуда  вновь  возникшее  к  Ленину  уважение?  В.
Дорошенко пишет:  ,,А произошло то, что тезисы генерального секретаря пленум
признал политически сомнительными и направил их на ленинскую экспертизу. Как
это произошло, остается  догадываться. [...] Здесь проявилось влияние мощной
политической силы,  более мощной, чем влияние большинства Политбюро вместе с
генсеком, той  силы, которую Сталин не учел, сбросив ее  со счетов.  А такой
силой в тех условиях  мог  быть и был только Ленин". Добавим,  что такой был
силой  должен  был  быть  очередной  блок  Ленина с  Троцким.  ,,Предложение
"создать  на съезде секцию  по национальному  вопросу  с  привлечением  всех
делегатов  из  национальных республик  и  областей  и  с приглашением до  20
коммунистов  не   делегатов  съезда",   принятое   пленумом,  --  продолжает
Дорошенко,  -- пожалуй,  слишком  кардинально для  ординарного  решения.  Не
является ли  оно  ленинским?  Не  является  ли  оно  фразой  или  перифразой
ленинского письма,  высказывания? Очень вероятно, что было  по  меньшей мере
одно письмо Ленина к пленуму. Возможно, было даже несколько ленинских писем,
ведь пленум  продолжался необычно долго -- 4  дня. Что  могло и  должно было
содержаться в этом письме или письмах?''
     Здесь нам несколько помогает Троцкий, в архиве которого  есть документ,
датированным 22 февраля  1923 г. Из этого документа следует, что, во-первых,
Троцкий  вступил  в  конфликт  с большинством пленума  (т.е. со сталинцами),
во-вторых, что на пленуме 21 и 22  числа обсуждалась  опубликованная  статья
Ленина, письмо Ленина и проект (предложение) Ленина. Похоже, что  речь шла о
статье Ленина "Как нам реорганизовать Рабкрин", так как это был единственный
документ Ленина,  опубликованный в  те  дни в "Правде"  25  января 1923  г.,
причем  изначально  предполагали  опубликовать этот номер "Правды"  в  одном
экземпляре,  специально для Ленина (утаив  статью  от  всех  остальных). Под
"письмом" Троцкий, очевидно, имел в виду  обсуждавшеся в Политбюро "Письмо к
съезду".  "Проектом" или "предложением" Ленина мог быть  отдельный документ,
но мог быть и сформулированный самим пленумом документ, основанный на статье
Ленина "как нам реорганизовать Рабкрин"(81).
     На пленуме победила точка зрения Ленина. Тезисы Сталина пленум отклонил
и послал  на  переработку  (правда,  снова в  комиссию под председательством
Сталина).  Тезисы, которые пленум  передал на просмотр и  заключение Ленину,
назывались    "Национальные   моменты   в   партийном   и    государственном
строительстве":  "Объединение  национальных  республик   в   Союз  Советских
Социалистических  Республик является  заключительным  этапом  развития  форм
сотрудничества,  принявшим  на этот  раз  характер  военно-хозяйственного  и
политического  объединения  народов  в  единое  многонациональное  Советское
государство".  Ленин  вернул  себе  над  Сталиным   политический   контроль,
потребовал пересмотра тезисов и  этим объявил  о созыве  нового  экстренного
пленума.
     5  марта можно считать роковым днем в жизни Ленина. В этот  день, около
двенадцати,  он  вызвал  Володичеву и просил записать  два  письма.  Обратим
внимание на то, что Ленин, очевидно, работоспособен и указаний на плохое его
самочувствие нет.  Главное, однако,  то,  что  нет  указаний  на  какие-либо
ограничения,  введенные против Ленина: он диктует, что хочет,  кому  хочет и
сколько  хочет.  Похоже,  что  в  это  время,  начиная  с  победы Ленина  на
февральском  пленуме,  тюремный режим, введенный против Ленина  Политбюро по
инициативе Сталина, был снят.
     5 марта  первое письмо было  написано Троцкому: "Я  просил бы Вас очень
взять  на  себя  защиту  грузинского  дела  на ЦК  партии.  Дело это  сейчас
находится  под  "преследованием"  Сталина  и  Дзержинского,  и  я  не   могу
положиться  на   их   беспристрастие.  Даже  совсем  напротив.  Если  бы  Вы
согласились взять на себя  его защиту, то я бы мог  быть спокойным.  Если Вы
почему-нибудь не согласитесь, то  верните мне  все дело. Я буду считать  это
признаком Вашего несогласия"(82).
     Вместе с этим письмом Троцкому была передана еще и записка Володичевой:
"Товарищу  Троцкому. К письму, переданному вам по телефону,  Владимир  Ильич
просил  добавить для вашего сведения, что тов. Каменев едет в Грузию в среду
и  Вл.  Ил.  просит  узнать,  не желаете ли  вы  послать  туда  что-либо  от
себя"(83).
     Само "дело" Ленин тоже передал  Троцкому. И Троцкий его  не вернул, чем
продемонстрировал  Ленину свою  поддержку.  Об этом  становится известно  16
апреля из письма Троцкого "Всем членам ЦК РКП" с грифом "С. секретно":
     "Мною  получена  сегодня  прилагаемая  при  сем  копия  письма  личного
секретаря тов.  Ленина,  тов. Л. Фотиевой, к тов. Каменеву  по поводу статьи
тов. Ленина по национальному вопросу.
     Статья  тов. Ленина была мною  получена 5-го марта одновременно с тремя
записками тов. Ленина, копии которых при сем также прилагаются.
     Я  тогда  снял  для  себя  копию  статьи  как  имеющей   исключительное
принципиальное значение и положил ее в  основу как своих поправок к  тезисам
тов. Сталина (принятых  тов. С