й там еще Бог". На извозчике архиепископ Митрофан был
отвезен на вокзал в штаб. В штабе выразили удивление по поводу ареста. Когда
же матросы заявили, что архиепископ  проклинал большевиков, решили, что "это
дело  нужно разобрать",  и  архиепископа  повели  в Атаманский  дворец.  Его
сопровождали те же матросы и толпа народа. Толпа и конвоиры требовали, чтобы
арестованный, несмотря на преклонный возраст  и высший  сан, шел в город  по
грязи пешком.  "Будет тебе в карете ездить, походи-ка пешком, -- раздавались
возгласы,  -- новочеркасского бога  ведут",  "вот ему чего надо", --  кричал
народ,  потрясая кулаками. Когда утомившийся архиепископ попросил разрешения
отдохнуть,  ему  предложили сесть в  грязь,  а  когда он  отказался,  матрос
воскликнул:  "А, ты,  буржуй,  в креслах привык сидеть. Не хочешь  на  землю
садиться, так иди". В Атаманском дворце допроса не состоялось, и архиепископ
на  этот  раз был отправлен  на гауптвахту,  где  его  заключили  в  грязную
одиночную камеру вместе с войсковым атаманом генералом Назаровым и еще одним
офицером. Спать приходилось  вдвоем на  голой  лавке, которая  днем  служила
сиденьем. Через  маленькое  отверстие камеры все  время раздавались брань  и
угрозы.  Сначала  к  архиепископу беспрепятственно  пропускали  посетителей,
затем эта льгота была прекращена; свободно допускались лишь те,  кто являлся
с  явным  намерением  глумиться.  Лишь  через  десять  дней  это  заключение
окончилось   после   приговора   военно-революционного   суда,   признавшего
архиепископа невиновным.
     Если арест двух высших представителей Донской епархии окончился для них
благополучно,  то  значительное  количество  священнослужителей  поплатились
своей  жизнью  только  за  то,  что  они  являлись  представителями  Церкви.
Отношение красноармейцев к духовенству было в высшей степени определенное  и
безоговорочное. "Убить попа" да еще посмеяться над ним, по-видимому, входило
в  правила поведения советского воина. Один документ -- письмо красноармейца
к родным -- является чрезвычайно ярким  показателем этого  настроения. Между
прочим,  письмо  это  принадлежит  солдату Красной  армии,  против  которого
имеется  серьезное  основание  считать  его участником  убийства  священника
хутора Персиановского о[ца] Иоанна Кли-ковского. После обычных приветствий и
поклонов родным и знакомым следуют такие строчки:
     "Новостей  у  нас  много.  Сколько  можно, столько  пропишу.  Помощника
Каледина  Богаевского  поймали  и  привезли к нам в Новочеркасск  и  с  него
снимают  допрос.  А  потом -- на  расстрел его  предадут.  Затем,  когда  мы
наступали на Персиановку, тогда  меня ранили в  левую руку,  эта  рана  была
очень легка,  два  пальца вышибли; но  и  мы  когда вошли в Персиановку,  не
щадили никого. Били всех. Мне тоже пришлось застрелить попа одного. А теперь
мы еще ловим чертей в Новочеркасске и бьем, как собак..."
     Отцу Николаю Добросельскому  (слоб[ода] Ровенки) после обыска 14  марта
1918   года    старшим    красноармейцем    был   объявлен    приговор:   за
противобольшевистские  проповеди оборвать волосы и  расстрелять. Приговор не
был  приведен в исполнение благодаря  заступничеству собравшихся  прихожан и
заменен денежным выкупом.
     Полного  списка  убитых  в Донской области  священнослужителей  еще нет
возможности составить,  однако в  настоящее  время можно  отметить следующие
убийства:
     1)  7 января  1919  года  был  убит  священник Троицкой церкви  поселка
Калиновского о[тец] Николаи  Борисов. Когда  в  этот день  священник Борисов
после  литургии  возвращался домой,  его  встретил  отряд  красноармейцев  и
приказал  ехать  на  станцию  Ханженково.  Получив  разрешение  проститься с
семьей,  о[тец] Борисов был  посажен  на  линейку  и увезен. Через некоторое
время лошадь привезла на линейке труп. На теле кроме огнестрельной раны было
обнаружено  несколько  штыковых.  Жители  поселка   были  так  терроризованы
красноармейцами, что  никто не пришел  помочь семье снять тело,  не  решился
зайти в дом, делать гроб, продать доски для гроба, вырыть могилу.
