льшие  опасности нас  ждут при
нынешней политике. (Найдется мудрец, который из этих слов сделает вывод, что
я против китайского "урожая", то бишь, против победы  национальной революции
в Китае.)
     Нынешняя политика неправильна, даже если подойти к вопросу с


     "чисто государственной"  точки  зрения,  "отвлекаясь" от  международной
революции.  Можно  не сомневаться,  что, завладев  громадными  территориями,
оказавшись лицом  к  лицу  с гигантскими и  труднейшими  задачами, испытывая
нужду  в  иностранных   капиталах  и  сталкиваясь  повседневно  с  рабочими,
национальное правительство Китая совершит резкий поворот направо - в сторону
Америки, до известной степени и Англии. В этот момент рабочий класс окажется
без руководства, ибо нельзя же "коммунистический" привесок Гоминдана считать
самостоятельным   руководством  рабочего   класса,  которому   внушают,  что
национальное правительство  есть  правительство  всех классов.  Мы  окажемся
курицей, которая высидела утенка...
     По-видимому,  руководители этой политики представляют себе ход развития
так:  сперва  доведем дело до  полной победы национальных войск,  т.  е.  до
объединения   Китая;  затем  начнем  отделять   коммунистическую  партию  от
Гоминдана.  Концепция  насквозь меньшевистская.  Сперва  совершим буржуазную
революцию, затем...  и  пр.  и  пр. Мы превращаемся при этой  концепции не в
классовую силу истории, а в какую-то бесклассовую инспекцию над историческим
процессом  в целом.  И, конечно,  позорно  споткнемся на первом же повороте.
Таким поворотным моментом, по всей вероятности, станет занятие Шанхая.
     Коммунисты не  могут, разумеется, отказаться от поддержки  национальной
армии, национального  правительства,  по-видимому, также и  от  вхождения  в
национальное   правительство.   Но    вопрос   о    полной   организационной
самостоятельности коммунистической партии, т.  е. о  выходе ее из Гоминдана,
не  должен более откладываться ни на один день. Мы и так ужасающе запоздали.
Коммунисты могут образовать  с Гоминданом единое  правительство, при условии
полной раздельности партий, составляющих политический блок. Так было у нас с
левыми  эсерами. Того же требовал  Владимир Ильич от венгерских коммунистов,
упрекая их в  том, что они пошли  на  слияние  партий  - что и было, к слову
сказать, одной из причин столь быстрой гибели венгерской революции.
     Можно  ли  продолжать  дальше  кокетничать  с  суньятсенизмом,  который
становится  идейными  оковами  для  китайского  пролетариата и завтра станет
(становится  уже сегодня)  главным орудием китайской буржуазной реакции?!  Я
думаю,  что  такое  кокетничанье  преступно. Но для  того,  чтобы  разрезать
пуповину   суньятсенизма,   надо   чтобы   было  кому   ее   резать.   Нужна
самостоятельная  коммунистическая  партия.  На  этом  произойдет  несомненно
революционный  отбор   внутри  самой  коммунистической  партии,  т.   е.  ее
большевизация не на словах, а на деле.
     Ссылки  на  национальный гнет, в  оправдание  меньшевистской  политики,
абсолютно несостоятельны.  Прежде  всего,  приходится  вспомнить,  что  весь
Второй Интернационал,  требуя единства большевиков не только с меньшевиками,
но и с эсерами  (Жорес, Вандервельде  и др.), исходил из  гнета царизма. Как
будто борьба против царизма или против национального гнета не есть классовая
борьба!  В Грузии, в Финляндии, в Латвии  и пр. гнет царизма  принимал форму
жесточайшего национального гнета, почище, чем гнет Англии  и даже Японии над
Китаем. Однако же отсюда


     не  вытекало,  что  грузины, финны или  латыши  не должны  были строить
самостоятельную партию.
     Мне кажется, что  надо снова,  в том  или  другом  виде, поставить этот
вопрос  перед  Политбюро.  Конечно, есть опасность,  что,  вместо серьезного
обсуждения этого  вопроса  в  ИК,  сделают фракционную  кляузу.  Но можно ли
молчать, когда дело идет буквально о голове китайского пролетариата?
     Л. Троцкий 22 марта 1927 г.