     2) 13 января 1918 года в слободе Михайловке был убит священник  местной
Николаевской церкви о[тец] Феоктист Георгиевич Лебедев, 39 лет. Отец Лебедев
был энергичный и деятельный человек. С начала войны он состоял председателем
волостного комитета  по  распределению пособий  семьям  призванных на войну.
Естественно,  что по своей деятельности ему приходилось иногда отказывать  в
пособии  отдельным лицам.  Это послужило основанием к недоброжелательству со
стороны обиженных, и еще  во время  войны о[тец]  Лебедев получал  с  фронта
оскорбительные и угрожающие письма. Когда же к концу  1917 года  в селении в
большом количестве появились фронтовики,  враждебное  отношение к священнику
стало принимать угрожающие  формы. 12  января слобода была занята советскими
частями.  Вслед   за   этим   у  о[тца]  Лебедева   был  произведен   обыск,
сопровождаемый всякими издевательствами и  угрозами  разделаться за прошлое.
Утром 13 января о[тец] Лебедев попытался скрыться из слободы, но был узнан и
схвачен. Когда его привезли, толпа стала требовать немедленного расстрела, и
не успел о[тец] Лебедев  сотворить крестного знамения, как  уже повалился от
выстрела в спину. Его сейчас же добили штыками и чем  попало. Труп бросили в
свалочное место и запретили хоронить. Лишь на другой день  растерзанный труп
священника удалось выхлопотать родственникам убитого и похоронить.
     3)  Настоятель Троицкой церкви  хутора Ягодино-Кадамовского,  священник
Петр Иванович Жаханович был  расстрелян 2 февраля  1918  года налетевшими из
гор[ода]  Александровско-Грушевского  красноармейцами,  когда   шел  служить
вечерню.
     4) 12 февраля 1918 года священник хутора Персиановско-Грушевского Иоанн
Куликовский   был   арестован   большевиками,   по-видимому,  за  сочувствие
партизанам  и "кадетам".  Выведя на  улицу,  его свалили  выстрелом в живот,
затем добили штыковыми ударами. Тело не позволили хоронить, и в течение двух
дней труп лежал на улице,  едва  прикрытый  чем-то, так  как  обувь и одежда
сняты с него.
     5) Священник поселка Иваново-Слюсаревского о[тец] Василий  Зеленый  был
арестован  большевиками и  отправлен  в штаб  в станицу  Кушевку. В половине
февраля 1918 года, по сведениям жителей  этой станицы, в ее окрестностях был
расстрелян  какой-то  священник  и  с  ним  еще два  человека. На  расспросы
слюсаревцев о судьбе их священника  в штабе ответили, что его  отправили "на
Харьков".
     6)  Священник  Флоро-Лаврской церкви  станицы Великокняжеской  Владимир
Николаевич Проскуряков был убит  красноармейцами 28 февраля 1918 года, когда
отправился на  станцию ходатайствовать об освобождении  двух своих  сыновей,
которые к моменту появления Проскурякова на станции были убиты.
     7)  2  марта 1918  года временный священник  Покровской  церкви поселка
Медвежинского о[тец] Иоанн Смирнов был взят конным большевистским разъездом,
угнан в другой поселок и там убит. Тело убитого было найдено 14 марта.
     8) На хуторе Владимирове близ  станции  Морозовской был убит  священник
местной  церкви  Андрей  Казинцев, который всегда  открыто  восставал против
большевизма.  11  апреля  1918  года  рано утром  прибывший  на  хутор отряд
красноармейцев прямо направился к дому священника о[тца] Казинцева,  подняли
его  с постели, вывели на площадь  и здесь произнесли ему смертный приговор.
Его  связали и увезли  на станцию  Морозовскую.  Через три  дня  труп о[тца]
Казинцева был  найден пастухом в  балке близ хутора  Владимирова.  На  груди
убитого было обнаружено шесть штыковых ран.
     9) Священник Рождество-Богородицкой церкви хутора Петровского Александр
Иванов 10  мая 1918 года  был расстрелян красноармейцами  среди бела дня  на
церковной площади, на глазах  семьи и прихожан. Ему ставилось в вину то, что
он был сторонником казачества и противником большевизма.
     10)  14  мая  1918  года  дьякон-псаломщик Иоанно-Предтеченской  церкви
хутора  Чернышкова Кир Петрович Маланьин был убит  ударами шашки  и  штыков.
Хоронить тело  не разрешили, и погребение удалось совершить лишь  по занятии
хутора казаками.
     11) 23 мая 1918 года в  станице Тишанской  красноармейцами был захвачен
псаломщик Иоанн Мелихов и увезен  из  станицы. На  следующий день был найден
совершенно  раздетый  труп И. Мелихова  с  массой штыковых ран и  отрезанным
половым органом.
     12) 1 июня 1918 года в слободе Мариновке утром красноармейцы явились на
квартиру священника этой церкви  о[тца] Георгия Парфенова и произвели обыск,
взяв  писчую бумагу  и  фотографии; и опросив о[тца] Парфенова,  сколько ему
лет, где учился и т. п., удалились. Часов  через пять к  нему явились снова,
забрали священника вместе  с  одним  прапорщиком  и, отведя  обоих к полотну
железной дороги, расстреляли.  Из свидетельских  показаний  устанавливается,
что отношение прихожан к о[тцу] Парфенову не было враждебным. Но явившиеся с
фронта  солдаты  относились  к  священнику явно недоброжелательно и угрожали
ему.
     13) 2 июля 1918 года был расстрелян красноармейцами священник Успенской
церкви хутора Самсонова Павел  Алексеевич Вилков. Он был расстрелян вместе с
двумя своими  сыновьями -- офицерами.  Труп  был брошен в яму. Хоронить было
запрещено, и  только через несколько дней семье  удалось тайно выкупить труп
казненного.  Ему  вменялось  в  вину,  будто   бы  он   стрелял  из  окна  в
красноармейцев.  После  казни  штаб  красноармейцев,  разобрав  дело,  вынес
письменное постановление о том, что о[тец] Вилков был расстрелян без вины.
     14)  Священник  Петропавловской церкви  при  станции  Зимовники  о[тец]
Михаил  Рукин  5  июля  1918  года убит  красноармейцами.  Похороны  убитого
происходили под шум насмешек и угроз по адресу вдовы.
     15)  Священник  Георгиевской  церкви  хутора  Фомино-Лиховского  о[тец]
Михаил  Стритонович  Пашутин.  Он  был  взят  матросами  и  красноармейцами,
привезен на станцию Лихая и  там расстрелян. Труп был  зарыт, но  церковного
погребения совершить не было дозволено.
     Кроме этих  случаев  казни следует  отметить смерть  дьякона  Митрофана
Судина (30 декабря  1917 года) и монаха Донского архиерейского дома Никанора
(27 июня 1918 года), которые погибли при обстреле большевиками селений.
     В  этих  казнях  обращает на  себя внимание ненужная, часто  садистская
жестокость. Расстрелять, уничтожить человека считалось недостаточным. Обычно
истязали свою жертву при жизни  и  глумились над его телом после смерти. Как
общее правило,  расхищали одежду, запрещали хоронить  и бросали в  свалочные
места.  Это  делалось  не  потому,  что  данные  лица  в  чем-либо  особенно
провинились.   Если   были   признаки  обвинения,  они  сводились  обычно  к
расплывчатому обвинению в "кадетстве" и "противобольшевизме". Всецело же они
были  направлены против духовенства  именно как  против  священнослужителей.
Считалось  необходимым "убрать попа", "убить  попа как  собаку", "похоронить
по-собачьи", требовалось "накрошить мяса из архиерея".
     Священника  слободы  Михайловка  --  Иоанна  Штурбина,  выходившего  со
святыми дарами из  дома  умирающего,  которого напутствовал о[тец]  Штурбин,
красноармейцы  остановили, поместили  около  него караул  с винтовками  и  в
течение получаса во дворе чинили ему допрос и обыск.
     Когда в той  же слободе стали готовиться к похоронам убитого священника
о[тца] Лебедева,  накануне  уже  поползли  слухи,  что завтра перебьют  всех
священников и потребуют, чтобы о[тца] Лебедева хоронили "по-собачьи".
     Пасхальная  заутреня  1918  года  в  церкви  при станции  Раковка  была
прервана красноармейцами, прибывшими с целью отобрать у народа пасхи, яйца и
прочее и "кстати остричь попа".