     МОЖЕМ ЛИ МЫ ДОСТИГНУТЬ ХОЗЯЙСТВЕННОЙ НЕЗАВИСИМОСТИ?
     Прежде  всего  надо  условиться,  что   понимать  под   независимостью:
замкнутое  ли  хозяйство, которое само себе  довлеет, или  же  такое  мощное
хозяйство,  которое не поставишь на колени? Что понимать  под независимостью
или  самостоятельностью?   Разумеется,   между  этими   двумя   толкованиями
независимости   есть   известная   внутренняя   связь.   Нельзя   достигнуть
экономической силы без развития всех основных  отраслей промышленности и без
электрификации.  Но  это  вовсе не  значит, будто  мы должны поставить  себе
задачей ближайших  лет достигнуть  такой  полноты  и пропорциональности всех
отраслей хозяйства, чтобы не нуждаться во внешнем рынке и тем самым избавить
его от нужды в нас. Если бы мы пошли  по этому пути, то мы вынуждены были бы
наши  накопления распределять между  слишком  большим числом  новых изделий,
новых предприятий и новых отраслей промышленности, что действительно снизило
бы темп нашего развития до черепашьего. На этом пути нас неизбежно ждало  бы
крушение. Основным критерием нашей хозяйственной политики  должен  быть темп
-- скорость накопления, быстрота роста материальных ценностей.
     Но  что  в  конце-то   концов,  это  развитие  должно  нас  привести  к
экономической независимости в смысле полного удовлетворения  всех своих нужд
собственными  средствами, --  это совершенно  ни из чего не вытекает. Такого
самодовлеющего развития не знала ни одна из капиталистических стран. Оно еще
менее возможно будет при социализме, ибо социализм  основан будет на гораздо
менее провинциальной технике, чем капитализм. Если империалистская экспансия
(стремление  к  расширению)  означает,  что производительным  силам тесно  в
рамках  отдельного  государства, то в еще большей  степени  это  относится к
социалистическому государству.  Теория социализма в одной  стране реакционна
именно  потому, что  она тянет  нас назад от  того уровня,  которого  достиг
капитализм,    особенно    в   своей   империалистской    стадии.    Основой
интернационализма является не голый принцип, а  несоответствие новой техники
национальным государственным  рамкам.  Отсюда  вытекают,  с  одной  стороны,
империалистские войны, а с другой - пролетарский интернационализм.
     Иногда приводят Соединенные Штаты как пример равновесия про-


     мышленности и сельского хозяйства. Но,  во-первых,'  задачей социализма
является не равновесие города  и деревни, а устранение их противоположности,
а во-вторых,  Соединенные  Штаты никогда  не  представляли собою  замкнутого
хозяйства, а сейчас  представляют  его меньше, чем  когда бы то  ни было.  В
основе     индустриализации     Соединенных     Штатов     лежал     большой
сельскохозяйственный  экспорт.  Сейчас  финансовый капитал  и промышленность
Соединенных Штатов требуют внешних рынков. Ставя от себя в зависимость в той
или другой степени все  страны  света, Соединенные  Штаты  сами  попадают  в
зависимость  от мирового хозяйства.  Если б пролетариат  овладел  властью  в
Соединенных Штатах, он ни  в коем случае не  мог бы направить  это  развитие
вспять, т.  е. в  сторону  замкнутости.  Попытка представить дело так, будто
наибольшее развитие наших связей с мировым рынком есть для меня довод против
возможности   нашего   социалистического   развития,  не  только   нелепа  и
недобросовестна,  но  и  бессмысленна.  Об  этом  вопросе  я  с  достаточной
определенностью писал около  двух лет тому назад на  страницах "Правды", где
первоначально  печаталась моя  брошюра "К  социализму или  к  капитализму?".