     Замечалось иногда стремление облечь убийство в форму закономерного акта
народного  гнева.  Такая  инсценировка имела место при  расстреле священника
Андрея   Казинцева.   Немедленно  по  занятии   хутора   Владимирова   отряд
красноармейцев  появился  у квартиры  священника и привел  его  на  площадь.
Собирали  народ.  Когда образовалась кучка человек в 50, командующий отрядом
спросил присутствовавших, нужно ли  оставить священника или убрать. При этом
он пояснил,  что суд будет  короткий:  если хотят оставить -- оставят,  если
желают   убрать   --  пуля  в  лоб.  При  этом   командир  обратил  внимание
присутствовавших,   не   будет   ли   в  священнике   нужды  ввиду  поста  и
приближающейся  Пасхи. Он  предложил вместе  с тем решить дело поскорее, так
как  отряду  пора  уходить,  и  здесь  же  потребовал  подводы.  Народ  стал
расходиться, чтобы  выполнить  это последнее  требование.  Осталось  человек
двадцать горланов.  Они и проголосовали  поднятием рук  формулу командующего
"убрать попа" и решили участь отца Казинцева.
     Красной нитью  проходит стремление  поколебать и  оскорбить религиозное
чувство верующего, возможно сильнее осквернить его душу. Поэтому врывались с
обысками не только в частные жилища,  не щадя при этом высших представителей
Церкви, -- вторгались в церкви и производили там бесчинства и разгромы.
     На  хуторе Шебалине  в  Осиевской единоверческой церкви был  произведен
настоящий разгром.  Взломали  железную  кассу; разбивали  кружки  для  сбора
пожертвований в пользу  больных и  раненых  воинов  и в пользу вдов и сирот;
уничтожили библиотеку; вырывали листы из книги  записей  браков;  уничтожали
брачные документы;  рассыпали  Святые  Дары,  изломали ковчежцы  с запасными
дарами; изломали напрестольный крест; стреляли в иконы;  зачем-то обрезали у
подризников рукава, изрезали священническое  облачение, у  другого облачения
обрезали подкладку; изорвали церковную завесу; изрезали покров на  престоле,
выпоров подкладку.
     В  Крестной церкви Донского  архиерейского  дома разлито по полу Святое
Миро,  частицы мощей были  рассыпаны и растоптаны красноармейцами, ходившими
по церкви в шапках и с папиросами в зубах.
     В Новочеркасском кафедральном соборе в алтаре матросы надевали траурную
митру, стараясь прикрепить  к ней красноармейскую кокарду,  и под  площадную
брань сбросили на пол плащаницу.
     Семинарская  церковь в  Новочеркасске  по всем признакам служила местом
попойки, так  как  на другой день были обнаружены по  всему храму валявшиеся
окурки, объедки хлеба, банки из-под консервов и бутылки.
     Следственным  материалом устанавливаются такие и подобные им действия в
отношении   1)церкви   Донского    архиерейского   дома,   2)Новочеркасского
кафедрального   собора,   3)церкви   на    хуторе   Персиановско-Грушевском,
4)Никольской   церкви  хутора  Ильинского,  5)церкви   хутора   Островского,
6)Осиевской    единоверческой   церкви   на    хуторе   Шебалина,   7)церкви
Новочеркасской мужской  гимназии, 8)Тихоновской церкви  станицы  Кривянской,
9)церкви станицы Хомутовской, 10)церкви в Персиановке, 11)Семинарской церкви
в Новочеркасске, 12)церкви села  Староселья, 13)церкви  при станции Раковка,
14)Преполовенской  церкви   в  станице  Гниловской,  15)Николаевской  церкви
Усть-Койарского  хутора,  16)Святоникольской   церкви   хутора   Генералова,
17)церкви  хутора  Алексикова,  18)Успенской  единоверческой  церкви  хутора
Калача, 19)Пантелеймоновской церкви хутора Летовского.
     Этот  обзор  далеко не полон. Причиной  является то обстоятельство, что
расследование  по  необходимости касалось незначительной  сравнительно части
территории Донской области, очищенной от большевиков.
     Остальная  часть   области   в  настоящее   время   находится   под  их
владычеством.  Население,  возмущенное  большевистским  режимом, в отдельных
местностях  восстало против  советской  власти.  Летчик,  возвратившийся  из
командировки в район  восстания, привез сообщение  о  том,  что  большевики,
заняв станицу Мигулинскую, устроили в местной  церкви "венчание священника с
кобылой". К  морде лошади, приведенной  в  церковь, подносили крест,  как бы
давая прикладываться. Гремел оркестр музыки. Священника и жену его заставили
плясать. В конце концов священника расстреляли.