Здесь  я вынужден  привести  обширную цитату,  которая  сразу  введет нас  в
существо  вопроса: "Но  не заключает ли  в себе процесс нашего "врастания" в
мировой рынок иных, более острых опасностей? Не грозит пи нам в случае войны
или  блокады  механический  разрыв  бесчисленных  жизненных нитей? Нельзя же
забывать, что  капиталистический  мир непримиримо враждебен  нам. И проч.  и
проч.  Эта мысль копошится  у многих. В среде производственников можно найти
немало   бессознательных  или  полусознательных   сторонников   "замкнутого"
хозяйства. Надо и об этом сказать несколько слов. Разумеется,  и в займах, и
в концессиях, и  в растущей зависимости  от экспорта и импорта имеются  свои
опасности.  Отсюда  вытекает, что ни  в  одном  из  этих направлений  нельзя
распускать вожжей. Но  есть и противоположная опасность, никак  не  меньшая:
она состоит в задержке экономического развития, в более медленном  темпе его
роста,  чем  тот,  который  допускается активным использованием всех мировых
возможностей.  А в выборе  темпа мы  не  вольны, так  как живем и растем под
давлением  мирового  хозяйства.  Слишком голым и  абстрактным представляется
довод насчет  опасностей  войны  или блокады в  случае нашего "врастания"  в
мировой рынок. Поскольку международный обмен во всех его формах экономически
усиливает нас, постольку он укрепляет нас и на случай блокады или войны. Что
наши враги могут  еще попытаться подвергнуть нас этому  испытанию -  на этот
счет у нас не может быть никаких сомнений. Но, во-первых,  чем многообразнее
будут наши международные хозяйственные связи, тем труднее будет разорвать их
и нашим  возможным  врагам.  А,  во-вторых, если  это  все  же случится,  мы
окажемся несравненно сильнее, чем были бы при замкнутом и потому замедленном
развитии". И далее: "Мировое разделение труда не  есть такое обстоятельство,
которое можно скинуть со счетов. Всемерно ускорить  собственное развитие  мы
можем только  умело  пользуясь ресурсами,  вытекающими  из условий  мирового
разделения  труда". Эти строки, надеюсь,  совершенно точно  отвечают  на все
позднейшие споры по этому поводу и, в частно-


     сти,  на  выдумку  Бухарина,  будто  я говорю  только о  нашей растущей
зависимости, игнорируя рост нашей силы.
     Почти вся  полемика Бухарина против меня, кстати  сказать, построена по
этому  же  типу.  Он  берет  не  мои  мысли,  как  они у  меня изложены в их
внутренней связи,  а прибегает к методу,  который нельзя иначе назвать,  как
литературным   мародерством:   схватит    фразу   или    осколок   фразы   у
Преображенского,  добавит  к ней,  что бог  на  душу положит,  объявит,  что
Преображенский  в  своей  фразе,  вместе  с  бухаринской  отсебятиной,  есть
подлинный троцкизм, вырвет несколько слов из моей невыправленной стенограммы
- игнорируя совершенно  бесспорный смысл моей речи  -- и  затем построит  из
всего этого  схему, которая в лучшем случае представляет  собою вывороченные
наизнанку воззрения самого Бухарина, но ни в коем случае не мои.
     Если  растущая  связь с  мировым рынком и зависимость  от него означает
безнадежность социалистического строительства, то что же означают  обвинения
в  сверхиндустриализаторстве,  в  стремлении к слишком  быстрому  темпу  для
нашего   промышленного  развития?  Что  означает  вообще  спор  о  темпе,  о
"черепашьем", с одной стороны, и  "сверхиндустриализа-торском"  - с  другой?
Это спор не о том, возможно или невозможно социалистическое строительство, а
о  том, на каких путях  оно обещает успех. Выдвигание и подчеркивание  нашей
зависимости  от  мирового  рынка  нужно  мне,  во-первых,  потому,  что  она
соответствует  действительности,  во-вторых,  потому,  что  только при ясном
понимании этой действительности можно  уразуметь  вопрос о  темпе. "В выборе
темпа мы не вольны, - писал я в "Правде" около  двух лет  тому  назад, - так
как  живем и растем под  давлением  мирового хозяйства" ("К социализму или к
капитализму?",  изд. 2-е,  стр.  63).  Почему  борьба против  невежественной
философии  замкнутого  хозяйства   есть  пессимизм?  Почему   борьба  против
реакционно-усыпляющей  теории  "черепашьего  шага"  есть  маловерие? Где  же
капитуляция  перед капиталистическим  хозяйством,  если  основная моя  мысль
состоит в  том, что всемерно ускорить собственное развитие мы  можем  только
умело пользуясь ресурсами мирового хозяйства?