     Все  вышеизложенное  основано  на  данных, добытых  Особой комиссией  в
порядке, установленном Уставом уголовного судопроизводства.
     Составлен 18 мая 1918 года, в г. Екатеринодаре.
     Дело No 43--44
     ОСОБАЯ КОМИССИЯ  ПО РАССЛЕДОВАНИЮ  ЗЛОДЕЯНИЙ БОЛЬШЕВИКОВ, СОСТОЯЩАЯ ПРИ
ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ НА ЮГЕ РОССИИ
     АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ
     по делу о злодеяниях большевиков в станицах Лабинского отдела  и в гор.
Армавире
     Лабинский  отдел   Кубанского  края  с  городом  Армавиром,  в  котором
сосредоточено   административное   и  военное   управление   всего   отдела,
подчиненное назначенному  атаману отдела, состоит из  67  станиц  и хуторов,
имеющих свой местный административный орган в лице станичного атамана и двух
помощников по гражданской и строевой части,  избранных казачьим  населением;
органом, направляющим хозяйственно-административную жизнь  станиц,  является
станичный или хуторской сбор  уполномоченных,  избираемых от  каждых  десяти
казачьих домохозяев. Местная судебная власть принадлежит назначаемым мировым
судьям и избираемым казаками станичным судам.
     Неказачье население станиц, хотя бы и оседлое, не имело права участия в
направлении  административной   деятельности  местных   властей  и  соборов.
Население   это  носит  на   Кубани  общее  название  "иногородний",  такими
иногородцами   считаются    по   преимуществу    промышленники,    торговцы,
ремесленники, фабричные  и заводские рабочие,  затем  собственники  усадеб в
станицах,  ведущие  хозяйство на наемных у  казаков  землях или нанимающиеся
рабочими  в   казачьи  земледельческие  хозяйства  и,   наконец,  крестьяне,
приобретшие  землю целыми  товариществами. Число  иногородних  в станицах  с
населением свыше 3000 жителей обычно значительно превосходит число  казаков;
в станицах, менее населенных, соотношение между числом казаков и иногородних
обратное.
     Неполноправие иногородних вызывало в их среде некоторое неудовольствие,
но  явно враждебное настроение ино-городников к  казачеству стало постепенно
выявляться только  после февральского переворота 1917 года. Этим появившимся
антагонизмом   между  иногородними   и   казаками   воспользовались  искусно
большевики, захватившие власть в Лабинском отделе в течение января и февраля
месяцев 1918 г.
     Руководители  большевиков  первоначально направляли своих  агитаторов в
наиболее крупные станицы; агитаторы проникали в неказачьи  войсковые части и
разрушали  в  них  дисциплину,  затем   направляли   свою   деятельность  на
возбуждение  иногородних против  казаков и, наконец, образовывали в станицах
бесчинствующие  шайки, с которыми местные власти по малочисленности своей не
могли  без  помощи  гарнизона справиться.  Уличные бесчинства, грабительские
налеты и убийства проходили безнаказанно: авторитет атаманской власти падал,
большевистские банды росли.  Терроризированное  население отовсюду  слышало,
что  сильная  власть, способная оберечь его от  опасности, только может быть
создана Советами и комиссарами.
     По этому плану состоялся захват власти  в станице Лабинской;  в  январе
месяце  в  эту  станицу  прибыл  большевик  Рындин, зачислившийся рядовым  в
местном гарнизоне;  весьма быстро он образовал около себя круг сочувствующих
большевизму  солдат;  с  ними начал  он  пьянствовать,  буйствовать, грозить
расстрелом  мирных жителей,  наконец,  Рындин  в  один  день  беспричинно  и
бесцельно убил  трех лабинцев, после  чего,  под охраною  части  гарнизонных
солдат,  приехал на  вокзал,  ограбил там  кассу на 4000  рублей и уехал  из
станицы. Казачьим всадникам, пытавшимся задержать Рындина, воспрепятствовали
те же солдаты.
     Рындина сменил иногородний из села Мостового -- Мирошниченко, уголовный
преступник,   каторжанин.    Последний   с   помощью   при