     Из  чего  же,  собственно,  вытекает,   что   наше  развитие   ведет  к
независимости,     понимаемой    в     смысле    всесторонней     внутренней
пропорциональности  отраслей  хозяйства,   освобождающей  от   необходимости
экспорта-импорта? Это  ровно не из чего не вытекает. Наоборот, это  коренным
образом  противоречит  всем  тенденциям  мирового  и,  в  частности,  нашего
собственного хозяйственного развития.
     Не  так  давно мы это  понимали.  Под этим  углом зрения  мы  оценивали
последнюю  империалистскую  войну  и  предсказывали неизбежность  дальнейших
империалистских  войн.  Под этим углом зрения мы приняли в  1923 году лозунг
Соединенных  Социалистических  Штатов  Европы,   как  вытекающий  из  логики
экономического развития. Мы считали и считаем,  что Соединенные Штаты Европы
и  наш Советский Союз  сомкнутся  в одно  хозяйственное  целое.  Мы считали,
наконец, что Советский Союз  явится гигантским мостом между социалистической
федерацией Европы и федерацией Азии. Мы не думали и не думаем, что свободная
Индия и социали-


     стическая Англия  будет  вести замкнутое,  независимое  друг  от  друга
существование.  Обмен  ценностями  между ними  является необходимым условием
экономического  прогресса.  Он сохранится  и  после  низвержения  британской
буржуазии и  будет совершаться в  рамках  великой  федерации.  То же  самое,
скажем, относится и к нашей северной Индии - Сибири. Вскрыть ее естественные
ресурсы - это гигантская международная задача. Тут найдут себе  применение и
немецкая, и английская техника, и датский  опыт сельского хозяйства. Но дело
идет,  конечно, не об  одной Сибири.  Курские залежи  магнитного  железняка,
уральские  калийные залежи и все  вообще  гигантские  ресурсы  наши  требуют
применения  интернациональных  накоплений  и  мировой техники.  В  неменьшей
степени это относится к задачам электрификации.
     Не   так  давно  мы  понимали  это.  В  книжке  Скворцова-Степанова  об
электрификации,  написанной,  так   сказать,  под   специальным   присмотром
Владимира Ильича, интернациональный характер социалистического строительства
вообще  и  нашего  электрификационного плана в частности, выражен  с  полной
отчетливостью. Вот что там говорится в VI главе:
     "Вот  как  рисовалось дело  всего  несколько лет  тому назад.  Какие же
изменения  произошли  с  того  времени  в  мировой  технике  или  в  мировой
экономике, которые позволили  бы  нам радикально пересмотреть основные  наши
воззрения  и именовать мелкобуржуазным скептицизмом  отрицание  того  самого
идеала,   который   мы   сообща  четыре-пять   лет   тому   назад   называли
мелкобуржуазным?
     Но,  скажут, эти  расчеты  строились  в  надежде  на  быстрое  развитие
социалистической  революции в Европе.  Конечно, в отношении социалистической
Европы  нам  не  нужно было  бы  никакой  "независимости".  Отношения с  ней
определялись бы  братским сотрудничеством  на  основе  наболее  эффективного
(дающего    наилучшие    результаты)    разделения   труда.   Другое    дело
капиталистическая Европа. По отношению  к ней нам нужна независимость. Такая
постановка вопроса, внешним образом как будто и убедительная, на самом  деле
ложна. Перспектива ближайшего ряда лет говорит нам о непрерывном росте наших
связей с мировым хозяйством не только абсолютно, но и относительно, т.  е. о
непрерывном  увеличении оборота  внешней  торговли  по  отношению  ко  всему
хозяйственному  обороту.  Таким  образом,  ближайший  период будет  временем
увеличения нашей зависимости от  мирового хозяйства и одновременно повышения
нашего удельного  веса в нем.  Когда же это наступит поворот к  замкнутости?
Сколько нам  времени  нужно  развиваться, "врастая" в  мировой  рынок, чтобы
затем повернуть  в  сторону  замкнутого хозяйства,  и  не  успеет ли  Европа
повернуть  раньше к социалистической  революции? И  почему сейчас,  когда мы
экономически  еще  ужасающе  отсталы,  врастание  в  мировое   хозяйство  не
представляет для  нас какой-либо смертельной опасности,  а  через  пять  или
через  десять  лет,   когда  мы  будем   гораздо  сильнее,  нам  понадобится
независимость  от  мирового  хозяйства?  Из  чего  это  вытекает?  Наоборот,
дальнейшее развитие  производительных сил  будет  увеличивать из  года в год
нашу  заинтересованность  в  международном  обмене   при   капиталистическом
окружении. Этот обмен будет строго


     регулироваться  методами  монополии внешней торговли.  При  европейской
социалистической  федерации  обмен  получит плановый характер.  Между  этими
двумя системами не будет никакого провала, в течение которого наше хозяйство
существовало  бы  на  основах замкнутой  пропорциональности своих  отраслей.
Наоборот,  правильно  регулируемый рост экспорта  и  импорта по отношению  к
капиталистическим   странам   подготовит   элементы   будущего   товаро-   и
продуктообмена,  когда  европейский  пролетариат  овладеет  государством   и
производством".
     Скворцов-Степанов писал под  руководством Ленина, что социализм в одной
стране есть мелкобуржуазный идеал. Это правильно. В идеалах мелкой буржуазии
всегда   есть   реакционная  тенденция.   Загнать  производительные  силы  в
национальные  рамки  -  тенденция в корне реакционная. Производительные силы
даже  и царской России переросли эти рамки. Социализм  же может быть основан
только   на   дальнейшем   и   неизмеримо   более   могущественном  развитии
производительных сил.
     Государственная промышленность должна играть в  хозяйстве роль ведущего
начала. Но для нашей, пока еще крайне отсталой промышленности, роль ведущего
начала играет промышленность  мировая. Мы производим  в  21/2 - 3
раза дороже  капиталистической промышленности.  Нам приходится равняться  по
ней, усваивая ее технику, которая тоже,  в свою очередь, не  стоит на месте.
Вот где узел вопроса о темпе.
     Во  время военного  коммунизма мы  не гонялись  за мировой техникой  Мы
вообще не ставили еще вопроса  о производстве. Дело шло о том, чтобы достать
в деревне хлеб,  утилизировать все  вообще  запасы и таким образом  отстоять
себя. Пошляки  презрительно называли  этот коммунизм потребительским. Но без
потребительского  коммунизма   нельзя  было  спасти  живой  рабочей  силы  и
обеспечить переход на следующую стадию
     С  начала  восстановительного  процесса  задача  состояла в  том, чтобы
загрузить  имеющуюся технику, независимо  от того, насколько  она  физически
изношена  или конструктивно устарела. Каждая пущенная в ход машина  означала
шаг вперед.
     После того,  как  оказались пущены  в  ход все, или почти все,  машины,
встал вопрос об амортизации. Вместо износившихся машин, надо покупать новые,
чтобы обеспечить непрерывность  производства. Мало этого, вместо  устаревших
машин, надо  покупать машины новой конструкции.  Мировой  рынок контролирует
нашу отсталость изо дня в день во  всем  производстве в  целом  и  в  каждой
отрасли в  отдельности Каким путем?  Через движение цен. Тов. Сталин пытался
истолковать  мою мысль о  контроле мирового  хозяйства над  нашим  в  смысле
какой-то  системы  Дауэса  и  спрашивал,  не  имею  ли я в  виду  каких-либо
чрезвычайных уступок иностранному капиталу  в виде концессий и пр. По поводу
такой постановки вопроса приходится просто пожать  плечами. Вопрос  решается
не системой Дауэса, а марксовым законом ценности. Ленин говорил, что мировой
рынок нас будет  экзаменовать. В том же самом смысле, в  каком Ленин говорил
об экзамене, я говорил о контроле. В основе своей экзамен этот  производится
непрерывно    и    притом   автоматически.   Если   в   какой-либо   отрасли
капиталистическая техника сделает новый и большой шаг вперед, а мы оста-


     немся  при  старых методах, то  это  скажется  в  новой  дополнительной
раздвижке  цен, а значит,  в уменьшении нашего удельного веса,  в ослаблении
наших  позиций, в  большей  нашей уязвимости для  всякого  рода интерв